Святой

Глядя на торцевую стену старинного немецкого дома, который всегда, а особенно в хорошую погоду, встречает бредущий к морю народ, я вспомнил как расписывал ее поверхность в далеком 94 году.
Теперь на стене, аккуратно оштукатуренной и окрашенной, красуется симпатичный рисунок усатого котика-джентльмена, в стиле стимпанк. Коты нынче в моде, как и подобная манера изображения.
А тогда, в отделе архитектуры города Зеленоградска, мне сказали: Хочешь оформлять стены домов?
Я бодро ответил голосом актера Кикабидзе: "Канэчна хочу"!
Тогда еще можно было шутить, общаясь с представителями Власти.
И вот эта стена была первой.
Думая над тем, что изобразить, а в этом я был почти не ограничен, призадумался... С одной стороны хотелось нарисовать просто силуэты идущих людей. Таких, какие они есть, как выглядят в толпе, но, разумеется, несколько стилизовав живопись в плакатной манере… Я видел нечто подобное в журналах по архитектуре. Кажется, Нью Йорк – район Манхэттена, или, может быть, Лондон? И я приступил к эскизу. Но одно дело Манхэттен, и там на фоне хай-тека и огромных небоскребов, эти пестрые кляксы смотрятся нарядно, а тут… В общем, я передумал рисовать в стиле Мондриана-Шагала и задумался снова.
Стоя напротив обшарпанной и облезлой пока еще стены, я вдруг, услышал колокольный звон и, повернув голову направо, увидел луковичную главу церкви с крестом, упирающимся в небо. Она была скрыта деревьями и домами, но макушка торчала. Невидимый звонарь, дергая за веревки, раскачивал гудящий колокол, призывая к православной молитве. И тут в разводах облезлой штукатурки, я неожиданно разглядел образ. Быстро зарисовал его в блокнот, и отправился в мастерскую делать эскиз.
На следующий день принес на согласование. Главному архитектору Мастыкиной идея понравилась, и началась подготовительная работа.
Строители штукатурили фасад, плотники изготавливали леса, а я увеличивал эскиз до нужного масштаба 1: 10, и расчерчивал его на квадраты, для удобства последующего нанесения на стену.
Получив  аванс и отметив это дело, с друзьями, в местном ресторанчике на берегу моря, сразу приступил к делу.
Уже на следующий день, рано утром, пока солнце еще не набрало свои обороты – лето в тот год было необычно жарким – я взобрался на леса, чтобы сделать разметку.
Нужно сказать, что сюжет мною придуманный был не очень сложен по части композиции, но его смысловым центром, акцидентной частью, была огромная голова святого. В обрамлении неких стилизованных символов, исполненных в довольно абстрактной манере, она словно вырастала из почвы, когда не видно туловища или даже шеи, один только лик с распахнутыми глазищами на фоне креста, смотрящий  прямо перед собой, словно пронизывая пространство. Собственно его - этот лик - я и увидел тогда, выступающим из сырой плесени, что покрывала эту неухоженную, запущенную стену.
К рисованию трехметрового лика я и приступил, как только закончил разбивку плоскости стены на пронумерованные квадраты.
Углем нанес вертикальные и горизонтальные осевые линии и, наметив овалы лица, скул и глазниц, обозначил общий абрис будущей головы. Уже, в процессе разметки и упрощенного изображения, наносил легкую штриховку, чтобы придать линейной схеме видимость объема. В общем, все – как учили, когда-то в архитектурном институте, где графическому рисунку придают достаточно серьезное значение.
Работа спорилась, и уже к обеду из стены, на проходящий мимо народ, смотрел огромный череп с пустыми глазницами, перечеркнутый трассами вспомогательных линий. Словно древний артефакт, расстрелянный афганскими моджахедами - в упор и с разных сторон....Только усы и свисающие пряди длинных волос с каноническими завитками, едва намеченные углем, подсказывали, что работа над образом будет продолжена. Но это для понимающих...
К часу дня, когда солнце разгулялось не на шутку, так, что не было больше сил терпеть это пекло и связанную с ним жажду, я решил немного передохнуть.
Спустился по лестнице, устроенной в боковой части лесов, и, весело насвистывая, отправился в пивбар «Остмарк», чтобы выпить пенного напитка, а заодно перекусить у самого моря, наслаждаясь прохладой и легким бризом, прилетающим к берегу, несмотря на жару.
Мне принесли холодное пиво и, развернув газету, купленную по пути, я начал знакомиться с новостями, наслаждаясь долгожданным покоем, прохладой и тишиной.
О чем писали тогда? Ей богу, – ведь, и не вспомнить уже, как не тужься! Возможно, пройдет время и я забуду, что пишут и рассказывают сегодняшние газеты - и это здорово!
Парадокс. Я хорошо знаю/относительно хорошо/ романы Хемингуэя, или Достоевского, рассказы Чехова… Во всяком случае, могу пересказать канву и общий смысл прочитанного… А вот весь этот газетный сор вылетает из головы уже через некоторое время. Не позавидуешь журналистам!
Выпив вторую кружку, я призадумался: может быть остаться тут до вечера? Скоро придут музыканты, подтянутся нарядные девушки и парни. Чуть позже, начнутся танцы. Тогда можно заказать водки, закуску к ней, и немного осмелев, пригласить какую-нибудь городскую красотку на тур вальса.За это могут начистить физиономию местные "уланы с гусарами"... А как в этой жизни обойтись совсем без риска?
Заманчивая идея… Но рисунок углем нужно было закрепить фиксатором - иначе может пропасть. Внезапные эксцессы погоды, в здешних местах, не такая уже редкость. Налетит с попутным ветром тучка, родившаяся над морем, одарит коротким дождем и растворится во влажной атмосфере – как не бывало ее.
И снова солнце, а через мгновение все может запросто повторится. Такова погода на Балтике.Да, но рисунку углем это может повредить и придется начинать всё с самого начала.Кроме того не терпелось завершить графическую часть композиции.
Поэтому… Я сунул недочитанную газету в карман потрепанных шорт и, рассчитавшись за обед, бодро направился к своему незавершенному арт-объекту.
Уже приближаясь к деревянным лесам, за которыми прятался набросок общей композиции, я почувствовал неладное. Компания из дюжины сердитых теток облепила площадку перед стеной. Они гудели словно встревоженные пчелы.
- Вот он идет, анчихрист этот! – крикнула самая глазастая, указывая на меня скрюченным пальцем. - Явился не запылился...
Все, как по команде, обернулись, уперев руки в боки
Их пылающие гневом, зло прищуренные глазки и сжатые сухие кулачки молитвениц и служительниц при церковном амвоне, не сулили ничего хорошего.
Как назло, эскиз с солидной фиолетовой печатью и подписью архитектора, я оставил дома! Рабочий, исполненный карандашом, был им, скорее всего, неинтересен.
Да и не успел бы я ничего предъявить! Бабки явно жаждали моей крови, а не каких-то там объяснений. Это были суровые и лихие 90-е, детка! Тогда старушки стали не менее решительны и отважны, чем бандиты.
Одна из таких - фанатка Ленина - явившись в местную администрацию с канистрой бензина, так напугала исполнительную власть, что уже через неделю памятник Вождю Пролетариата, стоящий в скверике, неподалеку от центра, сиял как новенький.
Так что... У меня не было никаких шансов противостоять и спорить с ними!
Не говоря не слова, я развернулся на 180* и легкой трусцой, перепрыгнув через невысокий кустарник, удалился в сторону заброшенного парка. Мои легкие ноги всегда выручали меня.

Отец Александр был прислан настоятелем в местную церковь недавно – взамен уволенного с позором предыдущего. Очень увлекся прежний батюшка торговлей водочки из-под полы. В этом ему усердно помогали местные бандиты… Но, видно, и у Господа бога есть предел терпения? Однажды бородатого чудака повязали и сдали на поруки верховным иерархам. Как уж те решили вопрос – История умалчивает, но место освободилось.
И вот появился отец Александр – мужчина во всех смыслах положительный и видный. Кажется из бывших военных.
Он повертел мой эскиз в руках, внимательно изучил подпись архитектора и печать. Немного подумал.
- Благословляю! – затем коротко и по-военному четко произнес он. – Напиши, что роспись сия посвящается Андрею Первозванному – святителю земли русской…
Так я и сделал.
Когда бабульки появились у объекта, я уже сидел высоко наверху, и добраться до меня было не так просто.
- Ишь ты куда взгромоздился! – прокудахтала предводительница – высокая, жилистая и твердая, словно кочерга старушенция. – Думает, не доберутся до него!
Она уже было занесла ногу, приподняв подол, и уперев ступню в перекладину лестницы; мускулистая сухая лапка вцепилась в стойку лесов.
- Эй… Вы там прочтите… Там на табличке – я указал на фанерку прибитую к лесам. – Все написано…
- «СИЯ РОСПИСЬ ПОСВЕЩЕНА АНДРЕЮ ПЕРВОЗВАННОМУ – СВЯТИТЕЛЮ ЗЕМЛИ РУССКОЙ» было начертано стилизованным под старославянский шрифтом на планшете, который я специально изготовил, прежде чем продолжить свою работу.
Бабки обступили надпись и, шевеля губами, прочли текст.
- А коли врешь? – спросила предводительница недоверчиво и с некоторым даже сожалением, косясь в мою сторону..
- Вот те крест! – я истово перекрестился, стараясь не перепутать последовательность прикладывания перстов к плечам и животу. – У отца Александра спросите!
- А и спросим!
Вскоре вернулась парламентерша, посланная в церковь за разъяснениями.
- Велел не трогать. Благословил он…
- Ну, тады работай – резюмировала авторитетная бабка – Пошли подруги воздухом подышим!
И отряд активных бабушек удалился в сторону моря.
Чуть не строем шли. – Ать два – левой! – хотелось прокричать им вслед. Но я сдержался.
Как оказалось, гораздо больше беспокойства было от прохожих. Ох уж эти наши любопытные и остроумные русские люди! До всего им есть дело. Сколько кличек мне дали: «пикассо», «художник, что рисует дождь», «как художник-художнику», «художника обидеть легко», « не скупись – покупай живопись» и пр. Со мной пытались познакомиться, поссориться, узнать, где аптека и пройти к морю… Почему я такой грустный/веселый/, худой, странный... Вопрос: что я рисую/и зачем/? – был в числе приоритетных. Какая-то сумасшедшая пыталась обвинить меня в обнищании населения. Мол, - вот куда уходят миллионы рублей, предназначенных трудящимся! И так далее. Я бы, наверное, сошел с ума, но этого не произошло по одной простой причине – я привык.
Я научился дежурно улыбаться, отвечать вопросом на вопрос и, в самых критических ситуациях, прикидываться слабослышащим чудаком, сбежавшим их психушки – попросту блаженным. К юродивым /как и пьяницам/, на Руси почему-то относятся с большим пониманием.
Эта работа на свежем воздухе, под перекрестным огнем вопросов-ответов-предположений-предложений, закалила меня, и пошла на пользу, даже не учитывая художественный результат. Я окреп душой и телом и словно вернулся из длительной командировки в незнакомую страну – узнал много нового и собрал трофеи.
Я понял, что российские люди, может быть и не очень вежливые. Может быть, даже, они - язвительные и через, чур, ироничные и остры на язык. Но они не равнодушные это точно.
А когда работа уже подходила к завершению, поменялась и интонация. Народ стал чаще останавливаться и больше молчать, чем спрашивать. Кто-то крестился... Именно тогда я понял, что пора заканчивать работу, пока не начал портить - такое бывает...
В один прекрасный день, я поставил свою подпись в углу композиции, дал команду разбирать леса и, сдав работу приемочной комиссии, отправился в бухгалтерию за расчетом. Лето было в самом зените и впереди меня ждали другие /великие/ дела..