Мать умерла, а следом малютка сестра. Главы 7-8

МЕМУАРЫ РЯДОВОГО РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

Александр Сергеевич Воробьёв (1924 – 1990)

7. НЕСМОТРЯ НА СТРОГОСТЬ – ОТЕЦ МНЕ НРАВИЛСЯ


А вы знаете, нравился мне отец. Он был строг, но честен перед нами, не обманывал. Скопидомом оставался до конца дней своих. Очень был самолюбив, не мог идти просить кого-то о помощи. Из всех родственников уважал мужа сестры нашей мачехи – Петра Павловича Варавкина, почему-то носившего кличку «Моряк», хотя он никогда в армии и во флоте не служил. Самохина Демьяна Семеновича – уважал, мужа второй жены своего брата Якова. С Демьяном он был обходителен, ласков в разговоре, при возможности угощал самогоном, настоянном на корне девясила. Стол был всегда богат, но бедны были обряды домашнего обихода. На фотографии 1936 года можно увидеть его в сапогах, в которых он пришел с империалистической войны, а потом где-то утерянных уже в годы Великой Отечественной. В обиходе у него были знаменитые лапти и рабочие, и выходные, с новыми или старыми портянками. Вы знаете, часто мне приходилось возвращаться к мысли, а почему же он был такой злой, если у него со временем все прошло, если он не пил до умопомрачения, если он складывал копейку к копейке только для того, чтобы уплатить налог или купить какую-то довольно скудную покупку. Я наблюдал за ним долго и скрупулезно. Он болел, после того, как нас унижал своей истерикой, но назавтра ему ничего не стоило все начать сначала. Он очень любил нашу мать, он любил нас, но это была своя любовь, таких облагораживаний не найдешь. И я прихожу к выводу, что только условия жизни сделали его деспотичным, только условия жизни тянули к скопидомству, а как он мог жить по-другому. Его, Сергея Ивановича, уважали соседи, товарищи по работе, с уважением относились и мы, сыновья – как я знаю за Петра, Николая, Ивана и за себя.
Для него была присуща четкая линия поведения, точности, он не терпел преувеличений, ненавидел неопределенность, любил порядок, часто переходящий в манию. Он был одарен аналитическим умом. Был хорошим работником, причем везде, был одарен страстью к знаниям, но не было условий. Часто ссорился из-за пустяка, нетактичности, мелочности.
Что-то он передал нам, ребятам. И по всей вероятности, это упрямство, с которым другой раз, ой, как тяжело.

8.МАТЬ УМЕРЛА В 1938


Мать умерла 30 августа 1938 года. Мы с Николаем 29 августа были в больнице, и было заметно, что ей тяжело, и что, кажется, ее прыткость в нашем присутствии что-то значила другое, для нас в то время непонятное. Встретила нас строго, сделала выговор за частые посещения, хотя они и не были такими уж частыми. В ее отсутствие на нашем попечении была маленькая сестра Лена, рожденная в конце апреля 1938 года. Уже взрослыми мы догадались, почему это мать в доме и на улице всегда была одета в полушубок. О том, что она скрывала свою беременность в сорок один год, никто не догадывался.
В больнице мы мать увидели в длинной рубахе, и выглядела она страшной русалкой, какою она представлялась нам – детям. Волосы распущены, лицо худое, морщинистое, казалось, рак съел все кости, осталась только одна кожа. Она приказала срочно идти домой к Лене. Когда мы ее спросили, когда Вы выпишитесь из больницы, то она ответила, что вас, там, мол, и так много, и мне там делать нечего. Я не заметил на ее лице следов печали, она была безраз-личной, с лицом уже неживым за сутки до смерти. На второй день поздно вечером труп покойной привезли в телеге, крытой каким-то саваном и сказали, что умерла она еще вчера вечером. Надолго остался в ушах плачь отца и брата. Плачь ее сестер и мои кривляния были замечены ближними. Я не плакал. Заныло сердце, закололо под левой лопаткой, и я присел. Моя крестная мать поила меня теплым узваром из миски, а отец советовал понюхать тертого хрена. Какой была эта теплая августовская ночь, ей конца, казалось, не будет. Монотонный голос женщины, читавшей псалтырь, наводил ужасы бытия, бесконечность тяжелой утраты,  всякие тяжёлые мысли про жизнь. А как-то будет без матери, а кто завтра будет варить обед, кто и еще раз кто, кто, кто. Она лежала, одетая в черное, и восковая желтизна напоминала, что мать мертва. Притихший где-то в углу, я засыпал, забывался на время, потом просыпался и снова шел к покойной. И она, мать, нравилась мне даже мертвой. Казалось, что она вот так поспит и снова проснется, даст задание по хозяйству, а уж перед вечером обязательно повторит «скажу папаше». Но чуда не произошло. В три часа дня мать похоронили. Николай уехал домой на телеге. Я долго сидел у могилы с отцом. И когда он ушел, ничего не сказав, я молча поплелся за ним сзади.
Часам к семи вечера мы снова пришли на кладбище. Умерла маленькая сестричка Лена. Отец наклонился над завернутой в одеяло дочерью, хотел излить ей свое горе, мол, что ты осталась сиротой, но вдруг отскочил и зарыдал: «Да какое же горе упало на мою голову!». Восковой комочек лежал застывший. Баба Мотька – жена брата отца, Матрена Павловна, прибежала в дом на плач, уверяла отца, что она только что была, спеленала ее, и что та была очень горячая. Но в этом правды, конечно, было очень мало. Она умерла, наверное, часа два назад, когда ушли на кладбище, оставив малютку на попечение ее судьбы. И рядом с могилой матери вырос маленький холмик. Копали мы вдвоем с отцом. Обоих нас душили слезы, и разговаривать было не о чем, да и не могли. Вернулись домой уже поздно. Утром следующего дня болела голова, болело все тело. Состояние было такое, как будто жизнь стала половинчатой и неинтересной. Круг наших обязанностей увеличился. В возрасте 14 лет одному и неполных 11 другому, мы узнали росу лугов и полей, холодные утренние зорьки и увидели восход солнца. Отец был загружен до основания. Все хозяйство обрушилось на его голову и еще приготовление обедов. Чего только он не варил нам на обеды. Украинские вареники с вишней превращались в его грубых руках в вологодские пирожки. В горшок с борщом отчего-то попадала нечищеная картошка, нож, или чрезмерно много соли было насыпано в кашу. Ну, уж ничего не скажешь за поросят, они-то ели то, что мы хотели сварить, но не могли. Кашу пшенную мы ели всегда подгоревшую, кислые щи, пересоленные биточки, в изобилии было у нас жареной или тушеной картошки в разных сортах: и с молоком, и с салом, и с рыбой, то ли соленой, то ли вареной, и пей потом воду, она была рядом.

На фото из семейного альбома - супруги Александр Сергеевич и Ольга Демьяновна Воробьёвы. Посёлок Тёткино в Глушковском районе Курской области России.. 1947 год(?)