Амурский сокол

Историко-приключенческий роман (отрывок).

Аннотация.

В историко-приключенческом романе «Амурский сокол» повествуется о жизни и становлении молодого жителя Приамурья Сергея Лысенко, будущего командира разведроты дивизии (книга «Путь Воина. Победитель»). На долю молодого человека выпали тяжелые испытания в период Гражданской войны — это и спасение золотого запаса Дальнего Востока, и угон бронепоезда, и борьба с колчаковцами и «зелеными» бандитами, и организация конной разведки, и многое другое, присущее настоящему воину. Книга публикуется в цикле «Путь Воина».
Предисловие
Амурский сокол, как пишет информационный портал о живой природе Apus (Стриж) (https://apus.ru/), очень быстрая, длиннокрылая птица. Этот мигрирующий сокол совершает продолжительные перелеты между Восточной Азией и южной Африкой. Часто мигрирует, собираясь в стаи до нескольких тысяч особей вместе с соколами. Сокол способен двигаться в воздухе со скоростью до 320 километров в час. Зоркий и сильный охотник, способный увидеть жертву за километр. Он способен очень высоко подниматься в воздух, туда, куда другие птицы не долетают.

Славянский фольклор изобилует упоминаниями о нем, как о символе отваги и чести. Древние египтяне считали сокола богом Хором — покровителем фараонов. В культуре инков эта птица символизировала солнце.  У тюрков — это душа хозяина, которую нельзя продавать или терять. Одна из легенд гласит, что непобедимая сила хана Тохтамыша была скрыта в двух его соколах.

Сокол —  это символ смелости и отваги, храбрости и отчаянности. Как правило, эти качества приписывают в первую очередь воинам, а потому сокол — олицетворение воинской доблести. Вот почему названием романа стал «Амурский сокол», где главный герой Сергей Лысенко, родившийся в городе, расположенном на берегу великой реки Амур, и воспитанный в духе настоящего воина, словно сокол взлетает над врагами Родины, чтобы выйти победителем в один из самых трудных периодов истории страны — Гражданской войны.

Уважаемые читатели! Мы уже встречались с этим героем в другой моей книге «Путь Воина. Победитель» (https://ridero.ru/books/put_voina/ ) в роли командира разведывательной роты дивизии в период Великой Отечественной войны, где он передавал накопленный жизненный и военный опыт своим подчиненным, вызывая восхищение, изумление и уважение даже у опытных бойцов. Давайте вместе понаблюдаем за жизнью этого удивительного человека в молодые годы со страниц предлагаемой вам книги «Амурский сокол».

Выражаю свою признательность в подготовке книги корректору Фариде, художнику Алле(творит под ником alla098). Особая благодарность Николаичу @nikalaichistfak из Сообщества Истфак (https://golos.io/@istfak). Ведь именно он пригласил меня опубликовать первые страницы этой книги как редактор сообщества. Именно там я нашел первого читателя. Спасибо ему за поддержку! Покорно благодарю моих строгих читателей из платформы социальной журналистики КОНТ (https://cont.ws/) за конструктивную критику и поддержку.

А теперь окунемся в мир начала прошлого века — последнего века второго тысячелетия. Приятного чтения!

                Рамзан Саматов

***

Громкий крик, перешедший в плач, провозгласивший о своем появлении на свет, дитя издало с последними звуками массированного двухнедельного обстрела Благовещенска. Один из снарядов, выпущенных с того берега Амура, преодолев семьсот двадцать шесть метров, взорвался во дворе губернаторского дома.
Обстрел производили отряды «гармонии и справедливости». Так себя называли китайские повстанцы ихэтуани, восставшие против засилия иностранцев в стране и вмешательства в их внутренние дела, политику и экономику. Особенно болезненно воспринимало такое положение дел население северных провинций Китая. Из-за строительства железных дорог, развития почтамта и роста импорта товаров многие потеряли работу. Не стало работы для работников традиционных видов транспорта и связи, таких, как носильщики, лодочники, посыльные. Помимо этого, согласно проекта, будущая Маньчжурская железная дорога1 проходила прямо по полям, кладбищам и домам местных жителей и грозила оставить без работы многие тысячи людей, занятых извозным промыслом.
В этих условиях в последние годы уходящего девятнадцатого века стали формироваться стихийные отряды восставших, называющие себя то «Союз больших мечей», то «Союз справедливых», то «Кулак во имя справедливости и согласия». Наиболее одиозными и многочисленными стали «Отряды справедливости и гармонии»— Ихэтуань. Члены отряда назывались «туань — кулаками». Многие занимались совершенствованием физических навыков единоборств, напоминающих европейский бокс, и поэтому их называли «боксерами». В историю это восстание вошло под названием Боксерской.2
Несмотря на трудные роды, тридцатилетняя прачка губернаторского дома Евдокия Павлова, в девичестве Лысенко, произведя на свет крупного мальчика, нагулянного от сына губернатора, нашла в себе силы сунуть корзину с ребенком китайской повитухе. Перед этим она перекрестила не прекращающего кричать ребенка, поцеловала в лоб и сунула в складки тряпок заранее приготовленную записку с мужским именем.
— Ликин, дорогая, ради нашего Бога, береги Сереженьку… Ох-хх… Ох-хх…— говорила Евдокия, тяжело и часто дыша.— Я уже не жилец на этом свете… Отведи в церковь, покрести его.
Ликин, маленькая изящная китаянка в русском сарафане, вжала голову в плечи после очередного взрыва снаряда во дворе. Дом содрогнулся от взрывной волны, а на улице послышались истошные женские крики: «А-ааа… Убили! Господи! Убили!» Ликин подскочила к окну, перекрестилась — она была христианской веры — попыталась, встав на цыпочки, дотянуться взглядом до вида во дворе. Но маленькое мутное окошко полуподвального помещения, где проживала Дуся, не позволила ей увидеть происходящее. Вернувшись к постели родильницы, Ликин взяла руку Евдокии в свои маленькие и узкие ладошки.
— Сто ты говорись, Дзуся?! Наса Бозенька не позволица дзицё осцацся без мамы. Надзо молицься, Дзуся!
Она достала из корзины плачущего малыша и положила рядом с матерью.
— Дзай грудзь, Дзуся! Пускай мальсика попробуец мацеринское молоко… О, Бозе!
Ликин снова перекрестилась, заметив, что Дуся уже не дышит. Обратно забрала малыша и, уложив в корзину, метнулась к столу, схватила кружку, вернулась к постели. Аккуратно освободив одежду усопшей, нацедила из ее грудей молоко. «На первое время хватит», — подумала Ликин. Затем скрутила чистую тряпочку в виде соски и, смочив в грудном молоке, сунула притихшему ребенку в рот. Тот довольно зачмокал.
Ликин повернулась к красному углу, истово перекрестилась три раза, затем сняла один образок и поцеловала. Осторожно подошла к Дусе, сложила ее руки на животе, приладила к ним образ Богоматери. Немного подумала о своем, помолилась и, кинув взгляд на корзину с ребёнком, вышла во двор.
Там копошились дворовые рядом с убитым кучером. Вместо того, чтобы, как все, спрятаться от обстрелов, Петр решил остаться у своих лошадей. Вот и получил в висок осколком снаряда. Ликин приметила среди людей и конюха Никодима.
— Никодзи-иим! — тонко крикнула она. Тот обернулся. — Подзь сюдза!
Ликин довольно сносно говорила по-русски, одевалась в русские одежды и, вообще, любила все русское. Только неистребимый акцент, да раскосые глаза выдавали в ней китаянку.
Никодим нехотя оторвался от всеобщего возбуждающего обсуждения происшествия во дворе. Это был дородный мужчина неимоверной силы, высокого роста, с большими и толстыми, из-за бугрящихся мышц, руками и ногами. Двигался он медленно, также медленно говорил, зато работал без устали.
— Чего тебе, Ликин? — спросил Никодим басом, направляясь в сторону китаянки. Он относился к ней с особенной теплотой. Немалую роль в этом играло то обстоятельство, что она приняла православную веру.
— Никодзи-им! — сказала Ликин громким шепотом, вращая при этом глазами. — Дзуся умерла!
Никодим остановился, снял шапку, перекрестился и, задумчиво почесав затылок, спросил:
— Как это?! Я же с утра её видел во дворе. Здоровая была. Ну, разве што, пузатая…
— Воц! Пузацая была. Цеперь нец. Родзила мальчика. А сама умерла. Надзо похорониць её по-хрисцианки, Никодзим! Бацюшку позваць.
— Ну да, ну да… — Никодим опять почесал затылок. — Вместе с Пётром и отпоют…
В это время из открытой двери послышался плач ребёнка. Ликин вплеснула руками, ойкнула, как это делают русские женщины, и убежала вниз. Никодим посмотрел ей вслед, надел шапку, затем снял, перекрестился и, снова надев, медленно направился в сторону хозяйского дома. Доложить. Несмотря на должность обычного конюха, он ведал всеми хозяйскими делами в пределах двора губернаторского дома.
— Что тебе надобно, Никодим? — спросил генерал-лейтенант Грибский, увидев стоящего в дверях конюха со снятой шапкой в руках. Губернатор Благовещенска принимал в это время начальника полиции города. Тот докладывал, что участились случаи погрома в китайских кварталах в связи с провокациями с того берега. Есть случаи грабежа и убийств.
— Константин Николаевич, у нас во дворе двое богу приставились. Надось распорядиться насчот похорон.
— Ой, не до тебя сейчас, Никодим. Разберись сам. Видишь, что творится. А кто помер-то?
— Дык, Пётра снарядом убило, а Евдокия при родах померла.
— Да, жаль Петю, хороший был кучер. А которая Евдокия? Это та, что с сыном моим путалась? Ребёнок-то жив?!
— Жив…
— Ну, ступай, ступай! Сам разберёшься, что делать…
Губернатор повернулся к давешнему собеседнику и продолжил:
— Так вот, господин полковник, силами полиции и заинтересованными людьми из числа добровольцев организуйте выселение из города всех китайцев. Это директива господина военного министра Куропаткина.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — сказал полицейский чин, щёлкнув каблуками.
— И вот ещё что… — губернатор приобнял за плечо полицейского полковника и подвёл к окну, и стал тихо говорить тому почти в ухо, касаясь пышными, почти белыми бакенбардами.
Никодим, тем временем, снова вышел во двор. В нескольких словах объяснил собравшимся распоряжение губернатора, а сам направился к Ликин. Китаянка сидела в комнате, баюкая малыша. Тот мирно спал, пуская пузыри — чувствуется, что хорошо покормили. «Вот кому нет никаких забот— знай, кушай да спи себе»,— подумал Никодим. Он подошёл поближе, отодвинул большим и толстым, с пол-лица малыша, пальцем край тряпки и взглянул на личико.
— Ну, чисто наш губернатор, — пробасил Никодим. — Похож! Бакенбардов только не хватает. Жаль только, что не признают они его…
— И не надзо! Я заберу себе! Воц цолько бы кормилицу найци… Ничего, у кицайсев много розаюц! Найдзу!
— Ты это…Ликин… Не ходи на улицу. Я слышал, полиция облавы устраивают в вашем квартале. Выселять будут. Оставайся здесь.
— Воц иссё! Я никого не боюся! А выселяца, так поедзу в Кицай. У меня цама браца зивёц… Пойдзема в церковь сходзима, Никодзим?! Надзо Серёзу покресцица. Цы будзеся крёсцый оцеца.
Никодим удивлённо уставился на неё и затем, почесав затылок, сказал:
— Сергей, значит… Ясный сокол.3 А ты будешь крестная мать?!
— Дза.
Полицейские силы, благодаря помощи казаков и добровольцев, собрали в первый день более трёх тысяч китайцев и погнал их вдоль Амура, вверх по течению,в сторону посёлка Верхне-Благовещенска.
Жара в июле стояла неимоверная. Пыль, поднимаемая тысячами ног, не давала дышать и многие отставали. Щегольского вида пристав, скачущий от одного конца колонны переселенцев до другого, желая проявить усердие, приказал зарубить отставших. Среди них была и маленькая китайская женщина с большой корзиной в руках. То ли по божьему промыслу, то ли по случайности, наскочивший на коне казак ударил её по касательной, почти плашмя. Рука казака дрогнула в момент удара, увидев пронзительно-умоляющий взгляд ее темно-коричневых глаз. Будто знал, что не за себя просила — за ребёнка. Китаянка охнула и повалилась без чувств, накрыв своим телом корзину.
В колонну переселенцев Ликин попала возле церкви. Никодим не смог ее защитить, несмотря на свою богатырскую силу. Когда они вышли из церкви, покрестив маленького Серёжу, их заметил тот самый пристав щегольского вида:
— Китаянка?! Взять!
Её тут же вырвали из рук Никодима и бросили в толпу таких же несчастных. Все попытки крестного отца Сергея объяснить, что она не такая китаянка, как все, что у неё ребёнок и что она служит при дворе самого губернатора, не дали ничего, кроме пары ударов нагайкой. Для Никодима эти удары были как «мертвому припарка». Он, не обращая внимания на наседающих казаков, смотрел в толпу в поисках Ликин, но не находил. Людское море безликих в своём горе китайцев уже поглотила свою соплеменницу.

(1) Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД; до 1917 года — Маньчжурская дорога, с августа 1945 года — Китайская Чанчуньская железная дорога, с 1953 — Харбинская железная дорога) — железнодорожная магистраль, проходившая по территории Маньчжурии и соединявшая Читу с Владивостоком и Порт-Артуром.. 
(2)Боксерское восстание— восстание ихэтуаней (буквально — «отряды гармонии и справедливости») против иностранного вмешательства в экономику, внутреннюю политику и религиозную жизнь Китая в 1898—1901 годах.
(3) Имя Сергей происходит от римского родового имени Сергиус - высокий, высокочтимый, почтенный, ясный.

Часть 1. Ясный сокол


Глава 1. Никодим

Никодим оставил лыжи, подбитые лосиной шкурой, у входа в избу и, отряхнув унты от снега еловым веником, открыл дверь. Вместе с вошедшим мужчиной в дом проник холодный воздух, тут же стал клубами стелиться по полу, но дойдя до пышущей жаром печки остановился и постепенно растворился. Сила русской печи победила.

— Никодимка! — крикнул звонкий детский голос из-за печи. —Ты вернулся?!

— Выходи, сынок! Не бойся, — сказал Никодим. — Я тебе кедровых шишек принёс.

Из-за печи показалась белобрысая голова мальчика лет пяти. Там было его укрытие. Они с Никодимом договорились, что в случае появления чужих людей в лесной избе в отсутствии хозяина, мальчик прячется в укрытии, специально сделанное для такого случая. В пространстве между печкой и стеной избы был устроен ещё один домик из толстых досок, с дверцей, закрывающейся на щеколду. Никодим проверял — даже с его силищей невозможно было оторвать доски. Кроме того, на полу домика был люк ведущий в подвал — там можно было пережить даже пожар.

Для Сереженьки собственный домик был сущей радостью. Почти все время он проводил там со своими игрушками, когда Никодим уходил на промысел. А уходил он почти каждый день.
Жить-то надо как-то. На одно жалованье помощника лесного смотрителя прожить никак невозможно. Надо обеспечить будущее Сереженьки. Да и на поиски Ликин тоже нужны средства. Вот и приходится ходить в лес то белок, то куницу добывать, а если повезёт — соболя принесёт. Заодно за своим участком леса приглядывает.

***

Никодим после пропажи Ликин вернулся в губернаторский дом, оседлал лошадь и направился на ее поиски в сторону Верхне-Благовещенска. Положение доверенного лица при дворе дома губернатора позволяло пользоваться конюшней.
По мере приближения к поселку можно было наблюдать множество зарубленных людей — Никодим насчитал больше тридцати. Мужчина содрогнулся от неоправданной жестокости слишком ретивых исполнителей губернаторского приказа.

Корзину он обнаружил недалеко от этого места — под цветущим кустом вереска. Ребёнок был не только жив, но и, более того, улыбался беззубым ртом на раскачивающуюся перед лицом веточку. Никодим соскочил с лошади, подхватил корзину и стал искать взглядом Ликин. Ее поблизости не было — больше всего боялся, что она тоже зарублена. Целый час потратил на поиски, но так и не нашёл китаянку. Это его немного обнадежило. Но, с другой стороны, если Ликин была вынуждена оставить корзину с ребенком, значит,  случилось что-то непоправимое. Иначе добродушная китаянка не бросила бы Сереженьку.

Малыш, будто почувствовал, что Никодим думает о нем, заворочался в корзине и захныкал.

— Сейчас, сейчас, сокол ясный... Доедем уже до поселка.

В Верхне-Благовещенске Никодим, первым делом, направился к церкви. Местный батюшка вник в положение мужчины. Подсказал, кто из прихожанок недавно родила, и которая из них не откажется накормить голодного ребенка.

— У Марьюшки доброе сердце. Иди к ней. Ее дом по правой стороне, приметный. Сразу увидишь. С голубыми наличниками. Иди! Бог с вами!

— Благодарствую, батюшка!

Никодим взобрался на лошадь, батюшка подал ему корзину с ребенком и сказал на прощание:

— Богоугодное дело творишь, Никодим. Дай Бог силы тебе и ребенку выдержать это испытание.

Долго еще стоял местный поп у церкви, посылая крестные знамения в сторону всадника, читая «Отче наш».

Действительно, лошадь Никодима привела его прямиком к приметному дому. В этом была своя причина. У дома, раскрашенного в разные цвета, преимущественно в голубые и белые, стояла запряженная бричка с вороным конем, который заржал при виде лошади Никодима. Он даже сделал попытку приблизиться, но повод, привязанный за кольцо, прибитое к одному из столбов резных ворот, дал ему лишь повернуть голову. Конь, недовольно фыркнув, стал бить копытом об землю.

— Ну, чем ты ещё недоволен, Уголёк? — послышался возглас и из ворот вышел смазливого вида молодой мужчина в картузе и цветастой косоворотке.

— Да это он при виде нас так... — пробасил Никодим, слезая с лошади. Он степенно подвёл лошадь к другому столбу, неторопливо привязал, не выпуская из сгиба локтя корзину с ребёнком, затем повернулся в сторону церкви, перекрестился и спросил с любопытством разглядывающего мужчину:

— Хм-м... Марья здесь проживает?

— Да, здесь, — сказал мужчина, с ухмылкой кивнув в сторону дома, и потёр заалевшую щеку. — А ты кто будешь? Чего надобно от Марьи?

— А ты, стало быть, муж Марьи?

— Нет, какой я муж?! Нет у неё мужа. Был, да  сплыл.

Мужчина одернул рукава, расправил складки косоворотки, затянутой тонким чёрным кожаным поясом, потуже надел картуз и сказал подбоченясь:

— Меня зовут Василий — приказчик купца Афанасьева. Слыхал про такого?

— Ну, тогда посторонись приказчик! У меня дело к Марьюшке. А до твоего купца у меня дела нет, тем более до тебя.

— Но, но, но! Как ты разговариваешь? Муж-жик! — воскликнул надменно приказчик  и замахнулся плеткой.

Никодим молча схватил Василия за ухо и отодвинул в сторону. Тот заверещал, стал биться в руке, удерживающей его чуть ли не на весу.

— Ой, ай, ой! А-аа! Пусти! Я пошутил!

Никодим отпустил и, даже не взглянув на приказчика, вошёл в калитку. Деликатно постучал в дверь сгибом среднего пальца. Из-за двери послышался грудной женский голос:

— Василий?! Опять ты? Уходи! Иначе опять получишь...

— Извиняйте, хозяюшка. Это не Василий. Он ушёл.

— Ой! А кто там? Заходите!

Никодим зашёл в дом, поклонился хозяйке.

— Здравствуйте, Марья!

— Здравствуйте...— сказала миловидная женщина лет двадцати пяти, повернув голову в сторону входящего.

Ее можно было бы назвать красивой: умеренная полнота, характерная для только родивших женщин, ей очень шла. Черноволосая, чернобровая, с полными вишневыми губами, почти чёрными глазами — настоящая казачка. Красоту ее слегка портили лишь глаза, вернее один глаз — правый, который слегка косил при взгляде влево. Марья держала в руках ребенка и кормила грудью. Стыда при этом не чувствовала — нет ничего краше материнской любви к своему дитё.

— Марья, я к вам с поклоном от батюшки и с просьбой...

— Благодарствую! А что за просьба?

В этом время захныкал, затем заплакал ребенок в корзине. Марья удивленно встрепенулась. Никодим слегка приподнял корзину и сказал:

— Вот это и есть моя просьба. Сереженька остался без матери. Очень есть хочет. Голодный уже полдня...

— Так давайте его ко мне. Не знаю куда молоко девать. Моей Дарьюшке этого много — приходится сцеживать в крынку. Давайте ...

Никодим поставил корзинку на стул и уставился на плачущего Сереженьку. Заметив его нерешительность, Марья уложила Дарью в люльку и сама подошла, обнаружив в себе довольно высокий рост — почти до плеч Никодима.

— Вот что, папаша, — сказала недовольно Марья, взглянув на ребенка в корзине. — Вы совсем за ним не смотрели, что ли?! Он же мокрый. Неужели не чувствуете запаха?!

— Дык, это...

— Вот что, папаша, — повторила Марья, перейдя на “ты”. — Иди, погуляй пока. Мы тут сами разберемся.

Никодим, смущенно кланяясь, попятился, спиной открыл дверь и, выйдя во двор, облегченно вздохнул полной грудью.

Тем временем, Марья принялась за заботу о неухоженном ребенке. Сначала обмыла его теплой водой, выкинула тряпки и, завернув в чистые пеленки, дала грудь. Ребенок довольно зачмокал и с голодной жадностью присосался к соску.

— Кушай, кушай, соколик! — сказала Марья, бросив взгляд на свою дочь. Материнское сердце никогда не оставляет своего ребенка.

Покормив мальчика, женщина переложила его к дочери — места в люльке было достаточно. Покачала немного — оба заснули коротким сном грудничков. Через полчаса проснутся и станут снова требовать молока. Марья встала, подошла к зеркалу, посмотрела довольно и, заправляя выбившиеся пряди волос под платок, вышла во двор.

А Никодим нашел себе занятие. Окинув хозяйственным взглядом двор, обнаружил, что дверь в сарай скособочена — явный признак отсутствия мужчины в доме. Когда вышла Марья, как раз занимался тем, что прилаживал сорванную петлю двери с помощью найденного в чулане топорика.

— Бог в помощь! — сказала женщина. — Благодарствуйте!

Никодим закончил работу, положил топорик на место и подошел к Марье.

— Вот, смотрю, петля сорвана... Решил приладить.

— Еще раз благодарствуйте! Моего Мишеньку в прошлой осенью медведь задрал. Некому смотреть за хозяйством. Он приказчиком работал у купца Афанасьева. Хозяйство-то ладное оставил, а сам даже дочь не увидел — без него родилась.

— А Василий, значит, после него стал приказчиком?

— А вы уже знаете?! Да после него... Частенько заходит, черт смазливый. Думает, что если стал приказчиком вместо Мишеньки, так и на меня права имеет. Сегодня даже приставать вздумал. Так я его огрела кулаком в скулу  — у меня не забалуешь...

Никодим засмеялся басом. Вспомнил, как тот приказчик тер алеющую щеку — вот откуда, оказывается, краснота.

— Я его тоже немного потрепал за ухо, — сказал, продолжая смеяться, Никодим. — Не имеет уважения к старшим...

— Так ему и надо, черту кудрявому! — тоже, присоединившись к смеху, проговорила Марья.

Отсмеявшись, Марья посерьезнела и, присев на ступеньки крыльца, спросила:

— Теперь вы расскажите: кто вы, что вы?

Никодим кашлянул в кулак, снял шапку, затем снова надел и решительно сел рядом.

— Меня зовут Никодим. Я служу у Грибского — генерал-губернатора нашего. И я не отец Сереженьки...

— Батюшки, а кто же его родители, тогда? — спросила, удивленно всплеснув руками, Марья.

— Родителей нет. Мать померла сегодня утром в родах. А отец... Отца тоже нет. Я, значит, крестный буду...

— Поздравляю!

— Благодарствуйте!

Никодим немного отодвинулся от Марьи — жар от ее тела мешал сосредоточиться.

— Была ещё крестная мать — китаянка Ликин. Она же и роды принимала.

— Китаянка?! — спросила удивленно Марья.

Никодим молча кивнул, задумавшись о своём. Его глаза погрустнели и потемнели. Он снял шапку и перекрестился, услышав колокольный звон со стороны церкви. Затем продолжил:

— Корзину с ребёнком я нашёл в поле у дороги. А Ликин пропала. Ее угнали сегодня из города, вместе с другими китайцами,  как только мы вышли из церкви после крещения.

— Да, я слышала от Василия страшную историю о том, что сегодня у посёлка загнали в реку тысячи китайцев. А там Амур аршинов триста в ширину будет. Многие, говорят, плавать-то не умели — не доплыли. А эта китаянка умела плавать?

— Не знаю, — сказал сокрушенно Никодим. — Может умела, может нет...

— Ну, даст Бог, выжила... На все воля божья!

Никодим опять перекрестился.

— Что собираешься делать? — спросила Марья, опять переходя на «ты».

— Мне надо возвращаться в город, на службу. Долго уже меня нет — могли потерять. Хотя сегодня не до меня... Вот, что Марья. Оставь, Христа ради, у себя Сереженьку. А я тебе стану помогать — каждое воскресенье буду приезжать. Деньгами, или что... Ты не думай, у меня припасено на “черный” день.

— Да я и сама хотела предложить, Никодим. Куда ты с грудным-то?! Мужик ты хороший, порядошный — сразу видно. Но не мать... Его же кормить надо. До четырёх-пяти лет даже не думай. А там, дальше, как Бог положит.

Никодим вскочил на ноги и в пояс поклонился Марье.

— Не ошибся в тебе, Марьюшка! Правильно батюшка подсказал. Дай Бог здоровья! Век буду молиться за тебя! А мальчишку я не брошу. Он мне теперь как  родной сын...
жая смеяться, Никодим. — Не имеет уважения к старшим…

— Так ему и надо, черту кудрявому! — тоже присоединившись к смеху, проговорила Марья.

Отсмеявшись, Марья посерьезнела и, присев на ступеньки крыльца, спросила:

— Теперь вы расскажите: кто вы, что вы?

Никодим кашлянул в кулак, снял шапку из вяленого сукна, затем снова надел и решительно сел рядом.

— Меня зовут Никодим. Я служу у Грибского — генерал-губернатора нашего. Я не отец Сереженьки...

— Батюшки, а кто же его родители, тогда? — спросила, удивленно всплеснув руками, Марья.

— Родителей нет. Мать померла сегодня утром в родах. А отец... Отца тоже нет. Я, значит, крестный буду…

— Поздравляю!

— Благодарствуйте!

Никодим немного отодвинулся от Марьи — жар от ее тела мешал сосредоточиться.

— Была ещё крестная мать — китаянка Ликин. Она же и роды принимала.

— Китаянка?! — спросила удивленно Марья.

Никодим молча кивнул, задумавшись о своём. Его глаза погрустнели и потемнели. Он снял шапку и перекрестился, услышав колокольный звон от церкви. Затем продолжил:

— Корзину с ребёнком я нашёл в поле у дороги. А Ликин пропала. Ее угнали сегодня из города, вместе с другими китайцами,  как только мы вышли из церкви после крещения.

— Да, я слышала от Василия страшную историю о том, что сегодня у посёлка загнали в реку тысячи китайцев. А там Амур аршинов триста в ширину будет. Многие, говорят, плавать то не умели — не доплыли. А эта китаянка умела плавать?

— Не знаю, — сказал сокрушенно Никодим. — Может умела, может нет…

— Ну, даст Бог, выжила… На все воля божья!

Никодим опять перекрестился.

— Что собираешься делать? — спросила Марья, опять переходя на «ты».

— Мне надо возвращаться в город, на службу. Долго уже меня нет — могли потерять. Хотя сегодня не до меня… Вот, что Марья. Оставь, Христа ради, у себя Сереженьку. А я тебе стану помогать — каждое воскресенье буду приезжать. Деньгами, или что… Ты не думай, у меня припасено на “черный” день.

— Да, я и сама хотела предложить, Никодим. Куда ты с грудным-то?! Мужик ты хороший, порядошный — сразу видно. Но не мать… Его же кормить надо. До четырёх-пяти лет даже не думай. А там, дальше, как Бог положит.

Никодим вскочил на ноги и в пояс поклонился Марье.

— Не ошибся в тебе, Марьюшка! Правильно батюшка подсказал. Дай Бог здоровья! Век буду молиться за тебя! А мальчишку я не брошу. Он мне теперь как  родной сын…


Глава 2. Марья

После отъезда Никодима женщина закрыла калитку и направилась в дом, удовлетворенно взглянув на исправленную дверь сарая. Вот, что значит мужские руки. Не то что похабник Василий. У того одно на уме: дай кого потискать в темном углу. Опять притащится вечером. Года еще не прошло, как похоронила Мишеньку — не до мужиков сейчас.

Вот, прибавилась ещё забота, благодаря Никодиму. Правда, тяжело одной, но Никодим обещал свою помощь, да и Мишенька оставил кое-какие средства. Ничего... Проживем, Бог даст.

С такими мыслями она носилась, пока малыши не проснулись, наводя лоск и без этого уютному дому. Что говорить, любила Марья свой дом. Это она придумала раскрасить его в яркие цвета. Раньше ведь у нее своего угла не было. Так и прожила в девичестве в доме купца Афанасьева, вместе с матерью, царство ей небесное, пока не приметил Михаил Васильевич.

Михаил Васильевич был в приказчиках у того же купца — солидный, степенный, не то что баламут Василий. Уважала она своего Мишеньку. Любить не любила, но уважала. Муж у нее был старше на десять годков. Зато выбившийся в люди, дом свой с резными наличниками и... любил ее очень. Целый год ходил за ней пока не посватался. К тому времени Марья уже жила в одиночестве. Не выдержало сердце матери тяжелого труда прачки. А Михаил Васильевич со своим сватовством как раз пришелся. Куда деваться бедной одинокой девушке?! Так же коротать жизнь в прачечной купца?! Как справили годовщину смерти матери, так и пошла под венец. Но она не жалеет. Очень хорошим и добрым человеком был ее супруг. Никогда ее не обижал. Вот так бы жить да жить всю жизнь.

Но сгубила его страсть к охоте. Днями и ночами пропадал, иной раз, с купцом на заимке. И вот, однажды, привезли Мишеньку, завернутого в окровавленный тулуп.

— Медведь задрал... — был весь ответ. — Ты крепись, Марья! Я тебя в беде не оставлю. Михаил был для меня, что родной. Да и ты, чай, не чужая.

И действительно, после отпевания Афанасьев лично привёз солидную пачку денег и личные вещи ее мужа из заимки: ружье-курковку, серебряный портсигар и нож охотничий, инкрустированный серебром. Кроме того, привели Мишиного коня. Но он сразу не понравился Марье — какой-то неуправляемый, нервный — норов коня грозил бедой. Поэтому она сразу продала заезжим цыганам за хорошую цену.

Прерывая ее воспоминания, проснулись малыши: сначала дочка заревела в голос, от ее голоса заворчал и Сереженька. Но он не стал плакать, лишь кряхтел и хныкал. Марья проверила пеленки — не мокрые ли?! — затем, взяв обоих в руки, дала груди. Слава Богу, и ей стало легче — по ночам просыпалась из-за мокрой от молока ночной рубашки, теперь есть кому давать лишнее.

Сереженька такой смешной и серьёзный, сосредоточенно сосет грудь, изголодался. А Дашенька капризничает — она повзрослее на месяц, может себе позволить на правах старшей по грудям. Марья тихонечко засмеялась от этой мысли: «Старшая!»

— Кушайте, кушайте, мои хорошие! — сказала ласково. — Растите большими, умными и добрыми. Ты, доченька, станешь красавицей, а ты, Сереженька, — богатырем. Кушайте...

Мальчик насытился и уже во время кормления уснул от усталости — для него это ещё большой труд. Как- никак только первый день жизни. Марья переложила его обратно в люльку и занялась дочкой: поменяла пелёнки, покачала немного на руках и, заметив ее сонливость, положила к вновь обретенному соседу. И так до очередного кормления...

«Надо что-то делать с этим Васькой, — подумала женщина. — Евсей Петровичу, что ли, пожаловаться?!»

Как ни вечер, приходит Василий и, позоря перед соседями, орет под окном. Мол, пусти, разговор есть. А что у него за разговоры?! Все одно и то же. Вот давеча говорит:

— Марья, жизни без тебя нет. Выходи за меня замуж! Ведь я тебя всегда любил... Хотел сосвататься.

— Раз хотел, что ж не сосватался?

— Кто я был тогда? — спросил Василий, и сам же ответил: — Мальчик на побегушках. Ты и не смотрела тогда в мою сторону...

Марья засмеялась:

— Я и сейчас не смотрю! Ты найди себе другую, Вася. Не пара я тебе — простая вдова с грудным ребенком... А ты себе найди девушку помоложе... Правда, Василий, не ходил бы ты сюда! Перед людьми неудобно.

— Да что мне люди?! — хорохорился Василий. — Я никого не боюсь!

— Ты-то не боишься, а меня бесславишь, порочишь перед людьми! Сам подумай: ну, кто я тебе?!

— Я на тебе женюсь!

— А ты меня спросил? Женится он. Может я вовсе не хочу замуж?!

— А вот и спрошу! Марья будь моей женой!
— Вот пристал, как банный лист! Отстань! Уходи! И не приходи больше!

Но разве он нормального языка понимает?! Сегодня опять приперся — пришлось огреть его кулаком, когда полез обниматься. Ни стыда, ни совести у человека. Но у Марьи кулаки крепкие: так врезала, что сбежал, не попрощавшись. Женщина снова засмеялась своим мыслям, вспоминая, как Василий упал от  ее неожиданного удара, опрокинув кадку с водой. Сбежал, черт кудрявый, да еще на Никодима нарвался. А Никодим-то, ничего — видный мужчина — за таким, как за каменной стеной. Хотя, Маша и сама не промах.

А что?! Покойный Михаил Васильевич учил ее и кулачному бою, и стрельбе из ружья, и как шашку держать, и как нагайкой управляться — они же почти все здесь потомственные забайкальские казаки. Покойная матушка рассказывала, что она, вместе родителями, была среди первых пересыльных казаков, которые основали Усть-Зейскую станицу, впоследствии ставшей Благовещенском. Только вот у самой матушки судьба не сложилась -   муж,  отец Маши, рано помер, дочь растила одна. В конце концов, пришлось идти на услужение к купцу. Тяжела доля одинокой женщины. Но, зато, дочь вырастила на зависть другим.

Марья встала, накинула на плечи цветастый платок и, подойдя к зеркалу, стала разыскивать на лице несуществующие морщинки. Затем поводила плечами — хороша, ничего не скажешь, слава Богу.

Хлопнула калитка в дворе, в сенях послышались шаги и, спустя некоторое время, в дверях появилась смешливая женская голова:

— Хлеб да соль вашему дому!

— А-аа, Глашенька, заходи. Как раз трапезничать собралась, — сказала Марья.

— Благодарствую! Ой, Марья, чет, я смотрю, сегодня у тебя народу. То один, то другой... Дай, думаю, сама зайду спросить, пока поселковые сплетницы небылицы не принесли.

— Да, соседушка, вот смотри, кто у меня тут, — сказала Марья, показывая рукой на люльку.

Глафира посмотрела в ту сторону, вытянув шею, и заулыбалась.

— Знамо кто: дочка твоя — Дарьюшка!

— Да ты погляди, погляди! — сказала Марья с хитринкой в улыбке.

Глафира теперь уже встала из-за стола и, сделав пару шагов, всплеснула руками. Но не стала приближаться к детям.

—Бат-тюш-ки-и! У тебя ещё один ребёнок?! — не то спросила, не то подтвердила удивлённо. — Боюсь сглазить...

— Иди к рукомойнику, помой руки и садись за стол, — сказала Марья. — За трапезой расскажу.

«Был ребенок, не знал пеленок, стар стал – пеленаться стал!» — проговорила она и, достав из печи чугунок, выставила на середину стола. Запахло ароматами наваристой тыквенной каши с галушками.

— Угощайся, Глафира! Сейчас самовар закипит и будем чаевничать с ватрушками.

— Ой, Марья, я страсть, как люблю ватрушки.

За чаем Марья поведала соседке все происшествия сегодняшнего дня. Не забыла и про Василия рассказать.

— Надоел он мне — хуже пареной репки... Не знаю, как отвязаться от него.

— А что ж ты Евсей Петровичу не пожалуешься? Скажи ему - пускай приструнит кобеля своего!

— Пожалуй, придётся, Глаша. Проходу не даёт. Каждый вечер под окнами торчит.

— Да черт с ним, с кобелем с этим, — махнула рукой Глафира и, подмигнув, заговорчески прошептала: — А что этот Никодим-то? Хорош?!

— Да ну тебя, Глаш! У тебя одно на уме...

Та с хрустом потянулась, раскинув красивые руки.

— Э-эх! А что? Имею право! Я же тоже вдовая!

Глафира была уже пятый год как без мужа, который погиб в стычке с китайцами. Отряд казаков, охраняющий добытое на Амуре золото, нарвался на китайцев, решивших прибрать к рукам готовящийся к отправке ценный груз.  В неравной схватке золото отстояли, но потеряли трёх казаков, в том числе и мужа Глаши.

Телосложение Глафиры, в отличие от Марьи, было без излишков жира, худой и стройной. Была она небольшого роста, с толстой длинной косой. В ней все время кипела энергия — всегда в движении. Такое же было и лицо — живое, смешливое и красивое. У этой тридцатилетней красавицы было трое детей — дочь Фекла и двое сыновей. Дочери было двенадцать — большая помощница матери. Она тоже часто забегала поиграться к Марьиной дочке. Но та близко пока не подпускала — Дашенька мала ещё. Но когда нужно, Фекла могла посидеть с малышом.

— Пришлешь завтра Феклу  за детьми присмотреть?! Схожу до Афанасьева. Авось, не прогонит. Если Василий сегодня опять будет домогаться — точно пойду!

— О чем ты говоришь, Марья? Я сама приду, только кликни! Тем более у тебя теперь двое, Фекла не справится...

Но случилось такое, что Марья решила отложить визит к купцу. В тот вечер, как и ожидалось, пришёл Василий. Был он, по обыкновению, развязен и слегка пьян. Она его впустила в дом, чтобы окончательно разобраться в отношениях и пригрозить, если понадобится, жалобой его работодателю.

— Здравствуй, Марья! Ожидала меня? Знаю, что ожидала!

— Не шуми — детей разбудишь! Да, ожидала.  Только не потому, что ты думаешь!

Марья укуталась в большой платок, пока Василий приходил в себя от ее сообщения и, подвинув лавку от стола, села, обняв себя за плечи. Василий осмотрелся по сторонам и сказал:

— Погоди, ты сказала детей? Глашины, что ли?!

— Нет, мои! У меня теперь двое детей.

— Ничегошеньки не понимаю...— Василий помотал кудрявой головой.

— А тебе не обязательно понимать. Василий, давай договоримся: ты пришёл ко мне в последний раз! Ещё раз хочу сказать, что я тебя не люблю и замуж за тебя не пойду. Больше я тебя к себе не пущу! Заруби это себе на носу. Иначе, завтра же пойду к Афанасьеву и пожалуюсь на тебя.

Мужчина ещё раз помотал головой — похоже хмельного выпил лишка. Запустил пятерню левой руки в свои кудрявые волосы и, со злостью их подёргав, попросил:

— Дай квасу!

Жадно отпив несколько глотков, да так, что капли капали на одежду, отдышался, снова отпил, затем, будто успокоившись, сказал ровным голосом:

— Афанасьеву говоришь?! А ты знаешь, что это он сгубил Михал Василича? А?! Это они, не поделив на заимке бабу, стали стреляться. Вот Афанасьев удачливее оказался, застрелил Мишу.

— Что-о?! — протянула Марья, прикрыв рукой рот. Кровь схлынула с ее лица. — Врешь, поди?!

— Вот те крест! Сам видел! Сначала они долго ссорились, кричали друга на друга. Про какое-то золото говорили. Михал Василич утверждал, что тот благодаря ему стал купцом. А Евсей Петрович ему: «Ты на мои деньги живёшь! Я их приумножил!» В общем, все вспомнили. Затем вздумали стреляться из охотничьих ружей, пьяные уже были. Оба - отменные стрелки. Только Михал Василич не стал в него стрелять, только прицелился, затем взял в сторону и влепил картечь в соседнее дерево. Ну, расстояние было небольшим, а потому не было осыпи дроби — ни одна картечина не задела. А Афанасьев вскинул ружьё, тут же выстрелил и попал прямо в грудь. Разворотило Михал Василичу ребра, будто медведь лапой ударил. Вот и придумали для всех, что его медведь задрал...

— Зачем ты мне это рассказал, Василий? — спросила Марья, тяжело вздохнув.

— Хочу, чтобы знала, кто тебя вдовой сделал. Я скоро уйду него — это страшный человек. Когда-нибудь он и со мной так поступит. Если уж Михал Василича не пожалел...

— Ты же говоришь, что им было чего делить? А с тобой что? Аль придумал, в отместку мне, эту историю?!

Василий посмотрел пристально в ее глаза и медленно перекрестился, затем, достав из-за пазухи, поцеловал нательный крест.

Глава 3. На китайской стороне

Вернувшись из Верхне-Благовещенска, Никодим, первым делом, направился к губернатору. Он уже по дороге домой узнал, что собирается войско в поход  на китайскую сторону. Решил тоже принять участие — авось, следы Ликин обнаружатся.

Подождал  у дверей, пока закончится совет, разойдутся приглашённые начальники, и постучал в дверь.

— Ваше высокопревосходительство, позвольте войти?

— А, Никодим, заходи! Что опять случилось?

— Ничего, Константин Николаевич, слава Богу. Ваше высокопревосходительство, прошу позволения записаться в поход. Хочу вас сопровождать.

— Ну, положим, меня есть кому сопровождать. А твоё желание похвально. Скажу атаману, чтобы тебя записали в десятники. Удаль казацкую не растерял еще на губернаторских харчах?

Никодим приосанился и сказал:

— Никак нет, ваше высокопревосходительство!

— Ну, ступай тогда! Готовься. Послезавтра выступаем. Коня подбери себе из моей конюшни. Разрешаю. А оружие и амуницию получишь в полку.

Но на следующий день город был атакован китайцами, перебравшимися на русский берег при восемнадцати орудиях. Их сначала встретили огнём крестьянские дружины, а затем в помощь подошла сотня Амурского конного полка. Общими усилиями китайские солдаты были вытеснены с русской территории.

Генерал-лейтенант Грибский решил изменить первоначальному плану атаковать правый берег большими силами.  Ночью полторы сотни казаков переправились через Амур и атаковали цинских солдат.4 Самое узкое место Амура было возле Верхне-Благовещенска. Переправа осуществлялась с помощью лодок, переданных атаманом посёлка.

Но эта вылазка для них была неудачной: напоровшись на ожесточенное сопротивление, в короткой схватке был убит сотник Юрковский, командир отряда. Было решено вернуться на свой берег.

Среди совершивших вылазку на вражеский берег был и Никодим со своей десяткой. Когда прозвучал сигнал к отступлению, в пылу битвы казаки оторвалась от основных сил. Пришлось с боем прорываться к своим. Несмотря на то, что у китайцев был численный перевес, они не отличались высокой дисциплиной и организованностью. Никодим заметил -  как только казаки наседали, китайцы беспорядочно отступали. Для сотни Юрковского не составило бы труда разгромить цинский отряд, но гибель самого командира спутало их карты.5 Казаки возвращались домой с потухшим настроением.

Никодим, с разрешения урядника, задержался в посёлке, чтобы проведать Сереженьку. На берегу ему встретился Василий. Для встречи казаков на правом берегу собралось много поселковых и среди них заметно выделялась яркая рубашка и кудрявая голова приказчика купца Афанасьева.

— Господин младший урядник! — крикнул он, узнав Никодима. — Мое почтенье!

— Здорово будешь, Василий!

— Куда путь держишь? — спросил Василий, заметив, что младший урядник оторвался от сотни и направился в сторону поселковой улицы.

Никодим повернулся в седле на полкорпуса и спросил в ответ:

— Тебе какое дело?

Он невзлюбил приказчика после первой встречи за то, что назвал его уничижительно «мужиком».

— Небось, к Марье направился?! — Василий не отставал и держал своего коня рядом с лошадью Никодима.

— Предположим...

— Это твой, что ли, ребёнок у неё?

— Мой! Дальше что?

— Да, ничего. Мне теперь все равно!

Василий стеганул своего коня и, гикнув, помчался вперёд. Никодим проводил его продолжительным взглядом  и покачал головой: «Черт кудрявый». Это напомнило ему, что и Марья называла Василия таким прозвищем.

— Ой, кто к нам в гости пришёл! — воскликнула Марья, не прерывая кормления малышей. — Смотри, Сереженька, твой Никодим пожаловал...

Никодим снял папаху и церемонно поклонился:

— Здравствуй, Марьюшка! Ну, как вы тут? Справляетесь? Как мой сокол ясный?

— Проходи, Никодим. Все хорошо. У Сереженьки аппетит хороший. Спит спокойно, не капризничает. Настоящий богатырь.

— Ну, слава тебе господи! А то я волновался, что не примет тебя и капризничать будет.

— А как ты, Никодим? Я смотрю, снова на службу подался?

— Да, видишь, как все повернулось?! Грех отсиживаться в такое неспокойное время. Ты уж прости, Марьюшка. Некоторое время меня не будет. Снова в поход собираемся. Ты скажи, в чем нуждаешься? Чем тебе помочь? Может, продукты какие аль в деньгах есть нужда какая?

— Все у меня есть, Никодим, не изволь беспокоиться, — сказала Марья с улыбкой. — Вот мужские руки не помешали бы, но это не срочно. Придешь с похода, тогда милости просим. Мы будем ждать.

— Хорошо, Марьюшка. Я на минутку заходил, пойду я, пожалуй. Мне надо своих ещё догонять.

— Береги себя, Никодим!

Мужчина снова поклонился и вышел. Казаков он догнал уже на подъезде к городу. А в городе было неспокойно, начались массовые убийства оставшихся на русском берегу китайцев и маньчжур. Все это происходило с молчаливого попустительства властей губернии. Мало того, Грибский приказал казакам и крестьянским дружинам полностью очистить правый берег от китайцев и истребить все их посты на том берегу.

Через два дня Никодим был снова на китайской стороне. Их взводу из двадцати шести сабель предстояло напасть на пост китайцев, стоящий напротив Благовещенска, для дальнейшего обеспечения высадки крупного десанта русских.

Урядник подъехал к лошади Никодима и, притянув того за рукав, сказал приглушённым голосом:

— Ты, Никодим, бери свою десятку и подходи к посту вдоль по лесу. Наверняка узкоглазые побегут в том направлении, когда мы наскочим.

— Слушаюсь, господин урядник!

Действительно, когда остатки взвода казаков с гиканьем и криком «Ур-раа!» выскочил на пост китайцев, стоящий на развилке дороги, ведущий на Сахалян, то те, открыв беспорядочный огонь, который не нанёс ни малейшего урона казакам, побежали в лес. Но там их уже ждала десятка Никодима. Дружный двойной залп скосил всех, за исключением одного,видимо командира, с пикой наперевес, что бежал прямо на младшего урядника, крича:

— А-аааа! Ий-ааа!

Он сходу нанёс колющий удар своим оружием. Но Никодим, несмотря на свою кажущуюся медлительность в обычной жизни, в бою был быстр, как русский медведь. Он с лёгкостью выхватил шашку из ножен и, с вывертом отбив пику в сторону, ударил кулаком левой руки прямо в лоб китайца. Удар был такой сокрушительной силы, что тот упал замертво. С постом китайцев было покончено.

***

После разгрома китайских постов на левом берегу наступила относительная тишина. Цинские солдаты и хуэвенцы перестали обстреливать русский берег. Но приморский генерал-губернатор Гродеков решил развить успех и приказал захватить весь левый берег Амура и присоединить к русским территориям. Для этого был направлен десант из шестнадцати пеших рот и несколько сотен казаков при поддержке двух речных пароходов с пушками. В течение трёх дней упорных боев были заняты посёлки Сахалян и Айгунь.6

Цинские солдаты ушли в леса и, объединившись с «краснобородыми»— хунхузами7, продолжали нападать и оказывать сопротивление русским. В ответ на это Грибский объявил всем добровольцам из числа казаков свободную охоту на этих разбойников. В качестве вознаграждения и с целью лишить хунхузов поддержки местного населения, разрешил уничтожать жильё и забирать продовольствие.

На одну из таких охот вышел и Никодим. Но не с целью наживы, а главной задачей для него было найти следы Ликин. Она как-то говорила, что на этом берегу у неё есть брат. Может быть, он знает, где красавица Ликин.

Отобрав в помощники десятку казаков из числа добровольцев, Никодим переправился на левый берег. Он честно рассказал своим товарищам про основную цель своего похода, но охоту на разбойников тоже не отрицал. Никодим пользовался заслуженным авторитетом среди казаков, да и удаль в последнем бою прибавила известности этому богатырю. Поэтому они с удовольствием согласились его сопровождать. Тем более, в случае удачи поход сулил немалые барыши.

Первоначально казаки направились в посёлок Сахалян, что стоял прямо напротив Благовещенска. «Куда податься, казаки? — вопрошал Никодим. — Кого спросить?» Один из казаков предложил пойти на местный торговый рынок. Другого способа узнать о новостях и событиях нет. Но сколько бы ни расспрашивали людей про брата Ликин по имени Линг — отвечали односложно «не знаю», или вовсе отказывались отвечать. Только один седобородый старик сказал:

— Вы видели сколько трупов моих соплеменников проплывало по реке?! Думаете, после такого кто-нибудь вам согласится помочь?

— Но ведь не мы начали эту войну, уважаемый! — воскликнул кто-то из казаков.

— Да, в войне прав тот, кто побеждает, — сказал старик. — Но не ждите, что вам здесь рады... Никто вам не поможет.

Казаки, подкрепившись в местной харчевне, выехали из Сахаляна в сторону Айгунь.

— А знаете, как по-китайски звучит Айгунь? — спросил давешний казак по имени Павел, знающий местный диалект, что разговаривал со стариком на рынке.

— ...?

— Ай...!

— Что? Как? Повтори!

Павел повторил известное слово из трёх букв. Дружный хохот разорвал тишину просёлочной дороги, напугав птиц на ближайших деревьях. Они вспорхнули темной тучей и исчезли за кронами.

— А чего ж тогда Айгунем называют?

— Это ещё пятьдесят лет назад назад дипломаты закрепили во время подписания Айгунского договора, чтобы для русского слуха по благозвучнее было... Это ещё что, а вот знаете как будет слово...

Казаки, развлекаясь звучанием иных китайских слов, продолжили путь. До посёлка Ай... Айгунь было ещё тридцать вёрст. Дорога пролегала через тайгу. В одном из развилок на них напали хунхузы. Но казаки были наготове — с первыми выстрелами нырнули вниз и открыли ответный огонь из-под брюх лошадей. В результате боя были убиты и ранены три лошади. Раненых лошадей пришлось пристрелить, но в качестве трофеев им достались низкорослые крепкие маньчжурское кони. Хунхузы, потеряв бою половину своих товарищей, исчезли в тайге. Оружие у убитых разбойников были старого образца, поэтому из разобрали и привели в негодность. Дальше продолжили путь с большей осторожностью. Из числа казаков потерь не было.

Перед прибытием в Айгунь десятка Никодима подверглась ещё одному обстрелу. Но так как стрельбу хунхузы вели издалека, а это были они, урона казакам не было. Никодим решил не отвлекаться на эту группу разбойников, а продолжить путь. Они проезжали через небольшие селения, но грабить и жечь дома мирных жителей младший урядник не разрешил — им ещё возвращаться по этой дороге. И не только поэтому — не лежала душа  поступать так подло с ни в чем неповинными людьми.



(4)Династия Цин (1662—1911 г.) В этот период в Китае правила династия Цин, соответственно армия называлась цинской.
(5)Казацкая сотня составляла в военное время 132 человека.
(6)Сахалян и Айгунь — китайские населенные пункты. На месте Сахалян ныне стоит многомиллионный город Хэйхе. Айгунь находится в 30 км севернее и примечателен тем, что там в 1858 году был заключён Айгунский мирный договор между Китаем и Россией о разграничении территорий.
(7)Хунхузы (буквально «краснобородые») — местные разбойники, имевшие привычку украшать оружие кисточками из красных ниток. При стрельбе они зажимали кисточки зубами, чтобы не мешали, и поэтому издалека казалось, что у них бороды красные.

Глава 4. Марья и Никодим

Воскресное богослужение местный батюшка открыл проповедью во славу русского оружия. Марья стояла среди прихожан, разыскивая глазами Никодима — давеча снова обещал прийти.

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго....

«Интересно, нашёл он свою Ликин? — с небольшой ноткой ревности подумала женщина.» Что скрывать — нравился Никодим Марье. С некоторых пор стала нетерпением ожидать его прихода.

—…Бог избрал немудрое мира, говорит апостол, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом…

Сегодня уже два месяца, как Никодим принёс в руках корзину с ребёнком в дом Марьи. И все это время он ходит на китайскую сторону в поисках своей Ликин. И на что она ему?! Этих мужчин не поймёшь,  всегда ищут несуществующего счастья, не видя, что происходит под носом.

— … Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, еще и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали…8

Марья, наконец, разглядела среди прихожан большую фигуру Никодима. Поймав взгляд женщины, мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни еще больше окреп, загорел, но немного осунулся. Дают знать заботы, которые он взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной и сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с сильным, жестким и волевым лицом, что бывает у людей, побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.

Никодим вышел из церкви, подождал Марью и, тепло поздоровавшись, они пошли по улице. Дома их ждала Глашина дочка Фрося с детьми. Так и пошли рядышком, не обращая внимания на заинтересованные взгляды сельчан: Марья беззаботно размахивая концом платка, а Никодим -  ведя лошадь за узду. Посторонний человек мог бы подумать, что это возвращается казак со своей супружницей с воскресной службы.

Дойдя до дома, Никодим, первым делом, пошёл посмотреть на Сереженьку.

— Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну, ничего, это дело наживное…

— Марьюшка, а он хорошо кушает? — спросил мужчина разогнувшись.— Не капризничает?

— Сереженька у нас мальчик не капризный. Серьезный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда.

— Куда спешит? Известное дело, куда! — воскликнул Никодим. И сам же ответил: — Ко мне!

Марья рассмеялась — ей было душевно в компании этого мужчины. Но следующие слова Никодима заставили ее расстроиться.

— Марья, мне скоро предстоит уехать. Часто не смогу теперь приезжать. Вот я думаю: может мне Сереженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…

— А чем я тебя не устраиваю? — вскинулась Марья. — Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался? Опять искать свою Ликин?

— Нет, Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов.
Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось Государь Императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал меня в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и жалованье неплохое. Теперь мое жильё будет вдалеке — участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, что тебе тяжело будет с двумя детьми одной…

После этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим продолжил:

— Я говорю: может я заберу Сереженьку-то?!

— Не отдам мальчика! — воскликнула со злостью Марья. — Что хочешь делай!

— Ну, ладно, ладно…— сказал примирительно Никодим. — Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.

— Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.

— Марьюшка, сердце мое, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.

— А я и не напрашиваюсь! — сказала Марья успокаиваясь. — Значит, хотел в свою «тьмутаракань» Сереженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живет… нечего ему в таком крошечном возрасте по лесам шастать! Мы с тобой договаривались вначале, что до четырехлетнего возраста думать не смей забирать его!

— Хорошо, Марьюшка! — прогудел басом Никодим. — Только не злись! Полдень уже — может покормишь казака?!

Марья всплеснула руками и засуетилась, забегала, приговаривая:

— Вот дурья башка! Вот дурная баба…Прости, господи! Сейчас, сейчас…

Сноровисто вытащила любимый чугунок из остывшей печи — долго держит тепло — сбегала в погреб за разносолами, нарвала с огорода зелени и, спустя небольшое время, стол ломился яствами. Тут был и квас ядреный, были и морковные пирожки, малосольные огурчики, и сало нарезанное тонкими пластами; кроме того: наваристый борщ со сметаной, рыба запечённая и каша из полбы — на то и воскресенье, чтобы угощаться.

Никодим взял большой кусок хлеба, положил сверху пласты сала, откусил, затем отправил в рот дольку чеснока, пожевал и погрузил ложку в тарелку с борщом…

— Ммм… Вкусно как, Марьюшка! Язык можно проглотить. Давно я не едывал такого борща.

— Кушай, Никодим! — сказала Марья. — Вон ещё огурчиков малосольных бери! Грибочки! Лучок зелёный!

Она сидела напротив и, подперев ладонями щеки, любовалась тем, как аппетитно кушает мужчина в ее доме. Надоело уже готовить только для себя. Вот настоящее счастье — дети, муж… мужчина — тихое семейное счастье. Только вот мужчина собрался уехать.

— Надолго ты в тайгу?

— Пока не знаю. Поеду, освоюсь, поживу, а как будет оказия — приеду к вам.

— Когда в путь?

— Вот, завтра и поеду…

— Баню затоплю тогда, — сказала Марья. — Ты побудь дома, пока я воды натаскаю.

— Хорошо, Марьюшка. Ты только воды нанеси, а остальное я сам…

Марья вышла из дома, оставив Никодима с детьми. «Хорошая женщина», — подумал он, тяжело вздохнув. Но вот не выходит из головы Никодима милая Ликин. Стремительно ворвавшись в тихую жизнь мужчины и оставив след в сердце, а в руках ребенка, исчезла в неизвестном направлении. Несмотря на то, что Никодим искал и не нашел следов, душа подсказывала: «Она жива!» — поэтому он не оставлял надежды ее найти. А Марья? А что Марья?! Кормилица Сереженьки, без сомнения, хорошая женщина: молода, умна и красива. Есть у нее хозяйственная жилка, домовитость и основательность. Но нет той необъяснимой прелести и страсти, что заставило бы учащенно биться сердце казака. Бывало, Ликин улыбнется и посмотрит раскосыми глазами или просто пройдет мимо, задев лишь дуновением ветерка, а у Никодима сердце выпрыгивает из груди.

Марья пришла со двора раскрасневшаяся, запыхавшаяся, но со счастливой улыбкой. От былой грусти не осталось и следа.

— Все! Я уже и затопила. Тебе ничего не надо делать, Никодим. Разве что дров немного наколоть…

Мужчина обрадованно вскочил, лишь бы чем занять себя. Иначе от этих мыслей с ума сойдешь, особенно, когда Марья каждый раз вглядывается в его глаза с надеждой.

— Ххык! — и тяжелый металл топора опускается на березовый чурбан, раскалывая его пополам.

— Ххык! — и мысли улетают прочь, оставляя лишь действие.

Взять чурбан из кучи, поставить на колоду, поднять топор, расколоть…

— Ххык! Ххык! Ххык!

— Ххык! — и… инструмент застревает.

Мужчина поднимает топор вместе с чурбаном над головой и, развернув обухом вниз, с силой ударяет об колоду — поленья разлетаются в стороны. Так… Снова берет чурбан из кучи, ставит на колоду, поднимает топор…

— Ххык! — прочь ненужные мысли.

— Ххык! — прочь сомнения.

— Ххык! — прочь преграды.

— Ххык! Ххык! Ххык!

Через несколько часов усталый, но довольный, Никодим сидит на колоде, попивая холодный квас. Вышел пару чурбаков для бани расколоть, а переколол все напиленные дрова, да еще и в поленницу сложил. Останавливался лишь квасу глотнуть, что выносила Марья. Она не стала прерывать его труд — хуже этого нет, особенно когда видишь, что мужчина работает в удовольствие. Только из окна наблюдала, как он колет дрова. Как бугрятся мускулы на спине и руках, перекатываясь при каждом движении, вызывая в сердце женщины сладкую истому.

В баню Никодим пошел в одном исподнем, закинув на шею большое льняное полотенце.

— Ооо… Ух, ты… — воскликнул мужчина, зайдя в баню. — Тут уши в трубочку сворачиваются от жары… Хорошо натопила, Марьюшка.

Никодим подкинул еще воды из ковшика на камни. От них с шипением вырвался пар, обволакивая тело приятным жаром. Мужчина лег на полок и, растянув ноги на всю длину, закрыл глаза. Он всеми фибрами чувствовал как банный жар, проникая вглубь тела, пробуждает уснувшие внутренние волокна — процесс банного перерождения был запущен. Через некоторое время он облился холодной водой и вышел в предбанник отдышаться и попить квасу.

Во второй раз в парилку зашел уже с веником. Березовый веник ожидал своего череда в предбаннике: запаренный, облитый холодной водой и завернутый в чистую холщовую тряпку. Зайдя в парилку, Никодим опустил его в кадку с горячей водой, тут же вытащил и, встряхнув, полез на полок. Прямо оттуда подкинул воды на камни и начал париться. Сначала прошелся по коже едва касаясь и поглаживая, затем легкими движениями нагнал на тело горячий воздух. Снова подкинул воды на камни и, дождавшись, когда пар растечется по потолку, стал, покрякивая, хлестать себя… Вволю напарившись, облился водой и вышел отдохнуть, попил квасу, посидел и прислушался к организму: “Есть еще силы?! Просит еще?!” Похоже, что надо…

Зайдя в парилку, поддал пару и снова полез на полок. Но начать повторный процесс приятного самоистязания с помощью веника не удалось. Скрипнула дверь и в проеме показалось дебелое обнаженное женское тело …

(8) Из проповеди священника Ионна Павлова. “В начале было слово. Сто избранных проповедей.”


Глава 5. В тайгу


— Государь Император в видах скорейшего восстановления дружественных соседских отношений к Китаю соизволил решить не присоединять какой-либо части Китая к русским владениям... — сказал генерал-лейтенант Грибский. — Моя миссия исчерпана. Хотя покидаю Благовещенск с тяжелым сердцем, но совесть моя чиста — я лишь выполнял приказы военного министра.

Выступление бывшего губернатора Благовещенска перед членами Дворянского собрания губернии было коротким, но встречено овациями. Все события короткой войны с Китаем нашли отклик в сердцах присутствующих. И не только присутствующих, но и всего населения, кроме китайцев.

Подойдя к роскошному конному экипажу, запряженному молодыми ухоженными лошадьми, Грибский, прежде чем сесть, задержался возле рослого мужчины с усами, одетого в новенький мундир губернского секретаря Корпуса лесничих9.

— Ну что, Никодим! Благодарю тебя за службу! Ты славно служил мне.

— Рад был стараться, ваше высокопревосходительство!

— Надеюсь, в лесном департаменте не посрамишь честь мундира. Ведь я за тебя поручился.  Труд лесного кондуктора трудный — его получают настоящие знатоки и ценители леса. Отдавай все свое умение и душу этому благородному и мирному делу. Ты знаешь, что за упорство, трудолюбие, выносливость и твердость духа лесных кондукторов называют «лесными подшипниками»?!

— Буду одним из таких «подшипников», ваше высокопревосходительство! — сказал Никодим, выпятив грудь. — Благодарствуйте за доверие!

Бывший губернатор потрепал Никодима по плечу и сел в экипаж.

— Трогай!

Губернский секретарь опустил руку от козырька. Роскошный экипаж покачиваясь на рессорах удалялся, оставляя за собой клубы пыли.

***

Сборы Никодима были скорыми. Имущества он за время службы у губернатора не нажил. Кроме подаренной губернатором лошади, ничего и не было. Правда, были кое-какие сбережения. Все жалованье, получаемое от службы, он относил в местный банк. Ведь жил на казенных харчах, а для себя ему ничего и не нужно было. До некоторых пор...

Навьючив лошадь продуктами и предметами первой необходимости, Никодим пустился в путь. Губернский лесничий проводил его до начала вверенного участка и, вкратце объяснив обязанности, засобирался обратно.

— Двигайся по этой просеке и не ошибёшься, — сказал он махнув рукой. — Она приведёт тебя к избе.

Лесная изба была расположена в удивительно красивом месте. Огромная поляна полукругом огибая дом, словно держала его в объятиях с помощью растущих по краю деревьев. По правой стороне поляны, делая изгиб, протекал небольшой ручей. Ниже по течению была устроена запруда, то ли бобрами, то ли прежним хозяином — это он решил выяснить позже. Из окон избы, примыкающей задней стороной непосредственно к лесу, открывался потрясающий вид на закат. Благодаря тому, что лес, начиная с конца поляны, находился ниже уровня дома из-за крутого склона, почти весь участок, вверенный Никодиму, был как на ладони. Зелёный покров леса тянулся до самого горизонта, окрашенного оранжево-красным закатом на безоблачном небе.

Первым делом, помощник лесничего принялся за обустройство своего жилья и быта. Вычистил дом от хлама, оставленного прежним жильцом, отмыл, отскрёб до черна закопченные стены и потолок, занёс свой скарб, отремонтировал топчан, поправил входную дверь... Затем подготовил место в сарае для лошади. А ее пустил кормиться — в загоне росла трава по колено. Здесь не было хозяина несколько месяцев.

Пока возился наведением порядка в хозяйстве, наступили сумерки. Наскоро наварив кашу и вскипятив чай, Никодим поужинал и улёгся спать.

Снилась ему, что он проснулся на новом месте от запаха блинов. Открыл глаза, глядь, а у зева печи стоит Марья в белом вышитом фартучке. На сковороде шкворчит масло, а весь дом заполнен умопомрачительными аппетитными запахами. Никодим протер глаза и осмотрелся. Точно — лесная изба. Вон, и ружьё его висит на гвозде, и стена, собственноручно вычищенная, блестит желтыми боками брёвен. Посмотрел в окно, а там темно. «Что за черт?!» Хочет позвать Марью, но не может. Вдруг она поворачивается, но на Никодима смотрит улыбающееся лицо Ликин.

— Никодзиим! Цы проснулся?! Всцавай, сейчас будем блинчики кушаць!

И тянет к нему руки. А руки то марьины... Он их помнит. Такие мягкие, пухлые, нежные... Образ Ликин исчез, только Марьин остался... Она взяла его за руки,  повела через комнату к двери.

Открывает входную дверь, а там баня жарко натопленная. Полезли на полок. Никодим раздетый, а Марья,  как была в платье с фартучком, так и сидит в ней. Ей совершенно не жарко — Никодиму мочи нет терпеть. Полез вниз, на пол, облиться холодной водой. Ищет, шарит руками, а воды-то нет. Нашарил кое-как ручку двери, толкнул со всей силой и ... проснулся от грохота упавшего стула. Никодим встал, взглянул в окно — утро уже — поставил стул на место у топчана, попил воды, снова сел, подумал немного, отходя от дурмана сна и стал одеваться.

Лошадь Никодима, по кличке Гроза, встретила хозяина, красиво вскинув голову с чёрной гривой. Он был той редкой «горностаевой» масти — серая в яблоках шерсть в сочетании с чёрными гривой и хвостом, что придавало ей схожесть с горностаем. Кличка кобылы соответствовала ее характеру — во время сабельных атак на китайские посты бесстрашно наседала на врага как грозовое облако. И не раз выносила Никодима из, казалось, безнадежных ситуаций. За время походов и короткой войны они здорово подружились.

Сейчас Гроза мирно паслась в загоне посреди безбрежной таежной зелени. Похоже на то, что она недавно встала на ноги — рядом поблескивало полотно примятой травы.

— Ну что, Гроза! — окликнул ее Никодим, протягивая небольшой кусочек сахара. — Нравится тебе здесь?

В ответ лошадь тихо заржала и потянулась губами к ладони — та еще сладкоежка, знает хозяин.

Помощник лесного смотрителя решил сделать обход вверенной территории и, заодно,  познакомиться с лесом. Грозу не стал брать, а, оставив ее в загоне, пошёл пешком — тайга не любит суеты. Никодим, на первый раз, двинулся по правой просеке. Путь пролегал через ручей, делающий крутой изгиб у поляны. Мужчина перебрался на другой берег по стволу упавшего поперёк дерева, балансируя с помощью карабина. Спрыгнув на землю. подобрал вещмешок, который перебросил перед тем, как взобраться на импровизированный мостик. В мешке была провизия на день, спички, топор, ручная пила и сменная одежда. Это был теперь ежедневный запас для обходов участка.

Просека, по которой он шёл, была достаточно ухожена. При необходимости по ней можно было проехать на телеге с лошадью. Но пройдя вёрст пять, Никодим наткнулся на валежник — несколько сухих деревьев были сломаны ветром и лежали преграждая путь. Мужчина потратил полдня, распиливая стволы на части и расчищая пространство просеки.

Работа спорилась, но он не забывал прислушиваться к звукам леса — шуму деревьев, крику сов, пению птиц. Свой лес — есть свой лес. Надо научиться различать. Иной человек, если он не вырос в лесу, пройдёт по территории, не придавая никакого значения тому, где находится. Ему вся тайга на одно лицо. Другое дело, если ты, волею судьбы, обязан находиться здесь. Значит, надо знакомиться. Показать себя тайге — мол, вот он я, прошу любить и жаловать. А самому постараться познать лес: руками трогать деревья, погладить, поговорить с ними, узнать, где лежбища зверей, их берлоги, тропы, чтобы не попадаться на их пути, зря не шуметь.

На небольшом бездымном костерке Никодим вскипятил чай, перекусил, отдохнул и собрался на обратный путь. Вскоре начнёт вечереть, а путь неблизкий. Завтра проедет по этой же просеке на лошади. Наиболее толстые части стволов упавших деревьев не удалось убрать — Гроза поможет.

Возвращение хозяина кобыла встретила громким ржанием — соскучилась.

— Ну, здравствуй, Гроза! Сейчас, сейчас — выпущу из загона. Давай, иди погуляй! Только извиняй, стреножу тебя.

Никодим присел и с помощью пут связал вместе передние ноги Грозы, оставив между ними расстояние с локоть. Она уже давно привыкла к таким действиям хозяина, стояла смирно. Затем мужчина принялся налаживать телегу, стоящую под навесом: заменил одну оглоблю, проверил колеса, стал смазывать оси дёгтем.

— Бог в помощь!

Никодим от неожиданности вздрогнул и повернул голову через плечо. В десяти шагах от него стоял небольшого роста мужчина с карабином в руке и угловатым туеском за спиной. Туесок был закреплён ремнями на манер вещмешка. Никодим выпрямился и, отложив ведерко с дёгтем, сказал:

— Благодарствуйте! Проходите — гостем будете!

— Я Иван. Иван Дементьев. Сосед твой. Мой участок справа за холмом. Мы, стало быть, коллеги.

Никодим не понял последнего слова, но виду не подал, а понял — Иван такой же кондуктор леса, что и он сам. Обрадованно протянул руку:

— Никодим.

— Знаю, — сказал Иван.— Вчера ко мне заезжал наш лесничий. Сказал, мол, новый помощник на соседнем участке, помоги на первых порах. Пришёл посмотреть, как ты тут. Да не с пустыми руками. Вот...

Он снял со спины туесок, поставил на землю и... достал щенка. Погладил по голове и передал Никодиму.

— В нашем деле без собаки никак, — продолжил Иван. — Пару месяцев назад моя лайка ощенилась. Всех раздал уже, а этот последний с помета. На мать похож. Моя Умка — рабочая собака. Зверя чует за версту. И этот будет такой же — я в собаках знаю толк.

— Ну, уважил, Иван! — воскликнул обрадованно Никодим! — Благодарствуй! Я все думал давеча: где хорошую собаку найти...

— Собака, — сказал Иван, закуривая трубку. — Это первый помощник в лесу.  Она и зверя найдёт, и предупредит,  ежели есть опасность.

— Ну, что мы на улице, Иван?! — вскинулся Никодим, поглаживая щенка. — Пойдём в дом, сейчас самовар закипит.

— Да, пойдём, — согласился Иван. — Ежели позволишь, заночую у тебя. На ночь глядя в лесу бродить не след...

— Конечно, Иван! — перебил Никодим. — Заходи, расскажешь мне про нашу работу.

Иван вытряхнул трубку об каблук и направился за хозяином в дом. Никодим разместил щенка возле печки на кусок тряпки.

— Полежи пока... сейчас... сейчас... Ты, Иван, проходи, присаживайся...

Снова вышел в сени, там послышались звуки возни, кряхтение, стук. Наконец, открылась входная дверь и, Никодим, довольно улыбаясь, принёс кусок овчиной шкуры. Похоже было, что он разрезал старый тулуп, найденный давеча среди вещей, оставленных прежним хозяином. Постелил принесенную овчину и переложил туда щенка. Тот был доволен: покрутился на месте, подыскивая удобное положение, разлёгся, зевнул, широко раскрыв маленькую пасть, и гавкнул. Иван с Никодимом синхронно рассмеялись.

Никодим налил чаю из самовара, принесённого со двора, подал гостю. Иван пригладил бороду и отпил из блюдечка, поблескивая такими синими глазами, что казалось в них отражается небо. Удивительное сочетание тщедушного мужчины на вид за пятьдесят с лишним лет с такими ясными глазами, как у молодого.

— Сколько тебе лет, Иван? — спросил Никодим.

— Тридцать один... А что?

— Нет, ничего... Выглядишь старше.

— Это из-за бороды, — рассмеялся Иван. — Все так говорят. А как сбрею — никто не узнает! Однажды  даже жалованье в лесничестве отказались выплатить, говорят: «Ты не Дементьев!»

Вот так за разговорами опустошили самовар, а к тому времени наступили сумерки. Что Никодим, что Иван привыкли ложиться спать рано, так же рано вставать. «Кто рано встаёт, тому бог даёт», — сказал гость. Для него место единодушно определили на печи — самое то... Вот только, как потушили лампу, другой, новообретенный дружок, стал беспокоиться и скулить... Пришлось Никодиму взять его к себе. Тот, благодарно лизнув руку, уснул в уютном тепле от хозяйского тела.

(9) Гражданский классный чин в царской России. Для присвоения чина губернского секретаря необязательно было быть дворянином.
Часть 2. Тайга - учитель

Глава 1. Пожар

На заиндевелую изгородь загона села сорока, покрутила головой, заинтересованно разглядывая собаку, и, застрекотав, полетела в направлении другого конца заснеженной поляны. Лайка проводила ее взглядом, поворачивая голову вслед удаляющейся птицы,  и снова уставилась на входную дверь избы. Скоро должен выйти хозяин…

Открылась дверь и собака завиляла хвостом - вышел мальчик, одетый меховую шубу, щурясь от лучей яркого зимнего солнца, отражающихся на снежном покрове. За ним в такой же шубе из оленьих шкур, на манер тунгусов, появился Никодим. Шубу и штаны ему подарил Онганча — местный тунгусский охотник. Они оказались настолько удобными, что такие же шубку и штаники из оленьих шкур сшили маленькому Сереженьке.

— Иди сынок, погуляй, поиграйся с собачкой, — сказал мужчина. — Чингиз! Охраняй Сереженьку!

Пёс сделал стойку, затем, лизнув в лицо мальчика, побежал рядом с ним в сторону горки, сделанной Никодимом накануне.

— Сынок! — крикнул мужчина. — Я пойду в сарай. Посмотрю ножки Грозы. Что-то припадает правую переднюю — не потерял ли подкову…

Последние фразы Никодим говорил сам себе. Мальчик уже не слышал и не слушал — так был увлечён. Лишь махнув рукой на первую фразу, продолжил карабкаться на горку. Так Серёжа постигал первые азы самостоятельных тренировок по сообразительности, ловкости, силе, равновесию… Правда, пока в этих вопросах Чингиз опережал его по всем статьям. Хотя они были одного возраста, но пёс был взрослым, умным и опытным, а пятилетний Серёжа - только в самом начале постижения вкуса к жизни. Но у них были, кроме возраста, и некоторые схожие черты судьбы. Чингиз не раз вступал в схватки со зверями, спасая хозяина; горел в тайге, но вывел Никодима из-за стены огня. Серёжа тоже горел…

Эта трагическая история так сильно отразилась на неокрепшей психике мальчика, что пришлось Никодиму забрать его в тайгу, несмотря на малый возраст. В тот год Серёже исполнилось как раз три годика.


***

Марье давно не давали покоя слова приказчика Василия о том, что в смерти ее мужа виноват сам купец Афанасьев. И та пачка ассигнаций, которую он вручил самолично после похорон Михаила Васильевича, было лишь желанием откупиться, а не искренней помощью работодателя.

Однажды, после воскресной службы в церкви, отстав от прихожан, Марья подошла к купцу и сказала невзначай, поигрывая плечиками:

— Тут сорока на хвосте принесла, что муженька маво вовсе не медведь задрал… Давеча ко мне пристав благовещенский заходил. Все допытывался про ту историю.

— А ты, стало быть, сказала, что не медведя дело?!

— Я-то, Евсей Петрович, ничего не сказала. Откуда мне, глупой бабе, знать - медведь его задрал, али за бабу пострелялся с кем?!

Услышав последнюю фразу, Афанасьев остановился, исподлобья глянув на женщину, процедил сквозь зубы:

— Вот именно, что глупая! Знай, что говоришь! Какая стрельба, какая баба?

— Ой, Евсей Петрович! — воскликнула Марья, напустив на себя игривость. — Я ж говорю, что слухи. То там скажут, то тут. Откуда мне знать…

Афанасьев махнул рукой на ожидавших домочадцев, соединил пальцами другой руки, сложил на объемистом животе и, с прищуром посмотрев в глаза Марьи, проговорил назидательно:

— Вот что, Марья! Попридержи язык. С огнём играешь!

— Я что? Я ничего! Вот только не знаю, что и сказать, когда пристав в следующий раз придёт…

— Хорошо! Что ты хочешь? — спросил Евсей Петрович, поигрывая чётками. — Денег?!

В этот момент на Марью что-то нашло и она, вдруг посерьёзневшая, бросила со злостью в лицо самодовольному купцу:

— А верните мне мужа, Евсей Петрович! Вот я баба молодая да здоровая, три года как без мужа живу! Вот хочу, чтобы вернули мне мужа! На что мне ваши деньги!

— Успокойся, Марья! Люди смотрят. Деньги — это все! Без них в наше время ничего не делается. Зря ты так! Мужа я тебе не верну, а вот деньгами могу помочь. Только придержи язык — навредить не навредишь, а репутацию мне подпортишь!

— Ах, о репутации печётесь, Евсей Петрович?! А обо мне не подумали, когда в моего Мишеньку стреляли?

— Ты что?! — воскликнул купец, с ужасом в глазах. — Акстись! Не стрелял я в Мишу! Медведь задрал! И точка! Не слушай чужих наговоров!

— Да и я так думала, что наговаривают злые люди. Только вот пристав говорит, что свидетели нашлись… надо заяву написать… чтобы заново дело подняли…

На следующее утро Афанасьев помчался в управу и выяснил, что никакого дела нет — давно закрыто. Там был у него свой человечек, прикормленный. Тот сказал:

— Конечно, Евсей Петрович, ежели законная супруга али другой близкий родственник потребует, в силу новооткрывшихся обстоятельств, возобновить уголовное дело, то согласно Высочайше утвержденного Государь-Императором Уголовного уложения от марта двадцать второго…

— Ладно, хватит! Не было у него близких родственников. Только Марья. А Марью я сам возьму в оборот. На вот, держи, супруге твоей на панталоны… Только смотри у меня, ежели упустишь дело из рук, сам три шкуры спущу.

— Не извольте беспокоиться, Евсей Петрович, я уж догляжу… — сказал «человечек», зыркая глазами на деньги. — Главное, чтобы супруга усопшего дело не затеяла. Ежели она обратится к генерал-губернатору, то… Тут уж я буду бессилен…

Чиновник стыдливо прикрыл каким-то документом ассигнации, брошенные на стол купцом. Затем неуловимым движением опустил их в ящик стола.

Протоиерей верхнеблаговещенского прихода, в миру «отец Владимир», наказав дьякону закрыть ворота, вышел из церкви и направил стопы в сторону своего дома. Сегодня дел было много, слава Господи, задержался. Размеренными шагами двинулся в сторону дома. Его дом стоял через несколько дворов после марьиного. Вдруг в темноте мелькнула чья-то тень, но отец Владимир был подслеповат — не узнал. Зато отчетливо увидел всполохи пламени в окне дома Марьи.

— О, Господи! — воскликнул отец Владимир.

Затем обернулся в сторону церкви, перекрестился, увидел вышедшего закрыть ворота дьякона и, крикнув: « Бей в колокола! Пожар!», побежал к дому, охваченному огнём. Когда отец Владимир прибежал, то внутри дома вовсю полыхал пожар. Недолго думая, протоиерей облился водой из кадки, стоящей во дворе, накрыл голову полами рясы и ворвался в дом. В глаза бросилось распростертое женское тело на полу, детская голова с опалёнными волосами, а рядом - другой ребёнок в той же кроватке. Дети были без чувств. Схватив обоих в охапку, выскочил во двор и… его тут же окатили холодной водой, потушив горящую рясу. Он передал Серёжу и Дашу женщинам, прибежавшим под тревожный звон церковных колоколов. Хотел снова войти в дом, но на его руках повисли несколько человек, и вовремя — рухнула крыша.

— О, Господи! — воскликнул поп. — Прости нас за прегрешения наши… Дети живы хоть?!

— Живы, батюшка, живы! Только надышались дыма чуток. Но ничего, сейчас мы их молочком отпоим…

Серёжу к себе забрала соседка Марьи Глаша. Мальчик быстро очухался и стал плакать, приговаривая:

— Мама Маня, мама Маня, Никодимка! Никодимка-аа!

— Сереженька, не плачь, сердешный! На вот, попей молочка! Мама Маня уехала. А Никодимку позовём!

Глаша вместе с Феклой, как могли, успокаивали мальчика. Но он лишь к утру смог уснуть. Во сне вскрикивал, бредил, все звал Никодима.

За эти три года не было случая, чтобы Никодим не приезжал раз в две недели проведать Серёжу. Иной раз он оставался по нескольку дней. Он очень сдружился с мальчиком. Постепенно дружба и привязанность к Никодиму крепла и у Серёжи. С нетерпением ждал приезда «Никодимки» каждое воскресное утро.


***

Трагическую весть о пожаре лесной кондуктор узнал от тунгуса Онганчи и тут же засобирался в посёлок. Гнал постаревшую Грозу нещадно. В конце концов пришлось ее оставить у Дементьева — настолько лошадь обессилила. Взяв у Ивана свежего коня, погнал дальше. Верный Чингиз бежал рядом, лишь изредка останавливаясь возле ручейков или луж, чтобы  хлебнуть несколько глотков воды. Он чувствовал: случилось что-то тревожное для хозяина, но понять пока не мог.

На месте красивого дома с резными наличниками стоял лишь остов русской печи, да головешки. Никодим остановился напротив, одной рукой придерживая коня, а второй почесывая, по обыкновению, затылок. Всюду запах гари, перебивающий все мысли и мешающий сосредоточиться. Тут и там разбросаны вещи, растасканы обгорелые бревна. Пережить пожар — все равно, что начать жизнь с начала, и то, если остался жив. Говорят, что пожар хуже вора – вор хоть стены оставит, а огонь не пощадит ничего. Казалось бы, всего неделю назад ты пил чай с хозяйкой этого дома, а теперь стоишь на улице, в потрясении взирая на остатки того, что нажито непосильным трудом. Невозможно представить, что милой Маши нет, что она в мучениях, страданиях погибла в огне пожарища. Никодим с силой сжал в кулаках уздечку, пытаясь преодолеть душевную боль.

В это время к нему выбежала из соседнего двора глашина дочка и позвала:

— Дядя Никодим! Дядя Никодим! Идемте к нам! Сережа у нас. Все вас зовет… Здравствуйте!

— Здравствуй Фекла! Как он? Плачет?!

— Да, дядя Никодим. Тетю Машу зовет и вас…

Сережа, как только увидел вошедшего Никодима, подбежал, обнял и больше не отпускал до самого отъезда. А то, что его надо забирать с собой, мужчина решил сразу — негоже оставлять у чужих людей.

— А что с Дашей? — спросил Никодим Глафиру.

— Есть небольшой ожог на плече, да половина волос обгорела. Но ничего! Вырастут… Ее забрал к себе в семью Евсей Петрович, слава господи! Мол, и мать, и отец работали на него, настала пора им оплатить, воспитав сироту. А от Сережки отказался, не стал брать… Сказал, что ему не нужен чужой байстрюк, достаточно одной Даши.

— Никодимка, я байстрюк? — спросил мальчик, сидящий на коленях мужчины.

Никодим приобнял Сережу, погладил по голове и сказал:

— Нет, ты — Сережа, Сергей, Сергей Петров сын. Отца твоего звали Петром. Запомни. И ты не останешься один. Не нужны нам никакие купцы. Поедешь со мной в тайгу.

У мальчика загорелись глаза. Он повернул голову, по-взрослому посмотрев в глаза Никодима, спросил:

— Правда?! Ты правда заберешь меня с собой?

— Конечно, сынок. Там есть у нас лошадь Гроза, Чингиз на улице дожидается. Будем жить вместе, не пропадем!

— Не пропадем! — воскликнул Сережа.

Перед отъездом Никодим, взяв Сережу за ручку, пошел в дом отца Владимира, поблагодарить и попрощаться. Протоиерей после пожара расхворался и лежал в постели, не вставая. Доктор, прибывший из Благовещенска, сказал, что отравился дымом. Этого знали и без него, а лучше бы помог. Но нет, сказал: «кушайте побольше фруктов, ягод и молитесь Богу», и был таков.

— Слабость вот в ногах, да сердце колет, — жаловался Никодиму отец Владимир. — Иногда тошнит… Уж третий день так лежу. Но ничего, Бог милостив, не оставит раба своего … Главное, дети живы. Спасены божьею рукой…

— Не хворайте, отец Владимир! А мы с Сереженькой будем молиться за вас! Вот кедровых орешков из тайги привез. Кушайте! Они силы дают…

— Благодарствую! Бог милостив!

— Благословите, батюшка! Нынче мы с Сереженькой уезжаем. Не знаю, свидимся ли?!

— Бог да благословит!

В Благовещенске на имеющиеся средства, не жалея денег, Никодим решил накупить детских вещей, чтобы хватило надолго. Хотя до зимы было еще долго, но теплые вещи тоже не помешают. Когда еще появится возможность приехать в город.

Они остановились у двухэтажного кирпичного здания, украшенного пилястрами, сандриками, рустами и другими архитектурными изысками. Мануфактурный магазин братьев Платоновых на улице Амурской торговал множеством товаров, нужных в хозяйстве.

Нагруженный свертками в одной руке, Сережой — в другой, Никодим столкнулся на выходе с Василием. Тот был, по обыкновению, разодет в яркие одежды: красная рубашка, зеленая черкеска и синие шаровары с желтыми лампасами. Завершали композицию блестящие хромовые сапоги и черная папаха с красным суконным верхом.

— Мое почтение, господин губернский секретарь! — воскликнул Василий, бросив взгляд на петлицы Никодима.

— Здорово, Василий! А ты все в приказчиках у Афанасьева? Или на казацкую службу подался?!

— Бери выше! Ушел я от него. Теперь я представитель торгового дома «Чурин и компания». Вот, нынче уезжаю в Харбин по делам торговли.

— Василий! — сказал с нажимом Никодим. — Скажи, это не твоих рук дело с пожаром в доме Марьи?

— Ты что, Никодим?! — искренне возмутился Василий. — За кого меня принимаешь? Я, может, парень и шебутной, но грех смертоубийства на душу не возьму … Тем более Марью. Я же ее любил.

— От любви до ненависти один шаг…

Василий отвернулся, сделал несколько шагов в сторону, затем решительно вернулся к Никодиму.

— Эх, была не была! Я все равно сюда уже не вернусь — останусь в Харбине.

Торговец приблизился поближе к уху Никодима и зашептал:

— Афанасьева это дело. Я Марью предупреждал, но она не послушалась меня… Не стоило ей ворошить то дело.

— Какое дело? — спросил озадаченно Никодим. — И при чем тут Евсей Петрович? Он же дочь Марьи к себе на воспитание забрал.

— Да потому, что это он убил Михаила. Я это самолично видел. А Марья пригрозила, что пожалуется губернатору. Вот Евсей Петрович и подговорил своих людей ее прибить, а дом поджечь… Афанасьеву все сходит с рук, везде свои люди…

— Ах, вот оно как… А что ж ты молчал? Не заявил, куда следует?!

— Ай, нет! Мне моя жизнь дороже. Ну, прощевайте, господин губернский секретарь! Вы ничего не слышали, а я вам ничего не говорил!

Василий развернулся на каблуках и исчез в глубине магазина. Высокие дубовые двери закрылись за ним, оставив Никодима в глубоких раздумьях.


Глава 2. Беглые каторжане

По расчищенной Никодимом просеке крались трое каторжан. Сбежали они накануне из прииска, убив двоих надзирателей, захватив оружие и спрятанное золото. От погони удалось оторваться, углубившись в тайгу. Золото, намытое на Амуре в течение года и спрятанное в расщелине тремя старателями из числа каторжан, весило примерно полпуда. Однажды они напали золотую жилу с множеством самородков и решили припрятать.
Один из старателей, по прозвищу Сиплый из-за голоса и проваленного носа вследствие сифилиса, был старшим среди них. Старшим был не только по возрасту, но влиянию на остальных. Он-то и задумал комбинацию: прятать понемногу намытое золото в неприметном месте, а при удобном случае сбежать в Китай, захватив груз. В Харбине у него был знакомый ювелир, готовый дать хорошую цену за контрабандный товар.
Второго контрабандиста звали Федор. Он был недалекий малый по уму, чего не скажешь о его неимоверной силе и внешности. Небольшого роста, плотный, но с длинными руками и короткими ногами, напоминал обезьяну. На низкий лоб спадали рыжие волосы, маленькие, близко расположенные глазки смотрели исподлобья. На губах постоянно блуждала глуповатая улыбка. Он был полностью во власти Сиплого и беспрекословно выполнял все его приказы. Обладая физической силой, тем не менее, не умел ее применять с пользой для себя. Словно кукла на ниточках исполнял только то, что говорил ему Сиплый.
Третий их товарищ был себе на уме. Прибился к этим старателям только потому, что стал невольным свидетелем находки ими золотой жилы. Ничего о себе товарищам не рассказывал, лишь однажды обронил, что его зовут Иван. Федора он презирал, а Сиплого сторонился, словно от заразы.
Им надо было выйти к железной дороге. Сиплый — бывалый контрабандист. Многократно путешествовал через границу. Бывало, что и пешком, но чаще - по железке. У него есть одно приметное место, где можно было запрыгнуть в состав. Там дорога делала уклон с поворотом и в этом месте все поезда сбрасывали скорость. При определенной ловкости можно было зацепиться и запрыгнуть в вагон. Чаще всего выбирал товарные составы — их проверяли меньше.
Теперь троица бандитов пробиралась сквозь тайгу к этому месту. Но похоже было, что они немного заплутали во время погони. Хорошо, хоть преследователи не знали, что они с грузом золота. Иначе не дали бы уйти…
— Сиплый, ты точно знаешь, куда нас ведёшь? — спросил Иван со злостью.
— Не боись — со мной не пропадёшь! Видишь, мы идем по просеке, а не по звериной тропе. Значит, куда-нибудь к людям выйдем. Вот свежая вырубка — значит, недалеко и жильё…
— И что? — недоверчиво спросил Иван. — Нам не люди нужны, а путь к железке.
Сиплый ничего не ответил, лишь ускорил шаг. А Фёдору все было нипочём. Почти полпуда золота, которое он нёс в мешке, для него как пушинка. Главное для Феди, чтобы Сиплый его не бросил, не оставил. Тогда и золото не нужно, и жизнь не мила. Он вообще не представлял, чем в жизни заниматься без Сиплого. А Ивана он точно придушит, как только будет знак от Сиплого. Фёдор повернул голову назад и, посмотрев на Ивана, улыбнулся только ему присущей противной улыбкой.
Иван понимал, что в этой команде он лишний, и при случае, наверняка, попытаются избавиться от него. Поэтому во время побега первым захватил оружие охранника. Сиплый тогда попытался отнять револьвер, угрожая своим наганом, и передать Фёдору, но Иван отстоял своё право носить оружие. Теперь он чувствовал себя в относительной безопасности.
Вдруг впереди послышался шум движения: топали ноги, шуршали листья, ломались, с треском, сухие ветки. Внезапно на просеку, прямо перед контрабандистами вывалились двое каторжан. То, что они были ссыльными, видно по их одежде и голодным взглядам.
— Стоять! — крикнул сиплый голос.
Те остановились и стали испуганно озираться. Увидев таких же, как они, лихих людей, немного успокоились, подобрались — тоже не лыком шиты — могут за себя постоять. Но направленные на них стволы решили исход.
— Кто такие? — спросил Сиплый. — Политические?!
— Да! — ответил тот, который был постарше.
Сиплый самодовольно улыбнулся, насколько ему позволяло обезображенное лицо.
— Политические! Я вашего брата за версту узнаю. Носитесь по лесу, как лоси. Не разбирая ног. Вас так в два счёта найдут и сцапают.
Политические смущенно молчали. Лишь тот, который помоложе, сделал попытку возразить, но был остановлен жестом старшего.
— Куда путь держите?
— В Петербург.
Сиплый задохнулся в смехе. Его товарищ тоже заулыбался, а у третьего вовсе не сходила с лица своеобразная улыбка.
— Что вы смеётесь? — вскинулся молодой политкаторжанин. — Да, мы держим путь в Петербург!
— Тебе, ваш бродь, сначала надо из тайги выбраться, а потом уже думать о столице, — просипел Сиплый. — У вас дорогу к железке спрашивать, я думаю, бесполезно?!
— Кажется, туда! — махнул рукой молодой.
— Ежели кажется — перекрестись! Продукты есть?
— Нет, мы накануне все съели!
— Ну-ка, Федя проверь!
Фёдор отложил мешок и вразвалочку направился к политическим. Сорвал с плеча одного мешок вещами, с другого… Развязав узелки, высыпал содержимое на землю. Под ноги посыпались личные вещи каторжан, несколько книг, брошюрки, полкраюхи хлеба и кусок сала. Федя бросил мешки, подобрал хлеб и сало.
— Ну во-ооот, а говорите, что нет продуктов… Нехорошо врать!
— Это был наш «НЗ»… — сказал молодой.
— Что, что? — спросил Сиплый. — Какое такое энзе? Я вижу хлеб, да сало!
— Ну, неприкасаемый запас. На самый крайний случай.
— Ха-ха-ха! Этот крайний случай наступил! Вы нас спасёте от неминуемой смерти от голода.
— Берите, ешьте, раз вы голодны! — сказал старший из политических.
— Премного благодарен, ваш бродь! Только мы сейчас есть не будем, ваш бродь. Теперь это будет нашим энзе.
— Да, прекращай меня благородием называть! Меня зовут Алексей Дмитриевич.
— Да мне хоть чертом назовись — все вы из благородных! В общем так, господа каторжане. Нам с вами не по пути. Нам прямо, а вам… не знаю куда! Будете идти за нами — пристрелю.
В это время в разговор вступил Иван:
— Слышь, Сиплый, тут, кажется, ещё люди… Лошадиный запах и детские голоса… Слышите?!
Действительно, тут же послышалось лошадиное ржание, мужской окрик и плачь ребёнка.
— О, это вовремя! На лошади мы быстрее доберёмся.
— Ребёнка хоть не трогайте! — сказал тот, который назвался Алексеем Дмитриевичем.
— Тебя не спросил, ваш бродь! Ну-ка, Федя, свяжи этих… покедова…
Фёдор подскочил и сноровисто связал веревкой руки и ноги политкаторжан, пока Иван держал их под прицелом. А Сиплый пошёл посмотреть, что за шум там впереди. Он сошёл с просеки и стал пробираться через чащу в сторону голосов. В отличие от политических, от его движений не раздавались никакие звуки. Просто раздвинул ветки придорожных кустов и исчез. Через три десятка шагов перед его взором открылась следующая картина.
На небольшой каменистой поляне лежала лошадь, по всей видимости со сломанной ногой, а рядом стояли двое - мальчик лет семи и усатый мужчина, довольно крупный, с карабином в руке. Мужчина с сокрушенным видом качал головой и почесывал затылок, а мальчик плакал от жалости к животному. Вот он присел к голове лошади и стал гладить по челке. Лошадь всхрапнула, сделала попытку приподняться, но снова уронила голову на траву. Задняя нога лошади была сломана так, что выступал осколок кости через шкуру. «Не жилец», — подумал злорадно Сиплый. Вариант с лошадью отпадает. Он тихонько задвинул ветки кустов и повернул к своим.
Происшествие с лошадью незнакомцев напомнило Сиплому свою историю. Ему было тогда лет десять. И звали тогда Сиплого совершенно нормальным именем Ерофей. Ерошка рос довольно шустрым малым. Не было огорода, который он бы не посетил. Не было дома, куда он не заглянул в отсутствии хозяев. Когда удавалось найти что-нибудь ценное, то, не стесняясь, забирал себе. Ему было с кого брать пример. Потомственный каторжанин. Что отец, что мать были ссыльными. Встретились, поженились здесь,на Амуре. Впрочем, он их уже не помнил вовсе. Как начал себя осознавать, так и ушел из дома бродяжничать. Будучи бродягой, побывал в разных местах Российской Империи.
Однажды примкнул к цыганам-конокрадам. То ли по злому умыслу, то ли по задуманному, но цыгане указали ему на вороного, что стоял отдельно от остального табуна. Что странно, вороной стоял совершенно спокойно, в то время как весь табун был в лихорадочном движении.
— Ерошка, ну, зауздай его уздой! — сказал громким шепотом цыган по имени Егорка.
Ерофей стал подкрадываться к вороному. Мальчик был вне себя от радости, когда конь дал себя покормить хлебом. Но в следующую секунду табун пришел в движение в обратном направлении и развернул вороного крупом к Ерошке. Конь в подскоке ударил обоими копытами по воздуху, в конце траектории движения попав в лицо мальчика. Очнулся Ерофей в кибитке, от дорожной тряски. Все его лицо было замотано тряпками, дышать было можно только через рот, глаза ничего не видели. В одной из остановок молодая цыганка промыла его лицо от запекшейся крови, и он открыл веки. Слава богу, что глаза целы. Потом его передали старой цыганке с вечно дымящейся трубкой в углу рта. Она какими-то травами-заговорами выходила мальчика.
Но с тех пор в Ерошке произошли непоправимые перемены. Во-первых, лицо его было обезображено до неузнаваемости: нос провалился, как у сифилитика, от лба через правый глаз на щеку переходил полукруглый шрам, отсутствовали два передних зуба. Во-вторых, пропал голос. Некогда звонкий мальчишеский голос изменился — горло выдавало тонкие сипящие звуки, практически шепот. С возрастом голосовые связки огрубели, но голос все равно остался сиплым, оправдывая кличку. А то, что его называли за глаза сифилитиком, его мало волновало. Чем страшнее, тем лучше. В третьих, вследствие травмы появились периодические приступообразные головные боли, приводящие его в неконтролируемое неистовство. С тех пор он ненавидел лошадей. В этом было его злорадство, когда увидел лошадь незнакомцев со сломанной ногой.
Пробыл он в цыганском таборе, после случая с вороным, недолго. Однажды, во время одного из приступов, он набросился с ножом на Егорку.
— Это ты виноват, что я теперь такой урод, — сипел Ерофей, размахивая ножом. — Ты специально послал меня к этому вороному. А сам струсил…
Цыгане молча избили его плетьми до полусмерти и выбросили на дорогу.
Появление Сиплого на просеке стало неожиданностью для всех — возник совершенно в другом месте. Федор заулыбался при его появлении, политические встретили настороженно, а Иван - равнодушно. Лишь подумал: «Вот черт уродливый! Ходит как зверь!»
— С гужевым транспортом случился облом, но есть другой вариант, — сказал вожак контрабандистов. — Там мужик один и ребенок. У мужика карабин. Спросим дорогу, за одно карабином разживемся и продуктами, наверняка…
Сиплый жестом подозвал к себе товарищей и начал объяснять, как поступить.
— Поступим так… — просипел контрабандист.
Речь вожака и так-то трудно было понять, а сейчас он понизил голос настолько, что было слышно только своим — политические ничего не разобрали.


Глава 3. Встреча в лесу

Сергею пришлось собрать все своё незрелое мужество, накопленное за годы жизни в тайге, чтобы не заплакать, когда Никодим схватился за карабин.

— Чтобы бедное животное не мучилось, — сказал он.  — Надо пристрелить...

— Никодимка, давай вылечим Грозу! — воскликнул мальчик. —Ты же можешь, я видел, как ты ее раньше лечил...

— Так это было дома, сынок. А сейчас мы далеко уехали. На руках не унесем — тяжелая. Оставить ее здесь — звери задерут. Ты иди пока по этой просеке, я догоню. Да, не забудь свой вещмешок. Нам надо засветло добраться до заимки дяди Ивана. До него ближе...

Мужчина сел на землю, положил голову лошади себе на колени, начал шептать ласковые слова, поглаживая за ее челку, дождался пока мальчик скроется из виду за поворотом, затем встал и передернул затвор карабина.

Глухой выстрел застал Сережу за кустами, где он, стараясь не показываться на глаза Никодима, пытался разглядеть Грозу. Но это ему не удалось из-за мешающих обзору деревьев. Мало того, он так увлекся своим наблюдением, что очнулся только когда хрустнула за спиной ветка и чья-то грубая шершавая ладонь зажала рот и нос, не давая дышать. Все попытки вырваться были пресечены сильной рукой и злым шепотом в ухо:

— Цыц, паря! Иди вперед и не пищи! Придушу!

Они вместе, пятясь, стали выбираться на просеку. Сережа заметил еще четверых людей: двое из них сидели на земле со связанными за спинами руками, а двое стояли в ожидании товарища. У каждого было оружие в руках — револьверы. Сережа видел такой у лесничего.

— Федя, ты мальчишку-то отпусти, — сказал один из них сиплым голосом и провалом вместо носа. — Пусть голос подаст... а мы его батяню, значит, здесь обождем. Только из рук не выпускай. Убежит еще.

Шершавая ладонь открыла доступ к воздуху. Сережа часто-часто задышал, но не стал кричать. Бандит встряхнул его за шкирку:

— Кричи!

— А незачем ему кричать — тута я!

Все заозирались в поисках Никодима. Но его никто не видел, кроме Сережи. Крестный отец показал ему условный жест. Мальчик стоял перед бандитом, удерживаемый за ворот его левой рукой. Предстояло провести прием, многократно повторенный с Никодимом.

Ввиду того, что они жили в лесу одни, надо было предусмотреть все возможные варианты жизненных ситуаций. В том числе и захват чужими. Их край — край ссыльнокаторжан. Много лихих людей бродят по тайге. Никодим с его неимоверной силой мог постоять за себя, но если дело касалось Сереженьки, то тут он становился бессильным. Поэтому с пяти лет стал воспитывать в нем бойца, укрепляя дух и силу. В это же время они сильно сдружились с тунгусом по имени Онганча, который стал помогать в формировании мужчины из мальчика.

Охотник Онганча не признавал огнестрельного оружия за его шум и грохот, его оружием были лук и стрелы, верный тунгусский нож, да капканы. Ножом и луком он владел в совершенстве, а владение казацкой саблей, нагайкой и стрельбой из карабина было стезей Никодима.

К семи годам Сергей недурно стрелял из карабина. Лук со стрелами, изготовленные Онганчой специально для его рук, он освоил еще раньше. Труднее всего ему давались “буза”10 — казачье боевое искусство или вид боевого пляса. Во-первых, не было для него напарника, во-вторых, это было очень тяжело физически.

— Боевые элементы бузы, — говорил Никодим. – Это, сынок, подготовка движений, из которых в бою вырастают, в зависимости от ситуации: удары, защиты и броски. Так что, пляши! Эта традиция готовит казака к сражению, стоя, лежа, сидя и на корточках.

И сам показывал, несмотря на грузное телосложение, уходя вприсядку, качение, прыжки и падения.

— Старики говорили, что раньше ломание бузы было обязательным в подготовке всадников, наряду с джигитовкой. Упавший с коня всадник, используя технику боя вприсядку, может уйти от сабельного удара, выбить из седла противника и завладеть его конем, проскочить под брюхом идущей лошади, подрезая ей паховину. В пешем бою применятся для боя в толкучке и в случае падения на землю.

И вот под звуки бубна Онагнчи и под частушки Никодима мальчик почти ежедневно ломал бузу, добиваясь “плына”.

Ходи, хата, ходи, хата,
Ходи, курица, хохлата,
Ходи, сени и порог,
И сметана, и творог.11

Бузящийся казак сознательно пляшет, нарушая своими движениями ритм пляски и гармонию музыки, поёт припевки под-драку, не в такт и не в лад.

Ой, топни, нога,
Не жалей сапога,
Тятька новые сошьет
Или эти подошьет.

Таким образом, он выпадает из общего окружающего ритма мира, разрушая рамки своего привычного восприятия, и начинает видеть всё иначе, как бы со стороны.

Пойду плясать —
Дома нечего кусать:
Сухари да корки—
На ногах опорки.

В этой пляске также лучше всего тренируется «плын» – особое бузовское состояние восприятия. На фоне озорного настроения, создаваемого музыкой и песнями, изменив восприятие, казак тренирует самопроизвольно и неожиданно сочетаемые боевые движения.

Уставший Сережа падал без сил под ноги Онганчи и просил остановить Никодимку.

— Не могу больше! Зачем мне это надо? Почему так трудно? Вот другое дело - из лука стрелять или из карабина.

— Э, паря, — говорил тунгус. — Трудности, на самом деле, являются частью твоей цели. Думай только о цели — каким ты станешь сильным и смелым. Помощником Никодиму... и мне...

— Не жалей его! — возмущался Никодим. — Идите лучше из лука постреляйте, раз он боится трудностей в бузе. Сегодня лишаю тебя от стрельбы из карабина за проявленную слабость, Сергей!

Мальчик с поникшей головой отошёл с тунгусом к соломенным мишеням. Там и продолжили беседу.

— Онганча, скажи как надо преодолевать трудности?

— Вот смотри! Ты сейчас будешь стрелять из моего лука. Представь, что мишень далеко, и ты ее не видишь, потому как утренний туман. Разве ты будешь бороться с туманом? Нет! Ты выберешь другую позицию или подождешь, когда подует ветер и развеется туман. Теперь мишень видна, но дует боковой ветер. Разве ты будешь бороться с ветром? Опять нет! Ты определяешь его направление и делаешь поправку, выпуская стрелу немного под другим углом. Но мой лук тяжелый и тугой, у тебя не хватает сил натянуть тетиву. Разве ты будешь бороться с луком? Нет! Ты будешь каждый день тренироваться, укреплять свои пальцы и мышцы, с каждым разом все сильнее натягивая тетиву.

— Но есть же люди, которые стреляют из легкого лука, и когда нет тумана и ветра.

— Никогда не смотри на других, — улыбнулся Онганча. — У каждого свой лук, свои стрелы, своя мишень и время для выстрела. И твое тоже наступит когда-нибудь.

Тунгус наклонился к Сереже и, понизив голос, спросил:

— Хочешь, открою тебе страшную тайну, мой мальчик?

— Да, хочу! — сказал также шепотом Сережа. — Скажи!

— Туман опускается на землю не для того, чтобы помешать твоему выстрелу, ветер начинает дуть не для того, чтобы увести твою стрелу  в сторону, мой лук сделан не для того, чтобы показать твою слабость и Никодим появился в твоей жизни не для того, чтобы создавать трудности. Они существуют сами по себе. И еще запомни: Никодим тебя любит, дороже тебя у него нет никого. Он лишь хочет, чтобы ты умел постоять за себя, когда его не будет рядом.

     Сережа чувствовал тяжесть и тепло чужой ладони на плече. После сигнала Никодима он крепко схватил за рукав бандита и, резко закрутившись вокруг своей оси, упал на спину, увлекая за собой не ожидавшего такого поворота чужака. Пока падал, успел выставить прямую ногу вверх, нацеливая на открытое горло бандита. Тот, потеряв равновесие, грузно упал, ударившись об жесткую натренированную пятку мальчика. Произошло это под удивленные и растерянные взгляды чужаков. Выстрелы из карабина прозвучали одновременно с падением Сережи. Двое с оружием, получив ранения, упали на землю, не успев ответить огнем. Никодим тут же вышел из-за импровизированного укрытия в виде сваленных друг на друга деревьев и подобрал револьверы чужаков, поглядывая на Сережу. С ним все было в порядке. Затем, молча погладив по голове сына, повернулся к связанным людям.

— А вы кто такие? — спросил он.

— Здравствуйте, добрый человек! — сказал тот, который был постарше, пытаясь встать. Не получилось. Тогда они с товарищем оперлись друг в друга плечами и, поддерживаясь, встали на ноги. — Не изволите ли развязать нам руки? А то, знаете ли, совсем неудобно разговаривать со связанными руками.

— Вы не ответили на вопрос...

— Разве нет?! Да политкаторжане мы. А эти — уголовные. Контрабандисты золотом. Случайно встретились. Мы пытались помешать захвату ребёнка вашего, так они нас связали. Я так понял, что им нужно было ваше оружие. Меня зовут Алексей Дмитриевич. А напарника моего — Андрей. Я из Санкт-Петербурга родом. А Андрей Евгеньевич - с Урала — Верхотурья, может, слышали? Он закончил Казанский университет. Сюда были сосланы в прошлом году. Вот, дела партии снова позвали в путь.

Никодим подумал немного и развязал ссыльным руки. Андрей сразу бросился осматривать раненых. Со слов Алексея Дмитриевича, тот был доктором.

В это же время очухался третий чужак, начал очумело вертеть головой, нашёл раненых товарищей и схватился за пояс, где у него ранее висел нож — большой тесак. Но он был давно обезоружен — нож в руках держал мальчишка, и по тому виду, как он его держал, можно было догадаться, что неплохо умеет пользоваться.

Обоим контрабандистам Андрей оказал помощь — у него были кое-какие инструменты в наплечной сумке: почистил раны, перевязал. Раны были пустячные — пули попали навылет каждому в одно и то же место правого плеча, кости не задеты, крови было мало.

— И что мне прикажете делать с вами?! — спросил Никодим почесывая затылок.

— Да отпустите вы их, — просительно сказал Алексей Дмитриевич, потирая запястья. — Они своё получили. Им надо прямиком на железную дорогу. А нас, если возможно, приютите на некоторое время. Мы надолго вас не стесним. Можем помочь по хозяйству — мы работы не боимся, вы не думайте...

Никодим повернулся к контрабандистам, ожидавшим своей участи под присмотром мальчишки и, напустив строгости и так басовитому голосу, прорычал:

— Так, ноги в руки, господа лихие, и - по этой просеке до самого конца. Дальше сами разберётесь!

— Оружие верни!

— Сынок, отдай им тесак. Вам этого достаточно будет. Левольверы не отдам! Ступайте! Ну!

Чужаки подобрали свои вещички и двинулись по указанному направлению. А политические помогли Никодиму закопать Грозу. Более того, вызвались тащить на себе седло.

Серёжа нашёл общий язык с Алексеем Дмитриевичем. Каторжанин заинтересовал мальчика познаниями в литературе и математике. Обещал провести несколько уроков, потому как Серёжа знаний практически не имел, только знал буквы из Азбуки с картинками, привезённой как-то с оказией Никодимом.

— Никодим, надо мальчика в гимназию отдавать! — воскликнул Алексей Дмитриевич, запыхавшийся от быстрой ходьбы. — Ему нужно знания получать, стать грамотным.

— А на что ему грамота? В лесу и так проживем.

— Ну, не век же будете мальчика в тайге держать?!

— В следующем году обещали вернуть меня в Благовещенск. Наверное, соглашусь...

До заимки Дементьева добрались затемно. Наскоро поужинав, легли спать  с тем, чтобы засветло уехать. Хозяин обещал довезти их на своей лошади с телегой. А обещание Алексея Дмитриевича дать уроки не выходило из головы мальчика. Он долго не мог уснуть, думая о том, как будет складывать буквы в слова, и что, наконец-то, научится читать и не будет просить читать сказки Никодима…

(10)  «Буза» — самое частое в употреблении название и вместе с бойцовской мелодией и пляской это понятие обозначало как саму драку, так и боевую технику. Впервые о бузе, как об искусстве, упоминается в книге «Ода кулачному бойцу» И. С. Баркова, датируемой 1750 годом.
(11) Казацкие плясовые частушки

Глава 4. Политкаторжане

Дома их встретили Онганча и Чингиз. Чингиз сопровождал Онганчу на охоту потому, что свой пёс тунгуса повредил заднюю лапу в схватке с росомахой. Охотник, по обыкновению, дымил в свою трубку, а Чингиз от радости носился вокруг прибывших. Тунгус без слов понял, что с Грозой что-то случилось:

— Однако, у моего соседа есть хорошая лошадь на продажу...

Разгрузив поклажу Никодима и политических, напоив коня, а сам попив сладкого травяного чая с мёдом, Дементьев двинулся дальше — ему сегодня надо в город. Чингиз проводил телегу до окраины поляны и, вернувшись к людям, уставился на чужих, свесив язык. Чужаки попытались подозвать и задобрить пса куском хлеба, но не таков Чингиз, чтобы поддаваться на такие провокации. Он подбежал к сараю, сделал пару взмахов хвостом, посмотрел на расстроенное лицо хозяина, пристраивавшего осиротевшее седло на колодку под навесом, затем отошёл с Серёже и подсел рядом, прислонившись к нему всем телом. Серёжа, почесывая пса за ухом, прислушался к разговору политических.

— Вот я и говорю, Алексей Дмитриевич, уважаемый, что самая свобода в России — это здесь. Прав был Антон Павлович, у меня тут записано, смотрите: «... право, сколько я видел богатства и столько получил наслаждений, что и помереть теперь не страшно. Люди на Амуре оригинальные, жизнь интересная, не похожа на нашу. Только и разговора, что о золоте. Золото, золото и больше ничего... Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России»10. А вы говорите, надо в столицу ехать.

— С утверждением писателя согласен, — сказал Алексей Дмитриевич, — но с вами - нет, любезный Андрей Евгеньевич. Вы в ваших университетах либеральничать научились, а вот партийную дисциплину позабыли. Мы с вами нужны в Петербурге. И точка.

Затем, заметив, что мальчишка с интересом слушает их разговор, повернулся к нему:

— Сережа, где тут у вас можно искупнуться? Страсть, как хочу обмыть дорожную пыль...

— Ну, если хотите, я провожу вас до ручья. Там бобры запруду сделали. Я туда хожу. Правда, вода холодная...

— Пойдем, Сережка.  Андрей Евгеньевич, вы как?

— Я попробую уговорить Никодима на баньку... Не мешало бы нам в баньке пропарить кости. Вы идите пока...

Сережа в сопровождении Алексей Дмитриевича и Чингиза направился на дальний конец поляны. Пес, убежав вперед, вспугнул у кромки поляны рябчика с выводком. Серо-коричневые комки с каштановыми вкраплениями вспорхнули и, пролетев небольшое расстояние, сели на густые еловые ветки. Чингиз озадаченно остановился, посмотрел на людей, но не найдя в них интереса к охоте, убежал вперёд трусцой.

Пруд, наполненный чистейшей водой из родника, блестел зеркальной поверхностью, отражая в себе кроны деревьев с кусочками синего неба. Дальний конец запруды представлял собой нагромождение сваленных стволов, веток и травы — работа природных лесорубов бобров. Алексей Дмитриевич обратил внимание, что в одном месте сделан слив, чтобы не допустить чрезмерного разлития воды на луг. Это уже было делом рук человеческих.

Вода была действительно очень холодной. Но несмотря на это, Алексей Дмитриевич без подготовки нырнул с головой в воду.  Взбодрившись таким образом, проплыл несколько саженей, перевернулся на спину и стал рассматривать облака на небе. Холодная вода для закаленного организма опытного политкаторжанина действовала благотворно. Но он не всегда был такой. Это была его вторая ссылка.

Первое наказание он отбывал в Горно-Зерентуйской каторжной тюрьме.11 Она была примечательна тем, что тут отбывали наказание и уголовные, и политические. Среди каторжан молодому Алёше приглянулся китайский революционер. Как он попал из горного Тибета в революционный Петербург — это неведомо. Сам он разговаривал мало, все больше сидел, поджав ноги и уставившись в одну точку. На работы их выводили на серебросвинцовый рудник.

Алексей удивлялся, как стойко переносил тибетец в легкой одежде жесточайший холод и поистине каторжный труд. Монотонно махал своим кайлом — только пар валил. В конце концов он обратил внимание на вечно дрожащего от холода Алексея. Дело было вечером в тюремной камере.

— Дыси! — это было первое слово произнесенное тибетцем.

Алексей недоуменно уставился на соседа, сидящего с полузакрытыми глазами.

— Дыси! — показал как руками, как бы сдувая и раздувая шар. — Вдох,задерзка, вы-ыыдох! Вдох, задерзка, вы-ыыдох! Вдох — выдох! Понял? Копи тумо...

— Что такое тумо? — спросил заинтересованно Сергей Дмитриевич.

— Тепло, пламя, энергия... Сладостное тепло покровов бога.

Таньба, так звали тибетца, показал ему, как надо сесть, скрестив ноги, и стал объяснять своим неповторимым акцентом.

— Руки положи на колени, — сказал он. — Вот эти пальцы подогни, а остальные вытяни. Теперь дыши животом. Вдох — живот радувается, выдох — сдувается... Подыши так некоторое время. Представь, что ты вместе с выдохом извергаешь из себя гнев и гордость, ненависть и алчность, лень и глупость. Дыши!

Таньба положил свою теплую ладонь на живот Алексея и стал помогать акту движения.

— Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох...

То ли от тепла руки Таньбы, то ли от дыхания, но напряжение в теле каторжанина стало отпускать и в животе стало разливаться тепло.

— А теперь представь, — сказал тибетец. — Что с каждым вдохом ты пьешь дух Будды, дух твоего Бога, мудрость и все, что существует в мире благородного и прекрасного. Сосредоточься на этом, отрешись от всего, что тебя окружает, погрузись в покой. Теперь вообрази в своем теле, в области пупка, золотой лотос. А в центре лотоса - сияющее солнце. И от этого солнца по всему телу разливается тепло...

С первого раза, конечно, у Алексея почти ничего не получилось. Но помощь тибетца, его теплые, почти горячие, руки помогли снять скованность в теле каторжанина, и он впервые за многие зимние месяцы смог уснуть умиротворенно — не думая о холоде.

В последующие дни обучение правильному дыханию продолжились. Если в первый день Таньба обучил его, как расслаблять тело и отрешаться от происходящего, то сегодня они сосредоточились на  собственно тумо.

Тумо можно было вызвать с помощью задержки дыхания и особыми движениями живота. Медленное глубокие вдыхания действуют наподобие кузнечных мехов, раздувая тлеющий огонь на углях. Этот комочек угля находится в центре лотоса. Таньба смешно сравнил его с овечьим пометом, мол, такой же величины. Каждый осторожный глубокий вдох дает ощущение струи воздуха, проникающий до пупка и раздувающий огонь. После вдоха надо задержать дыхание, причем длительность задержки дыхания с каждым разом возрастает. При этом мысль сосредоточенно следит за рождением пламени. Внимание должно полностью занимать этот процесс, исключив все другие мысли.

Первоначально Алексею было сложно сосредоточиться на пламени: мешали другие мысли, холод, голод и громкие разговоры сокамерников. Но постепенно, с помощью тибетца, ему удалось сосредоточиться. Для этого ему понадобилось не меньше часа. Чтобы было легче сосредоточиться, тибетец подсказал ему вообразить в своем теле сосуд, который поднимается вертикально вверх от центра пупка. Сначала сосуд толщиной с волос. Он наполнен поднимающимся по нему пламенем. При дыхании через пламя проходит воздушная струя, еще больше раздувая огонь. Затем сосуд расширяется в толщину мизинца, потом становится как объем руки. В конце концов, сосуд вмещает все тело, становится размером в печную трубу.  Тело перестает ощущаться. Непомерно раздувшийся сосуд вмещает теперь всю вселенную. Алексей чувствует, будто сам превращается развеваемое ветром пламя посреди пылающих волн огненного моря. Ему кажется, что он готов согреть собою всех находящихся рядом людей. Но Таньба приказывает ему остановиться и повторить видения в обратном порядке. Такие упражнения они теперь проделывают вдвоём дважды в день.

Удивительный был человек Таньба. Алексей многому успел научиться у него, прежде чем тот исчез. Однажды,  проснувшись утром в камере,  он обнаружил, что место тибетца пустует. Вначале Алексей подумал, что его вызвало тюремное начальство. Но Таньба не появился даже тогда, когда их повели на рудник. Только в этот момент охрана обнаружила отсутствие одного каторжника. Многодневные поиски ни к чему не привели. Только Алексей догадался, что Таньба ушёл домой, оставив для него небольшую фигурку Будды. Значит он получил знак. Знак самого Будды. Как-то Алексей спросил Таньбу:

— Что ты делаешь среди нас? Почему ты не убежишь, владея такими способностями?

— Это мой путь, Алёша. Я должен его пройти. Когда придет время — получу знак, я уйду...

В память об учителе Алексей Дмитриевич носит фигурку Будды всегда с собой. Кстати, имя Таньба в переводе с тибетского означает буддизм.

Эту историю Алексей Дмитриевич рассказал Сереже, когда вылез на берег и тот спросил его:

— Вы совсем, совсем не мерзнете, дядя Лёша? Я могу только один раз нырнуть и тут же вылезаю на берег. А вы так долго лежали в воде, я даже подумал, что уснули...

— Никодимка мне запрещает залезать в воду, — добавил он. — Вода здесь даже в самый жаркий день не нагревается.

— А это все потому, что родники бьют из-под земли, Сережа.— сказал, вытираясь, Алексей Дмитриевич. — А что касается твоего вопроса, то я и тебя могу научить не мерзнуть и никогда не болеть...

— Вы и вправду научите? — обрадовался мальчик. От природы будучи любопытным, его привлекало все новое и неизведанное.
— Правда! — улыбнулся каторжанин. — Вот, слушай...

***

Было решено, что политические поживут в лесной заимке Никодима до осени. С холодами попробуют уйти по железной дороге. Для этой цели нужны были хорошие дорожные бумаги. Об этом обещал похлопотать Иван Дементьев. Он питал пиетет к гостям Никодима, часто приезжал и засиживался за долгими разговорами. Даже предложил переехать к нему, но учитывая тот факт, что Сергей Дмитриевич взялся за обучение маленького Серёжи грамоте, предложение было отвергнуто.

Благодаря природной смекалке учеба давалась мальчику легко. Через месяц он мог читать по слогам любой текст из газет. Но этого было мало. Сергей Дмитриевич составил список учебников и книжек, заставил Никодима поехать в город за покупками.

— Никодим, уважаемый, Серёжа делает грандиозные успехи в учебе! Умоляю, не дайте ребёнку здесь зачахнуть! Пусть учится!

— Дык, а я что? Я ж не против...

— Узнайте, наверняка в Благовещенске имеется гимназия с пансионом. Вы бы могли отдать Сереженьку туда за умеренную плату. Если есть гимназия реальная, то лучше выбрать её.12 Сейчас наступает век технический.

— Я бы посоветовал выбрать классическую гимназию, — встрял в разговор Алексей Евгеньевич. — Там дают более разностороннее образование. Правда, плата может оказаться непосильной в связи с известным циркуляром.

Властями давно ставился вопрос о повышении платы для того, чтобы сделать гимназии менее доступными для выходцев из бедной среды, которых родители пытались вывести в люди. В связи с этим появился знаменитый «Циркуляр о кухаркиных детях» 1887 года, который предписывал не брать в гимназию детей низшего сословия. Предыстория появления подобного циркуляра началась в городе Новочеркасске. Однажды, рядом с кабинетом директора новочеркасской гимназии,  взорвали бомбу. Кроме того, что это был из ряда вон выходящий случай, один из народовольцев, по фамилии Генералов, арестованный по делу о взрыве, был выпускником этой гимназии. Тогда и было разработано несколько мер с целью затруднить для низших слоев доступ в гимназии. Первая мера была «циркуляр о кухаркиных детях», вторая — это закрытие приготовительного класса. Вторая мера была более эффективной, она давала как раз преимущество детям из бедных семей.

Благовещенская мужская гимназия размещалась на пересечении улиц Графской и Большой. Подойдя к большому двухэтажному деревянному зданию, Никодим не сразу решился зайти внутрь. С одной стороны, он понимал, что Сергей Дмитриевич прав — Сереженьке необходимо учиться, с другой стороны — не хотел отпускать мальчишку от себя.

Но устроилось все как нельзя лучше. В самой гимназии пансиона не было, но в канцелярии школы ему посоветовали одинокую женщину Марфу Петровну, бывшую учительницу, которая пускала к себе на проживание. Предпочтение давала сиротам. Оплатив сразу за годовое обучение в гимназии целых двадцать пять рублей, Никодим направился искать пожилую учительницу. Квартира ее оказалась в двух шагах от гимназии.

Марфа Петровна встретила Никодима радушно, напоила чаем с малиновым вареньем. Она оказалась совсем еще не старой, небольшого роста, сухонькой женщиной. Марфа Петровна продолжала учительствовать — в гимназию ее приглашали иногда при нужде, когда кто заболеет. Хозяйка держала при себе кухарку, а во всем остальном управлялась сама.

За самоваром договорились, что Сережа прибудет за несколько дней до начала учебного года в гимназии. Договорившись о цене, Никодим заспешил домой. Ещё надо заехать в лесную управу за денежным довольствием, книжный магазин за учебниками по списку Сергей Дмитриевича и кое-какую мануфактуру закупить для жизни. Опять же нужна одежда для Серёжи — мальчик растёт не по годам, а по часам. Если в лесу сойдёт, то через пару месяцев, по приезду в город, будет народ смешить. Кроме того, надо форменную одежду заказать для будущего гимназиста. Пусть будет не хуже, чем у других.

(10) Антон Павлович Чехов, русский писатель. В июне 1890 года был проездом в Благовещенске, откуда отправил два письма друзьям и родным.
(11) Горный Зерентуй — село (ранее посёлок городского типа) в Нерчинско-Заводском районе Забайкальского края, Россия. Первые каторжане появились в Зерентуе во 2-й половине XVIII века. После подавления Революции 1905—1907 гг. в Зерентуйской каторжной тюрьме находилось свыше 800 заключённых.
(12) В царской России существовали два типа гимназий: классические и реальные. Классические с гуманитарным уклоном, а реальные — с техническим.
Глава 5. Закон — тайга, медведь — хозяин …

Никодим будто чувствовал, решив возвращаться в заимку другим путём. Лошадь у него была справная, выносливая, низкой монгольской породы. Эту лошадку он купил по рекомендации Онганчи. Лесной охотник знает толк в лошадях монгольской породы. Несмотря на низкорослость, эта гнедая была коренастого сложения, с крупной головой и большими красивыми глазами. Одним из немаловажных качеств лошади были ее сообразительность, умение быстро ориентироваться в пространстве и преданность хозяину.

Как только эта молодая лошадь познакомилась с Никодимом после покупки, сразу стала спокойной и дружелюбной. Вместе с лошадью досталось и высокое монгольское седло на деревянном каркасе. Оно позволяло удобно располагаться на низкой лошади и хорошо контролировать ее бег. Но для этой гнедой и не требовалась особого управления. Она, в зависимости от рельефа местности, сама выбирала путь и аллюр. Удивительно сообразительное животное. Никодиму ничего не оставалось, как предаваться мечтаниям и думам, пока гнедая везла его домой. Целью того, что он изменил маршрут домой,  было то, что там недавно прошли чужаки. Поэтому решил проверить, не оставили ли непотушенного огня костра или другого зла. С них станется.

В силу того, что путь пролегал через ту просеку, где недавно произошла встреча с каторжниками, Никодим был невольно осторожен. Тем более в голову лезли разные истории, рассказанные накануне политическими про сахалинских каторжан. Откуда становятся известны новости с такого далека — одному богу известно. Любителем рассказывать такие страшилки был верхотурский доктор — Андрей Евгеньевич.
После вечернего самовара, когда уложили спать Сереженьку, начал он свой рассказ.

— Среди сахалинских каторжан есть свои «иваны»13 , — сказал Андрей Евгеньевич. — То бишь наиболее почитаемые, авторитетные люди. Был среди них такой по фамилии, или кличка такая была, Губарь. Этот человек обладал непререкаемым авторитетом и совершил множество побегов из каторги. И что примечательно, так каждый раз ловили только его, а остальные подельники или погибали, или пропадали без вести. Было мнение, что он съедал своих товарищей.

— Господи, помилуй и сохрани! — воскликнул Никодим, перекрестившись.

— Доказать его людоедство не удавалось долгое время, в том числе и потому, что лесные звери поедали останки его товарищей. Однажды, во время строительства «онорской» дороги — это дорога на север Сахалина, Губарь пустился опять в бега. На этот раз взял с собой матёрого каторжника Васильева и молодого двадцатилетнего Федотова. Через две недели двое беглецов, Губарь и Васильев, были пойманы. Вот тут-то и выяснилось, что во время одной из стоянок бедный Федотов был убит, разделан на куски и зажарен на костре.

Никодим не выдержал и вышел на улицу подышать свежим воздухом. Такие страсти рассказывает этот доктор… Но любопытство взяло вверх и он снова вернулся в избу, чтобы услышать окончание рассказа. Андрей Евгеньевич продолжил:

— Об этом всем поведал Васильев, дав, таким образом, показания на своего подельника. Тем не менее они оба получили одинаковое наказание: по сорок восемь ударов кнутом.

— Надеюсь, забили их? — спросил возмущённый Никодим.

— Подобному жестокому и циничному обращению в отношении своего молодого подельника Федотова были возмущены многие каторжане. И они собрали для тюремного палача пятнадцать рублей, чтобы тот насмерть запорол «ивана». Васильев перенёс порку относительно легко, он был сильный человек. А вот Губарь потерял сознание во время порки, но доктор не остановил экзекуцию и «иван» получил отмеренную ему порцию сполна. Через три дня скончался в тюремном лазарете.

— А что стало с другим? — спросил Алексей Дмитриевич.— Ну, с тем, Васильевым!

— С ним произошли удивительные метаморфозы, Алексей Дмитриевич! — сказал доктор. — А не выпить ли нам ещё чайку, Никодим? А то в горле пересохло…

— После такого рассказа можно чего и покрепче выпить, — сказал хозяин.

— Если вы настаиваете, то можно пропустить чарочку! — оживился Андрей Евгеньевич.

— Я тоже не против, — сказал Алексей Дмитриевич.

Никодим не спеша сходил в погреб, принёс завёрнутую в тряпку глиняный бутыль. Разлили и выпили за здравие. Затем повеселевший доктор продолжил повествование:

— Васильев оказался человеком сильным физически, но с психическим изъяном. После экзекуции, которую он, впрочем, перенёс без последствий для физического здоровья, сделался мнительным. В каждом каторжане видел врага, угрожал убить. Видя такое дело, тюремное начальство поместило его в карцер. Там он умудрился выломать доску из стены и приготовился обороняться от караула. В течение двенадцати часов держал оборону в карцере. Караул сумел, в конце концов, его обезоружить и поместить в лазарет. Но там он не подпускал никого, отказывался от еды, мол, его хочет отравить доктор. Через несколько дней сбежал, но через месяц был пойман возле дома каторжанского доктора, где он сидел в засаде, чтобы убить того. Но доктор выказал милосердие и упросил тюремное начальство не сажать душевнобольного в тюрьму, а поместить в больницу. Там он в результате лечения вошёл в самые доверительные отношения с доктором и сделался и его ближайшим другом.

— Воистину, прекрасный пример христианского отношения к ближнему! — воскликнул Никодим, будучи  под впечатлением от рассказа.

— По мне, это прекрасный пример человеческого двуличия, — сказал Алексей Дмитриевич. — Втерся в доверие к доктору, изобразив сумасшедшего, и облегчил себе жизнь. Таких надо сразу вешать на первом в фонарном столбе. Чем он лучше Грабаря?!

—Друзья, давайте не будем спорить! — сказал Андрей Евгеньевич. — Никодим, налейте ещё по чарочке и я вам лучше расскажу про урядника.

— Про какого такого урядника? — пробасил с улыбкой Никодим.— Не про моего ли бывшего командира?

— Может и про вашего.— сказал доктор. — Вот слушайте. Выходит, значит, урядник из кабака. Пьяный  в дымягу! Спускается с крыльца, отвязывает коня, кое-как вдевает ногу в стремя, кричит: «А теперь помогайте, Святые угодники!» Оттолкнулся, перелетел через седло и… шлеп на другую сторону. Сидит на земле и бурчит: « Да вы что? Ну не все же сразу!»

Дружный хохот разорвал тишину избы, что даже Серёжа проснулся:

— Никодимка! Что случилось?

Никодим шагнул к постели Сергея, подоткнул одеяло и сказал:

— Все хорошо, сынок! Спи, ясный сокол! Мы тихо…

Никодим довольно долго вёл лошадь вдоль насыпи железной дороги, пока не вышел на нужную просеку. Дальше идти было уже привычнее. Хотя его лошадь не испытывала трудностей. Шла напролом, будто знала куда хочется хозяину. Действительно, через некоторое время, вышли на привычную для лесного жителя дорогу-просеку. Никодим всматривался под ноги лошади, но никаких примет того, что здесь проходили люди, не находил. Обычно следы сохраняются в течение нескольких дней. Неужели пошли другим путём?!

Ответ нашёлся через несколько вёрст. Все трое каторжан лежали на одной поляне. Да это и не поляна была вовсе, так, небольшое расширение на просеке. По той картине, в которой были раскиданы тела каторжан, было понятно, что здесь поработал зверь. Никодим слез с лошади и подошел поближе, снимая с плеча карабин. Он обошел поляну, но ничего подозрительного не заметил. Взялся за осмотр тел.

У всех троих были покусаны конечности — несчастные пытались сопротивляться. У Феди оторвана голова, конечности переломаны, внутренности выедены. У остальных вид был не лучше. Сиплого зверь таскал больше всех,  его было невозможно узнать — одежда изодрана, нет ни одного живого места на теле. «Похоже, «хозяин» поработал», — подумал Никодим.

Чему он был удивлен, так это тому, что третий из беглецов был все еще жив. Из оторванной культи ноги сочилась кровь, которую он пытался остановить, завязав ремнем. Но это, к сожалению, мало помогало. Никодим приблизился к нему. Услышав звуки, пробивающиеся через кровавое месиво на лице, Иван пристально смотрел на него единственным глазом, пытаясь что-то сказать.

— Мед… ведь…— наконец пробился звук, булькнув кровью во рту.

— Ты молчи, молчи, болезный… Нельзя разговаривать!

— Я… всё… конец… — сказал Иван. Он пытался говорить, несмотря на свое тяжелое состояние, увидев перед собой человека, а не зверя.

— Там… — покалеченный тщетно старался показать более или менее здоровой рукой в направлении Феди. — Зо-ло-то…

Затем он прокашлялся, разбрызгивая кровавые сгустки, и почти внятно проговорил:

— Похорони нас… Не оставляй на съедение этому зверю.

Никодим держал его изодранную, искусанную и испачканную кровью руку до тех пор, пока тот не испустил дух. Затем, закрыв единственный глаз усопшего, выпрямился. Окинул взглядом место кровавой баталии. Баталии с единственным победителем. Вот только где он прячется? То, что хозяин леса где-то рядом, Никодим не сомневался. Просто он насытился, наверняка наблюдает за действиями пришлого человека с запахом пороха и не будет нападать. Конечно, если не решит, что на его добычу есть еще претендент. Неужели появился на его территории медведь-людоед?! Если это так, то «кровь из носу» надо его извести. Тут только Онганча со своими охотниками может помочь. «Если он не появился сразу, значит ушел далеко, — подумал Никодим. — Зря я не взял с собой Чингиза».

В природе медведи стаями не ходят и даже медведь с медведицей в одной берлоге не живут. И уж тем более медведи не живут семьями, как волки. Хотя медведица может с медвежатами быть, пока они не повзрослеют. А этот бродит один. Откуда он пришел? Никодим зверей почти на пересчет знал на своей территории. Да и Иван Дементьев ни словом не обмолвился о медведе, который нападает на людей. Лишь однажды Онганча, вечером, при свете лампы, рассказывал жуткую историю про медведя-людоеда, который вырезал чуть ли не всю деревню.

Появился в тех краях медведь, прихрамывающий на правую заднюю лапу. Произошло это после того, как охотники, убив в берлоге медведицу, взяли и маленьких медвежат. Но не заметили в глубине берлоги притаившегося пестуна14, который, улучив момент, выскочил пулей и скрылся в чаще леса. Один из охотников выстрелил ему вслед, но лишь только ранил. Пуля, попав пестуну в пятку, это определили по кровавому следу, сделала того калекой. Впрочем, это не мешало, повзрослев, с успехом охотиться на двуногих зверей и домашнюю живность. Говорят, что медведь даже через десять лет помнит своего обидчика. Вот и этот повадился нападать на людей только той деревни. Причем засады свои устраивал непосредственно рядом с домами. Увидит, кто вышел вечерком до ветру, или еще зачем, хвать того и тащит в тайгу. И так каждый раз, то человека утащит, то теленка, то собаку… Никакой защиты не было от этого людоеда. Тогда сельчане решили совсем уйти от этих мест. А медведя хромого так и не взяли.

«Может этот калека-людоед объявился в наших краях?!» — подумал Никодим, вглядываясь на примятую траву на поляне. Но здесь нужен хороший следопыт, чтобы прочесть следы.

Помолившись, Никодим взял притороченную к седлу лопату и, выбрав место, начал копать могилу. Но вспомнил, что Иван перед смертью говорил про какое-то золото. Воткнув лопату в землю, снова прошелся вокруг трупов, но ничего напоминающего мешочек или емкость с золотом не нашел. Были разодранные два вещмешка. Людей трое, значит должен быть еще мешок. Где же он? Никодим расширил зону поиска, стал заглядывать под кусты, за деревья растущие вокруг поляны. Наконец, обнаружил. Оказалось, что мешок повис за лямку на самой нижней ветке одного из деревьев. Толстый, коротко обломанный сук удержал тяжелый вес мешка. Видимо, или Федя в пылу борьбы, или сам медведь откинул его в эту сторону.

Увесистый мешок он отнес к лошади и привязал к седлу, потом посмотрит, а сейчас нужно завершить богоугодное дело — предать земле тела несчастных.


(13) Так называемые "иваны" —  каторжанские "авторитеты", во многом аналогичны нынешним "ворам в законе".
(14) Пестун — под этим названием понимается почти взрослый, от прошлого помета, медведь-самец, оставляемый медведицей при себе в качестве няньки для новорожденных медвежат.


Глава 6. Охота на людоеда.

В лесу быстро темнеет.  Тем более, что дни стали короче. На  уходящей вдаль поляне, что у лесной избушки, над вершинами темной тайги еще багрился свет уходящего дня. Высокие деревья вдоль поляны слегка покачивались от легкого ветерка, с каждым мгновением все больше и больше теряя свои очертания. У тихо потрескивающего костерка сидели на импровизированных скамейках из бревен четверо мужчин и мальчик. Днем стояла невыносимая жара, но к вечеру отпустило и жители таежной избушки решили провести вечер на улице у костра. Дым и жар костерка помогал спасаться от комаров и гнуса. Неторопливая беседа продолжилась.

— Чой-то Ивана Дементьева не видать. — сказал Никодим.— Обещался к вечеру прибыть. Дела что ли задержали?! Ну что скажешь, Онганча, посчет медведя?

Мужчины собрались у Никодима с целью добыть медведя-людоеда. Сегодня в помощь должен прийти Иван, а к утру - соплеменники Онганчи с собаками. Тунгус о бродящем в тайге медведе слышал. Их шаман выяснил у тунгусских лесных духов, что они смогут разыскать и умертвить грозного зверя. Тем более, что Онганча уже имеет опыт охоты. На его личном счету два медведя. Правда, они добывались зимой, в берлоге. Но ожидаемые назавтра тунгусы давние медвежатники. Они, в отличие от Онганчи, не чурятся огнестрельного оружия.

— У Большого Камня потерял след. Там медведь порвал лосенка. Судя по следам, крупный, однако, зверь. А может это не тот?!

— Там еще был след крупного сохатого, — продолжил тунгус.  — По его следам пошел медведь. Обычные медведи в период гона опасаются нападать на крупных лосей, шибко опасно. А этот пошел... Дурной медведь, однако... Следы ведут на твой участок, Никодим. Надо здесь искать его, однако...

Посидели недолго, обсудили таёжные дела и Онганча засобирался уходить.

— К своим надо, однако...

Никодим уговаривал задержаться до утра, но тунгус отверг предложение. Убрал свои вещи в холщовый мешок и исчез в тайге. Оставшиеся недолго сидели у костра, пошли отсыпаться перед охотой.

Предрассветную тишину расколол выстрел ружья, многократно приумноженный правой просекой как горным тоннелем в беспросветной толще леса. Выстрел был далекий. Вслед за ним раздался чудовищный рёв раненого зверя.

Через некоторое время появились тунгусы. Онганча со своими тунгусами выследил таки зверя, но взять не удалось. Получив ранение,  людоед ушёл вниз по ручью, оставляя кровавые следы. Собаки почувствовали зверя и от нетерпения повизгивали. К общему настроение собак присоединился и Чингиз.

Охотники вернулись к Никодиму за помощью.

— Большой зверь, однако, — сказал один из тунгусов. — Я стрелял прямо в сердце. Видел, как пуля попала в него. Он лишь проревел и умчался. Мы прошли несколько вёрст по следу, потом потеряли. Надо взять Чингиза, однако. Только он сможет по крови идти. Наши собаки верховые.15

Желание участвовать в добыче такого грозного зверя высказали желание все, включая Серёжу. Взять ребёнка на охоту было бы верхом легкомыслия, но весть тунгуса о том, что прошлой ночью медведь напал на старика, забравшись к нему в дом, заставило переменить решение. Политические тоже не хотели оставаться одни в доме.

Сборы были скорыми. К тому времени прибыл и Иван Дементьев. Всем раздали оружие. Лишь Онганча оставался неизменно при своём боевом луке. По дороге на место, где был утерян след медведя-людоеда, тунгусы рассказали про нападение на деревню.

По оставленной возле дома лежке медведя было потом выяснено, что он выжидал почти до утра. Затем, увидев утреннее шевеление в доме, медведь забрался в дом через окно и унёс одиноко живущего старика. Почему-то он не стал его сразу убивать. Может, это был вызов охотникам?

На истошные человеческие крики из домов выскочили охотники и один из них выстрелил сходу. Раненый зверь бросил старика и скрылся вдоль русла ручья. Охотники бросились следом, преследовали несколько вёрст по кровяному следу. Но потом кровотечение, видимо,  прекратилось и следы потерялись. Даже Онганча, опытный следопыт, не смог определить, в каком направлении ушёл зверь. Предположили, что пошёл прямо по ручью. Хитрый и сильный зверюга. По одному из оставленных на мокром берегу отпечатков лапы определили, что это тот медведь, будучи пестуном, поврежденный пулей у берлоги матери.

Охотники взяв собак на поводки подошли к кровавому следу.
Чингиз, почуяв запах звериной крови, залился злобным лаем, к нему присоединились другие собаки. В ответ вдалеке, на распадке, услышали злобный рык. Пустили собак и сами заспешили за ними. Впереди шёл Онаганча и ещё два тунгуса — один с берданкой, второй с карабином. За ними, в десяти шагах, Никодим с Серёжей, дальше шли политические, прикрывали отряд два тунгуса с ружьями. Двигался отряд, строго ориентируясь на лай собак. В какое-то время рык медведя прекратился, но собаки продолжали заливаться лаем.

Онганча поднял правую руку вверх, призывая остановиться. Похоже, что хитрый и опасный зверь устроил засаду, раз перестал рычать. Затаился в ожидании собак и людей. Надо идти, соблюдая максимальную осторожность.

Начала портиться погода: подул сильный ветер, разгоняя утренний туман, стал накрапывать дождик. Через некоторое время к людям вернулись собаки, виновато поскуливая. Упустили опять зверя. Но Чингиз до сих пор не возвращался. Тогда Онганча сказал, чтобы оставались лагерем в этом месте, а они с двумя охотниками пойдут дальше.

— Будьте осторожны, однако. Зверь может и сюда прийти.

А зверь в это время, пройдя сквозь непролазный ельник, зашёл в чапыгу16 и лёг зализывать рану. Рана была не смертельной и потихоньку боль стала отпускать. Медведь слышал лай собак, но не обращал внимания. Пошёл дождь, который смоет следы. И ветер дует с их стороны. Медведь-людоед чуял противный псиный запах, но инстинкты говорили, что нельзя пока двигаться, надо затаиться. Он подобрался для атаки и вовремя: прямо на него выскочила собака, тихо, без лая, лишь рыкнула, почуяв вблизи зверя. Но было уже поздно. В стремительном прыжке медведь подмял под себя Чингиза. От невыносимой боли пёс громко заскулил, пытался укусить, поворачивая свободную голову в разные стороны, медведь не давал ему и пошевелиться — все старания были тщетны. Была надежда только на людей. Тогда Чингиз начал лаять, но этот лай был похож больше на громкий визгливый скулёж. Потому что с каждым звуком, издаваемым собакой, медведь все больше и больше придавливал ее своим огромным весом.

Вдруг шею исполинского медведя пронзила острая боль, которая заставила его встрепенуться и подскочить, выпуская из под себя бедное животное. Тому лишь хватило сил отползти, но к тому времени медведь, сделав очередной огромный прыжок, исчез в кустарнике. Вслед раздались лишь запоздалые выстрелы. Это были подоспевшие тунгусы.

Первым за Чингизом пробрался через ельник Онганча. Все произошло за считанные секунды. Расстояние было около пятидесяти метров. Как только увидел прыжок медведя на собаку, поднял лук, прицелился и выпустил тяжелую зверовую стрелу. Стрела попала медведю в шею и, пробив насквозь, осталась торчать. Но этого хватило, чтобы зверь отпустил Чингиза. Только тот не стал ждать второго бесшумного выстрела. Инстинкт самосохранения подсказал медведю исчезнуть с этого места. Он скачками ушёл вниз по распадку.

Онганча присел к поскуливающему Чингизу, наскоро осмотрел, понял, что поврежден хребет. Задние лапы не двигались и не реагировали на прикосновения. Судя по кровавым слюням и пене, были повреждены и внутренности. «Ай, как нехорошо, однако», — подумал тунгус. Он аккуратно завернул пса в запасной охотничий кафтан-мерэлэн и понёс в лагерь. Товарищи помогали раздвигать перед ним ветки и молодые деревья кустарники.

Дождь не прекращался, наоборот, усилился, смывая следы крови и поднимая примятую траву. Где сейчас искать медведя — уму непостижимо. Поэтому, посовещавшись, охотники решили вернуться в избу Никодима и, переждав непогоду, заняться поисками людоеда заново.  Но этому плану не было суждено сбыться. Раненый медведь сам их нашёл.

Когда вернулись на заимку, тунгусы не стали заходить в дом, а наладили во дворе палатку из оленьих шкур. Серёжа, всю дорогу сдерживавший слезы из-за жалости к несчастному Чингизу, вызвался сам похоронить его, когда помрет. А то, что их неизменный друг оставит их одних, было делом скорого времени. Он попросил Никодима отнести собаку на край поляны, к обрыву, где они с Чингизом частенько сидели вдвоём, провожая закат. Дождь к тому времени прекратился, выглянуло вечернее солнце, как по заказу. Серёжа дал волю чувствам и заплакал, обнимая голову Чингиза. Пёс тоже тихо заскулил и лизнул солёную щёку мальчика. Затем, вздохнул тяжело, затем ещё, но уже судорожно и закрыл глаза. Серёжа понял и, теперь уже навзрыд, заплакал.

— Чингизик, Чингизик! Не умирай! Чингиз!

— Сынок, отпусти Чингиза, — услышал над головой голос Никодима. — Уже все. Наш Чингиз был настоящим псом. Не побоялся злого медведя. Бросился на него. Знал, что спасает нас, спасает тебя, меня, Онганчу и многих других людей. Мы с тобой отомстим за Чингиза. Обязательно найдём и убьём этого злого медведя, сынок.

— Нет, нет, — плакал мальчик. — Он ведь ещё не умер. Смотри, Никодимка, вот, кажется,  дышит?!

— Это у него собачья душа уходит, сынок... Давай, я тебе помогу, сделаем могилку для Чингиза. Пусть он лежит на своём любимом месте. А ты будешь приходить сюда его навещать.

Следующий день прошёл в ожиданиях. В разных направлениях возможного нахождения медведя были направлены охотники-тунгусы. Онганча наказал им при поиске не стрелять, к медведю не приближаться, а лишь найти следы и вернуться в лагерь.

Обессиленный от ран, злой и голодный медведь, сделав большой крюк в совершенно в другом направлении, нежели ожидали охотники, вышел на запах дыма, исходящий из временного лагеря охотников на заимке Никодима. Перед этим он разорил муравейник, полакомился, затем удалось придавить под гнилым пнём бурундука. Но этого было недостаточно для такой огромной туши. Голод и заложенная природой месть гнали его на стоянку людей. Он их ненавидел за то, что убили мать, унесли медвежат, а его самого  ранили в пятку, из-за которой он вынужден хромать. Вот и в прошлый раз не смог одолеть лося, вынужден был отступить. Другое дело эти двуногие существа -  медлительные, громкие, шумные. Среди них есть тот, который ранил его, он чует его запах через десятилетия.

Медведь медленно приближался к заимке. Вдруг, к запаху дыма присоединились запах жилья и звон колокольчиков на шее оленей. Обойдя по правой стороне зверь набрел на ручей, попил воды, затем вернулся и устроил засаду в трехстах метрах от избы, у края поляны, где начиналась просека со множеством следов людей и собак.

Ничего не подозревающие люди ходили вокруг дома, палатки. Занимались обыденными делами, кормили оленей, поили лошадей. Вот один из маленьких людей сел верхом на оленя и поехал в направлении засады людоеда. Это был он, тот,  который разорил берлогу. Медведь подобрался, от возбуждения верхняя губа приподнялась, обнажая клыки.

Тунгус-охотник подгонял верхового оленя, но он почему-то остановился как вкопанный — не хотел идти дальше. Удивленный такому поведению, охотник спешился, начал тянуть:

— Эй-я, эйи-яа! Вот глупый орон!17

Вдруг из чащи леса появился медведь, встал на задние ноги и, взревев, стал приближаться к охотнику. Это произошло в считанные секунды. Олень вырвался и сбежал, а тунгус остался наедине с медведем.Охотник отчетливо видел раны на теле медведя и торчащий из холки обломок стрелы.  Подготовиться к выстрелу времени не было, поэтому тунгус сорвал со спины и, по кругу, наотмашь, ударил прикладом по морде зверя. Тот, на лету поймав деревянный приклад, перекусил его пополам. Тунгусу ничего не оставалось, как тыкать в морду остатком ружья и, отступая, звать на помощь.

— А-ааа! А-ааа! Бэлэ-м;!18

На его крики выскочили охотники из избы и стали стрелять в воздух — расстояние было слишком далеко, чтобы стрелять прицельно. Тем временем медведь, увидев приближающихся людей и собак, ударил лапой человека по голове и скрылся в чаще. Среди прибежавших был и доктор с револьвером в одной руке и с неизменным саквояжем — в другой.  Люди встали полукругом, выставив ружья в сторону чащи леса. Оттуда слышалось порыкивание зверя, но он не выходил. Видимо, обессилен ранами. Прибежавшие собаки лаяли беспрестанно, чуя зверя.

Стало стремительно темнеть. Решили забрав раненого, отступить к избе. Доктор Андрей Евгеньевич сказал, что раненый не жилец. Тот был без сознания, половина черепа вдавлена внутрь, волосистая часть скальпирована. Тунгусы унесли его в свою палатку и оттуда послышались монотонные заупокойные пения. Вокруг лагеря развели множество костров, животных загнали в стойло, дополнительно укрепили вход к ним.

— Он, однако, обязательно придёт, — сказал Онганча, прикуривая трубку. — Надо готовиться. Слаб он сейчас, но голодный! Голод будет гнать его за легкой добычей. Придёт сюда, однако...

Серёжу упросили, чтобы он безвылазно сидел в своём укрытии в доме, хотя он сопротивлялся, хватаясь за свой лук и стрелы.

— В случае чего сразу спускайся в подпол и закрывайся на щеколду. — сказал Никодим. — Туда медведь не заберётся.

Уже стемнело, но медведя все не было. Охотники все глаза проглядели, всматриваясь в темноту леса. В чистом небе серебром сверкали далекие звезды, понятия не имеющие, какая трагедия здесь разворачивается. Стало прохладно и тихо. Даже ночные птицы перестали подавать звуки.

Наконец, из-за кромок темного леса появилась луна. Лунным светом осветилась вся поляна перед домом, палатка тунгусов и... всего лишь в пятидесяти метрах огромный силуэт медведя, медленно крадущегося в их сторону. Вот он остановился, стал принюхиваться к ночному прохладному воздуху. Он был виден как на ладони на фоне лунного неба.

Дзинькнула тетива лука и толстая тяжелая стрела, пролетев положенное расстояние, воткнулась повторно в шею людоеда. Медведь взревел, встал на задние лапы, пытаясь сбить, содрать палку, принесшую острую боль. В это время раздался двойной выстрел, разорвав ночную тишину.  Обе пули, выпущенные из карабина Никодима и берданки лежащего рядом тунгусского охотника, попали в область груди зверя. Коротко всхлипнув, медведь сделал несколько скачков в сторону охотников, преодолев почти половину пути, и
растянулся на земле огромной темной тушей.

(15) Фарберы — собирательное название собак различных пород, имеющих навыки работы по кровяному следу и используемых на охоте для поиска подранка. Что касается лаек, то они в основном пользуются верхним чутьем и никогда не идут по следу, если специально для этого не обучены.
(16) Чапыга — это частый кустарник, частая, молодая поросль леса.
(17) Орон — олень (эвенк.)
(18) Бэлэ-м; - Помоги! (эвенк.)



Часть 3. Сокол вылетает из гнезда

Глава 1. Город, омытый Амурской волной

Было что-то неторопливое, размеренное и осторожное в прогулке этой семьи, словно они боялись упустить счастливые мгновения уходящего лета. Словно хотели успеть надышаться воздухом Амура, перемешанного городскими запахами вкупе с прелыми мокрыми опадающим листьями. Все трое, а их было трое, были одеты по последней европейской моде, кроме гимназиста, конечно.

Молодой человек лет шестнадцати, крепкий, среднего роста был одет в форменную одежду гимназиста. Он старался идти в такт шагам женщине, наверное, матери, и придерживал ее за локоток.

Женщина была изящной наружности, китаянка, но одета по-европейски: широкополая светлая шляпа, длинное, до пят, платье с оборками, из-под платья выглядывали при ходьбе лакированные туфельки. В руке держала нераскрытый зонт и этой же рукой опиралась на руку огромного, почти на две головы выше, мужчины в котелке.

Мужчина был усат и громогласен. На его бас удивлённо вскидывали головы старушки, сидящие на длинных деревянных скамейках Бульвара на набережной, хотя он старался говорить тише. Но близость любимых людей вызывал в нем восторг и умиление, что он порой не владел громкостью голоса. Мужчина тоже был одет по-европейски, хотя в движениях чувствовалось, что для него привычнее была бы более простая одежда — папаха, косоворотка, шаровары с лампасами и сапоги со скрипом. Но что делать, Ликин заставила накупить эти непривычные одежды для прогулок по саду.

— Будзем как аристократы, — сказала она смеясь. — Вот смотри, какой у нас Серезенька красавец! Гим-на-зиц! И как мы будзем выглядзеть рядзом с ним?

— Давайте присядем, — сказал Никодим. Его утомило бесцельное брожение по Бульвару. Он увидел издалека мальчика —  разносчика газет.

— «Амурская газета», «Голос тайги», «Эхо». Покупайте газеты. Сенсационная новость. Читайте в «Благовещенском утре» о состязаниях международного турнира по французской борьбе.  «Голос тайги», «Эхо»...

— Мальчик, мальчик! Подь сюда! Дай мне «Благовещенское утро» и «Голос тайги».

Никодима заинтересовал раздел спортивных событий города. С некоторых пор они с Сережей не пропускали ни одного мало-мальски интересного турнира. Тем более, что Сережа сам занимался в секциях английского бокса и французской борьбы. Неоднократно получал призы в соревнованиях не только среди гимназистов, но и горожан.

Спортивная жизнь Приамурья была тесно связана с общественно-политической жизнью России, несмотря на отдаленность края. Перипетии разразившейся мировой войны не поставили крест на занятиях спортом, а, напротив, оживили работу спортивных обществ, военно-спортивных комитетов, клубов и кружков. Тем самым был дан старт их военно-прикладному значению. Царское правительство рассчитывало создать паутину военно-спортивных комитетов при спортивных обществах и учебных заведениях по всей Российской империи.

В Благовещенске также был создан военно-спортивный комитет  и уже 21 мая 1916 года военный губернатор Хагондоков писал в донесении: «Имею честь донести Вашему высокопревосходительству, что в соответствии с указаниями Вашими на основании высочайше утвержденного 8 декабря 1915 г. Положения Совета министров о мобилизации Спорта, 18 и 22 апреля сего года мною были созваны два первых собрания Военно-спортивного комитета под личным моим председательством с участием представителей всех местных учебных заведений, имеющих в своем составе воспитанников допризывного возраста (от 16 до 20 лет), представителем своим на время моего отсутствия на службе назначил исполняющего должность пограничного комиссара полковника Спешнева»

— Ликин, смотри что пишут: «В воскресенье, то есть сегодня, будут продолжены  спортивные состязания международного чемпионата; после окончания каждого сеанса — выход трио гладиаторов-атлетов и интересная французская борьба с записавшимися местными любителями борьбы: на приз 50 руб. Перед борьбой — парадный выход всех борцов». Может,  пойдем туда?!

— Фи, французская борьба! Не инцересно! Борсие поцные музсины обнимаюцся и никцо не мозец побороць. Пойдзем луцсе на гулянья. Посмоцри, где будзуц.

— Напоследзок хосю с вами погуляць.— сказала грустно Ликин. —  Завцра уедзу.

— Тогда вот, Ликин, в «Благовещенском утре » пишут: «Праздничное детское и общее гуляние. Сегодня в городском саду при Общественном собрании программа гуляния. 1) Всевозможные игры и спорт, направленные к физическому развитию детей; 2) Шествие с флагами под музыку; 3) Кинематограф; 4) Черная маска — проездом в Японию остановилась знаменитая Черная маска, приглашенная нами на каратэ: а) будет принимать тяжесть до 25 пудов, б) удерживать в положении моста 22 пудовых гири, что составляет 40 пудов, в) предлагает любому из публики 25 руб. премии тому, кто устоит против нее 5 мин. в русско-швейцарской борьбе; 5) Эквилибристы-акробаты Симони; 6) в заключение—танцы»19

— Дза, дза, дзавай цудза! — захлопала в ладоши китаянка. —  Серезенька, цы как?

— Я не против. — сказал Сережа. — Тем более, давно хотел посмотреть на этого под именем Черную маска. Меня всегда интересовали различные виды бокса.

— У моего браца в Харбине своя школа Цюаньшу20, — сказала Ликин, значительно подняв палец кверху.—  Воц закончишь гимназию — приезжай.

— Хорошо, крестная! — обрадовался Сережа. — Мы с Никодимкой вместе приедем. Да, Никодимка?!

— Да, можно, — пробасил Никодим. — Тем более, что я вышел в отставку подчистую.

Выйдя на проезжую, Никодим подозвал извозчика и, загрузившись, всей семьей поехали в городской сад. По дороге, мерно покачиваясь на рессорах открытого экипажа, Никодим неотрывно смотрел влюблённым взглядом на лицо Ликин. Какое счастье, что она нашлась и по происшествию стольких лет, наконец, может лицезреть любимую женщину.

— Ликин, дорогая, ты, может, останешься еще?! — не надеясь на положительный ответ, спросил мужчина.

Ликин положила свою маленькую ладонь в белых перчатках на руку Никодима и сказала мягко:

— Никодзим! Я не могу... Брац здёц.

А нашлась Ликин неожиданно. Много лет искал ее Никодим. Все надеялся, что жива — сердце подсказывало. Первые годы активного поиска вообще ни к чему не привели. Затем он стал посылать «гонцов» в ближайшие города — не только в китайские, но и в российские. Ну, как гонцов, так уж, по оказии если кто куда ехал, то непременно бывал наказан Никодимом «расспросить про китайскую девушку по имени Ликин, которая раньше проживала в Благовещенске».

Однажды, в последний год учебы в гимназии, Никодим с Сережей поехали в Харбин. Там проводились состязания по английскому боксу среди русских поселенцев. Сереже, как чемпиону города, предстояло принять участие в этих соревнованиях. Спортсмены, да и любители, принимавшие участие в этом импровизированном чемпионате, подобрались довольно подготовленные. Но и Сергей, несмотря на молодой возраст, был физически развит благодаря стараниям Никодима, который с молодых лет приучил его к спорту.

Молодой человек прекрасно фехтовал на казацкой сабле, отменно стрелял из карабина и лука, и «буза», сама по себе будучи казацким боевым танцем, дала основу для занятий французской борьбой и английским боксом. Казацкая «буза» чрезвычайно укрепила ноги, научила равновесию, и, вообще, умению крепко стоять на ногах на любых уровнях. Поэтому в призах, добытых Сергеем на различных конкурсах и состязаниях по борьбе и боксу, была доля и его первого учителя Никодима.

Молодой спортсмен не забывал и уроки Алексея Дмитриевича по совершенствованию духа с помощью тибетских дыхательных упражнений. Перед боем он научился вызывать в себе «тумо» — внутреннее тепло, которое не только согревало тело, но и давало неимоверную выносливость.

В последнем бою харбинских состязаний по английскому боксу в финал вышли молодой русский офицер, который давно, с младых лет проживал в Китае, и Сергей Лысенко. Но офицерик был техничен и опытен в этом виде борьбы. Это Сергей почувствовал в первом же раунде. « Меня сегодня укусила собака, значит она будет моим учителем», — пришла мысль, сказанная однажды Алексеем Дмитриевичем мальчику Сергею. «Неужели этот офицерик и есть та «собака», которая меня научит?!»

А офицер был действительно хорош. Легок в ногах, быстр в руках. Технично уходил от ударов, то уклоняясь, то подставляя плечо, то блокируя перчаткой. Первый раунд был разведочный, как водится. Офицер видел, что и мальчик неплох в бою. Физически крепок, такой же легкий в ногах — это сразу заметил, вынослив — к концу раунда не слышал даже дыхания. Это сбивало слегка с толку. Вот и сейчас, сидит в своем углу, отмахнувшись от полотенца, предложенного каким-то здоровенным усатым дяденькой. Сидит, уставившись в одну точку и равномерно дышит, судя по поднимающейся грудной клетке. Да, чертовски вынослив. «Его бы к нам в полковую команду».

Второй раунд был точной копией первого, если не считать, что офицерик пару раз достал Сергея. Но и Сергей учился, наблюдал, набирался движений от него.

Начало третьего раунда был ознаменован громким, но тонким женским криком:

— Ни-кодз-иииим!

Сергей, услышав знакомое имя, отвлекся на долю секунды и, тут же,  пропустив правый хук, оказался на полу. Перед глазами потемнело. Очнулся от того, что его кто-то обрызгал водой, дали подышать аммиачный раствор.

Победителем, без сомнения, был признан офицер, который был безмерно рад удаче. А это была несомненно удача с таким юным, но физически крепким и выносливым противником. Неизвестно, как повернулся бы поединок, не будь того возгласа в зале. Юнец отвлекся и тут уж он не упустил своего мига. Тем не менее он рад такому противнику. Тому бы еще подучиться технике — не будет равных. Крепко обняв и шепча на ухо одобрительные слова, проводил недавнего противника до угла. Тот еще не до конца пришел в себя. Его приняли давешний здоровенный секундант и какая-то китаянка.

— Александр Трояновский, к вашим услугам. — сказал он на прощание, протянув руку Никодиму. — Ваш подопечный отличный спортсмен. Я доволен, что наша встреча состоялась в финале. Ему надо поработать над техникой. Найдите хорошего учителя. Всегда готов на бой-реванш. Честь имею!

Причиной поражения Сергея от действительно сильного противника стала Ликин. Она присутствовала в зале вместе со своим братом и вдруг, не веря своим глазам, увидела Никодима возле ринга. В первое время она даже не обратила внимания на этого человека,  вся была сосредоточена на действии, происходящем на ринге.

Только с началом третьего раунда стала вглядываться в большого усатого человека, который, несмотря на свой большой рост и вес, суетился во время боя, словно сам на ринге: то приседал, то уклонялся, то бил, то останавливался и кричал басом, подсказывая.

Этот бас Ликин запомнила на всю жизнь. Вглядевшись повнимательнее, она узнала в этом человеке Никодима. Она вскочила на ноги, крикнула его имя громко и протяжно, стала пробираться к рингу, расталкивая локтями зрителей. Ее сердце рвалось из груди, настолько она была рада увидеть Никодима.

Появление Ликин ввело Никодима в ступор: здесь стоит Ликин, милая Ликин, любимая Ликин, а там, на ринге, лежит не менее милый и дорогой Сереженька. Китаянка не выдержала и сама бросилась в объятия мужчины.

К тому времени бой был уже остановлен. Серёжу подняли, подвели к секунданту. Он был ещё плох. В это время подошёл бывший противник, офицер, представился и удалился. Наконец у Никодима появился дар речи:

— Ликин, ты знаешь, кто это? Это твой крестный сын Сергей!

Китаянка смешно всплеснула руками, закружилась:

— Не мозец быць, чцо в одзина дзень сцолько радзосци! Серезенька! Серезенька! Какой цы сцала музсцина! Боеца! Мой браца будзеца радз! Она цоже кицайский боксера.

Затем Ликин приняла присущий ей деловой вид и начала командовать:

— Никодзим! Нузно помоць мальсику! Сейчас мы его отвезёма к нашему кицайскому дзокцору.

Китаянка повернулась к стоящему рядом мужчине в традиционной китайской одежде и что-то резко сказала на своём языке. Тот развернулся и  быстро убежал.

— Сейчас будзец повозка. Мы загрузима Серезеньку в повозку и оцвезема к дзокцору! Ему нельзя всцаваць.

А Никодим? А что Никодим? Никодим превратился в того себя шестнадцатилетней давности, когда при виде Ликин млел и терял всякую инициативу. Вот и сейчас стоял молча и чесал затылок большой пятерней.

Серёжа почти неделю провалялся в постели, пока китайский врачеватель колдовал над ним: то массаж, то примочки, то иголки. А от всяких горьких жидкостей уже стало мутить к концу лечения. А доктор не слушал причитаний молодого человека — все пичкал отварами, да настойками. Тем более, что лечение щедро оплачивалось Никодимом.

А Никодим с Ликин, воспользовавшись вынужденной задержкой в Харбине, были всецело отданы друг другу. Нет, они, конечно, ежедневно посещали больного, но все остальное время проводили наедине, словно пытаясь наверстать все пропущенные годы расставания. Кстати, брат Ликин помог в одном щекотливом для Никодима вопросе. Ему нужно было часть найденного золота превратить в ассигнации. Большая часть золота была надёжна спрятана в тайге под Благовещенском. А сюда он взял мешочек с самородками в надежде на слова знающих людей, которые сообщили по большому секрету, что в Харбине золото можно реализовать по более выгодной цене.

Поэтому Никодим сегодня был богат, как никогда. Позволил себе немного покутить с красавицей Ликин. А что? Мог себе позволить раз в жизни. Тем более, что китаянка не особенно позволяла сорить деньгами. Вскоре их крестный сын встал на ноги. Чувствовал себя даже лучше, чем до боя. Надо было возвращаться в Россию потому, как у Серёжи вскоре начнутся занятия в гимназии.

Получив клятвенное обещание, что Ликин приедет к ним через месяц, Никодим с Сережей отбыли на поезде в Благовещенск.

(19) Реальное объявление тех лет в газете «Благовещенское утро».
(20) Цюаньшу — буквально «кулачная техника»

Глава 2. «Мертвый город»

Расставание — всегда грустное событие. Вот и сейчас, проводив милых ее сердцу людей, Ликин предалась грусти. Все дни Харбине вместе с Никодимом и Серёжей были настолько насыщены, что не было времени задуматься. А сейчас, как истинная христианка, поспешила к любимому многими харбинцами Свято-Николаевскому собору, чтобы утолить свои печали в молитвах.

Она часто ходила в эту церковь, особенно после того, как чудом осталась жива после чумной эпидемии в Харбине. То, что молодая женщина выжила в городе, где каждый день умирали десятки и сотни человек, не иначе, как чудом нельзя было назвать. Тогда были страшные дни для всей Маньчжурии. Всюду работали противочумные отряды русских, китайцев, японцев и англичан. Случались и чумные бунты, при попытке подавить которых погибали и сами солдаты целыми батальонами. Ликин рассказывали, что в одной из провинций случился бунт. Туда отправили для подавления пятьсот солдат и офицеров. И когда через три дня прибыли медики, то застали одни трупы, кроме пятерых солдат, которые были ещё живы, но в безнадежном состоянии.

В один из дней ей повстречался русский студент-медик, видимо, обративший внимание на необычную хрупкую красоту китаянки, молящейся в православном храме. После молебна он подошёл к ней — крепкий и высокий молодой человек и, представившись, сказал:

— Лев Беляев. Сударыня, я часто вижу вас в этом храме. Хочу дать совет.21

— Дза, я хожу в эцу церковь, чцобы наша боженька помогала мне не заболець, а всема больныма бысцро выздзоровець.

Молодой человек улыбнулся и предложил немного проводить. Ликин неопределенно пожала плечами. Рассудив, что она не против, Лев пошёл рядом.

— На Господа Бога надеяться — это хорошо. Но сами тоже берегите себя. Вас как зовут?

— Ликин.

— Ликин, берегите себя. Чума проникает через рот и нос. И поражает лёгкие. Здесь бушует легочная форма «чёрной смерти». Поэтому сделайте многослойную маску и носите, когда выходите на улицу. А вообще, без нужды не ходите. Сидите дома. Недавно барон фон Бенингсгаузен-Будберг, полицейский врач, рассказывал, что их постовой умер прямо на улице.22

— Ой, я эцо видзела! — воскликнула Ликин. — Русский полицейский упала прямо передзо мной. Эцо была она?

— Не знаю. Возможно... Наконец-то, ваше правительство поняло, как бороться с эпидемией. Теперь принято решение не хоронить умерших, а кремировать.

— Дза, я эцо цоже слышала.

— Ну, прощайте Ликин. Авось снова свидимся в церкви.

— До свидания, Лева!

Но, к несчастью, им больше не суждено было встретиться. Через неделю Лев Беляев заразился во время осмотра чумного пациента. При этом находил силы шутить, что если выживет, то его затаскают по симпозиумам, как уникума.  Он умер через девять дней, что было действительно уникальным случаем. Обычно больные легочной формой чумы умирали в течение первых трёх дней.

Ликин вняла совету русского студента и без надобности не выходила в город. Брат откуда-то достал карболку и они почти каждый день обрабатывали этим раствором вход в дом: калитку, двери, пол, стены, окна и ручки дверей. Кроме того, все в семье носили шестислойные маски. Но несмотря на принятые меры, муж Ликин, двое детей брата вместе с женой умерли от этой страшной болезни. Сначала заболели дети, которых невозможно было никакими силами удержать все время дома. Жена брата, ухаживая за ними, сама заразилась и, практически через день, пришлось и ее отдать в крематорий. Ещё через день умер муж Ликин.

Китайское правительство предприняло беспрецедентные меры по рекомендации русских и японских врачей. Традиционно всех умерших от чумы предавали земле, но это создавало новые очаги заражения. Тогда, трезво оценивая сложившуюся ситуацию, несмотря на то, что помощь русских и японских властей в Маньчжурии расценивались китайцами, как попытка усилить своё военное присутствие в Китае под предлогом ликвидации эпидемии, пришлось согласиться на прием врачей из-за рубежа.

Однако и китайские врачи приняли активное участие в борьбе с «чёрной смертью». По рекомендации правительства в Харбин был направлен Главный врач Военно-морского флота Китая Се Тяньбао. Но он, узнав, что творится в Харбине, испугался и отказался ехать в этот город. Вместо него прибыл У Ляньдэ — проректор Военно-медицинского института в городе Тяньцзине. Он быстро разобрался в ситуации в «мертвом городе» — так китайские власти называли Харбин в донесениях,  понял,  что эта форма чумы передается воздушно-капельным путём. Заставил медицинский персонал и солдат, помогающих работать с телами умерших, носить маски, что сразу уменьшило смертность среди обслуживающего персонала.

До его прибытия умерших китайцев хоронили в гробах в неглубоких могилах. Часто трупы оставались незакопанными. Это создавало опасность дальнейшего распространения эпидемии. Только в Харбине в это время умерло более четверти китайского населения.

Озабоченный таким положением, У Ляньдэ добился разрешения на кремацию трупов. Согласно китайским традициям сжигание тел простых людей было уголовно преследуемым делом. Но другого решения не было. Трупы собирали на пустынных местностях города и, уложив в деревянные гробы, сжигали. Первая массовая кремация длилась трое суток без перерыва. При этом было сожжено более трёх с половиной тысяч тел. Останки после сожжения закопали в глубокой яме, засыпав их известью. Весь январь 1911 года спецкоманды из солдат и рабочих совершали очистку города от трупов. Дома, где побывала смерть, сжигали или, если они представляли собой ценность, подвергали дезинфекции с последующим опечатыванием.

Солдаты пришли и на улицу, где жили брат с сестрой, но почувствовав стойкий запах карболки даже на подступах к дому, решили, что здесь уже побывала спецкоманда,  и не стала заходить для проверки.

— Тихо! — сказал брат, увидев солдат через щелку в занавеске окна.

— Что там, — спросила испуганно Ликин. — Солдаты?!

— Да! Поджигают соседний дом напротив...

— К нам не зайдут?

— Не знаю... Я там, у входа, повесил простыню смоченную в карболке.

— Где мы будем жить, если нас выселят, Линг?

— Кажется уходят дальше... нет... — сказал шепотом Линг. — Вот. командир смотрит пристально на наш дом. Что-то показал рукой.

Ликин, крепко схватив брата за руку, затаила дыхание. На улице один из солдат подбежал к их дому и снял тряпку штыком винтовки. Так же резво побежал к командиру и показал. Тот сморщил нос ( это не было видно из-под маски, но гримаса вокруг глаз и лба позволяло судить об этом), махнул рукой и двинулся дальше, к следующему строению.

Таким образом, чума, забрав множество жертв, в том числе и в семье Ликин, к апрелю 1911 года отступила. За время эпидемии погибло почти тысяча медицинских работников, в большинстве своём китайских врачей, фельдшеров и санитаров. Из числа русского противочумного отряда «чёрная смерть» забрала три десятка медиков. К чести русских, среди погибших от чумы не было ни одного чина пограничного стражника, так как противоэпидемические меры, принятые командованием Заамурского округа в отрядах, охранявших линию КВЖД на протяжении двух с половиной тысяч вёрст, были чрезвычайно жёсткие. Занос чумы в пределы Российской империи удалось предотвратить.

Ликин с братом после кремации родных, избежав выселения из дома спецкомандой, принялись наводить порядок. В жильё, где они проживали, не осталось ни одной вещи, кроме той, которую они носили. Пришлось сжечь даже милые сердцу фотографии и рисунки детей.

***

Деревянное здание Свято-Николаевского собора располагалось на самом высоком месте старого города, на пересечении двух главных улиц. Ликин, отпустив извозчика, вошла в церковь. Долго молилась, всматриваясь в лица святых, пока не стало легко и радостно на душе. Слава богу,  пережили «чёрную смерть», нашлись Никодимка с Серёжей.

Мужа она не любила, детей у неё не было, а большого и громкого Никодима помнила всегда. Это был единственный мужчина, вызывающий трепет в ее сердце.

В тот страшный год, почти шестнадцать лет назад, она, совсем юная — как сейчас Сереженька,  шла в толпе своих соотечественников, изгнанных из Благовещенска в связи с войной. В какой-то момент она отстала с большой корзиной в руках. Вдруг на неё наскочил казак на коне и ударил саблей. От удара Ликин потеряла сознание.  А когда очнулась, то оказалась уже на своём, китайском берегу Амура. Потом брат рассказал, что ее подобрали знакомые и помогли перебраться через реку. Линг словно чувствовал, ждал на этой стороне. Увидев на дне лодки девушку со знакомыми чертами, с залитой кровью в пол-лица, подбежал, узнал...

— Ликин, дорогая! Ликин, очнись! Это я! Линг! Брат твой...

Ликин приоткрыла один глаз — второй был в засохшей крови — посмотрела вокруг и, не узнавая брата, спросила по-русски:

— Где Серезенька! Цама, в корзине... Принесице мне корзину!

— Ликин, что ты говоришь? Я не понимаю. Это я — Линг. Успокойся!

Линг подхватил ее на руки и унёс от берега. Она была плоха: все время бредила, говорила по-русски, звала «Серезеньку», «Никодзимку», кричала, пыталась вставать...

Через несколько дней, когда ей стало получше, Линг увез ее в Харбин. Он давно собирался уехать из этих мест. Трагические события в Благовещенске и приграничных с Россией китайских поселках лишь ускорили этот процесс.

Харбин тянул Линга по нескольким причинам. Во-первых, там жила его невеста,  во-вторых, легче найти работу, а в третьих, их покойный дядя оставил в наследство свой дом. Дом был не ахти какой, но жить можно было, если немного приложить руки, что и сделал Линг по прибытию в город. С работой тоже получилось удачно — открыл собственную школу китайского бокса Цюаньшу. Вскоре женился, родились двое детей. Жизнь налаживалась.

Только Ликин все время грустила, вспоминая Россию, Благовещенск, Никодима... Поняв, что уже не суждено с ним свидеться, вышла замуж за одного из помощников брата по школе ушу.  Потекла унылая бездетная семейная жизнь. Если женщина не рожает детей, то начинает себя чувствовать ущербной. От полной тоски спасали только племянники — дети брата. На них изливала всю свою нерастраченную материнскую любовь. Несколько раз поднимали вопрос о разводе с мужем, но ради брата терпела.

— Ликин, потерпи, все наладится.— успокаивал он. — Вон у моих знакомых, в старом городе, десят лет не было детей. Потом раз, и двойню родила. Бохай — хороший человек и мой первый помощник. Без него, как без рук. Он держится здесь только ради тебя. А то бы давно уехал к своей родне в Шанхай.

— У нас с ним не семья, брат! Я его не люблю. И вообще, я хочу уехать.

— Как уехать? Куда уехать? Тебе плохо с нами, Ликин, дорогая?

— Я хочу в Россию.

— Вот еще чего! Даже не думай! Я тебе запрещаю, слышишь, Ликин! Запрещаю! Я еле вырвал тебя из лап смерти. Ты чуть не умерла. И все благодаря русским. Посмотри в зеркало! Видишь отметину на лбу. Вот твоя память о России.

— Ты не понимаешь, Линг. Там остался Никодзим. И о судьбе маленького ребенка я не знаю. Моего крестного сына. Он остался в поле один, брошенный... Я хочу разыскать их.

— Забудь! Уже столько лет прошло... Тебе надо занять себя чем-то.
— Я и так занимаюсь. Присматриваю за твоими детьми. Беру работу по шитью на дом.

— Нет, этого мало. Ты все время одна. Вот и приходят в голову дурные мысли. Вот что я предлагаю. Я помню, ты с детства интересовалась гунг-фу. Предлагаю тебе тоже прийти ко мне в школу и начать заниматься с девочками. Ко мне уже обращались несколько семей по этому вопросу.

— Ой! — воскликнула по-русски Ликин. — Какой из меня учитель?

— Ну, ничего! Сначала под присмотром Бохая или меня. Затем сама. Это же маленькие девочки. Им надо преподать основы ушу.

— Не знаю, — сказала Ликин, прислушиваясь к своим ощущениям. — Получится ли?!

— В общем, завтра приходи в школу. А там посмотришь. Получается у тебя или нет.

Действительно, работа в школе гун-фу «Цюаньшу» с маленькими ребятишками стало настоящей отдушиной для Ликин. Начиная с первого урока ее затянула такая деятельность! Чего только стоило, когда девочки забегали в зал, почтительно здороваясь с ней: «Здравствуйте, учитель Линг!»

Обучение девочек в школе не ограничивались только занятиями ушу. Они часто выходили на природу, чтобы позаниматься там. Нередко посещали различные турниры и состязания. В одном из таких турниров она и встретила Никодима с Сергеем. После того как их проводила, уговорила брата на посещение России.

Если встреча в Харбине была неожиданной и негаданной, не позволившая до конца осознать это событие, то поездка в Благовещенск стало знаковым событием, перевернувшим ее жизнь заново. До поездки у нее было время проникнуться ощущением того, что любимые ею люди нашлись. А вот что теперь с этим делать? Они далеко, в другой стране.  Все разрешилось тогда, в городском саду у детских качелей, куда они поехали после прогулки на Бульваре. Сережа убежал на представление «Черной маски» — японского мастера каратэ, а Никодим отвел Ликин на детскую площадку, где резвились ребятишки разных сословий. Возможно, радостный шум и гам, создаваемый детьми, придал мужчине смелости и он решился:

— Ликин, дорогая! Гхм-м... Мы с тобой люди православные. Гхм-м... Я тебя так долго искал. И вот, наконец, я... мы с Сережей нашли тебя. Ты приехала сюда. Это так хорошо. Гхм-м... Я не об этом хотел сказать... Впрочем, об этом тоже. В общем, Ликин, выходи за меня замуж! Я прошу твоей руки!

И тут же перебил попытку со стороны Ликин что-либо сказать.

— Нет! Сразу не говори! Подумай! Ты лучше ответишь, когда мы снова приедем в Харбин. В следующем году Сережа заканчивает гимназию. И мы сразу приедем! Мне надо настроиться к твоему отрицательному ответу...

— Никодзи-иим! — Ликин даже топнула ножкой от нетерпения. Таким многословным она видела его в первый раз. — Зачема ждаць целый года оцвеца? Я согласна!

— Лики-иин! — пробасил в ответ мужчина и, подхватив ее за талию, закружил на месте, да так, что свалился котелок с головы.

— Никодзим! Пусци! Цы же солидзный гоподзина! Деци вокруга!

— Ликин, я так счастлив! Я теперь тебя никуда не отпущу!

— Я тоже, Никодзим! Но мне надзо ехаць. Браца ждзеца. Он одзина! И у меня цама дзеци. Цы сама приезжай, Никодзим! В Харбине много русских.

— Да, знаю, что Харбин наполовину русский город. Но у меня же здесь Сережа — ясный сокол.

— А «ясный сокол» поживет один! — услышали они вдруг голос Сережи.

Оказывается, он давно за ними наблюдал. Молодой человек подошел поближе, приобнял за плечи милых ему людей и продолжил:

— Никодимка, поезжай к крестной! А я очень рад за вас. Совершенно спокойно могу пожить один. Снова перееду к Марфе Петровне. Тем более, давеча я ее встречал, звала в гости.

— Кцо цакая Марфа Пецровна? — спросила Ликин пустив ревностные нотки к голосу. — Она молодая? Кцо она цебе, Никодзим?

Никодим громко засмеялся, Сережа понятливо поддержал, только Ликин стояла серьезно поджав губки.

— А вот мы сейчас поедем к ней, и ты сама увидишь какая она — молодая или не очень! Сережа, лови извозчика!


(21) Л.М. Беляев — реальный персонаж, один из студентов-медиков, работавших российском в противочумном отряде.
(22) В начале 20 века Харбин был фактически русской колонией для строительства и ремонта КВЖД. Почти 40% жителей были русскими. Наряду с китайской в городе была русская администрация и полиция.

Глава 3. Марфа Петровна

Прохладный вечер лета, как потоком горного воздуха,  несет с собой бодрость и прилив сил, словно желая дать утомленным и измаянным дневной жарой людям вожделенный отдых. Любила старушка, живущая недалеко от мужской гимназии, это прекрасное время, чтобы совершать моцион. С каким облегчением и благодарностью она принимала этот бесценный дар природы, вызывающий, как говорил ее любимый поэт Тютчев, «сладкий трепет»!
Посвятившая всю свою жизнь обучению грамоте подрастающего поколения, Марфа Петровна не представляла себе жизни без родной гимназии. Ее тут знали все — от мала до велика. Было такое ощущение, что годы идут, сменяются поколения учеников, а учительница словесности Марфа Петровна не меняется никогда. Такая же стройная осанка, сухая, строгая, исключительно правильно говорящая на русском языке, за порчу которого частенько попадало некоторым твёрдой деревянной линейкой по губам. Она несла знания через года, которым, казалось, неподвластна эта старушка. Вот сколько помнил ее Сергей, всегда была такой. Впрочем, только он знал, как она преображалась, приходя домой. От того властного учителя не оставалось и следа. Словно скинув маску неприступности, Марфа Петровна превращалась в совершенно доброго домашнего человечка.
Сергей, когда поравнялись с прогуливающейся возле дома, пожилой женщиной, выскочил на ходу из экипажа.
— Здравствуйте, Марфа Петровна!
— Ах, Сереженька! Вы меня напугали! Появляться внезапно перед женщиной — это моветон.
— Простите, великодушно, Марфа Петровна! Я вовсе не хотел вас напугать. Мы с крестными возвращались с прогулки по саду и решили заглянуть к вам. А вот и они — отпускают извозчика.
— Что же, похвально, что не забываете старушку!
— Что вы, Марфа Петровна! Какая старушка?! Где она?
— Ах, Сереженька! Вы все такой же шутник. А мне, извольте знать, уже семьдесят два годика будет через два месяца.
К беседующим подошла колоритная пара — русский богатырь и китайская фарфоровая статуэтка. Во всяком случае, Марфе Петровне такими показались приближающиеся образы Никодима и Ликин.
— Позвольте представить, — сказал тут же Сергей. — Моя крестная — Ликин.
— Здравствуйте, Марфа Петровна! — приподнял котелок Никодим.
Ликин смущенно промолчала. Она ожидала увидеть перед собой молодую русскую красавицу ростом с Никодима, а тут их встречает плюгавенькая старушка.
— Здравствуйте, Ликин! — сказала Марфа Петровна. — Мне много о вас рассказывали. Так что мы с вами знакомы заочно.
Затем она повернулась к Никодиму, сделала приглашающий жест:
— Раз вы всей семьёй изволили посетить бедную старушку, значит неспроста. Прошу в дом!
«Бедная старушка», несмотря на пожилой возраст, сохранила ясный ум и твёрдую память. Удивляясь сему факту, гости последовали за ней.
За чаепитием Марфа Петровна на правах старшинства благословила предстоящий брак Никодима с Ликин и выразила готовность в совершеннейшем участии в дальнейшей судьбе Сереженьки.
— Если изволите оставить некоторые средства для содержания мальчика, то за остальное можете не беспокоиться, Никодим.
— Слава богу, средства есть, Марфа Петровна. Я позабочусь, чтобы вы ни в чем не нуждались. Вам придется потерпеть Сереженьку всего десять месяцев. Затем я заберу его в Харбин.

Но события, происшедшие в следующем — одна тысяча семнадцатом — году, не позволили им встретиться ни через десять месяцев, ни через год или два. События, всколыхнувшие не только основы Российской империи, но и повлиявшие на все мировые процессы, дошли и до Благовещенска, в корне изменив дальнейшую судьбу Сергея Лысенко. Для него это началось со случайной встречи ( хотя, случайной ли?!) со старым знакомым по таежным приключениям, Алексеем Дмитриевичем.
Однажды, темным зимним вечером, проходя с приподнятым воротником мимо тусклого фонаря, Сергей столкнулся с мужчиной. От столкновения довольно-таки тяжелый груз прохожего, завернутый в плотную бумагу и перевязанный бечевкой, упал на снежную дорожку.
— Простите! — сказал Сергей и нагнулся, чтобы помочь.
Мужчина стал молча и суетливо собирать рассыпавшуюся часть груза, взглянул на Сергея — что-то узнаваемое мелькнуло в этом бородатом лице при свете фонаря…
— Алексей Дмитриевич?! — воскликнул гимназист.
— Простите?
— Алексей Дмитриевич! Да это я — Сергей, Сережа. Ну, помните: тайга, заимка Никодима, охота на медведя?!
Лицо прохожего озарилось радостной улыбкой. Теперь он тоже вглядывался в лицо молодого человека, пытаясь найти знакомые черты того мальчика Сережи. Судя по тому, как светились его глаза, даже при свете тусклого фонаря он их определенно находил.
— Сережа! Как я рад вас видеть! Вы стали совершенно взрослым человеком. Как бегут года… Удивительно! А где вы живете? Никодим дома?
— Я живу тут рядом, недалеко… В пару шагах…
— А нельзя ли переночевать у вас, Сережа? Я прибыл только сегодня, а явка… простите, по адресу, который мне дали, никого нет. Говорят, жандармы забрали. Мне только до завтрашнего утра…
— Конечно, Алексей Дмитриевич! У нас места много. Думаю, Марфа Петровна не будет против помочь путнику.
— А кто такая Марфа Петровна? Удобно ли?!
— Я у нее квартирую. Она удивительный человек. Сейчас я вас с нею познакомлю. Пойдемте!
Марфа Петровна, напялив пенсне, долго изучала человека, с которым пришел Сереженька, воскликнув восторженно с порога:
— Марфа Петровна! Вы не представляете, кого я встретил!
— Совершенно не представляю!
— Это Алексей Дмитриевич — мой старый знакомый. Это он учил меня Азбуке, прежде чем я попал в ваши руки.
— О, коллега?!
— Сергеев! — представился Алексей Дмитриевич, склонив голову. — Не совсем так. Но люблю русскую литературу. И в меру сил пытался ознакомить с нею и молодого человека. Правда, он тогда был совсем юнец.
— У вас это неплохо получилось, господин Сергеев, — сказала благосклонно хозяйка. — Проходите, сейчас будем чай пить.
— Марфа Петровна! — сказал Сергей. — Вы позволите Алексею Дмитриевичу переночевать у нас? В силу определенных обстоятельств он остался сегодня на улице…
— Это будет зависеть от того, насколько он интересный собеседник. Посмотрим, так ли он хорош в русской литературе.
— Марфа Петровна, дорогая! — воскликнул опять Сергей. — Неужели вы будете мучить человека с дороги вопросами литературы?! Дайте ему отдохнуть!
— Молодой человек! — сказала Марфа Петровна, строго блеснув стеклышками пенсне. — Запомните! Разговоры о литературе не мучение для знающего человека, а отдохновение!
— Совершенно с вами согласен, Марфа Петровна! — сказал Алексей Дмитриевич, улыбаясь.
— Ну, в таком случае, прошу к столу!
После долгого чаепития с вишневым вареньем продолжили разговор.
— С каких краев вы будете, Алексей Дмитриевич?
— Из Петрограда прибыл. И родом оттуда.
— Нет, родом вы из Санкт-Петербурга, господин Сергеев! Не люблю эти новомодные названия: Петроград, рэволюция… К чему рушить старый мир?! А?
Алексей Дмитриевич, правильно почувствовав настроение старушки, не стал отвечать, а повернул разговор на другую, любимую ею, тему.
— Марфа Петровна, голубушка, скажите,  вот нередко творчество Федора Тютчева сравнивают с произведениями Афанасия Фета. Оба любили описывать природу, возводя ее в абсолют. По мне, так два одинаковых поэта. Хотя бы в случае пейзажной лирики…
Старый учитель словесности оживилась, услышав имена любимых поэтов.
— Интересное замечание…
Она встала со стула, сняла с полки томик Тютчева, но не стала открывать, а по памяти продекламировала с чувством:
—Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.
 
Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.
 
Река воздушная полней
Течет меж небом и землею,
Грудь дышит легче и вольней,
Освобожденная от зною.
Марфа Петровна сделала паузу, чтобы вдохнуть поглубже воздух от волнения, а в это время Алексей Дмитриевич закончил за нее:
—И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.
— Вот видите, — сказала Марфа Петровна, благодарно посмотрев на Алексея Дмитриевича. —Тютчев полностью отходит от личных переживаний, сосредотачиваясь лишь на том, что видит, восхищаясь природой. А что мы видим у Фета? Он словно пропускает увиденное через себя, в поиске в милых его душе пейзажах гармонию и согласие собственным переживаниям.
—Ярким солнцем в лесу пламенеет костер,
И, сжимаясь, трещит можжевельник;
Точно пьяных гигантов столпившийся хор,
Раскрасневшись, шатается ельник.
 
Я и думать забыл про холодную ночь,—
До костей и до сердца прогрело;
Что смущало, колеблясь умчалося прочь,
Будто искры в дыму улетело.
 
Пусть на зорьке, всё ниже спускаясь, дымок
Над золою замрет сиротливо;
Долго-долго, до поздней поры огонек
Будет теплиться скупо, лениво.
— Афанасий Фет не менее вдумчивый поэт. Он очень тонко чувствовал гармонию и красоту пробуждающейся природы. В его пейзажной лирике можно обнаружить огромное количество небольших и, на первый взгляд, не слишком значительных подробностей, касающихся жизни окружающего человека мира. Часто состояние природы перекликается с переживаниями лирического героя.
Было такое ощущение, что Марфа Петровна, наконец-то, нашла благодарного слушателя и собеседника. Они еще долго обсуждали творчество Тютчева и Фета, пока Сережа уставившись в свое отражение в темном окне, вдруг стал вспоминать жизнь в тайге, заимку, Чингиза и Грозу. Вспомнил как они с Алексеем Дмитриевичем купались в пруду с ледяной водой, его первые уроки. Хорошее было время…
—Как дышит грудь свежо и емко —
Слова не выразят ничьи!
Как по оврагам в полдень громко
На пену прядают ручьи!
— А, этот стих я тоже помню и знаю, — сказал Сережа, опомнившись от воспоминаний, со стороны наблюдавший за беседой любителей поэзии.
— В эфире песнь дрожит и тает.
На глыбе зеленеет рожь —
И голос нежный напевает:
«Еще весну переживешь!»
Марфа Петровна сняла пенсне и пристально посмотрела на Сережу, стоящего у окна.
— Вы меня удивляете, Сережа! Но как говорил мой любимый Тютчев: “День вечереет, ночь близка”. Пора укладываться спать. Завтра решим, что с вами делать, господин Сергеев. Надеюсь, не будете против, если вам постелим в комнате Сережи?!
— Как скажете, любезная Марфа Петровна. Если сам Сергей не против?
— Я не против, — сказал Сережа. — Тем более, что мне надо обсудить с вами несколько вопросов.
Они проговорили полночи, в результате которого Сергей Лысенко проснулся утром совсем с другим мировоззрением. У него теперь появилась цель. Его настолько увлекла идея революции, совершенной в столице Российской Империи, что он был хоть сегодня готов приступить к выполнению заданий товарищей. Но Алексей Дмитриевич сказал, что его время еще не пришло. Надо, не привлекая внимания, успешно закончить гимназию. На него возлагалась особая роль, учитывая степень физической подготовки и знание языков.


Глава 4. Текущий момент

С тех пор Алексей Дмитриевич стал брать Сергея на закрытые собрания большевиков. В Благовещенске они были мало представлены.

— У нас здесь мало опоры! — доказывал усатый дядька в матросской тельняшке. — Вот я прибыл недавно из Владивостока и Хабаровска. Там - да! Пролетариат понимает текущий момент. А здесь что? Казаки да золотодобытчики! Их не расшевелить...

Взял слово Алексей Дмитриевич:

— Я согласен с товарищем Чубом. Но только отчасти. Надо проводить работу среди солдат и матросов, дислоцированных здесь. Вот кто может решить исход политической борьбы. Отсутствие опыта политической власти у пролетариата привело Россию к двоевластию. Совет рабочих и солдатских депутатов оказались не способны удержать власть. А почему, товарищи?

Сергеев встал, прошелся из угла в угол, огибая сидящих в полном молчании, затем сам же и ответил:

— Из-за недостаточной организованности и сознательности! А буржуазия за годы войны усилилась и стала более подготовленной к власти. Фактически, сейчас в Республике установилась диктатура буржуазии.23 Советы захватили меньшевики и эсеры, а Временное правительство в руках буржуазии. Вот такой текущий момент, товарищи...

Слушая внимательно выступления, Сергей понимал, что даже среди собравшихся здесь членов большевистской партии нет полного понимания. В накуренном помещении висел, словно в дыме, неясный гул спорящих товарищей. У Сергея стало кружиться голова. Для неподготовленного организма молодого человека это оказалось чересчур и он, держась за стенку, выбрался на свежий воздух. Когда вышел во двор, от стены оторвалась неясная тень.

— Куда?— спросил хриплый голос.

— А? Я ... это... подышать... Что-то замутило.

— Ну, дыши, дыши. Только до окончания собрания отсюда ни ногой! Уходим все вместе.

— Понятно.

Сережа присел на груду бревен, подготовленных, видимо, для распила. Посмотрел некоторое время, запрокинув голову, на звездное небо, успокоил дыхание. Затем, почувствовав, что головокружение прошло, встал и начал делать очищающее дыхание: вдох, на четыре счёта задержка, потом выдох, порциями, через сложенные трубочкой губы. И так до тех пор, пока не почувствовал улучшение и прилив сил. Прислушался к ночной тишине, нехотя подумал, что опять Марфа Петровна будет ворчать за позднее возвращение и пошел к собравшимся в дом.

— Товарищ Ленин говорит, что назрела необходимость революции под лозунгом «Вся власть Советам». Товарищи, я привез брошюрки с так называемыми «Апрельскими тезисами» Ленина, где расписана тактика борьбы против Временного правительства и нейтрализации меньшевиков и эсеров в Советах. Прошу изучить тезисы и распространить среди товарищей и сочувствующих.

— На этом все! — сказал Чуб. — Следующее место и время встречи объявим отдельно. Что-то в последние дни жандармы активизировались. Будьте осторожны!  До свидания, товарищи!

Сергей, Алексей Дмитриевич и Чуб вышли из дома последними. Чуб вышел только проводить — он здесь квартировался. Но не успели дойти до калитки, как в ночной темноте послышались пронзительные звуки свистка и топот ног бегущих людей.

— Жандармы! — негромко крикнул один из пробегающих мимо.

— Так, — сказал Чуб и махнул рукой. — Вы уходите огородами! Туда! А я их отвлеку...

И мгновенно превратился в напившегося, «как сапожник», матроса. Он повис на ограде на подкашивающихся ногах и стал пьяно петь:

— Горит свеча дрожащим светом,
Матросы все спокойно спят.
Корабль несётся полным ходом,
Машины тихо в нем стучат.

Его голос раздавался то громче, то затихал, пока Сергей и Алексей Дмитриевич пробирались через чужие огороды.

— Э-ээххх.... Один матрос, он всех моложе,
Склонивши голову на грудь,
В тоске по родине далёкой
Не может, бедный, он уснуть.

Ах, мама, мать моя родная,
Зачем на свет ты родила?
Судьбой несчастной наградила —
Костюм матроса мне дала...24

Молодец матрос Чуб, хорошо поёт. Его громкий голос разбудил всех соседских собак. К пению матроса присоединилась какофония звуков: разноголосый лай, свистки, окрики...

— А что? — кричал Чуб. — Им-мею право! На свои пью! Кровные! Мы — Ам-мурская флотилия! А ты кто?

Дальше уже Сергей ничего не слышал — они перебрались на соседнюю улицу и побежали вдоль темных заборов. Алексей Дмитриевич решил дать круг, чтобы посмотреть: нет ли «хвоста». Добежав до улицы, освещенной фонарями, остановились и, придав себе вид степенно прогуливающихся горожан, пошли медленным шагом.

— Кажется, оторвались? — спросил взволнованно Сергей.

— Не верти головой, Сережа. Учись владеть собой! Видал, как Чуб концерт устроил жандармам? Это, брат, профессионал!

— Да, Алексей Дмитриевич, здорово он изобразил пьяного! Мы, кстати, в гимназии тоже занимались в драмкружке.

— Это хорошо. Но жизнь, Серёжа, такой театр, что никакие драмкружки не помогут. В нашем деле нужна выдержка, смекалка, хитрость, умение перевоплощаться и наблюдательность. А это приходит только с опытом. Ну и постоянная готовность, что тебя могут разоблачить. Вот с этим тяжелее, особенно в первый раз.

— Почему? — спросил Сергей, остановившись. — Почему тяжелее?

Алексей Дмитриевич тоже остановился и, повернувшись всем корпусом к собеседнику, сказал:

— Да потому, что в одно мгновение меняется все: образ жизни, привычки, окружение, питание, в конце концов. Некоторые ломаются из-за этого, начинают сотрудничать, предают... Был случай, когда именно из-за еды сломался один из товарищей. Не смог переносить тюремную баланду. Стал провокатором у охранки. Писал доносы на своих товарищей за хорошее питание.

Сергеев замолчал, прислушался к ночным звукам и продолжил:

— Ладно. Об этом ещё поговорим. Сейчас вот что. Ты переходи на ту сторону улицы и шагай, стараясь быть в тени. Во-первых, я понаблюдаю за тем, как ты умеешь двигаться в темноте, а ты, в свою очередь, наблюдай за моей стороной улицы — нет ли за мной «хвоста». Во-вторых, разделившись, мы лишаем «хвоста» выбора: он будет вынужден идти за кем-то одним из нас.

Двигаясь таким образом, они дошли до улицы Графской. А там уже повернули в сторону дома Марфы Петровны. Алексей Дмитриевич проконтролировал молодого товарища до самого дома, подождал некоторое время, пока не загорится свет в его комнате. Они условились, что если все нормально, то необходимо будет наполовину задернуть занавеску на левом окне, который выходит на улицу.

Марфа Петровна встретила Сережу молча — это было знак высшей степени ее недовольства.

— Простите, Марфа Петровна, я сейчас, — сказал Сергей и, скинув пальто, быстро прошел в комнату и задернул занавеску условленным образом. Затем вернулся к Марфе Петровне.— Еще раз простите, дорогая Марфа Петровна! Был на собрании спортивного общества. Самовар горячий? Так чаю хочется!

— Не доведут до добра ваши собрания, Сережа!

— Все будет хорошо, Марфа Петровна! Скоро все будет хорошо...

— Идите пить чай да булочек поешьте. Наверное, остыли уже... Давно жду.

— Благодарю! Я вас обожаю, Марфа Петровна! Вы самый лучший человек!

— Ну все, все! — сказала подобревшая старушка. — Не подлизывайтесь!  Я ведь о вас беспокоюсь. Вон, говорят, какие страсти творятся в Петербурге.

— В Петрограде, Марфа Петровна! Еще в четырнадцатом году столицу переименовали в связи с антинемецкими настроениями в массах.

— Сережа! Откуда вы набрались таких словечек? Антинемецкие, массы... Петроград — ладно, но он для меня, я уже говорила, навсегда останется блистательным Санкт-Петербургом. Ах, в молодости я была там с папенькой на балу в честь кавалергардов. Сам великий князь Николай Николаевич почтил своим присутствием.

— Это который? — спросил Сергей, с шумом отхлебывая чай из блюдца. — Верховный Главнокомандующий?!

— Ну, что вы! — сказала хозяйка, пододвигая ближе розетку с вареньем. — Не нынешний,  отец его. Славный и добрейшей души был человек тогда, но потом несчастная любовь и болезнь подкосили его здоровье.

— Застрелился?!

— Ну что вы, Сережа! Нет, не застрелился. Изгнал из дворца супругу Александру Петровну за измену, отобрав все драгоценности. Та закончила жизнь в монастыре. Затем великий князь повторно создал семью с балериной театра в Красном Селе. Звали ее Екатерина Числова. Кстати, всем рожденным от нее детям дал свое имя в качестве фамилии. И дворянский титул. Говорят, его болезнь обострилась после смерти возлюбленной. Последние годы находился под домашним наблюдением и не появлялся на публике. Со слов очевидцев, он не жил, а прозябал.

— А с каких это пор, любезная Марфа Петровна, — спросил удивленно-насмешливо Сергей,  — вы стали интересоваться жизнью царских особ. Раньше вроде такого за вами не замечалось?!

— Ну, во-первых, я лично была представлена великому князю Николаю Николаевичу. Память молодости, знаете ли... Во-вторых, вы же видите, судя по газетам, что творится в России. Рэволюция, Государь Император отрекся от престола, какие-то Советы появились, Временное правительство... Что значит «временное», Сережа? А что будет потом? Мы теперь находимся в безвременье?

— Скоро все будет по-другому, Марфа Петровна! — сказал загадочно Сергей.

— Вы лучше скажите, когда собираетесь в Харбин? На письма Никодима не отвечаете. Он пишет, чтобы вы немедленно приехали.

— Марфа Петровна, дорогая, вы меня гоните?

— Нет, нет, что вы? Живите, сколько хотите. Мне, наоборот, приятно. Одной, видите ли, скучно... Только вот Никодим...

— Пока здесь дел много, Марфа Петровна. Не могу уехать. А Никодимке я напишу. Прямо завтра же и напишу.

Жизнь Сережи после окончания гимназии стала настолько насыщенной, что не хватало времени даже ответить на письма крестного. Никодим писал, что купил в Харбине дом в русском секторе. На Пасху обвенчались с Ликин в Свято-Николаевском соборе. Ликин теперь не занимается детьми,  потому что сама в интересном положении. «Здесь хорошо, ясный сокол. И русских много. Жили бы одной семьей. Приезжай скорее.»

Но Сережа не может приехать. Здесь дел невпроворот.  Вот и сегодня с утра надо посетить одну из дружин ратников государственного ополчения. Регулярные войска Дальнего востока, уехавшие за семь тысяч вёрст на Запад сражаться с немцами и австрийцами, в Приморье и на берегах Амура заменили ополченцы. В Благовещенске тоже стояли ополченцы, прибывшие из Вятки — Вятская дружина в составе тысячи человек.25

Как говорил командир ополченцев генерал Мандрыка: «они были старательными солдатами, но обустраивали свой быт с гораздо большим рвением, чем осваивали боевые науки». Среди «ратников государственного ополчения» большинство были неграмотными, а многие — призванные из глухих деревень. Надо среди них проводить работу: раздать прокламации, листовки с тезисами, а кто не умеет читать, то прочитать, разъяснить. К чести ополченцев, Сережа не встречал сопротивления или враждебного отношения к себе. Дружинникам было интересно общаться с грамотным молодым человеком. Прав был Алексей Дмитриевич, когда говорил, что в политической борьбе нужно опираться на солдат и матросов.

Однажды, на Чуринской торговой площади, напротив торгового дома Чурин и К0, с Сережей случилась примечательная встреча и история. Он как раз возвращался от ополченцев и, пройдя Триумфальную арку, обратил внимание на шум и столпотворение. Подойдя ближе, увидел богатый экипаж с открытым верхом и важного господина, сидящего в нем вполоборота к людям. Он беспрестанно хохотал, показывая пальцем в толпу. Толпа, образовав большой полукруг рядом с экипажем, наблюдала за происходящим. Многие при этом тоже хохотали. Что-то было неприятное и мерзкое в этом хохоте.

Сергей протиснулся сквозь людей, плотно стоящих и находящихся в возбужденном движении, и увидел следующее: посредине круга молодой казачок с красивым лицом в красных шароварах и белой папахе гонял мужичка с помощью кнута. Было видно, что у мужика вся одежда изрезана ударами нагайки и сквозь эти прорехи проступали кровавые рубцы. Казачок умело пользовался кнутом, не давая возможности мужику защититься, стараясь попасть в наиболее уязвимые места.

— Что происходит? — спросил Сергей стоящего рядом мужчину с серьезным лицом. Он, наверное, был единственным, кроме Сергея, кто осуждающе смотрел на происходящее.

— Да этот мужик не дал проехать экипажу купца Афанасьева. Загородил дорогу своей телегой. Не смогли разъехаться на всей площади. Причем, мужик этот из того же села, что и Афанасьев.  Вот и учит односельчанина уважению...

Сережа решительно выступил в круг, быстро подошел к казачку сзади и, улучив момент, вырвал кнут на очередном замахе. Тот повернулся, показав яростное, но от этого не менее красивое, лицо. Затем замахнулся кулаком, чтобы ударить в рожу этого гимназиста. Сергей до сих пор ходил в гимназистком кителе. Это позволяло ему не выделяться среди сверстников. Удар был нацелен прямо в лоб Сергея, но он легко ушел от замаха и, войдя в клинч, слегка толкнул плечом. Казачок, не удержавшись на ногах, упал на землю. При этом его папаха свалилась с головы и вся толпа выдохнула:

— Ах-х! Да это ж баба!

— Она же казачка, а не казак!

— Ничего себе!

— Вот огонь баба!

Сергей тоже удивленно воззрился на рассыпанные по плечам иссиня-черные волосы казачки. Получается, что это переодетая в казака девушка?! Вот дела... Сергей сделал шаг в сторону лежащей противницы и подал руку:

— Простите, сударыня! Я не знал, что вы...

— Да пошел ты!

Девушка нахлобучила лежащий на земле головной убор, резво вскочила на ноги и побежала в сторону экипажа, на ходу заправляя волосы под папаху. При этом Сергей заметил шрам от ожога на правом виске. Вскочила на подножку, села рядом с важным господином, оказавшимся купцом Афанасьевым, и крикнула:

— Эй, гимназист! Подай нагайку!

Сергей, покоробленный подобным бесцеремонным обращением, кинул кнут под ноги и, подойдя к избитому мужику, спросил:

— Вам нужна моя помощь?

— Нет, спасибо, барин! Уже помогли!

— Я не барин! Меня зовут Сергей. Просто Сергей.  А ваше имя как?

— Тимофеем кличут... Вы это, барин, идите... Идите в толпу. Благодарствую за помощь.  Афанасьев вас может запомнить.

— Да я, в общем-то, не боюсь, Тимофей. Пусть запоминает!

— Вы не понимаете, барин... Сергей... Это очень страшный человек. Ему человека сгубить — раз плюнуть.

— А кто эта девушка рядом с ним? И почему она на вас так разозлилась?

— Да я сам, в общем-то, виноват, если подумать. Замешкался с лошадью. Хотел развернуть телегу. Вот и встал поперек, а тут они. Кучер ихний кричит (это я думал, что кучер, оказалась эта... в папахе) значит: «убери, — говорит, — с дороги колымагу свою».  Ну, я в ответ: «Пошел ты к такой-то матери! Не видишь, ось слетела?!»
Тут она и налетела на меня коршуном. Это я потом признал, что она Дарья — приемная дочь Афанасьева.

— Она Дарья? — переспросил заинтересованно Сергей.

— Да, Даша — дочь погибшей на пожаре Марьи.

Сережа посмотрел в сторону экипажа, все еще стоящего в ожидании и Дашу, сидящую с горящими глазами. Злая, но очень красивая. Молодой человек подумал секунду и, подобрав кнут, медленно приблизился к экипажу Евсея Петровича Афанасьева. На ходу намотал плетеный ремень на кнутовище и подал со словами:

— Прошу вас, Дарья! Позвольте представиться? Сергей. Сергей Лысенко. Здравствуйте, Евсей Петрович!

Афанасьев кивнул, Даша промолчала, все еще злясь.

— Дарья Михайловна, вы простите, ради бога, за грубость. Если бы знал, что это вы, ни за что не стал бы применять силу.

— Откуда вы меня знаете? — спросила удивленно девушка, услышав, как Сергей обращается к ней по отчеству.

Потом кивнула подбородком в сторону Тимофея:

— Ах, этот сказал!

— Поехали! — сказал Афанасьев.

— До свидания, Дарья! — сказал Сергей.

Экипаж умчался по пыльной площади, народ стал потихоньку расходиться, не дождавшись продолжения зрелища, Тимофей, наконец, вставил ось телеги, а Сергей задумчиво направился домой, крайне озадаченный встречей с молочной сестрицей.


(23) 1 сентября 1917 г. Россия была объявлена республикой.
(24) Отрывок из старинной матросской песни
(25) Вместо регулярных войск в Приморье и Приамурье были направлены 31 «дружина» с берегов Волги и южного Урала. «Ополченцы-ратники» из Самары, Саратова, Симбирска, Казани, Вятки, Пензы и Оренбурга с 1915 года располагались в Благовещенске, Хабаровске, Спасске, Никольск-Уссурийском и Владивостоке.

Глава 5. Другая жизнь

Даша, сколько помнила себя, всегда была рядом с мальчишками, мужчинами. Ей никогда не нравились игры в куклы, шитье, вышивание и прочие женские радости. Если надо найти Дашу — ищи, где скачут, дерутся, стреляют...

Евсей Петрович, когда приказал забрать Дашу в свой дом после пережитого ею пожара и потери матери, то еще не думал и не предполагал, что оставит навсегда. Но когда принесли маленькую девочку с обожженными волосами, то в сердце сурового мужчины что-то екнуло. То ли долг перед ее отцом повлиял, то ли, действительно, его сердце оттаяло при виде несчастной девочки, в одночасье ставшей сиротой, но через неделю заявил всем домочадцам и слугам:

— Относитесь к ней, как к моей собственной дочери. Отныне она не будет знать забот. Увижу, кто ее обижает — самолично выпорю!

Затем повернулся к образам, перекрестился и сказал уже тише, только для себя:

— Авось, господь простит за это все мои прегрешения ...

С тех пор Даша была окружена вниманием и заботой. Евсей Петрович специально нанял девочке няню, затем и воспитателя, которые приложили все силы, чтобы вырастить ее подобающим образом. Девочка, проплакав еще неделю в поисках матери, почувствовала свободу в своих действиях: никто ее не ругал, никто не ограничивал. Только няня в первое время бегала, как привязанная, за ней по пятам. Нельзя сказать, что отсутствие каких-либо ограничений испортили девочку. Нет, она прилежно занималась с воспитателем и, в конце концов, получила прекрасное домашнее образование.

Но свобода, никем и ничем не ограниченная свобода, выработала в ее характере независимость, напористость и умение отстаивать свое мнение. Во время мальчишеских игр была всегда главарем, не давала спуску никому. И сама не раз была бита ими, но никогда не жаловалась. Евсей Петрович смотрел со стороны и только посмеивался.

Со временем от девчушки «сорвиголовы» выросла настоящая лебедь — статная, крутогрудая, с волосами цвета антрацит. Точная копия матери, только станом потоньше и ростом повыше. Возможно, этому были причиной постоянные мужские игры: езда верхом, охота, фехтование. Особенно любила Даша свою нагайку. Охотно пускала в дело и умело ею пользовалась. Регулярные физические упражнения укрепили тело девушки, сделали ее стройнее. Из-за того, что часто наряжалась в мужскую одежду — в основном, казацкую — ее нередко принимали за мужчину. С длинными волосами было просто — делов то, заправить под папаху. Но вот куда деть девичью крутогрудость?

Как не выедет по делам Евсей Петрович, так непременно зовет с собой Дарью. Во-первых, ей в радость, лучше в поездке, чем дома сидеть. Во-вторых, Евсей Петровичу забава — тешит самолюбие, что рядом сидит молодая девушка почти семнадцати лет. В третьих, Дарья иного мужика за пояс заткнет. Давеча на рынке так Тимофея отхлестала — вот потеха была. Ничего, ничего, пусть знает свое место. А то ишь чего удумал: перегородить дорогу самому Афанасьеву. Только смутил своим поведением молодой человек — гимназист, кажись. Уверенный, прямо смотрит в глаза, не постеснялся представиться. Перед Евсеем Петровичем не стушевался, хотя знал, кто такой. Сергеем, кажется, представился. Дарью по отчеству назвал. Нет, не припомнит Евсей Петрович такого человека. Он бы запомнил, ежели чего. Смутные догадки терзают, но понять пока не может. Надо бы послать своего человечка в город — пусть разнюхает. Не таков купец первой гильдии Афанасьев, чтобы оставить себя в неведении даже по маломальскому делу.

— Дарья! — крикнул Евсей Петрович в окно, увидев во дворе девушку. На этот раз она была в женском платье. — Прикажи Семену, пусть запрягает лошадь в двуколку. На заимку поеду.

— А я? — спросила Дашам с надеждой в голосе.

Афанасьев подумал некоторое время, принимая решение для себя, затем покачал отрицательно головой:

— Нет, Дарья! Тебе рано еще туда ездить.

Даша отвернулась и пошла в сторону конюшни. Евсей Петрович смотрел ей вслед. Нет, никакие мужские занятия не выбьют из Даши женскую сущность. Смотри, как бедра качаются при походке, смотри, как изящно размахивает руками, объясняя Семену, что делать. Был, конечно, соблазн у Афанасьева забрать ее в заимку, как только проявились в ней женские черты, но что-то пока останавливало его и он придушил на время свою страсть. Да и без нее хватает женщин, готовых на все. Вот и сегодня, почувствовав вожделение в чреслах, решил посетить укромное место в лесу — любимую заимку. Афанасьев мечтательно уставился в потолок, откинувшись на кресло. Да уж... Много историй связано с этим местом. Потому она особенно дорога Евсею Петровичу.

В дверь постучали и тут же распахнули. На пороге стояла Дарья, уже переодетая на этот раз в «амазонку», представляющую собой длинное батистовое платье цвета бордо с коротким жакетом и черной шляпкой в виде мужского цилиндра и вуалью. На шею элегантно был повязан желтый платок, а основание тульи шляпки оторочена такого же цвета кружевами.

— Двуколка заложена, Евсей Петрович! Семён спрашивает, ехать ли ему с вами?

— Спасибо, Дарья! Скоро выйду. Семён не нужен, сам управлюсь.

Афанасьев с трудом, из-за тяжелого веса, встал с кресла и спросил, в свою очередь:

— А ты куда нарядилась так?

— В город поеду, — сказала Даша, стараясь придать голосу равнодушие и постукивая стеком по сапогам.

— Ну так возьми экипаж.

— Нет, Евсей Петрович, верхом поеду... Орлику подковы заменили, посмотрю, как он в ходе.

Орлик был совершенно белый иноходец — любимый конь Даши. Афанасьев, ещё жеребёнком приметив, что ход у него необычный, решил подарить Дарье. Даша сама же и объездила Орлика. С тех пор стали с конем друзьями. Орлик во всем слушался девушку. Казаки научили Дашу всяким премудростям с конём: как заставить становиться на дыбы, как уложить, если надо спрятаться за тушей при стрельбе, как приучить не бояться громких звуков, как подозвать к себе, не привлекая внимания других, и многое другое. Надо признать, что и сам Орлик был неглупый конь.

Однажды, Дарья, решив сходу взять импровизированный барьер в виде валежника, пустила коня в том направлении. Но инстинкт самосохранения у животного возобладал вверх и он перед барьером внезапно остановился. Действительно, если бы конь прыгнул, то непременно попал бы ногами между стволов деревьев, лежащих на земле за барьером. В результате сама Даша оказалась на земле. Очнувшись от мягких бархатных прикосновений губ коня, обнаружила, что встать самостоятельно не может. Похоже, сильно ударилась — ныл затылок, тошнило и сильно болела голова. Орлик некоторое время походил вокруг хозяйки, покрутился на месте и с каким-то тяжелым вздохом прилёг рядом. Даша кое-как забралась на лежащего коня. В пути девушка несколько раз была в обморочном состоянии, но верный Орлик довёз-таки хозяйку до усадьбы Афанасьева.

В желании Даши поехать в город была ещё одна причина, кроме проверки хода коня на новых подковах. Не выходит из головы тот «гимназист», который посмел ее ударить. Нет, не в смысле мести она хотела его найти. Тут что-то другое... Непонятное Даше. Понравился, что ли?! Было в его взгляде что-то притягательное, смелое. До сих пор никто не смел не с ней так обращаться — боялись. То ли ее саму, то ли Евсея Петровича. А этот — нет. Не только посмел подойти, но и представился, будто желал продолжить знакомство. И какие сильные руки у него. Дарья мотнула головой. Нет, все равно это не то. Вот уже прошло две недели, а все не выходит из головы. Откуда он знает подробности про Дашу? Надо съездить в город, самой все разузнать. Благовещенск — большая деревня, все знают. Сказано — сделано.

Через полчаса, как через большие ворота с двускатной крышей и резным выпуклым карнизом выехала лошадь, запряженная в двуколку, управляемый хозяином усадьбы, оттуда же, почти вскачь, вылетел белый конь. управляемый «амазонкой». Не прошло и минуты, как вслед за ней на неприметной лошадке выехал работник с особым поручением. Если поездка первого была праздной, в своё удовольствие, для потехи тела, то последние выполняли одну и ту же задачу — разузнать о молодом человеке по имени Сергей Лысенко. Даша хотела разузнать явно, а работник - тайно.

Сергей сегодня встречался с флотскими. Ему было поручено помочь старому знакомому по фамилии Чуб донести «груз» для матросов Амурской флотилии. Очень понравилось Сереже у матросов. Несмотря на железную дисциплину, царящую что на кораблях, что на берегу, флотские оказались ребятами свойскими. Быстро убрали «груз» от глаз начальства и повели показывать свои судна.
Приказом по Морскому ведомству от девятьсот восьмого года все амурские суда были объединены в Амурскую речную флотилию с оперативным подчинением её командующему войсками Приамурского военного округа. Базировалась флотилия в Осиповском затоне, что под Хабаровском. В то же время на одной из главных баз флотилии — Благовещенске находилось восемь судов, в большинстве своем канонерки, баржи и посыльное судно «Пика».
Сергея, на правах гостя, повели осматривать канонерскую лодку «Орочанин». Лодка, со слов Чуба, представляла собой судно длиной 54 и шириной 8,2 метра, водоизмещением 193 тонны. Оно несло на себе два 75-мм орудия и 4 пулемета. Осадка же, как и положено речному пароходу, была небольшой – 60 см.
— Первая такая канонерка была испытана на Волге, — сказал Чуб, показывая надстройки судна. — Остальные в разобранном виде доставлялись до Кокуя, а там уже осуществлялась их сборка.
— А где это Кокуй? — спросил Сергей. Он не слышал такого названия.
— Да это село такое вверх по Шилке. Туда железная дорога подходит. По ней и доставляли из Сормовского завода в разобранном виде.(26 ) Экипажи канонерок комплектовались в основном балтийскими моряками, в Питере обучались и будущие судовые радиотелеграфисты. Так что, братишка, знай, с кем будешь иметь дело.
Сергей, благодаря поддержке Никодима, не нуждался в средствах. Тот регулярно пересылал из Харбина деньги на проживание. Было трудно назвать их просто средствами на проживание. После оплаты положенной суммы Марфе Петровне за комнату и стол, у Сергея оставались еще много денег, которые он пускал на дело революции. То нужна помощь товарищу в переезде, то на типографскую продукцию, то на поездки в другие города Приамурья. Один раз помог справить документы сбежавшему политкаторжанину. Другой раз заново оплатил печать прокламаций, изъятых жандармами при обыске и аресте курьера. Да и самому удобнее и быстрее передвигаться на извозчике, нежели на своих двоих.
Вот и сейчас, когда он вышел к пристани, обговорив все вопросы с моряками и оставив там Чуба, крикнул:
— Эй, извозчик!
К молодому человеку в длиннополом сюртюке и черных шерстяных брюках в мелкую полоску лихо подкатил экипаж.
— Куда изволите, барин?
Сергей быстро запрыгнул на подножку:
— Гони! По дороге скажу!
Ему не понравился господин с тонкими усиками, стоящий у парапета пристани без дела. При этом не скрывал, что пристально рассматривает Сергея. Может, только показалось?! Тем не менее его экипаж уже несся в сторону центра города. Оплатив дорогу, Сережа выпрыгнул через пару кварталов, спрятался за угол дома и, надвинув на глаза соломенную шляпу, стал наблюдать за происходящим.
Проехало несколько пустых пролеток и один из немногих китайских рикш с пассажиром. «Точно, шпик», — подумал Сергей. Рикшу подгонял тот самый господин с усиками. Маленькие свинячьи глаза так и зыркали по сторонам. И рикшу нанял с умыслом: наблюдать удобнее — не нужно крутить головой во все стороны — все перед глазами. Но Сережа заметил его раньше и, сделав шаг в глубину двора, исчез с поля зрения проезжавших.


Через дворы вышел на другую улицу и, снова наняв экипаж, доехал домой. Умылся с дороги, отобедал тем, что оставила Марфа Петровна перед уходом в гимназию — ее сегодня опять пригласили в качестве подменного учителя. Затем переоделся в костюм рабочего: ситцевую рубаху-косоворотку поверх темных брюк подпоясал тонким кожаным ремнем, брючины заправил в сапоги. Надев жилетку и пиджак, посмотрел в зеркало — ну, чисто рабочий из винокуренного завода, собравшийся на гулянку. Захватив со шкафа картуз и напялив на голову, вышел во двор,  на оживлённую  улицу, в попытке затеряться среди прохожих, но был остановлен женским окриком:
— Эй, гимназист! Стой!
«Ну что за бесцеремонное обращение!» — подумал юноша и досадливо обернулся на крик. Удивлению не было предела: на противоположной улице на белом коне восседала Даша —Дарья Михайловна собственной персоной. Она чуть тронула коня и направила в сторону Сергея, не обращая внимания на прохожих и другие препятствия в виде проезжающих пролеток. Наоборот, люди расступались, а пролетки останавливались, чтобы пропустить столь дивную красавицу. Сергей снял картуз и смущенно — откуда это у него? — стал мять в руках в ожидании девушки на коне. Откуда только она его признала? В следующий раз надо будет более тщательно подобрать гардероб и внешность. Надо посоветоваться с Алексеем Дмитриевичем. Давеча «шпик» преследовал, а сейчас, не успев выйти из дома, попал в руки ... гхмм... красавицы.
— Добрый день, Дарья Михайловна! — поприветствовал он девушку. — Как вы меня узнали?
— Здравствуйте! — сказала амазонка улыбнувшись. — В таком наряде, конечно, трудно вас признать... Но найти было совсем не сложно.
— А вы меня искали? — спросил удивлённо Сергей. — И как нашли?
— Представьте себе — искала... А найти? Делов-то. Вы, наконец, подадите мне руку, чтобы я слезла с седла? Или так и будете стоять как истукан, засыпая меня вопросами?
Сергей подскочил, поддержал девушку, пока она слезала, но, по всей видимости, ей помощь не требовалась — взыграло женское кокетство.
— Уф-ф... Наконец-то, на ногах... Вы не представляете, как долго мне пришлось вас ждать!
— Скажите же: как вы меня нашли?— спросил нетерпеливо Сергей, не привыкший обращаться с женщинами. — И зачем я вам нужен?
— Ну сами подумайте, разве сложно найти гимназиста по имени Сергей Лысенко?! Пошла в мужскую гимназию, там, на счастье, встретил Марфу Петровну, я у неё брала несколько уроков. Она тут же выдала все секреты про вас.
Сергей насторожился.
— Какие секреты? — спросил он, насупившись.
— Шучу, шучу! — засмеялась Даша, слегка стукнув стеком по рукаву Сергея. — Просто сказала, что невероятно, но знает такого молодого человека. Более того, он квартирует у неё. Сказала адрес. Но сама не может подойти, так как есть ещё один урок с учениками шестого класса. Ну я и прискакала сюда как раз в тот момент, когда вы поспешно забежали по указанному Марфой Петровной адресу. Правда, я на вас не заметила гимназисткой одежды. Наоборот, вы были в довольно-таки элегантном костюме со шляпой и тросточкой.
— Ах, вот оно что...
— А когда вы вышли из ворот в этой... рабочей... одежде, то подумала, что вы совсем непростой человек. И я намерена узнать все ваши секреты. Вы меня заинтересовали!
— Знаете поговорку про любопытную Варвару? — Серёжа тоже принял тот непринужденный стиль общения, навязанный собеседницей.
— Знаю, знаю! — засмеялась Даша, продолжая с любопытством разглядывать юношу. Была бы рядом Марфа Петровна, то наверняка сказала бы, что это моветон.
— Дарья, что ж мы стоим посреди дороги?! — не то спросил, не то предложил Сергей. — К сожалению, я не могу вас пригласить в дом в отсутствии Марфы Петровны и без вашего сопроводителя.
Сказал и запнулся — он совсем забыл с этой девушкой по свои дела — более, чем четверть часа назад должен был быть у Алексея Дмитриевича за очередной партией свежих газет для распространения среди заводчан и фабричных города.
— Дарья Михайловна, простите ради бога, но я вынужден вас оставить. Совершенно вылетело из головы. Да и одет я не презентабельно, чтобы вас куда-либо сопровождать.
— Какие пустяки, — сказала Даша. — У меня к вам был только один вопрос: откуда вы меня знаете, что обращаетесь по отчеству? Ко мне никто, никогда так обращался...
— Все очень просто Даша! Мы с вами брат с сестрой. Только молочные. Ваша мама меня выкормила своей грудью. И мы вместе горели на том пожаре. Извозчик!
Сергей подождал пока пролетка остановится, запрыгнул и сказал:
— Прощайте, Даша! Теперь вы знаете все! Если будет желание — приезжайте. Марфа Петровна будет рада... Я тоже...
Последнюю фразу он сказал уже в никуда — экипаж тронулся, оставив крайне озадаченную полученным известием Дарью. Она так и осталась стоять, поглаживая нос и бархатные губы коня, пока пролетка с Сергеем не скрылась за поворотом.

(26) Выбор на Кокуй был не случаен. Именно с Кокуя начинается глубокий и наименее опасный фарватер  Шилки — реки в Забайкальском крае России (левая состовляющая реки Амур, образующаяся слиянием рек Онона и Ингоды). К тому же была построена Транссибирская железная дорога (Челябинск – Сретенск), да и рельеф местности в районе Кокуя подходил как нельзя кстати.


Часть 4. Уходили добровольцы на Гражданскую войну.
Глава 1. Верхотурье
 
«Дорогой мой товарищ и друг, Андрей Евгеньевич!
Когда ты получишь мое письмо, не могу сказать, где я буду. Благовещенск в руках японцев. Пока рыщем по тайге в поисках казачьих банд. Разбросала нас гражданская война по разным уголкам страны. Оно и понятно — мы, большевики, нужны на самых трудных участках в борьбе за социалистическую справедливость. Со всех сторон враги зажали нашу молодую Республику. Здесь мы боремся с японскими интервентами, вы - с чехословацкими. Это не считая, сколько у нас внутреннего врага. Но дело наше правое. Вот ведь насколько злы враги рабоче-крестьянской республики — готовы допустить, чтобы русскую землю топтали сапоги иностранных солдат.
Из местных новостей могу сказать, что Никодим, который когда-то приютил нас в тайге, сейчас живет в Харбине. А сына его Сергея я приобщил к нашему общему делу. Из него вырос отличный парень. Вместе громим казачьи банды Гамова.
Дорогой Андрей Евгеньевич! Я знаю, что ты настоящий большевик и тебе можно доверять. Возможно, скоро я пришлю Сергея с особым заданием партии. Будь на связи с этим курьером, который доставит тебе письмо. Дело государственной важности. Береги себя. Сергеев»
 
—На словах ничего не передавал?— спросил Коган у курьера.
 
Тот пожал плечами и сказал:
 
— Мое дело — передать. И если есть, что ответить — забрать.
 
— А где я могу вас найти, ежели что, товарищ?
 
— Ты,  вот что. Меня в товарищи не записывай! Я не за красных и не за белых. Мое дело — сторона. Ищи меня в верхотурском депо. Спросишь Изосима. А я уж найду способ передать куда угодно и кому угодно.
 
Осенью одна тысяча девятьсот восемнадцатого года отряды белогвардейцев в результате наступления придвинулись впритык к границам Верхотурского уезда. Командование Сибирской армии осуществило попытку совершить окольный манёвр правым флангом против частей Третьей Красной Армии, обороняющих свой левый фланг. В защиту Третьей Армии надо сказать, что к тому времени она была очень разрознена из-за малочисленности и большой протяженности фронта от Воткинска-Сарапула до Перми-Екатеринбурга. На протяженности фронта почти тысяча вёрст было всего шестнадцать тысяч штыков. Такая разбросанность на протяженном фронте позволяло противнику наносить ощутимые удары и захватывать новые территории.Что представляла Третья Армия в описываемый период, можно представить из краткой характеристики, данной ей Главнокомандущим Вооружёнными силами РСФСР И.И. Вацетисом в июле восемнадцатого года: «...это не армия, это скорее кордон для ловли контрабандистов».
 
В результате действий белогвардейцев против частей Третьей Армии Верхотурье стало важным стратегическим пунктом, завоевание которого отпирало им возможные пути на город Пермь.
 
Штабс-капитану Казагранди27, под командованием которого была создана группировка из трех полков, была поставлена задача: обойти части дивизии красных под командованием Васильева28, затем, развивая наступление, создать надзор над Богословским Горным округом. Наступление происходило в направлении Верхотурья по Ирбитскому тракту.
 
Комдив Васильев был в бешенстве и регулярно требовал на телеграф Ершова — бывшего военного комиссара Верхотурья, командовавшего отрядом обороны.
 
«требую организовать качественную оборону тчк не допустить врага Верхотурью тчк комдив Васильев»
 
«не имею возможности обороняться превосходящими силами белых тчк прошу помощи тчк Ершов »
 
«прорыв Верхотурью откроет путь захвату заводов выпускающие военную продукцию тчк стоять насмерть тчк неисполнение расстрел тчк помощь направлена под командованием Цепелева тчк комдив Васильев»
 
Андрея Евгеньевича Когана, как идейного большевика, всвязи с отсутствием опытных командиров Ершов назначил командовать одним из отрядов.
— Товарищ Ершов, ну какой из меня командир? Моя работа здесь, лечить раненых и больных...
— Ты большевик, Андрей Евгеньевич, значит, должен понимать положение дел! Левый фланг у нас совершенно оголен. Все командиры убиты или тяжело ранены. Все! Принимай командование. Комдив Васильев обещал направить помощь. Выдвигаемся к деревне Измоденово.
Назначение командиром спасло жизнь Когана. Останься он при лазарете у штаба, то подвергся бы нападению с тыла отрядом предателей. В разгар боя состоялась измена одного из командиров красных — Цепелева. Это был бывший офицер царской армии, переметнувшийся к красным. По неизвестным причинам именно ему приказали собрать отряд для помощи Ершову. Преследуя свои цели, в отряд он набрал в большинстве своем колеблющийся элемент. Отряд Цепелева неожиданно совершил нападение на расположение штаба красных. В этом сражении раненый Ершов был захвачен. Тяжелое ранение не позволило ему сопротивляться и его сводный отряд был практически разбит. Доктор с остатками отряда начал отступление к Верхотурью. Вскоре стало известно, что белые казнили красного командира Ершова.
Через три дня упорных боев отряды белых вышли уже к реке Тагил. Продолжая отступать с боями,  Андрей Евгеньевич вывел остатки отряда Ершова к Путимке, где они соединились с пришедшими на помощь отдельными отрядами Сводной Уральской стрелковой дивизии. Сюда же подошли отряды Сосьвинского завода, имея на вооружении пушку и несколько пулеметов. Смысл сосредоточения сил в районе деревни Путимка был в том, что здесь была переправа через реку Тура. В течении двух суток бойцы Красной Армии вели ожесточенные бои, стараясь не допустить белых к Верхотурью.
Позиция красных была выгодная. С левого фланга протекает река Тура. Правый фланг прикрывал густой лес — там решили организовать засаду в случае прорыва белых, чтобы ударить с тыла. Вырыли окопы, подготовили позиции для пулеметов. После артподготовки белогвардейцы пошли в атаку. Они шли в открытую, надеясь на свое численное преимущество, но были отброшены ружейно-пулеметным огнем. Тем не менее, положение красных оставалось тяжелым. В это время на помощь подошел отряд моряков. Но они уже не могли выправить положение. Их, не вводя в бой, развернули в сторону Верхотурья.Там были подготовлены мощные позиции обороны в районе железнодорожного моста через реку Туру. Туда же должны были отойти и красногвардейцы, сражавшиеся под Путимкой и Глазуновкой, чтобы избежать окружения.
Белые снова пошли в атаку. Красногвардейцы дрогнули, некоторые стали отходить к Путимке. Все-таки это была нерегулярная армия, в основном — добровольцы. Но многие держались.
Андрей Евгеньевич находился в лесу, среди тех, кто находился в засаде. Задача была подпустить белых поближе и тогда уже, ударив разом, опрокинуть их атаку. Но случилось иначе. Несколько снарядов, пущенных белогвардейцами, попали на опушку леса. Пришлось покинуть лес и ударить по белым, но — не вовремя и неудачно, получился затяжной бой. А сил и оружия у белогвардейцев было больше. Начали отходить к Путимке, временами переходя даже в рукопашную.
Прикрывал отход отряда матрос с пулеметом на крыше часовни села. Он до последнего сдерживал натиск белых, затем хотел уйти со своими, но был ранен и залег посреди улицы. Кто-то из матросов кричал:
— Гоша, полундра! Отходи! Мы прикроем!
Но Гоша не слышал или не слушал — строчил из пулемета. Попытались прорваться к нему на лошади с телегой, чтобы вывезти, но огонь с той стороны был настолько плотный, что оставили эту затею. И вот патроны у матроса кончились, в это время наскочили белогвардейцы и подняли его на штыки.
Оторваться от отрядов штабс-капитана Казагранди удалось только на следующий день. Они вступили в город к исходу дня. К этому времени красные, по неизвестной причине расстреляв заложников, находившихся в Верхотурской тюрьме, уже покинули город и заняли заранее подготовленные позиции на устье реки Актай на правом берегу. Белые заняли левый берег. И начались долгие затяжные бои до начала зимы.
Андрею Евгеньевичу пришлось остаться в Верхотурской больнице для помощи больным и раненым. Лечебное заведение было битком набито ранеными что с той, что с другой стороны. Когда уходили красные, пришлось приложить максимум авторитета большевика, чтобы не отдать раненых под произвол представителей уездного Совета.
Сложнее стало, когда вошли белогвардейцы Казагранди. Они в каждом видели большевика. Белогвардейцы пришли и в Верхотурский Свято-Николаевский монастырь с целью обнаружить красных и боеприпасы. Штаб полка во главе с капитаном Казангранди остановился в монастырских зданиях. На следующий день был устроен парад и отслужен молебен, на котором провозгласили Сибирское пра­вительство.
Пришли и в местную больницу. Многих расстреляли, а некоторых просто закололи штыками.
— Освобождайте места! — был приказ.
Когану пришлось проявить чудеса изворотливости, выдавая красноармейцев за белых, но чуть ли не каждый день во дворе, за сараями, были слышны выстрелы.
Сражения под Верхотурьем шли с различным успехом. Красногвардейцы раз за разом совершали попытки захватить город, но все было тщетно, несмотря на применение артиллерии. Оборону белых тоже поддерживала артиллерия и бронепоезд.
Однажды, в больницу привезли женщину. Она лежала на санях, завернутая в тулуп. Забежал офицер и под угрозой револьвера заставил Когана выйти посмотреть. Андрей Евгеньевич, выйдя к саням, раскрыл тулуп и увидел миловидную женщину с ранами на груди. Судя по тому, как раненая бредила на разных языках, женщина была не из простых — аристократка.
— Ну?! — сказал офицер, играя желваками и тыча в бок доктору револьвером.
— Я здесь не могу оказать помощь, — сказал Андрей Евгеньевич. — Надо нести в операционную.
— Так готовьте операционную! — крикнул чуть ли не в истерике офицер. — Два условия: она должна выжить и никто, кроме вас, не должен видеть ее лица. При невыполнении которых вынужден буду вас расстрелять. Живо приступайте, доктор! На все про все у вас один час. Через час я должен ее увезти.
Прикрыв лицо вуалью, женщину аккуратно занесли в операционную. Несмотря на протесты офицера, ее раздели, при этом Коган обратил внимание на тонкое шелковое белье и дорогую одежду пострадавшей. Провели ревизию ран, промыли и наложили повязки.  Когда раненую переложили на кровать, доктор сказал офицеру:
— Хоть стреляйте, но до утра ее отпустить не могу! Утром минует кризис, тогда можно будет судить о состоянии.
Офицер бесился, опять угрожал револьвером, но был вынужден согласиться. Всю ночь проторчал возле ее головы, не сомкнув глаз. На утро Андрей Евгеньевич снова осмотрел раны.
— Господин офицер, вашей подопечной нужен должный уход в условиях больницы. Я не могу ее отпустить в таком состоянии.
Офицер в возбуждении вскинул руку:
— Так! Срочно ее одевайте и прикажите вынести и уложить на сани. Мы уезжаем.
Когда вышли на улицу и остались наедине, офицер уже более спокойным тоном сказал Когану:
— Ну, смотрите, любезный доктор, я надеюсь на вашу порядочность и сохранение врачебной тайны. Никто не должен знать о нашем пребывании здесь. Слышите?
Андрей Евгеньевич убедил офицера, что доктора не имеют права выдавать тайны своих пациентов.
Наконец, в конце ноября отряд Казагранди, получив существенное подкрепление, перешел к активным действиям против красных. Белые сумели потеснить красных с актайских оборонительных позиций и вынудили их отойти в район Кушвы.  Бросив в бой до четырех полков, белогвардейцы в ходе двухдневного боя зажали красных в кольцо. Но красные бойцы, приложив героические усилия, прорвали окружение и отошли к деревням Железянка и Малая Именная.  Ситуация продолжала ухудшаться и в первых числах декабря красным пришлось оставить Кушву и начать организованное отступление в сторону Перми.
После овладения Кушвой отряд произведенного в полковники Николая Казагаранди был расформирован.
Гражданская война разделила людей на две противоборствующие стороны. Кто-то был за старый строй, а кто-то обрадовался появлению большевиков. Приверженцы обеих сторон были втянуты в ожесточенную, беспощадную до бессмысленности, борьбу между собой, против всех и вся, а фактически — против самого себя.
Как-то Андрей Евгеньевич, под видом осмотра раненых, оставшихся на отдых после расформирования, прибыл в Кушву.  Основная цель была разведка сил и средств белогвардейцев с последующей передачей этих данных командованию Красной Армии через связного. Он вышел на вокзальную площадь и стал свидетелем встречи знаменитого полковника Казагаранди с настоятелем Верхотурского мужского Свято-Николааевского монастыря архимандритом Ксенофонтом. Кроме этих людей его внимание привлек тот самый офицер, который привозил раненную в грудь даму. Он тоже признал доктора и, перехватив его взгляд, быстро приблизился к нему.
— Штабс-капитан Куренков! — представился он. — Я так и не поблагодарил вас за оказанную услугу.
— Пустяки, — сказал Андрей Евгеньевич. — Это мой долг.
— Нет, нет! — ответил возбужденно капитан. — Это была бы неминуемая смерть— и ее, и моя. За нами тогда гналась военная контрразведка. Сейчас она безопасности, можно говорить. Подумать только: лихой боевой белогвардейский офицер и двоюродная племянница вождя пролетариата Ленина.29
Доктор удивленно покачал головой:
— Это и есть, наверное, гримаса Гражданской войны. Брат идет на брата, а враг сходится с врагом...
— Иной раз я тоже так думаю. Задаю себе вопрос после боя. Во время атаки, боя нет времени рассуждать: там враг, бей, руби, стреляй... А потом наступает затишье и мысли роем. Ведь я настоящий боевой офицер. Меня готовили воевать с внешним врагом. А сейчас не понимаю— кто я? Я человек, окончивший Казанское военное училище и переживший газовую атаку в Аушвице, стал жандармом собственного народа?! Или теперь уже это не народ, а просто население? Да, народа России уже нет... Лишь люди, населяющие это пространство.
— А ведь я тоже учился в Казани, — перевёл разговор доктор, чтобы, вступив в полемику, не выдать себя. — Окончил медицинский факультет Казанского университета.
— Вот видите! Значит вас мне сам бог послал в тот день ... Пойдёмте, я вас представлю полковнику и архимандриту.
— Удобно ли?!
— Вы наш спаситель, доктор! Я же видел, как вы трудились, не покладая рук, ради спасения жизней наших солдат и офицеров.
Но там уже готовились к фотографированию и, чтобы не попасть в кадр, Андрей Евгеньевич сделал вид, что замешкался с саквояжем, а Куренков успел встать за спиной архимандрита. Когда фотограф удалился, капитан подозвал доктора и представил присутствующим.
Полковник Казагранди сухо, но вежливо, поздоровался за руку. Архимандрит подал для поцелуя руку с перстнем на пальце с большим кроваво-красным камнем. Андрея Евгеньевича передернуло от прикосновения губ к этому камню. Будто к сгустку крови коснулся. Будто почувствовал, сколько бед и лишений еще придется испытать наместнику монастыря30.
— Ваше Высокопреподобие, отец Ксенофонт! — обратился Андрей Евгеньевич. — Благословите!
— Бог благословит! Он никогда не отказывает тем, кто просит у Него помощи. Как тебя зовут, сын мой?
— Андрей.
— Буду молиться за тебя, раб божий Андрей! Иди с Богом!
Андрей Евгеньевич, будучи большевиком, не отвергал Бога и при малейшей возможности старался  воспринимать Бога в себе, не афишируя этого, где не нужно. Когда идет братоубийственная война, последним прибежищем души является Бог. Андрей усмехнулся, представив себе, что произойдет, если эти напыщенные, холеные белые офицеры узнают, что он совсем не из их стана.
 
 

(27)Николай Николаевич Казагранди — во время Первой мировой войны — офицер русской армии, поручик инженерных войск, отличился в составе Ревельского морского батальона смерти при обороне Моонзунда на Балтийском море в 1917 году. Как видный деятель белого движения в Сибири произведен в полковники. Отличался интиллегентностью, самостоятельностью мышления и “партизанщиной”. Из-за нежелания участвовать в авантюрных планах барона Унгерна против красных был казнен на склоне горы Эгин-Дабан (Монголия) и оставлен непогребенным.
(28)Макар Васильевич Васильев — советский военачальник во время Гражданской войны. В 1914 году окончил школу прапорщиков. Воевал в составе 6 Сибирского стрелкового корпуса. В 1917 году стал командиром 53-го Сибирского полка, затем — 6-го Сибирского корпуса.Участник установления советской власти и создания Красной Армии на Урале.С октября 1918 года — начальник Сводно-Уральской, затем 29 стрелковой дивизии; командир Особой бригады 3 Армии Восточного фронта. Руководил обороной Егоршино, Ирбитского завода, Кушвы, Перми.  В 1936 арестован, заключен в Верхнеуральскую тюрьму, затем выслан в Магадан, позже расстрелян.
(29) Люба Ардашева ( жена А.А. Куренкова) —родители Дмитрий Александрович и Антонина Ефимовна Ардашевы . Дмитрий Ардашев — двоюродный брат В.И. Ленина (Ульянова)
(30) Последний наместник Верхотурского мужского Свято-Николаевского монастыря Ксенофонт был трижды арестован. в первый раз в 1920 году. "Виновным себя в неподчинении власти не признаю, власти подчиняюсь и признаю ее законной, в настоящее время к делу отношусь спокойно, с чистой совестью". В 1925 г. в связи с распространением копии письма епископа Соловейчика, проживавшего в то время в США, отец Ксенофонт был вновь арестован, осужден и выслан за пределы Уральской области. Проживал в Казани. Результатом этого инцидента стало окончательное закрытие монастыря в этом же году. Третий арест: по решению особого совещания при коллегии ОГПУ от 7 сентября 1932 года архимандрит Ксенофонт, будучи 60-летним стариком, был заключен в концлагерь на 3 года. Наказание от отбывал на строительстве Беломорканала. Дальнейшая судьба неизвестна.

Глава 2. Мятеж
 
Пока уважаемый доктор Андрей Евгеньевич Коган, выполняя задание большевистского командования, находился в стане отряда полковника Казагранди, переформированного в 16-й Ишимский полк, в Благовещенске происходили не менее интересные события, которые в дальнейшем прольют свет более чем странному письму Сергеева.
В начале января восемнадцатого года состоялись перевыборы Благовещенского Совета рабочих и солдатских депутатов. В результате подсчета голосов оказалось, что большинство представляют те, кто за установление власти Советов. Через месяц проходит lV областной съезд в здании бывшего губернатора, и провозгласив власть Советов, признаёт центральный Совет Народных Комиссаров. В качестве председателя исполкома был избран Федор Мухин.31 Но члены земской управы, не согласные с решением передать свои полномочия комиссарам, поднимают поддерживающее их население, раздают оружие из арсеналов гарнизона. В поддержку высказывается и казачье войсковое правление во главе с атаманом Гамовым.32
Сергей сидел дома у Марфы Петровны по приказу Алексея Дмитриевича безвылазно и, от нечего делать, штудировал местные газеты.
— Марфа Петровна, вот что пишут в «Вестнике Маньчжурии»: «Наличие в городе амурских казаков в количестве нескольких сотен явилось сдерживающей большевиков силой. Покорив Хабаровск, владивостокские и хабаровские большевики обратили свое благосклонное внимание на Благовещенск и Амурскую область, начав там большую агитационную работу, в результате которой антибольшевистская часть гарнизона, артиллерия и флотилия, перешла на сторону большевиков».
 
— Боже мой, Боже мой! Неужели опять будут воевать?!
 
В дверь постучали условным знаком. Сергей вскочил и пошел открывать, а Марфа Петровна испуганно сжалась. На пороге стоял матрос Чуб.
— Всё! — сказал с порога.
— Что всё?  — спросили почти хором хозяева.
— Делегация во главе с Мухиным арестована. Казаки восстали. По всему городу идёт охота на красногвардейцев и аресты.
— Какая делегация, товарищ Чуб? — спросил недоуменно Сергей. — Где Алексей Дмитриевич? Что происходит в городе?
— Ты это, в общем, собирайся! По дороге расскажу!
— А что будет со мной? — подала голос жалобно Марфа Петровна.
— А вы будьте дома! На улицу без нужды не выходите, к окнам не подходите! Думаю, что все будет нормально. Прощайте!
— До свидания, Марфа Петровна! — сказал Сергей. — Думаю, что скоро вернусь. Вы не волнуйтесь!
По дороге на затон, где стояли канонерки, Чуб рассказал о происходивших событиях. Оказалось, что так называемые отряды добровольной гражданской милиции во главе царскими офицерами из организации «Союза борьбы с анархией» окружили бывший дом военного губернатора, где заседал исполком Совета, и стали обстреливать из винтовок. В состав «милиции» входили офицеры и юнкера, японские резиденты, проживающие в Благовещенске под видом фотографов, содержателей прачечных, парикмахеров. К ним примыкала и бойскаутская организация сынков местных купцов и золотопромышленников.
— Эту организацию возглавляет бывший штабс-капитан Языков с нелегальным штабом в японской коммерческой конторе «Томоэ».
Начался настоящий бой. Но перевес был на стороне милиции. Мухин был вынужден обратиться к посредничеству к атаману Гамову. С предложением прекратить вооруженное столкновение предисполкома  направился в составе делегации. Во время переговоров договорились на взаимное разоружение. Поверив этому обещанию Мухин дал распоряжение сложить оружие советскому гарнизону.
— А беляки только этого и ждали, — сказал возмущенно матрос Чуб. — Арестованы все члены исполкома, областного Совета, взяты под контроль почта, телеграф, банки. Не подчинились сдать оружие только матросы Амурской речной флотилии и часть дружинников — рабочие Чепуринского завода. Заняв оборону в казармах флотилии, они в течение длительного времени отбивались от белых.
Но силы были неравны и красногвардейцы были вынуждены отойти к Амуру, на затон, где стояли канонерка «Орочанин» и посыльный бронекатер «Пика».
— Там у нас Реввоенштаб, — сказал Чуб. — И Алексей Дмитриевич тоже там находится. За тобой послал.
К их прибытию на затон у Астрахановки собралось немалое количество вооруженных людей. Революционный штаб обратился за помощью в Хабаровск и бросил клич по другим городам и селам. Население неоднозначно восприняло это событие, но крестьяне, рабочие приисков, железной дороги откликнулись на призыв и направили отряды добровольцев. Все они сосредотачивались здесь под прикрытием артиллерии и пулеметов канонерок. Через некоторое время прибыла помощь и из Хабаровска.
— Товарищи! Надо снарядить подводы и направить на железную дорогу. Прибыл состав с оружием и боеприпасами!
— Ур-раааа!
— Кроме того, почти семьсот красногвардейцев!
— Ур-аааа! Вот это другое дело!
Красногвардейцы повеселели от этих известий. А пополнение продолжало поступать. В течение нескольких дней в районе  Астрахановки сосредоточилось более десяти тысяч штыков.
Гамовцы пытались атаковать красногвардейцев, расположенных в Астрахановке, но отряд бойцов скрытно вышел им во фланг и внезапным ударом разгромил белогвардейцев. Почувствовав силу красных, Гамов запросил перемирие с целью подобрать раненых и убитых. Но эти два дня использовал для мобилизации всего мужского населения. Но не особо преуспел в этом. Немного нашлось казаков, которые были согласны поддержать мятеж.
 
Ревоенштабом было принято решение направить делегацию в Благовещенск с предложением сдаться, распустить отряды добровольной народной милиции и признать Советскую власть. В состав делегации напросился и Сергей. Выехали на верховых лошадях. Сергей так же, как и все, был вооружен шашкой и карабином, кроме того, на плече висела деревянная кобура маузера, а в потайном кармане — маленький дамский револьвер. По причине прохладной весны одет он был в кожанку, а на голове — кожаная фуражка с красной звездой.
Делегация вернулась ни с чем. Но не для Сергея. Когда они вошли в здание казачьей управы, среди казаков мелькнуло знакомое лицо. Приглядевшись, узнал Дашу, которая стояла рядом с Афанасьевым. Евсей Петрович тоже был приодет по-военному, насколько позволяла его комплекция.
Сергей, отстав от делегации, остался на улице с еще одним красногвардейцем, который разговорился со своим знакомцем из числа милиции.
— Здравствуй, Сергей!
Сергей обернулся на голос и увидел Дарью, стоящую на две ступеньки выше. Такая же красивая, как всегда. Ей, кажется, шел любой наряд. Вот и сейчас неизменная белая папаха, красный длиннополый чекмен на манер донских казаков, который виднелся из-под накинутой на плечи белой бурки, создавали  образ человека, умеющего подбирать наряд.
— Здравствуй, Сергей! — еще раз мягко поздоровалась Дарья. — Как ты? Давно не виделись...
— Здравствуй, Даша! Сама видишь, как... Зачем ты с ними?
— А куда мне деваться? — спросила она печально в ответ.
— Поехали с нами?! — спросил с надеждой Сергей.
Дарья только улыбнулась.
— Ты, главное, береги себя, Сергей! А я не пропаду! Авось свидимся еще...
В это время двери распахнулись и по лестнице скатились гурьбой злые делегаты красных. Гамов не принял их предложения.
На рассвете двенадцатого марта с трех сторон началось наступление красных на город. Заговорили пушки, застрочили пулеметы, начались уличные бои. К вечеру большая часть Благовещенска была освобождена от мятежников. В первую очередь выпустили из тюрьмы всех заложников.
Мятежным казакам атамана Гамова и отрядам народной милиции пришлось несладко. Один из отрядов занял оборону в здании женской гимназии. В атаке на этот отряд принимал участие и Сергей. Ему было доверено возглавить разведывательную группу красногвардейцев для выявления очагов сопротивления. Его разведчики и обнаружили спрятавшийся там отряд. В здании гимназии заняли оборону казаки, которые отчаянно сопротивлялись. После многочасового боя стрельба с той стороны внезапно прекратилась. Сергей после некоторой паузы послал двух красногвардейцев узнать, в чем дело: перебиты или сбежали?!
Через некоторое время в проема окна появились посланные красногвардейцы.
— Никого немае! — крикнул один из них.
«Как это так?— подумал Сергей, когда тоже вошел в здание и не обнаружил никого. — Гимназия же была окружена. Не могло такое количество казаков проскочить мимо.» Обследовали все классы, кабинеты, заглянули во все углы, но кроме следов крови, стреляных гильз ничего не обнаружили.
— Чертовщина какая-то...
— Тут, кажется. дверь в подвал ведет! — крикнул кто-то.
— Осторожно! Один открывает, другой кидает бомбу. Только после этого заходим!
Так и сделали. После того, как грохнул взрыв, стали осторожно спускаться по лестнице. Лестница вела в довольно глубокий подвал. Подвал был чист, но там обнаружили еще одну дверь, которая никак не открывалась. Дверь, обитая железом, не имела никаких замков или отверстий для ключа. То есть закрывалась только с той стороны. Решили взорвать дверь.
— Тут гранатой не взорвешь — отскочит просто, — сказал один знающий красногвардеец. — Надо взрывчатку с бикфордовым шнуром.
— Ну, если ты такой знающий, — сказал Сергей. — Дуй за взрывчаткой! У матросов должна быть...
Долго ждать не пришлось — запыхавшийся красногвардеец принес тротиловую шашку в виде куска мыла.
— Там сказали, что атаман Гамов сбежал через Амур в Сахалян, прихватив всю казну.
— Вот сволочь!
— Ладно, всем отойти за угол. А еще лучше выйти из подвала. Давай, специалист, поджигай!
Оглушительный грохот сотряс здание гимназии. Побежали опять вниз. Дверь была снесена напрочь. За дверью лестница вела в еще большую глубину. Пробовали пройти по узкому тоннелю, который, по всей видимости, вел в сторону реки, но метров через двести стало тяжело дышать — впереди был завал, поэтому воздух не циркулировал. Скорее всего взорвали, опасаясь преследования. Пришлось красногвардейцам Сергея возвращаться.
На следующий день все очаги сопротивления мятежников были подавлены. Город был полностью под контролем войск реввоенштаба.
При многочисленном скоплении населения города на территории архиерейской дачи состоялись похороны жертв этих событий. Были похоронены девяносто два красногвардейца и примерно столько же белогвардейцев — некогда непримиримые враги остались лежать под общим курганом.
О коротком бое в здании женской гимназии Сергей рассказал Алексею Дмитриевичу в кругу местных товарищей. Один из комиссаров вспомнил, что в центральном магазине купца Чурина был всегда свежий товар: рыба, мясо. Это было связано с тем, что недалеко от пристани у него был подземный ледяной склад. Благо льда на Амуре — сколько угодно.
— Так вот, по слухам, от этого склада до центрального универмага Чурина прорыт тоннель на большой глубине. Купцы раньше строили на века. Думали, что вечно будут! Ан нет! Скрутили мы их!
— Вы, товарищ комиссар, не отвлекайтесь, — сказал Сергеев. — К чему рассказ?
— Так вот, есть мнение, что таких тоннелей в городе много. Возможно, и к гимназии был прокопан. Вот и сбежали ваши казаки прямиком к Амуру по этой тоннели.
— Что ж, вполне возможно...Купцы свои здания строили основательно. Тот же универсальный магазин Чурина имеет под землей столько же этажей, сколько над землей.
В первых числах апреля был созван V областной съезд трудящихся, который постановил национализировать все прииски, земли, заводы и фабрики Амурской области. А десятого апреля Амурская область была объявлена Амурской Республикой в составе РСФСР.
Но недолго просуществовала Республика, пытаясь строить мирную жизнь. Только что созданную Амурскую социалистическую республику взяли в клешни японские интервенты, отряды белогвардейцев и белоказаков.
После захвата Владивостока и Хабаровска враг начал продвигаться к Благовещенску. В этих условиях почти весь золотой запас из Владивостока был переправлен сначала в Хабаровск, а затем в Благовещенск.  В условиях неминуемой оккупации города японскими интервентами Совнарком принимает решение спрятать ценности до лучших времен. На заседании Исполкома были жаркие споры относительно того, куда девать ценности. В конце концов пришли к мнению, что часть средств необходимо положить в один из китайских банков для дальнейшего использования в подпольной работе. Комиссару казначейства Тылику поручено спрятать в тайге вторую часть ценностей. Основную часть золотого запаса в виде ящиков со слитками и монетами большевики решили вывезти по воде. Для этого был снаряжен караван во главе с канонерской лодкой «Орочанин».
 
(31)Мухин Федор Никанорович — один из рук. рев. движения на Амуре. Вел парт. работу в Забайкалье и Приамурье. Возглавлял Благовещенский штаб, руководивший борьбой против интервентов и белогвардейцев во всей Амурской области. Во время Гражданской войны – председатель ревкома, организатор и участник крест. восстания в Приамурье против интервентов в феврале–марте 1919 года, известного под названием  «Мухинское восстание». Участвовал в организации партизанского движения на Дальнем Востоке. 8 марта 1919 арестован белогвардейцами, расстрелян.
(32)Гамов Иван Михайлович — атаман Амурских казаков в период Гражданской войны, депутат IV Государственной думы от Амурского и Уссурийского казачьего войска. Принимал активное участие в февральской революции 1917 года. В апреле 1917 года был избран атаманом Амурского казачьего войска. После октябрьской революции 1917 года выступил против большевистской власти. После установления советской власти на Дальнем Востоке эмигрировал в Китай, затем в Европу. В 1946 году принял советское гражданство, но остался жить в Швейцарии. Скончался в 1969 году.
 
Глава 3. Золотой запас Дальнего Востока
На многострадальный Амур пришли белогвардейцы и интервенты. Холодная осень Дальнего Востока 1918 года пестрела от униформы иноземных солдат. Интервентов насчитывалось около 73 тысяч. В пределах Амурской области были расквартированы две императорские дивизии и отряд, прибывший из Соединенных Штатов Америки. С их приходом начались повальные аресты, насилия, грабежи, бесчинства и издевательства. Японцы, вначале, якобы из лучших побуждений, допустили возможность сформировать белогвардейское правительство, которое сразу же активно взялось за восстановление старых порядков.
Во второй половине сентября восемнадцатого года в Благовещенск переправились белогвардейцы с японским отрядом. А накануне утром в городе был проведен митинг трудящихся и красногвардейцев.  Сложившаяся обстановка заставила сторонников советской власти перейти к подпольным формам и методам борьбы.
Под руководством Мухина была сформирована подпольная организация из разных партий — кроме большевиков, туда вошли анархисты, левые эсеры и эсеры-максималисты. Весь город был разбит на три района, возглавляемые районными штабами, в каждом из которых организованы рабочие дружины. Строго соблюдалась конспирация. Специально назначенные связные обеспечивали передачу руководящих указаний от военного отдела, выполнявшего функции центрального штаба.
Алексей Дмитриевич подозвал к себе Сергея и сказал:
— Ну что, мой юный друг, пора прощаться. Я остаюсь в городе вместе с Мухиным на подпольной работе. Мне не привыкать. Но тебе, Сережа, несмотря на твой юный возраст, мы поручили самое ответственное задание. Инструкции ты получил. Команда, проверенная в бою, у тебя есть. Кроме того, в помощь тебе вызвался товарищ Чуб. Правда, он уже в возрасте и больше привык ходить по воде, а не по суше. Но советы его будут для тебя ценны.
— Меня смущает неопределенность задания, товарищ Сергеев. Дойдя до Зеи, уйти в тайгу и спрятать там ценный груз. Да так, чтобы никто об этом не знал... Из десяти... из одиннадцати вместе с Чубом, человек обязательно найдется тот, кто об этом может проговориться.
— Вот поэтому в команду отобраны кристально чистые большевики. Главная задача, чтобы золото не досталось врагу. В крайнем случае утопите груз в Амуре. В дальнейшем действуй по своему усмотрению. Лучший вариант — вывезти на запад, навстречу Красной Армии. Я в письме Андрею Евгеньевичу намекнул, что ты можешь прибыть. Связника найдешь в депо города Верхотурья, что на Урале. Зовут его Изосим.
Сергей присвистнул. Так далеко он еще не ездил никуда, кроме Харбина.
— У тебя в отряде есть красногвардеец по имени Харитон. Береги его — он из путейцев. Хорошо знает железную дорогу. Много лет был помощником машиниста паровоза. Изъездил всю Россию, где есть железка.
— Хорошо, Алексей Дмитриевич! Разрешите сбегать домой  попрощаться с Марфой Петровной? А то обидится...
— Давай, Сережа! Одна нога здесь, другая там.
В середине дня, печально расставаясь с Благовещенским протяжными гудками, от причала отходили речные пароходы, взявшие на буксир баржи с продовольствием, оружием и боеприпасами. Самое дорогое , почти десять тонн золотого запаса, большевики разместили на канонерской лодке «Орочанин». Груз охранял до зубов вооруженный отряд Сергея Лысенко. Караван должен был прибыть в небольшой городок Зея, расположенной на реке с одноименным названием.
Возглавлял речной караван судов и барж с партизанами, покинувшими Благовещенский рейд, канонерка «Орочанин». На ее борту моряки написали красными буквами: «Мы отступаем под натиском несравненно преобладающих сил интервентов, но мы отступаем временно и не сложим своего оружия в борьбе за власть Советов. Да здравствует Октябрьская социалистическая революция!»  Прикрывая канонерскую лодку, рядом шел бронекатер «Пика».
Однако японцы, узнав о караване с золотом, захватили мост у городка Свободный, перекрыли путь пароходам, установив мощные артиллерийские установки. К вечеру караван максимально подошел к мосту. Так как было уже достаточно темно, речники не решились пройти под мостом. Канонерка и пароходы бросили якоря, но отдохнуть не удалось — почти весь берег был занят солдатами японских интервентов. Завязался бой, в результате которого караван был рассеян. Основная часть красногвардейцев, забрав с судов все, что смогли унести, ушли в тайгу.
Команда «Орочанина», показывая мужество и героизм, отбилась, а затем мощным огнем артиллерии и пулеметов заставила отступить японских солдат. Но о дальнейшем продолжении маршрута не могло быть и речи. Под сплошным огнем «Орочанин» получил «тяжелые ранения»: отказал двигатель, лодка плохо слушалась руля. Под прикрытием трехдюймовки и пулемета «Пики», канонерка отошла до Великокнязевки, вошла в одну из проток Зеи и пришвартовалась возле деревни Андреевка.
Надо сказать, что деревня эта довольно зажиточная. В каждом дворе была живность — большое количество скота и лошадей.
Услышав шум на воде, подошёл деревенский люд. В основном — мужики и детвора. Мужики — сплошь бородатые, “сурьёзные” и молчаливые.
— Что случилось? Стрельба была слышна в верховьях...
— Здорово, мужики!
— Здорово будете!
— Да с япошками сцепились! Тут их нема?
— Не-еет! — загалдели настороженно мужики.— Мы тут одни!
— Наше судно потеряло ход. А нам нужно груз перевезти в Зею. Хотите заработать? Срочно нужны крепкие подводы.
Договорились перегрузить ящики на наземный транспорт, для чего купили за имевшееся золото двенадцать подвод.33 Телеги были добротные, с хорошо смазанными осями колес, лошади упитанные, а хозяева остались довольные от полученной прибыли.
Красногвардейцы и матросы провели короткий митинг, где решили, что надо уходить в лес для партизанской борьбы с врагами Советской власти. Потерявший ход «Орочанин» был взорван, чтобы не достался врагу. А бронекатер «Пика» вместе с командой скрылся в одном из многочисленных протоков Зеи.
Сергей со своим отрядом двинулся в путь.  Почти на каждой подводе был установлен пулемет. Некоторое время, пока не пропала из виду деревня, караван сопровождали красногвардейцы и матросы. Вот длинная вереница подвод и людей углубилась в лес, мужики разбрелись по домам и на еще недавно шумном берегу стало тихо. Только выполнивший свою тяжелую работу «Орочанин», взорванный, с развороченными боками и ушедший до палубы под воду, еще дымил, будто прощаясь с экипажем и недавними пассажирами.
Пройдя примерно с версту и дойдя до лесной развилки, Сергей с шумом вдохнул родной запах тайги и обернулся к остальным.
— Товарищи! Нам нужно разделиться. Мы дальше идем своим путем, а вы своим. Вот мандат Совнаркома. подписанный товарищем Мухиным.
Но разделиться не получилось — прибежали красногвардейцы. оставленные на опушке леса качестве арьергарда.
— За нами погоня! На берегу с катеров высадился отряд японцев. Довольно много...
— Товарищи! — крикнул Сергей. — Во что бы то ни стало надо задержать врага. Дать нам возможность уйти подальше.
Один из командиров согласно кивнул и начал командовать, распределяя позиции красногвардейцам и матросам. Плохо, что Чуб ушёл с командой «Пики».  «Ах, как пригодилась бы его помощь», — подумал Сергей.
Сняли два пулемёта «Максим» с подвод и установили по флангам — бой решили принять на этой развилке. Посоветовавшись с путейцем Харитоном, решили двигаться по правой просеке, в направлении станции Бочкарево. Хотя до неё было далеко, но это хоть какое-то направление.  Тем более, что эта станция — родные места Харитона.
— Прощайте, товарищи! — крикнул Сергей.
— Но, родимые! — крикнули невольные возницы из числа красногвардейцев и погнали коней с перегруженными подводами. —Не подведите!
Чтобы не перегружать телеги, люди бежали рядом. Пробежав изрядное расстояние, услышали, как разом ударили пулеметы. В лесу эхом раздавался разгорающийся бой.
— Быстрее, быстрее! — торопил Сергей возниц, поглядывая на отстающие подводы.
— Впереди брод! — крикнули с передней подводы.
— Какой брод? — недоуменно спросил Сергей. — Не должно быть никакого брода! Тут сплошной лес!
— Плохо знаешь эти места, командир! — сказал один из красногвардейцев. — Тут сплошь и рядом то лес, то болото, то протока.
Подводы сгрудились возле воды. До другого берега было метров тридцать. Но кто знает, какая здесь глубина? Один из отряда — матрос, разделся до гола, несмотря на осенний холод, и, взяв слегу, полез в воду. Вода в некоторых местах уже была прихвачена тонким льдом. Матрос дошёл до середины, пробуя шестом дно брода — ему было по пояс. Дойдя до другого берега, вернулся таким же способом. Красногвардейцы бросились вытирать и обтирать его имеющимися тряпками, затем кто-то поднёс флягу с самогонкой. Только после этого смельчак заговорил:
— Короче, командир, надо направлять подводы, строго ориентируясь вон на ту березку. Брод не очень глубокий — сами видели. Но ежели чуть отступить направо, по течению, то глубина та-аам... слега ушла на всю длину. Слева тоже глубоко, но не так — мне по горло. Ежели сойдёшь с направления, то лошадь вплавь не вытянет телегу с грузом. Так что, направление — строго на березу.
— Все слышали, товарищи? — спросил Сергей. —Тогда вперёд! Аккуратно! Головой отвечаете! Всем раздеться и вести каждую лошадь за узду впереди неё.
Когда почти все подводы благополучно миновали брод, с последней вышла заминка. Сначала лошадь никак не хотела заходить в воду. Затем, после уговоров, возница попробовал потянуть за собой, войдя в воду, тоже никакого результата.
— Да дай ему хлыста! — крикунул кто-то с этого берега.
Красногвардеец вышел из воды, взял в руки вожжи и слегка хлестнул по крупу лошади. А она как будто только этого и ждала: рывком бросилась в воду, пытаясь вскачь преодолеть брод, несмотря на тяжёлый груз. От этого лошадь мотало в воде из стороны сторону. Возница пытался управлять вожжами, идя рядом с телегой, но лошадь, в очередном рывке, отклонилась вправо и ушла под воду, потеряв опору под копытами. Телега, почти покрытая водой — только груз виднелся, тяжело наклонилась и, в одно мгновение, ушла под воду, не оставив никаких шансов лошади.
— Минус один! — сказал Сергей довольно спокойно. Главное, что не утеряно пока большинство груза.
— Что будем делать, командир? — спросил давешний матрос. — Будем доставать груз?!
— Как зовут тебя, товарищ?
— Ефим Клёнов! Матрос Ефим Клёнов!
— Так вот, Ефим! Доставать мы ничего не будем! Лошадь только жалко. А груз пусть лежит там, где лежит! Только отметочку сделаем для ориентира. Придёт время — достанем.
Сергей достал бумагу, быстренько нарисовал схему с привязкой к деревне Андреевка и сделал пометку: «Золотой брод». Придется, пожалуй, весь путь так помечать и рисовать карту на привалах.
— А мне что теперь делать, товарищ командир? — спросил незадачливый возница, подойдя к Сергею.
— Твоя задача следующая, товарищ...
— Комков! Комков моя фамилия.
— Товарищ Комков, ставлю задачу: оборудовать пулеметную позицию под этим упавшим деревом, занять оборону и не дать возможности врагам перебраться через протоку.
— Слушаюсь, товарищ командир, — сказал Комков, прислушиваясь к затихающим звукам боя на развилке. Сергей тоже слушал с тревогой: «То ли завершился бой чьей-то победой, то ли увели врага по другой дороге?!»
— Позицию занимаешь до вечера. Как наступят сумерки, «Льюис» на плечи и трусцой догоняешь обоз. Винтовку оставь мне. Вот возьми « Маузер», на всякий случай. Свой личный отдаю — смотри, не растеряй и ... возвращайся живым!
— Слушаюсь, товарищ командир! — сказал немного повеселевший Комков.
— Комков! — крикнул кто-то с дальней подводы. — Ты «Льюисом» хоть знаком? Стрелять умеешь?
— А че уметь-то?! Целься во врага, да нажимай на курок!
— Ну, ну... — сказал подавший голос, подходя ближе. — Разрешите, товарищ командир?
Сергей кивнул. Красногвардеец ловко отстегнул дисковый магазин пулемета и, перевернув, показал пальцем на недостающие патроны.
— Я этой системой знаком еще с мировой. В магазине сорок семь патронов. Расстреливаются они за шесть секунд. Поэтому надо стрелять прицельно короткими очередями. На счет «три». Прицелился в группу солдат, нажал: «раз-два-три», отпустил курок. Опять прицелился, нажал на курок — «раз-два-три» — отпустил. В таком темпе, короче... На, потренируйся без патронов пока... Пока будешь лежать без дела.
Сергей тоже заинтересованно слушал инструктаж бывалого солдата — такая система пулемета ему тоже была незнакома. А в обозе еще два таких « Льюиса» и один пулемет «Максим».
Молодой красный командир построил вверенных ему красногвардейцев и матросов. Двенадцать человек вместе с Комковым. Десятерых бойцов он знает хорошо — специально отобраны исполкомом Совнаркома. Комкова и матроса порекомендовал товарищ Чуб. «Надеюсь, не подведут», — подумал Сергей. А вслух сказал:
— Товарищи, берем путь в сторону станции Бочкарево рядом с селом Александровское. Это примерно в ста верстах. Учитывая ценность груза, ее тяжесть, незнакомый маршрут и возможности лошадей, за сутки предлагаю проходить примерно по тридцать верст. Таким образом преодолеть путь за трое суток. Головную подводу поведет товарищ... Харитон. Замыкает товарищ матрос Клёнов.
Затем без перехода крикнул вполголоса:
— Обо-ооооз! Ма-аарш!
Дорога после брода была довольно приличной. Малохоженая, без следов лошадей, но подмерзший грунт хорошо держал давление узких колес. И лошадям было легче тащить тяжелый груз.
(33)Грузоподъёмность обычных телег составляет около 750 килограммов.

...
 
Рамзан Саматов. 2019 год