Птицененавистник. Суббота

Монументалист обожал субботы. Хотя бы по той причине, что в этот день не нужно было ехать в офис. Конкретно нынешнюю субботу он и вовсе хотел выделить в календаре красным и отмечать в последствии каждый год, вот только у него был всего один календарь, который уже заканчивался.
Конечно, Монументалист волновался. Он вскочил с самого утра и принялся гладить свой лучший парадный костюм (он же и единственный) – с модными заплатками на локтях и галстук с беспроигрышными «огурцами». Уже хотел начать собираться, как вспомнил об очень важной детали, ранее ускользнувшей от него.
Он заглянул в ванную только на секунду: удостовериться, что птенец жив-здоров и что еды у него достаточно. После этого Монументалисту пришлось позвонить Ловцу.
– Привет, старина… слушай, нужна помощь. Помнишь я сказал, что отращиваю бороду? Так вот, забудь. Сегодня вечером у меня свидание, мне нужно принять ванну и побриться в конце концов… что? Нет, воду ещё не отключали. Нет, не могу у себя. Я тебе рассказывал уже про птенца. Ну вот… не хочу его беспокоить. В общем, жди, я буду через полчаса.
Первая половина дня прошла в сборах, нервных волнениях и напутствиях Ловца. Уж кто-кто, а здоровяк знал толк в девушках.
– Ты, это, главное, не переживай и не заикайся. И лучше не тараторь, побольше слушай её, пусть сама рассказывает. И ни в коем случае не допускай долгих пауз. Обязательно сам говори, не знаю… о том, о сём. О себе. Но не увлекайся, а то подумает, что ты эгоист. Лучше расспрашивай про неё. Только не слишком много, а то решит, что ты маньяк какой.
– Очень дельные советы, Ловец, – согласился Монументалист не без сарказма. – И очень последовательные. Скажи, а сам ты когда в последний раз с девушкой общался?
– Ну как это, – удивился Ловец. – Мы с Белладонной уже года три как встречаемся.
– С кем?
– Ну ты что! Белладонна. Ты каждое утро с ней видишься.
– С кем? – повторил свой вопрос Монументалист.
– Она работает на проходной в Министерстве Бродячих Животных.
– Стой… подожди, – придержал его наш герой. – Давай по порядку. Её зовут Белладонна. То есть у неё есть имя. Это уже хорошо. И вы… ну… пара? Я ничего не пропустил?
– Всё верно, Памятнищик.
– Прости, друг, но коль ты опять называешь меня этим министропротивным именем, я вынужден уточнить: а она знает, что вы встречаетесь?
– Ну конечно! – заверил его Ловец.
– И что? В чём это проявляется? Почему я впервые про это слышу?
– Не знаю, – пожал плечами здоровяк. – Не помню, чтобы ты когда-то девушками особенно интересовался. Вот как-то разговор и не заходил.
– Это, конечно, прелестно. – Монументалист пытался переварить полученную информацию.
Совместно было принято решение распустить котов прямо с утра. Уж слишком этот день выбивался из привычного уклада. Встреча с Отравой была назначена на четыре часа – дня или вечера, Монументалист не очень знал, к чему отнести это время. «Свидания как правило назначают вечером», – рассуждал он логически. Проблема заключалась в том, что Монументалист обычно не назначал свиданий. Для него это было в новинку, поэтому приходилось как-то выкручиваться.
После встречи с Ловцом он снабдил трабант достаточным запасом цветов. Гвоздики, розы и орхидеи – для украшения памятников. Но для Отравы Монументалист хотел припасти что-то особенное. Он больше часа провёл в цветочном магазине, пока не остановил свой выбор на пышных пионах. Да, секретарша вчера вечером упомянула красные розы с шипами, но это он припасёт для второго свидания. При первой встрече девушку хотелось удивить.
К счастью, до встречи с Отравой оставалось ещё несколько часов. Он никогда не затягивал субботний объезд памятников допоздна. Как правило к концу недели открывалось второе дыхание, и Монументалист объезжал всех ещё до обеда. Сегодня планы значительно переигрались. До встречи с Отравой он успел посетить Хемингуэя и Дарвина, одарив обоих гвоздиками в петлицах, а биолог удостоился ещё и связки бананов.
К дому Отравы он приехал за полчаса до встречи, боясь опоздать. Припарковался у входа в подъезд и долго нервно поглядывал то на часы, то на своё отражение в зеркале заднего вида. Выстукивал пальцами незамысловатый ритм по рулю. Будет ли вежливым позвонить в дверь чуть раньше назначенного времени? Или нужно было заранее предупредить о визите звонком, ведь с Отравой лично они вчера не говорили?
– Ладно, ни пуха, – пожелал Монументалист своему отражению в зеркале и вышел из автомобиля.
Дрожащим пальцем он нажал на кнопку домофона. Подождал несколько секунд, ожидая соединения.
– Кто там? – раздался, искажённый динамиком женский голос.
– Эм… Отрава? Это я. Монументалист.
– О! Вы уже! – к облегчению Смотрителя Памятников, девушка была в добром расположении духа. – Подождите немного, я спускаюсь.
Он отошёл от двери. Вдруг содрогнулся, вспомнив про цветы. Пришлось метнуться к трабанту и забрать их. К счастью – успел. Только он занял соответствующую позицию у входа, как дверь отворилась, и Отрава предстала перед ним.
– Добрый вечер… то есть, день… – Монументалист так и не сумел определиться, чем считаются четыре часа.
– Здравствуйте! Ой… это мне? – Отрава заметила в руках Монументалиста цветы.
«Вот чёрт! Нужно было сразу ей протянуть, тупица!»
– Да-да… вот, держите.
– Благодарю. – Учтиво улыбнулась девушка. – Я… наверное, зайду домой и сразу поставлю их в воду? А то пионы быстро вянут.
– Да, конечно.
Когда дверь закрылась за спиной Отравы, Монументалист не сдержался и стукнул себя по лбу. Пришлось опять ждать её. Спустя какое-то время, к счастью, Отрава вновь вышла на улицу. Хотя бы теперь он смог полюбоваться ею. В длинном чёрном платье с узорной вышивкой на рукавах она смотрелась безупречно. Косу, лежавшую на правом плече, венчал белый бант.
– Я… вы очень хорошо выглядите сегодня… смею заметить, – проговорил Монументалист, едва сдержавшись от желания поздороваться с ней ещё раз.
– Спасибо. Вы тоже. – Улыбнулась девушка. – Так что, мы куда-то пойдём?
– Да… я не знаю, вы хотите есть?
– Если честно, я бы сначала прогулялась, – сказала девушка.
– Ну, в таком случае, я полагаю, обедать будет уже поздно, – заметил Монументалист. – Ведь четыре дня… или вечера – это крайнее время для обеда.
– Мы могли бы просто поужинать чуть позднее, – сказала она едва ли не шёпотом.
Общество весьма строго очертило границы приличия в их городе. Приглашать девушку на первое свидание на ужин – было недопустимым. Ужин ассоциировался с семьёй и традиционным укладом. Поэтому в лучшем случае молодая пара, не желавшая получить косые взгляды в свою сторону, могла рассчитывать на совместный обед – привычный элемент корпоративной культуры. Монументалист понимал её. Отрава уже соблюла ряд приличий, не позвонив сама и обернув их встречу в официальную обёртку. Но ей хотелось искренности и романтики из книжек, это читалась в горящих глазах.
– Давайте так, – предложил он. – Мы с вами прогуляемся, я покажу несколько из своих памятников, а потом, когда закончим с делами, прервёмся на поздний обед.
Она просияла.
– Уверена, любое министерство оценило бы такой деловой подход, – согласилась Отрава.
Даже рискуя, как они, следовало соблюдать осторожность. Потому, не оставив ей выбора, Монументалист пригласил Отраву сесть на заднее сиденье трабанта. Она не стала возражать.
На своей территории Монументалист почувствовал себя намного увереннее. Он понимал, что свидание с Отравой – это авантюра, и девушка ждала от него именно нарушения правил. Поэтому они и понравились друг другу. Им обоим хотелось отступить от системы, от того, что считалось нормой в обществе. Может, даже, бросить вызов. Но рисковать сильно, а особенно подставлять под риск Отраву он не мог. Поэтому нужно было балансировать весь вечер. На грани безрассудства и осторожности.
– У вас очень милый автомобиль, – в её замечании Монументалист расслышал лёгкую иронию.
– Да… вы, наверное, привыкли к транспортным средствам поудобнее… и чуть более минорных оттенков.
– Прошу, не надо этих намёков. – Он увидел её суровые карие глаза в зеркале заднего вида.
– Извините. – Сказал он. – Но о нём сложно перестать думать после вполне понятного намёка с его стороны.
Отрава вся напряглась и нагнулась поближе к Монументалисту.
– Азраил говорил с вами? – насупилась она.
– Я бы назвал это скорее угрозой, – признался Монументалист. – Он сказал, чтобы я не смел и думать о вас. Из-за чего… я счёл, что вы вместе. – Он оглянулся к ней. – Простите, я ни в чём не обвиняю вас. Но раз вы сами выступили инициатором, а я получил предупреждение… то хотелось бы услышать какое-то объяснение.
– Между мной и Азраилом всё кончено, – заявила Отрава. – И его попытки вернуть меня просто ужасны. Мы встречались всего месяц, а он возомнил себе не министр весть что! Если бы я знала, что он смеет угрожать вам, – рука Отравы сжалась в кулак. Затем опять расслабилась. – Прошу, не бойтесь его. И извините за любое доставленное неудобство.
– Ладно, не переживайте за меня. – Отмахнулся Монументалист. – Подумаешь, мне всего лишь угрожала сама смерть в человеческом обличье. То ли дело Птичница.
Лицо Отравы выразило непонимание. Пришлось усмехнуться, чтобы расколоть это несвойственное её лицу смущение. Девушка в ответ озарила трабант своей улыбкой.
– Но вы всё равно пришли. Сомневались?
– Ни секунды, – признался он. – Ради такой улыбки можно умереть.
Очередная дерзость заставила Отраву просиять. Благо в машине их никто не мог видеть и слышать. Монументалист протянул девушке свободную руку, и они сомкнули ладони, переплелись пальцами. Всего на несколько секунд. Но это прикосновение Смотритель Памятников вспоминал до конца вечера.
Тем временем они подъехали к библиотеке, где Монументалист сделал первую остановку. Выйдя из машины, он помог выбраться Отраве.
– Любите читать? – спросил он, подходя к памятнику книг во дворике перед зданием.
– Ещё бы! – Отрава последовала за ним. – Обожаю Шекспира.
– «Ромео и Джульетта»? – ткнул он пальцем в небо.
– Да! Как вы догадались? – удивилась она.
– Что есть любовь? Безумье от угара, игра огнем, ведущая к пожару. Воспламенившееся море слёз, раздумье – необдуманности ради…
– Смешенье яда и противоядья, – закончила за него Отрава вдохновлённым голосом. По её просветлённому лицу стало казаться, за эти несколько секунд она достигла катарсиса.
Монументалист дал ей несколько мгновений прийти в себя. Оглядел памятник. Вытер тряпкой несколько грязных пятен.
– Вы поэтому выбрали себе такое имя? – спросил он.
– Да. В том числе. Мне с самого детства была необычайно увлекательна тема смерти. – Отрава вся просияла, предавшись воспоминаниям. – Честное слово, спросите мою бедную матушку: у меня были куклы, но вместо чаепития или школы, я играла с ними в похороны. Однажды даже закопала во дворе самую свою любимую, а потом так и не нашла её.
– Очень мило, – улыбнулся Монументалист. – Значит, вам нравится ваша работа? – он вложил в одну из каменных раскрытых книг длинный лоскут бархатной ткани. Пусть послужит закладкой.
Отчего-то Отрава слегка стушевалась при этом вопросе. Она внимательно смотрела, как Монументалист завершает свою работу над памятником.
– Не совсем, – призналась она. – Я была без ума от прошлой. Пять лет собирала пластиковые цветы. Честное слово, начала сразу после школы и проработала бы так до старости.
– Я помню изумительные голубые тюльпаны, – вспомнил Монументалист. – Это тоже были ваши?
– Да! – улыбнулась Отрава. – Рада, что доставила вам удовольствие.
– Ещё какое! Никогда не видел раньше ничего подобного. Совершенные, лучше настоящих. – Монументалист с головой погрузился в воспоминания о прежней должности Кладбищенского Смотрителя.
– Я получала удовольствие, когда создавала что-то своими руками. Не хотела уходить.
– Как же вы попали в Министерство?
Отрава вдруг скривилась. Провела рукой по лицу, словно желая смахнуть с себя неприятные воспоминания.
– Азраил, – произнесла она единственное слово, заставившее Монументалиста и самого сморщиться. – Он… мы познакомились. И он в два счёта протащил меня по должности. Ничего мне не говорил, не спросил меня. Просто поставил на регистрацию. Обучение я прошла уже параллельно с работой. Там ничего фантастически сложного нет, но… мне не так всё это нравится. У меня отобрали мои цветы.
– Понимаю, – Монументалист почувствовал смену настроения. Отрава переменилась в лице. Хотелось обнять её, но с лавочек на них и без того уже поглядывали любопытные глаза студентов, что готовились к первой за этот год сессии экзаменов.
Они вернулись в машину. По дороге к следующему памятнику, посвященному Битлз, Монументалист вкратце рассказал свою историю. Начиная с работы на кладбище, причины ссоры с Азраилом и затем – обретении новой должности и нового врага в виде Птичницы.
– Вам нравится ваша работа? – прямо спросила девушка после того, как Монументалист поведал ей всю историю.
– Как сказать… в целом да. – Но есть несколько вещей, которые я бы определённо отменил. Я бы свёл необходимость посещать Министерство Благоустройства к минимуму и снял бы Птичницу со своего поста. Тогда моя работа была бы идеальна.
– Да, я не понаслышке знакома с вашим конфликтом, – напомнила ему Отрава. – Раз уж вы добрались до Министерства Смерти, то дела совсем плохи.
– Хуже не придумаешь, – признался Монументалист.
– Вы не слишком всё принимаете близко к сердцу? – спросила девушка.
– Не вижу другого выхода, когда кто-то пытается саботировать мою работу.
Тем временем они остановились возле Дома Музыки. Рядом с фасадом стоял монумент, посвященный ливерпульской четвёрке. Монументалист выбрался из машины и опять помог выйти Отраве. В багажнике он припас груду гвоздик, которыми хотел украсить памятники. Отрава тотчас вызвалась помочь ему в этом занятии.
– Вы не задумывались, как бы изменился город без неё? – спросила Отрава, когда они окончили работу, и Монументалист повёл её по пешей улице, носившей название Музыкальная. Там располагался следующий памятник Мальчика-скрипача. – Если бы птицы совсем вышли из-под контроля... Если бы некому было за ними присмотреть...
– Нет. Не задумывался, – признался Монументалист. – Поймите, я просто хочу, чтобы мне не мешали. У меня и без Птичницы хватает работы… вот, например, как здесь, – он указал на памятник Мальчику-скрипачу, который уже полгода назад лишился своего смычка. – Я выкупаю за гроши сломанные смычки в музыкальном магазине чуть ли не каждую неделю, чтобы было, чем заменить отобранный у него гипсовый, – пояснил Монументалист, вкладывая в руку мальчишки деревянный атрибут скрипача. – В городе есть вандалы, с которыми приходится считаться. Есть время, которое портит гранит. Сырость плохо влияет на некоторых из них. Так ещё и эти птицы! От них и вовсе одна беда. Я чищу памятники, слежу за ними. Больше никто за ними не присмотрит. Нельзя же оставить скрипача без инструмента, а художника без кисти. Нельзя, чтобы великие творцы имели неопрятный вид. Это всё – живые люди. Настоящие – которые жили, которые стали известными.
– Вы много делаете для них, – заверила его Отрава. – Я не знаю никого больше, кто отдавался бы работе настолько, как вы.
– Благодарю. Но этого недостаточно. – С сожалением в голосе признал Монументалист. – Если она протолкнёт своё прошение и наших котов усыпят… понимаете, их слишком мало для содержания целого приюта… вот тогда её птицы заполнят весь город.
На улице было безлюдно. Уже темнело и в синих мазках сумерек Монументалист почувствовал сковывающее сердце отчаяние. Он невероятно устал за прошедшую неделю. Все эти испытания сваливались на него одно за другим. Завтрашний праздник не приносил и толики радости, лишь новые волнения. Тут рука Отравы легла на его плечо и в этот же момент загорелись фонари, ослепив их обоих на мгновение.
– Вам нужно отпустить ситуацию, – сказала девушка. – Если в войне невозможно одержать верх, то не стоит и пытаться парировать. Мир – вот, что вам нужно. И я уверена, что добиться его будет не так уж и сложно. У вас получится.
– Спасибо, – улыбнулся ей Монументалист. Он не мог оторваться от глаз Отравы. Они искрились, как блики в ряби воды.
Его влекло к ней. Мог ли кто-то заметить сейчас те маленькие преступления, что они совершали вопреки принятым приличиям? Наклониться и поцеловать её, пока нет лишних глаз? Но это казалось совсем уж запретным. «А она-то того и ждёт», – догадался Монументалист.
Он взял её за руку, со скорбью снял со своего плеча и всё же отпустил.
– Знаете… уже вечер. Не хотите пообедать? Тогда мы ещё немного погуляем позднее.
Отрава потупила глаза с сожалением. Попыталась отогнать ту тень, что омрачила её светящееся лицо. Затем кивнула несколько раз.
– Хорошо, – согласилась она. – Время обедать.
Они вышли на оживлённую улицу, где находилось большинство ресторанов города. Монументалист точно знал, куда приведёт её. Они остановились возле небольшого постамента с китайским памятником.
– Какой красивый дракон, – улыбнулась Отрава, погладив рукой кудрявую голову каменного чудовища. – Он тоже под вашим надзором?
– Конечно. Только это не дракон, а лев.
– Да ладно? – удивилась она с сомнением.
– Я точно вам говорю! – заверил Отраву Монументалист.
– Никогда бы не подумала! А куда мы идём?
– Мы уже пришли, – с этими словами Смотритель Памятников распахнул перед ней дверь. Раздался мелодичный перелив музыки ветра, когда язычок китайских подвесок ударил по трубочкам. – В Китае сейчас обеденное время.
Она вся озарилась снова, последовав за ним внутрь ресторана.
– Только обещайте, что непременно прочитаете свои эпитафии за обедом.
– Безусловно, это же так улучшает аппетит. – Подмигнул ей Монументалист.
После ресторана они продолжили гулять по улицам. Монументалист, обрадованный тем, что его поэтический дар нашёл отклик, всё продолжал сыпать эпитафиями, от которых Отрава приходила в восторг. Они стали играть в своеобразную игру. Девушка задавала тему, и Монументалист придумывал на неё экспромт:
– Дождь!
– Так скоро жизни наши смоет дождь, но твоё имя лишь омоет.
– Хорошо… Полёт.
– Внеземная моя, лети высоко. За тобою, синица, я последую вскоре.
Тут её пытливый ум и горячее девичье сердце возжелали ещё Шекспира. Она произнесла сладко и чарующе:
– Отрава!
Свет от ночных фонарей мгновенно стал рассеянным, отступив во имя звёзд, что ярко горели в чёрном небе. Они уже почти дошли до машины, когда он рассеянно пропустил один шаг и борясь с рокотом сердца, выдал на одном дыхании:
 – Я вас искал всю жизнь,
Преследуя во снах,
Охотился, как волк,
За вашим силуэтом,
Что соткан из полотен света
И вышит нитями из тьмы.
Лишь только вы
Бродили на моих губах,
Когда отраву пил я, словно мёд.
И предпочёл шагнуть за грань,
В надежде, что когда-то обретёт
Приют свой на моих щеках
Ваша божественная длань.
Отрава от восторга даже захлопала в ладоши. Монументалист в этот момент зашагал быстрее, чтобы поскорей скрыть в сумерках покрасневшее от смущения лицо.
– Это было очень красиво, – её голос прозвучал ещё приятнее звона китайских колокольчиков.
– Смотрите, вот мы и вышли к трабанту. – Сказал он, стараясь поскорее сменить тему разговора. – Нужно кое-что забрать оттуда и украсить последний памятник.
Монументалист порылся в капоте и извлёк несколько цветочных ожерелий. Повесил одно себе на шею, второе протянул Отраве.
– Что это? – удивлённо спросила девушка.
– Это искусственные цветы. Хотел сразу подарить вам, но потом… подумал, может, лучше – настоящие. – Он лукаво подмигнул ей.
Отрава поняла шутку, заулыбалась и надела на себя ожерелье.
– Всегда любила искусственные. Они так похожи на смерть и на вечность вместе.
– Да, это правда.
Новая неловкая пауза снова повисла между ними. Подспудно Монументалист понимал, что нужно заполнять эти паузы поцелуями, но пока не смел переступить эту грань. Нельзя же было вот так…
Он открыл дверцу трабанта и предложил ей сесть внутрь. Так поздно вечером её присутствие в автомобиле становилось более осязаемым, совсем откровенным. Нужно отвезти Отраву домой пока вечер не перешёл за грани дозволенного. Они остановились возле последнего памятника, который Монументалист должен был навестить за неделю. На высоком постаменте босой и с посохом в руке замер Махатма Ганди. Монументалист подвёл к памятнику Отраву, и они вместе возложили свои цветочные ожерелья на шею политику.
– Это был чудесный вечер, – сказала Отрава, любуясь монументом.
– Спасибо вам, что согласились пойти.
– Ваши дела на сегодня закончены?
– Да. Я объездил все памятники. Наверное, нужно подбросить вас до дома…
– Я… не отказалась бы выпить кофе. Если вы, конечно, не против. – Отрава резким движением шеи перебросила косу, так что та стукнулась о её плечо.
– Отрава, я боюсь, уже поздно, и кафе закрыты…
– У вас дома. – Уверенно выдала она.
– Отрава…
Чем, собственно, он рисковал, кроме своей жизни? Ведь Азраил наверняка давно прознал об их свидании. Кто-то в Министерстве Смерти, вне всяких сомнений, мог сболтнуть лишнего. Но ведь Монументалист был всё ещё жив… Азраил бы точно не преминул расправиться с ним. «Кого я вообще пытаюсь обмануть? Нас весь город видел сегодня вместе!» – Монументалист бессильно вздохнул.
По другую сторону здравого смысла были её горящие глаза и вздёрнутые брови. Словно это Отрава приглашала Монументалиста, а не он её. Смотритель Памятников сдался.
– Буду рад если составите компанию мне сегодня, – учтиво предложил он.
Через полчаса они уже поднимались по лестнице, негромко перешёптываясь, чтобы не разбудить соседей. А может, их кто-то и слышал. Монументалисту уже было всё равно. Сегодня они зашли слишком далеко, чтобы обращать внимания на подобные мелочи.
– Очень милое место. – Улыбнулась Отрава, оглядывая угрюмую комнату.
– Ну да… как же, – пробормотал Монументалист, стесняясь своего скромного дома. – Я поставлю кофе.
Неужели это правда? В его квартире находилась девушка. Монументалист даже замер в растерянности, разглядывая Отраву в знакомых декорациях. На этом фоне смотрелась она вызывающе.
– Так что насчёт кофе? – напомнила девушка.
– Верно! Кофе… на кухне, – вспомнил он, указав на дверь. В мыслях Монументалист уже перебирал возможное местоположение кофейника.
– Вы хорошо здесь ориентируетесь, – усмехнулась Отрава. – Не подскажете, где раковина?
– Раковина в ванной. Здесь, – махнул он рукой растеряно и устремился на кухню.
Монументалист уже засомневался, а был ли дома кофе. Он приступил к археологическим раскопкам, как вдруг его смятение прервал стук крыльев разбуженного птенца.
– Осторожно! – воскликнул Монументалист и бросился к Отраве на помощь.
Отрава стояла посреди ванной, напоминавшей развалины после войны. Грозный птенец сидел на краю ванной, готовый оборонять свою территорию. Угощение, которое Монументалист оставлял ему утром, было наполовину съедено наполовину разбросано. Пол был усеян перьями и белыми пятнами пребывания птенца.
– Монументалист! Это же птица! Что она здесь делает? – Отрава изумлённо и растерянно смотрела на Монументалиста. Глаза её были такими же круглыми и встревоженными, как и глаза пернатого домушника.
– Ну… видите ли… – замялся он. – Перед вами отъявленный преступник, который обманным способом проник в мой дом и был захвачен с целью… с целью…
По её посуровевшему лицу он понял, что говорит совершенно неуместные вещи.
– Почему вы не выпустили его?
– Я… я не могу. Это всё, что у меня есть против Птичницы.
– В смысле?
– В смысле, я шантажирую её. – Пояснил Монументалист. – Он заложник и… и я прошу не вступать с ним в контакт и немедленно покинуть помещение.
– Заложник? Это маленький стриж!
– Стриж… да, верно. Вот как называется эта порода. Как бы то ни было… я прошу вас немедленно…
– Отпустите его. – Потребовала Отрава.
– Нет. Я не могу.
– Я была лучшего мнения о вас. – Заявила девушка. Монументалист мог поспорить, что в её глазах сверкнули слёзы разочарования и гнева.
Он не пытался остановить Отраву. Девушка прошла мимо, задев его косой и вышла из квартиры.
– Отрава… – попытался Монументалист окликнуть её, но было слишком поздно.
Монументалист так и остался наедине с птенцом. Тот, раззадоренный, всю ночь не давал ему уснуть.