Стервомымрология

   
    Профессор СОбинов условно разделил всех женщин на стерв и мымр. Это сомнительное открытие он сопроводил поспешным уточнением, мол, в чистом виде они в природе не встречаются. Пытаясь ярко проиллюстрировать свои утверждения, он, к сожалению, или к счастью, шесть раз сбился и семнадцать запутался и всё время что-то монотонно бубнил про лёгкое и тяжёлое поведение, а однажды (что, кажется, было в его понимании рекордом остроумия), пытаясь создать, вероятно, подобие некой ассоциативной метафоры, употребил термин «промышленность», после чего минуты три с трудом сдерживал приступ хохота. Потом погрустнел и заявил, что стервы не в его вкусе и утешил мир восхвалением мымр, что было воспринято как чрезвычайно экстравагантный, эффектный и целесообразный ход для спасения ситуации.
    Короче, хоть его выступление шума и не сделало, но бабочка крылышками бЯкнула, что, как утверждают знатоки, способно вызвать цепную лавину и т. п..
    Постепенно резонанс проявился.
    Первой ласточкой был телефонный звонок от некой тайной, но, надо полагать, убеждённой в неизбежании явности (Библия, глава такая-то) единомышленницы, которая, многократно извиняясь, предложила профессору основать общество анонимных стерв и чуть ли не возглавить таковое. Тот недоумённо попытался было доказать, что уж он-то точно не стерва, после чего собеседница ЛИШЬ удесятерила усилия, постепенно убедив профессора в необходимости непременно именно ему как человеку грамотному написать, как она сказала, бестселлер, теоретически обосновывающий вопиющую необходимость существования названной организации, при этом она неимоверно настойчиво распространялась о как эффективности, так и увлекательности осуществления, внедрения, применения и т. д. и т. п. и в. т. (всё такое), в общем, мол, их СОВМЕСТНАЯ идея (профессор промолчал), имея непреходящее значение, обречена на глобальную удачу.
    С трудом дождавшись завершения разговора, профессор повесил трубку, протёр очки, лысину, потоптался по комнате, осознал, что он, кажется, таки пообещал этой дамочке требуемую поддержку, проглотив непредвиденную наживку в виде инициативы с её стороны. Потом, вспомнив два подходящих к его нынешнему состоянию выражения «челюсть отвисла» и «глаза на лоб полезли», произродил апофеозное решение, что раз эту вражИну, разумеется, лучше сделать другом, причём единственно возможным путём, то есть превращением ея в мымру, в чём он поначалу был убеждён, коль она сама на сие якобы нарывается, то так тому и не миновать.
    Он с готовностью уселся было сочинять первую главу эпохального труда, как вдруг перед ним отчётливо изобразился, я бы сказал, швейковский вопрос: «К чему же мне её причислить?», ибо в представлении профессора именно чисто мымры, а не вполне таковые, как эта дебоширистая собеседница, принадлежали к «отрасли» тяжёлой, прости, Господи, промышленности, её же поведение никоим образом (профессор содрогнулся) не соотносилось отчётливо с лёгкостью, либо тяжёлостью, а комбинированно синтезировало оба эти качества в превосходной степени в том смысле, что, будучи не иначе, как лёгкой на подъём, эта персона явно олицетворяла собой ледокол. Профессор был настолько гениально туп, что упустил из виду, что в его схеме стервы почему-то нелепым образом получались облегчёнными, в то время, как на деле лёгкость вообще не особо состыковывалась с собиновской концепцией, будучи, разве что, интуитивным дополнением к таковой. Вдруг до него дошло, что если этот экземпляр хочет измениться, то - аминь в степени о’кей и совершенно неважно, как обзывать эту изменённую субстанцию, если же не хочет, то тем более, разумеется, страшно ей противоречить и он убеждённо приступил к работе.
    Написанная книга имела успех; повсюду расплодились курсы по омЫмриванию; профессора хвалили как талантливого автора; тема захватила СМИ и ОБС; постепенно же стали появляться некоторые уточнения теоретической позиции профессора, вызванные отчасти реально возникающими проблемами мымризации, отчасти стремлением конкурентов к альтернативности, например, один оппонент заявил, мол, профессор Собинов допустил основоположное упущение, заключающееся в его же, Собинова, выводе о том, что чисто стервы и мымры в природе не водятся, между тем, как он, Собинов, якобы игнорирует своё, тем не менее, почему-то именно «эйнштейновское» (в позитивном смысле) наблюдение. Автор этой парадоксальной статьи, умудрившись в пренебрежительной форме дипломатично уничижить профессора употреблением в адрес последнего пары неизвестных научных формулировок, предложил собственный революционный подход, отправной точкой которого являлось именно доведение до ума собиновской недодуманной теории, в результате чего, немЕрено швыряясь термином «стервомымроконтИнуум», неизъяснимым образом сумел доказать свою правоту.
    Но триумф был недолгим. Появились новые теории, например, замечающая, что нелепо строить систему рассуждений всего на двух точках отсчёта, взамен предлагая аж три, и не точки, но стадии, а именно: гусеницы, куколки и бабочки. Возникла также цыфра «четыре» - в учении, считающим почИн Собинова половинчатым, да и вовсе в огромной мере ошибочным, мол, и слепому без словаря слышно, что он охватывает только тяжёлую половину половины же населения (в оригинале последняя издевательски называлась «прекрасной половиной промышленности», что, впрочем, являлось лишь пародией на «классическое» собиновское определение, а не то, чтобы выпад против этой половины; это было, разумеется, клеветой на «классика», ибо у него не шло речи о какой-то ещё «сильной промышленности») и обогатившем пресыщенный мир язвительными комментариями по поводу лёгкой, разбитой им, видимо, для симметрии, тоже нАдвое и украшенной непроизносимыми наименованиями.
    Мымризация при этом процветала; и вот какую невыдающимость намерен я сморозить в преддверии финала: какова бы ни была теория, события идут своей дорОгой, монопольно небу известной, хоть и на этот счёт могут быть и есть куча мнений и подходов.
    Но это другая история, а эту я решил поскорей завершить. ПризнАюсь, записана она 7 марта, но, что удивительно, я не сразу понял, чему и кому она посвящена. Теперь-то я разобрался, но думаю, что нет смысла произронЯть в финале каплю в море поздравлений, поскольку, во-первых, кто знает, когда именно эта небылица будет прочитана, а главное в том, что если она будет более-менее (хочется, впрочем, как-то по-волчьи: «более-более», но это, помнится, чревато) приемлемо воспринята известным (дополненным) континуумом, то это и будет истинным ему (почему «он», не правда ли?) от меня поздравлением, а мне от него (ну, что ты скажешь!) благодарная оплеуха. Если же нет, то это ужЕ тОчно другая история.