Златокрылый парусник

Престарелая пассажирка, волоком стащившая увесистый мешок со ступенек пригородного автобуса, беспокойно озиралась по сторонам. Всматриваясь в лица прохожих, снующих по вокзальной площади, она смущенно спрашивала:

- Где же моя Женька? Вы не видели Женьку? Нет? Господи, да куда ж она подевалась? 

Ноги старушки, обутые в валенки с галошами, были наполовину прикрыты плотной юбкой. На плечи черной плюшевой душегрейки свисала бахрома клетчатого полушалка, завязанного у подбородка. Вцепившись голой рукой в громоздкую кладь, старушка обреченно твердила заученный текст, но февральский ветродуй глушил старческий голос. Он терялся в посвисте ледяного ветра, не вызывая  отклика в душах прохожих. Продрогшая старушка машинально смахивала плюшевым рукавом слезы, продолжая шептать посиневшими губами спасительную мантру.

Опоздав на электричку из-за школьного собрания, Танюшка метнулась на автобус. Поскользнувшись на замерзшей луже, шестиклассница нечаянно приобрела умение парить. Нелепые кульбиты в воздухе завершились неизбежным падением, вписавшим девчачье тело в твердокаменный мешок. Подняв глаза на обладательницу увесистого груза, Танюшка узнала в заснеженной фигуре свою хлебосольную бабушку Варвару. Правда, сейчас, в холодных сумерках, бабуля казалась чужой. Не узнав единственную внучку, заплаканная старушка обрадовалась нечаянному вниманию. Помогая девчушке подняться на ноги, она еле слышно просипела:

- А ты не видела мою дочь Женьку? Нет? Боже мой, где же ее носит?- 

Бабушку Варю, растерявшую ориентиры во внешнем мире, перевезли в дом Женьки, Танюшкиной мамы. Память старушки, заплутавшая на жизненном пути, напрочь забыла изначальный адрес прописки. Варвара пребывала в своем, обособленном, зыбком  мире, схожим с предрассветным туманом. Каждое утро она встречала внучку стандартным вопросом, разглаживая узловатыми руками невидимые складки на фартуке:

- А ты чья будешь? -

Не дожидаясь ответа, бабушка продолжала:

- Мы с тобой, девка, счастливые. В хороший дом попали. Хозяева добрые, заботливые. Я вчерась, пока чистила картошку, руку поранила. Так хозяйка все на царапину дула, потом чем-то помазала и тряпкой замотала. Чудачка... Знала бы она, сердешная, как я однажды на покосе ногу резанула. Если бы не ВорОниха, в жисть бы кровь не остановили. Она своей мочой косынку смочила, да к ране примотала. К концу дня все и зажило.

Подумав, бабушка продолжала:

- А ты, поди, Ворониху не знаешь? Такая баловница была… Сергея моего привадила. На войну-то с немцем его не взяли из-за увечья. Вот и остался один убогий мужик на всю деревню. Бегал он, ненасытный, то к Воронихе-вдове, то к Клавдии-солдатке. А я, что? Я – ничего, терпела. Ведь, без мужика в деревне худо. Некому косу поправить, крышу залатать, борова заколоть… А, уж  когда у Воронихи и Клавдии пошли чернявые детки, привечала их, как своих. От рОдного мужа, почитай потомство… Схожесть не скроешь…

Лицо бабки Вари продолжало светиться. Она с упоением рассказывала о том, что было раньше, вычеркнув из памяти сыновей, убитых на войне; корову Дочку, отданную Воронихе; деревенскую церковь, в которой причащалась по выходным. 

Бабушка Варя померла, как уснула. Ее похоронили на деревенском погосте. Беззубая Ворониха, поддерживая под руку Клавдию-солдатку, шепеляво прочитала поминальный акафист. Согнувшаяся в три погибели Клавдия, невнятно пробормотала молитву об отлетевшем к небесам ангеле. Горькую распили там же, на кладбище, за упокой светлой Варвариной души.


- « -

Бабушкин дом не продали. Татьяна с семейством частенько навещала наследное именье. Чтобы напитаться девственно-чистым воздухом, наловить вертких вьюнов в местном пруде, собрать рыжиков на засол, понежиться в благодатном тепле русской печи.

В одну из летних ночей Татьяну одолела бессонница. Уютно устроившись в гамаке под вишней, женщина принялась считать падающие звезды. Огненный шлейф августовских метеоритов вверг сознание бывшей шестиклассницы в транс. Привиделась бабушка Варя в диковинном лесу. Под пологом  влажной зелени порхал редчайший златокрылый парусник, символ счастья и надежд.

Когда Татьяна открыла глаза, роскошный парусник беззаботно сидел на поленнице. Его крылья отражали лучи восходящего солнца и радужное преломление утренней росы. Через мгновение редкая бабочка снялась с места и исчезла в утренней синеве.

Татьяна, завороженная видением, подошла к поленнице, всмотрелась в торцы потемневших березовых поленьев и, на уровне коленей, увидела нишу. Пропихнув руку в пустоту, женщина ощутила прикосновение металла. Чтобы извлечь находку, пришлось нарушить многолетнее единение древесных осколков. Когда часть поленницы была разобрана, обнажилась жестяная коробка. В ней был бабушкин схрон.

Среди советских денег разных лет, вышедших из оборота, обнаружился пожелтевший бумажный лист с размытой надписью: "На приданое внучкам".

Бабушкина весточка из далекого прошлого подтвердила бессмертие светлых душ и их единение с ныне живущими. Дуновением весеннего ветра, приветственной песней перелетных птиц, солнечным лучом сквозь пасмурные тучи, шорохом хрупких крыльев редкого парусника.