Блокада. Шинели на снегу

БЛОКАДА. ШИНЕЛИ НА СНЕГУ

У моей мамы, Евгении Антоновны, как и всего ее поколения, была трудная судьба. Особенно трудная ещё и потому, что к началу войны она уже была ленинградкой. И поэтому, когда пришло время, стала блокадницей.

В 1926 году шестнадцатилетней девчонкой, она приехала из Луги, где тогда  жила вся ее семья, в Ленинград.

Устроилась нянькой в семью непманов. Потом, кстати по протекции хозяйки-непманши, о которой потом ни разу не сказала плохого слова, вышла замуж за старшего помощника капитана торгового судна - мужественного моряка старше ее по возрасту.

Потом несколько лет плавала с ним на одном корабле в качестве буфетчицы. Была счастлива. Повидала порты многих зарубежных стран. Но счастье длилось недолго. Однажды при разгрузке судна в порту муж погиб - груз, перемещавшийся с корабля на пристань с помощью крана, сорвался и упал прямо на него...

Случилось это перед самой войной.

Поскольку служила она на флоте, она пережила страшный таллинский переход, о котором знаем мы очень немного. Это был переход Балтийского флота из Таллина в Ленинград . В составе флота из Таллина шли и суда торгового флота.  Об этом трагическом переходе я знаю из рассказов мамы.

А потом началась война.  И вскоре началась блокада.

Мама рассказывала о блокаде довольно часто. Я с интересом слушал ее. Однажды она даже предложила, чтобы я записал ее рассказы и,  быть может, они со временем могли бы превратиться в книжку. Но я, к своему теперь стыду, уклонился тогда от этого, безответственно заявив, что о блокаде и так написано немало. Мне тогда было лет двенадцать и  футбол во дворе со сверстниками мне тогда казался куда важнее.

Теперь мне стыдно за это. Единственным смягчающим обстоятельством может быть только то, что в годы моего отрочества в Ленинграде было много фронтовиков и блокадников, они часто выступали перед нами в школах, много рассказывали о войне и блокаде. И мне в силу возраста тогда казалось, что никуда они все не денутся, что так будет всегда, что все они будут жить очень и очень долго и в любой момент смогут рассказать о действительно невиданном героизме ленинградцев...

Как я уже сказал, мама рассказывала о блокаде много и довольно часто. Но один из ее рассказов мне запомнился особенно, как говорят в таких случаях, буквально врезался мне в память...

Случилось это в блокадном Ленинграде, суровой зимой 1942 года.

Каждое утро мама, как и многие ленинградки, шла на завод. Вставала рано, так как в семь  утра она должна была уже стоять у станка.
Возвращалась домой вечером, если я не ошибаюсь, после 18 часов.
В один из зимних вечеров, она, как всегда, шла домой по обычному маршруту - с Петроградской стороны на улицу Союза Печатников,  которая располагалась за Мариинским театром - тогда театром имени С.М. Кирова.

Когда она перешла мост через Неву и двинулась вдоль Дворцовой площади,  мимо Адмиралтейства,  начался артобстрел . Надо сказать, что немцы вели обстрелы города очень прагматично и пунктуально. Артиллерийские батареи врага атаковали  город, как правило, утром и вечером и в одно и тоже время:  стреляли именно тогда, когда ленинградцы, а это, в основном, были женщины, старики и дети, шли на работу или с работы. И снаряды ложились, как правило там, где пролегали пути ленинградского рабочего люда.

Так вот, мама шла, как обычно, мимо Дворцовой площади, когда начался вражеский артобстрел. Артиллерийский огонь был чрезвычайно интенсивный и весьма плотный. Он покрывал снарядами не только Дворцовую площадь, но и Дворцовый проезд.

 И на площади, и на Дворцовом проезде в это время было много пешеходов - это были, как мы уже говорили, мирные люди, возвращающиеся домой после трудового дня.

Сначала мама думала, что успеет пройти опасное место  быстро, миновав площадь обстрела. Но сделать это ей не удалось. Обстрел был столь интенсивен, что люди вокруг стали ложиться на снег, закрывая голову руками, в надежде на то, что обстрел скоро закончится. Но этого не произошло. Интенсивность артиллеристского огня только возрастала.

 Вскоре стали раздаваться крики людей. Это кричали люди, раненые фашистскими снарялами. Появились и убитые. Их становилось все больше и больше,

Страх парализовал людей. Большинство из них не двигалось, даже имея такую возможность - слишком страшной казалась возможность попадания под снаряд или его осколки. Пожилые женщины стали причитать, прощаться с жизнью, дети плакали.

Положение казалось совершенно безысходным. Они, собственно, и было таковым. Но это оказалось не совсем так, а вернее совсем не так.

Неожиданно по полю начали двигаться какие-то фигуры в темном одеянии . Они перемещались перебежками от одного лежащего на снегу человека к другому. Истоком этого движения было Адмиралтейство - неизвестные люди в большом количестве выдвигались именно оттуда.

Скоро стало все более или менее понятно. Фигурами в темном были матросы, в темном матросском одеянии - чёрных шинелях и чёрных шапках ушанках. Когда они приблизились, стало видно, что в основном это были совсем молодые мальчишки, лет восемнадцати-девятнадцати - не больше. Как выяснилось позже, это были вчерашние призывники - призванные на флот ленинградские мальчики, которые проходили в Адмиралтействе первоначальную военную подготовку.

Как и  почему они вдруг в большом количестве оказались под самым обстрелом на дворцовой площади - были неясно. То ли по команде командира, то ли по собственной инициативе, но фактом было то, что эти молодые люди стали буквально спасать тех, кто лежал на площади под вражеским артобстрелом.

Делали они это очень энергично и главное совершенно бесстрашно, мало обращая внимание на разрывы артиллерийских снарядов, которые буквально покрывали своим страшным убийственным механизмом всю Дворцовую площадь.

Делали они это по-разному.  Кому-то из залёгших мирных жителей помогали подняться и начать движение в сторону  Адмиралтейства под спасительные своды прочного старинного здания. Кого-то, кто уже сам не мог идти, укладывали на носилки и быстро, почти бегом, переносили в том же направлении. В некоторых же случаях, когда передвижение таким образом по какой-либо причине было невозможно, матросы просто крепко брали за руки, за ноги, а иногда и просто за одежду обессиленных людей и медленно, но очень настойчиво и острожно оттаскивали из-под огня к тем же широким и очень надежным и крепким дверям здания Морского ведомства. Здесь доставленных таким образом в безопасное место  ленинградцев принимали санитары и санитарки и быстро проносили или сопровождали вглубь помещений для оказания неотложной медицинской помощи.

Моей маме повезло. Осколки  снарядов  не задели ее. Но сама она двигаться не могла. Страх сковал ее настолько, что она не могла даже пошевелиться.

Вдруг она почувствовала, что кто-то схватил ее сзади за ноги и тащит назад, из-под артиллерийского огня, в сторону Адмиралтейства. Она оглянулась и увидела совсем молодого матросика. Он был совсем юный, сил, видимо, было немного. Но он очень старался, это было видно по всему! Он очень старался спасти ее, вытащить из очага обстрела. И тем самым спасти ей жизнь!

Это продолжалось недолго. Усилия матроса, его желание спасти ее во что бы то ни стало, словно придало маме сил. Через некоторое время она была готова двигаться самостоятельно. Она крикнула своему спасителю:
— я сама ! И начала движение в сторону спасительного Адмиралтейства.

А матросик что-то замешкался, а потом вдруг затих ...

А мама ползком и перебежками двинулась в сторону огней морского штаба Ленинграда. А навстречу ей опять бежали молодые люди в чёрных морских шинелях...

Когда она оказалась под спасительным навесом, она оглянулась и посмотрела в непроницаемую тьму Дворцовой площади. Увиденнное потрясло ее. На белом снегу площади она увидела много-много чёрных шинелей. Это были те самые матросики, которые бросились спасть мирных жителей из-под вражеского огня. Большинство из них лежало без движения. И было ясно, почему. Осколки настигли и их...

 Собравшимся под сводами жителям блокадного Ленинграда моряки быстро организовали необходимую помощь: кого-то доставили в медпункт училища, кому-то организовали кружку чая, кого-то усадили на скамью в коридоре - просто согреться и придти в себя...

Часа  через два мама добралась до дома - большой коммунальной квартиры в центре города. Когда она сняла зимнее пальто, чтобы повесить его на  вешалку в коридоре, она была поражена увиденным: все пальто со спины было в мелких дырках - это были следы мелких осколков от снарядов, которые рвались вокруг неё на ночной и зимней Дворцовой. Это означало,  что она долгое время была буквально в сантиметре от смерти. И от этой очень близкой смерти спас ее незнакомый ей мальчишка-морячок...

Когда в Адмиралтействе им оказывали помощь, подошедший к ним военно-морской офицер рассказал, что спасали их совсем юные салаги. На фронте они ещё не были , были недавно призваны, проходили первоначальную подготовку и на помощь мирным жителям, залёгшим на площади под вражескими снарядами,  бросились по собственному почину. Среди рябят есть погибшие и раненые, сколько надо ещё посчитать. Но судя по всему - немало...

Этот вечер запомнился маме на всю жизнь. Что стало с ее спасителем она так и не узнала. Остался ли он в живых или погиб, был ли ранен или нет... это так и осталось ей неведомо. Но знала она совершенно точно - жизнью своей  была обязана она этому юному и неизвестному герою - моряку Балтики!

А спустя чуть больше полугода она сама стала краснофлотцем - была призвана в Краснознаменный Балтийский флот, в береговые части, стала зенитчицей, воевала на Ораниенбаумском пятачке, а потом дошла с боевыми частями до Кёнигсберга.

Но это было потом. А тогда зимней ночью 1941/1942 года она была спасена в блокадном Ленинграде настоящим балтийским моряком лет восемнадцати от роду...