Шепоты и тени. Глава 6 - Дорожная сумка монаха

Тетя из очередной своей поездки в Варшаву вернулась измученная и немного нездоровая. Она пролежала несколько дней в постели, жалуясь на покалывание в грудной клетке и на тупую боль в затылке, однако так и не согласилась, чтобы ее осмотрел врач.

— А что они вообще понимают?... — бурчала она, имея в виду медиков. — Что мне суждено, того не миновать... Вечно жить я все равно не буду. И даже не хотела бы, по большому счету...

Однако через некоторое время она почувствовала себя лучше и вернулась к прежним занятиям. Я видел, что мама, хотя и не признаваясь в этом, явно почувствовала облегчение, ведь до сих пор она видела тетю всегда полной сил и, кажется, даже представить себе не могла, что та сделана не из стали, что стареет всё больше и в добром здравии до конца своих дней оставаться не может.

А ведь для моей мамы было так важно, чтобы тетя как можно дольше сохраняла здоровье и наилучшую форму, потому что именно на тете в основном лежало содержание дома и забота о семье.

В один из вечеров после ужина мы уселись втроем в гостиной и, попивая слабый чай с лимоном, говорили о том и о сем. Внезапно тетя, прервав тему разговора, воскликнула:

— Простите, но у меня вновь может вылететь из головы. У меня есть новости о том монахе, который останавливался здесь, Элиза.

Мы навострили уши.

— Я узнала, что весь этот арест был банальной ошибкой. Его приняли за кого-то другого. Властям донесли, что в тот же самый день в окрестностях Сандомира должен нелегально пересечь границу некий эмигрант-эмиссар, и поэтому, когда появился монах, жандармы почему-то решили, будто это он и есть. Отсюда и всё недоразумение. Его выпустили из-под ареста, дав понять при этом, что ему следует как можно скорее покинуть территорию Царства Польского. В сопровождении жандармов он сел в Варшаве в вагон Венской железной дороги и отправился в Краков. И мне почему-то кажется, что ему нет смысла сюда возвращаться. Слишком много у него было связано с нашим городом неприятностей, и сомневаюсь, захочется ли ему вновь здесь появляться, рискуя попасть под арест, а может быть, даже в тюрьму.

— Но тетя, — воскликнул я. — Мне кажется, что ты не права, ему есть за чем возвращаться.

— Ну и за чем же? — заинтересовалась тетя.

— За своей дорожной сумкой, которую он в момент ареста забыл и которая до сих пор лежит на дне моего шкафа.

— В первый раз слышу, — мама грозно сдвинула брови, взглянув на меня.

— А, ну я забыл сказать тебе об этом... Действительно забыл, — я стал оправдываться, сильно смутившись.

— Принеси эту сумку. Если там какие-то ценные вещи, подумаем, каким образом монах мог бы их получить назад.

Через минуту тетя, сморщив лоб, открывала забытый багаж монаха. Она заглянула внутрь, покопалась сверху, но не нашла ничего ценного. Какие-то кальсоны на смену, пара штук нижнего белья. Однако обследуя сумку снаружи, она нащупала пальцами где-то ближе ко дну некий твердый прямоугольный предмет. Перевернув сумку вверх дном, она высыпала всё ее содержимое на пол. И тогда на кипу одежды выпал не слишком большой сверток, замотанный в льняной лоскут и перевязанный ремнем.

Тетя, явно заинтригованная и сильно взволнованная, дрожащими руками развязала ремень и сняла ткань. Внутри обнаружились какие-то старинные пергаменты и бумаги. На самом же верху лежала овальная миниатюра, нарисованная гуашью по слоновой кости. Оправлена она была в уже немного потертую рамку из майнгеймского золота1 и покрытую сверху настоящим золотом. Миниатюра представляла собой искусный портрет мужчины во цвете лет. Он смотрел на нас с ухмылкой на устах, и в этом выражении ощущалось некое богохульство. Слегка прищуренные глаза с иронией и уверенностью в себе глядели куда-то вдаль. В них читалось некое безумие. Безумие, которое не остановилось бы, пожалуй, ни перед чем, ни перед какой мерзостью. И было в этом лице нечто... дьявольское.

От этого портрета бросало в дрожь... Тетя с нескрываемым страхом, осторожно взяла портрет двумя пальцами и, пододвинув свечу, поднесла его к глазам. Она принялась внимательно рассматривать через лорнет демонический облик, и чем дольше она изучала его, тем больше бледнела и ужасалась. Наконец, с трудом оторвав взгляд от портрета, она подняла голову и, взглянув на меня, задрожала и прошептала:

— Нет. Ох, нет... Мои глаза, наверное, обманывают меня. Невозможно такое сходство в чертах лица.

— О чем ты говоришь, тетя? О чем говоришь?

Мама, наблюдавшая за тетей с самого начала, сама испугалась.

А тетя, не слушая ее, принялась нервно перебирать древние документы. Она явно хотела узнать, кто этот мужчина с портрета.

— Станислав Семберк из Крикоса... или, как его теперь называют, из Трикоса... Человек нам чужой и ни в каком родстве с тобой, Стась, не состоящий. Но как же ты на него похож! Ох! Как же похож!

— Да, я знаю. Знаю, кто он. И о сходстве тоже знаю, — сказал я. — Монах мне об этом рассказывал. Он тоже удивлялся.

— И был прав, — тетя с грустью покачала головой. — Мужчина с портрета выглядит, как твой брат-близнец, за исключением этого... демонического взгляда.

— А кем он был, этот Станислав Семберк? И что он может иметь с нами общего? — спросила испуганная и одновременно заинтригованная мама.

— С нами? С нами наверняка ничего. Но Семберки — это интересная семья. Ой, очень интересная...

И тетя рассказала нам вкратце историю рода Семберков от переезда Теофила в Польшу вплоть до рождения его сыновей Михала и Яцека. Я решил похвастаться своим знанием, и стал рассказывать, что было дальше. Насколько я помнил из рассказа отца Мейнхарда, Михал потомства не имел, но Яцек умер вовсе не бездетным. У него был сын Станислав, который по какой-то причине сбежал из Польши в Германию и там, женившись, несмотря на преклонный возраст, успел еще произвести на свет сына Вольфганга, который продолжил род по мужской линии. Я также добавил, что, по словам монаха, который слышал это непосредственно из уст последнего представителя рода Семберков, ходили также и такие слухи: будто бы этот Станислав оставил в Польше, еще до своего побега, некого ребенка, законного или незаконного, это не выяснили. Никто никогда не приезжал из Польши и Станислава не искал.

— Из того, что ты сказал, может сложиться впечатление, что история эта проста и незамысловата. Тем не менее это не так. Это весьма запутанная история, — вставила тетя. — А кроме того, она настолько страшная, что я сомневаюсь, рассказывать ли ее дальше, учитывая не только ужас этих событий, но и твое, юноша, психическое и душевное здоровье.

Сказав это, она посмотрела на меня с грустью, после чего продолжила:

— Но ты уже почти взрослый и осознаешь, что мир жесток, а люди грешны. Впрочем, рано или поздно ты сам столкнешься с не меньшей жестокостью. А может, не дай Боже, и сам ее на себе испытаешь, поэтому пусть так и будет. Слушай всё внимательно. А может, и какой-нибудь полезный урок для себя из этого извлечешь...

Она замолчала надолго. Подперев голову рукой, она сидела, сосредотачиваясь и как бы собираясь с мыслями, наконец, глубоко вздохнув и подняв глаза кверху, она продолжила:

— Как вы знаете, я всегда интересовалась и устройством мира, и тайными вещами, и древней историей — как страны, так и ее знаменитых родов. Я любила просматривать старинные книги и пожелтевшие документы, я любила слушать рассказы и предания старых людей, я интересовалась также прошлым известных родов, связанных с Сандомиром. Путешествуя по окрестным поместьям, я копалась в архивах и библиотеках, изучая их историю. Однажды я наткнулась на интригующие сведения о семье Семберков. И хотя углубиться в историю этого рода оказалось нелегко, все же благодаря какому-то небывалому счастливому стечению обстоятельств мне удалось наткнуться на старую хронику, записанную на веленевой бумаге незнакомой рукой. Судя по стоимости материала, на котором она была записана, в ней должны были содержаться очень важные сведения. Это подтвердилось, когда я погрузилась в чтение. В начале чтение этого текста представляло для меня некоторые трудности, однако я быстро освоилась с витиеватым письмом и буквально проглотила необычный, хотя местами вызывающий отвращение и ужас рассказ. А это была история того самого таинственного рода, записанная кем-то, кто хорошо знал и Яцека, и его сына Станислава.

Род этот пользовался недоброй славой. Из-за каких-то своих темных дел он вызывал у современников отрицательные эмоции, и не напрасно. В хронике я вычитала, что Станислав фон Семберк, совершив тайную поездку в Турцию, женился на девице из благородного, но обедневшего рода. Жизнь их складывалась не наилучшим образом по причине странных практик, которым предавался сей муж. Выделив в своем замке угловую комнату с северной стороны, он устроил в ней что-то вроде сатанинской часовни и совершал там мрачные и отвратительные ритуалы в честь нечистых духов. Чего он хотел, к чему стремился, что хотел получить и чего добиться? Неизвестно. У него были власть, слава, уважение. Было и несметное богатство. У него была молодая, верная и необычайно красивая жена и дочь Розалька — прелестная, радостная и здоровьем крепкая... Он имел то, что хотел, о чем мечтал... И всё же... Каждый вечер он запирался в своей тайной комнате и, как я уже сказала, проводил богохульные ритуалы... Ходили слухи, что он вызывает дьявола, потому что хочет, чтобы тот дал ему всё, что он только пожелает, и прежде всего власть над смертью и молодостью, над природой, так будто бы он мог вечно жить, оставаясь молодым, и творить чудеса, повелевать ливнями и грозой, градом. вихрем и снежной метелью, морозом и летним зноем. Однако шло время, а у него и года прибавлялись, и власть эту нечеловеческую он так и не получил. И кажется, именно в это время он отважился на неслыханное преступление, которое должно было его наконец привести к желанной цели... Ведь когда Розальке, его дочери, исполнилось четырнадцать лет, он стал брать ее с собой в эту тайную комнату и посвящать в отвратительные ритуалы. Девушка, по природе радостная и постоянно смеющаяся, стала с этой поры молчаливой и угрюмой. На ее лице отразилось отчаяние. Хотя мать часто ее расспрашивала об этом, она никогда ни словом не обмолвилась, что вместе с отцом делает, запершись в этом храме демонов.

Но прошло не так много времени, всего несколько месяцев, и бдительный глаз матери заметил, что силуэт Розальки как-то странно округлился. Живот, прежде плоский, стал выпирать из-под ставшего внезапно тесным платья. Несчастная догадалась, что за ритуалы проводил отец дочерью, и от отчаяния впала в какое-то отупение. Достаточно быстро, однако, она взяла себя в руки и, вызвав на разговор старую, но еще крепкую и сохранившую разум няню Розальки Ефросинью Хшонстовскую, старую деву из уважаемой хотя и разорившейся, дворянской семьи, посвятила ее в свое ужасное открытие. Старуха некоторое время молчала, но в конце концов все-таки призналась, что о происходящем знала уже давно, но молчала, потому что была убеждена, что и хозяйка об этом знает и не противится. И даже больше! Добавила, что ей известно кое-что еще. После расспросов и сильного нажима хозяйки она в итоге призналась, что однажды подкралась под дверь этой богохульной часовни, где подслушала, как пан Станислав давал обещание сатане, что как только появится на свет ребенок от его связи с дочерью, он во время таинства черной мессы принесет его собственноручно в жертву Князю Тьмы. Лишь бы он исполнил его желания и требования. Хозяйка слушала эти слова, то бледнея, то краснея попеременно. Ее раздирали эмоции, а потрясение приводило в состояние шока. В конце концов она спросила у няни совета, что следует делать, потому как сама выхода из этой ситуации не видела. Няня же, немного подумав, дала такой совет немедля: как можно скорее, тайно увезти девицу подальше от отца.

Решение приняли, однако пришлось ждать подходящего момента, чтобы Станислав не сориентировался, что они намереваются сделать и намерение их не раскрыл. А мать девушки упросила Ефросинью, чтобы та тайно забрала Розальку и отвезла ее в какое-нибудь безопасное место, даже не сообщая ей самой, куда ее вывозит. Мать опасалась, что под нажимом мужа или под влиянием чего-то худшего могла бы выдать ему местопребывание девушки. Так и сделали, прошло немного времени, и старуха с Розалькой куда-то исчезли. Станислав то выкрикивал проклятья, то впадал в отчаяние и оцепенение. Он ездил по округе и спрашивал об исчезнувшей дочери и ее няне, но те пропали без вести, как в воду канули. В итоге официально было признано, что они стали жертвами разбойников.

Няня и Розалька рассказывали всем, что поедут по короткой дороге через лес в Сташев, в собор Святого Варфоломея, в часовню Божьей Матери с четками. Там они якобы хотели предстать перед алтарем Святой Розалии в день 4 сентября, когда церковь чтит эту святую, и помолиться небесной покровительнице девушки о благословении и милости.

С той поры Станислав Семберк стал проявлять еще больше странностей. Он практически не покидал уже тайную комнату, из которой почти каждую ночь доносились какие-то стоны, иногда крики как бы боли, а иногда демонический смех и невнятные слова на неизвестном языке. Что там происходило, никто не знал. Никого из слуг он к себе не звал, да и они не осмелились бы даже к дверям приблизиться. Не осмеливалась заглянуть туда и хозяйка.

И вот однажды зимней февральской ночью 1710 года, в самый канун Громницы2 Станислав позвал всех домочадцев во двор и велел там поджечь бочки, заполненные смолой, из которых бушующее пламя разносило по округе смрад. Кровавый отсвет падал на свежевыпавший снег. Сам он оделся в какие-то странные багровые одежды, расшитые золотом замысловатыми магическими знаками, вознес руки к небу, откуда беззвучно сыпались толстые и пушистые снежные хлопья, и начал произносить непонятные фразы на каком-то странном языке. И вдруг небо разорвала молния, и где-то на горизонте раздался гром. Налетел ветер и с воем начал крутить языки пламени из бочек, поднимая вверх золотисто кровавые снопы искр и унося их вместе со снежной метелью, которую он раздул своим ледяным дыханием, куда-то вдаль, где они гасли в бесконечном мраке.

Все стояли пораженные, будто окаменевшие от ужаса, боясь даже глубже дышать. Наконец, демоническое зрелище подошло к концу, и Станислав, воя не своим голосом, то вызвал каких-то демонов, то выкрикивал имя своей пропавшей дочери, а затем побежал в тележную, откуда через несколько минут быстро выехал на огромном возу, загруженном до краев ящиками и сундуками.

Он нещадно бил кнутом лошадей и гнал их куда-то в метель и вьюгу, подгоняемый молниями и громом. Еще только некоторое время издалека слышалось попеременно: «Адрамалех, Берит, Фокалор, Самаэль, Узъел и Розалька-а-а!», а потом всё стихло. Вьюга прекратилась, пламя в бочках со смолой угасло. И всё вокруг окутала густая, липкая тишина. Только люди, крадучись, крестясь и всё еще дрожа от страха, расходились по усадьбе.

О Станиславе же ничего не было слышно. Одни вполголоса перешептывались, что наверняка дьявол забрал его в преисподнюю вместе со всем имуществом, что было у него в телеге. Другие же говорили, будто бы он сбежал от жены в Германию. Были и такие, что пробовали его искать в Сандомире, куда в очень давние времена, еще до занятий магией, он часто ездил и где навещал доминиканских монахов, щедро поддерживая их деньгами. И даже брошенная супруга там, у сандомирских доминиканцев, его искала, но монахи сообщили ей, что, хотя в прежние времена он действительно и был их благодетелем, однако же после возвращения из Турции прервал с ними всякое знакомство. Так что никаких вестей о нем они не имели, но с благодарностью его вспоминают и молятся за своего благодетеля и никогда не перестанут молиться. Особенно после того, как до них дошли слухи, будто сбился он с пути истинного и от Господа Бога отвернулся, и обратил свою жизнь к злым силам, и вступил с ними в связь.

Женщина осталась одна. События привели ее в состояние полнейшего отчаяния. Оставшись в одиночестве, она принялась усердно искать свою доченьку и няню Ефросинью Хшонстовскую. Однако это был напрасный труд. Они обе пропали неизвестно куда, и ни единого их следа она так и не нашла. Печаль, поселившаяся в душе, сильно подорвала ее здоровье. Она высохла, почернела и наконец июньским утром следующего 1711 года испустила последний вздох и тихо отошла к Богу.

Тетя, окончив этот странный рассказ, умолкла, и мы с мамой тоже замолчали, до глубины души пораженные тем, что услышали. Наконец я прервал молчание.

— А что с Розалькой? Что с дочерью Станислава? Она нашлась в итоге?

— К сожалению, я не нашла никаких следов. Документы, которые мне удалось разыскать, умалчивают и о ней, и о ее няне Ефросинье, которая девушку увезла в неизвестном направлении, чтобы защитить от отца, а скорее всего, и от чего-то худшего.

— А может, это все-таки правда, что говорили после их исчезновения: будто бы они обе погибли от рук разбойников, которые в то время часто орудовали в лесах? — робко произнесла мама.

— Может, и так, — ответила тетя. — Однако сведения, что они отправились через лес в собор в Сташеве, скорее всего ложные. Наверняка мать распустила такой слух, чтобы обмануть отца. Дала ему ложное направление, предполагая, что тот будет вести поиск. Скорее всего, беглянки отправились не в Сташев, а совсем в другую сторону.

Тетя почесала за ухом и продолжила:

— Я думаю, что несчастные могли отправятся скорее в сторону Сандомира и там, где королевский замок и суды, где монастыри, архидиакон и католический капитул, искать убежища и спасения. Только, кажется, несмотря ни на что, они не добрались до места, потому что, если бы они добрались, об этом стало бы известно. Такой скандал. Ой, это бы не прошло незамеченным. Об этом непременно сохранились бы сведения. И не только в судебных документах, но и в человеческой памяти. А ведь ничего такого не сохранилось. Поэтому, скорее всего, по пути они всё же жизни своей лишились.

Я хотел еще спросить тетю, что она думает об этом моем необычайном сходстве с тем самым Станиславом Семберком, но прикусил язык. Как-то мне было неловко об этом спрашивать, но тетя, по-видимому, догадалась, что тревожит мою душу, поэтому сама затронула эту тему.

— Вам наверняка обоим любопытно, что я думаю об этом необычайном сходстве Стася с тем самым фон Семберком? Ну что ж, я думаю, что сходство является следствием не родства, поскольку его нету между вами, а чистой случайности. Иногда случается так, что чужие люди похожи друг на друга, как две капли вода, и тогда мы говорим о двойниках.

— И почему же, тетя, ты так в этом уверена? — с сомнением спросила мама.

— Потому что я проследила вашу родословную на шесть поколений назад, а значит с того самого времени, когда на свет появился Станислав Семберк. Адам Шлопановский, рожденный в 1630 году, взял у жены девицу Малгожату Порай-Бадовскую, рожденную в 1639 году, и имел от этого брака сына Антония, родившегося в 1655 году. Антоний Шлопановский и Жизель де Витте, рожденная в 1672 году, родили Богумила в 1705 году. Этот самый Богумил женился на Марьяне Корейво, родившиеся в 1728 году, и имел от нее сына Ежи, родившегося в 1760 году. Этот самый Ежи взял в жены девицу Анелю Добжинецкую, родившуюся в 1787 году, и они произвели на свет твоего, Элиза, мужа Людвика (Господи, спаси его душу!), родившегося 1810 году, а потомком этой последней пары являешься ты, Стась, рожденный в 1864 году. И где здесь место для Семберков? — тетя измерила меня триумфальном взглядом. — Это по главной линии, но я исследовала также побочные, и нигде никакого Семберка ты не найдешь!

— А может быть, с моей стороны есть какое-то родство с этим уродом? — не сдавалась мама.

Тетя одарила ее полузлым-полуснисходительным взглядом.

— Не раздражай меня, Элиза. Мне что, представить свою родословную до шестого колена? Уверяю тебя, что и там Семберков ты не найдешь. Но довольно уже об этом. Уже поздно, пошли спать.

Тетя энергично поднялась из-за стола, попутно собрала весь комплект тайных старинных документов и, крепко сжав их в руках, отправилась свою комнату, и нам не оставалось ничего, как последовать ее примеру.


* * *


Что-то неведомое вырвало меня из глубокого сна. Я резко вскочил и сел на кровать с ясным сознанием. А в комнате царила смоляная темнота. Не знаю почему, дрожь пробежала по всему моему телу. Вдруг где-то на фоне оконного проема, который светлым пятном выделялся из темноты остальной части помещения, замаячил какой-то неясный человеческий силуэт. Я напряг зрение и в свете луны, которая как раз медленно стала выползать из-за тучи, заметил... фигуру неизвестного мне мужчины. С виду он производил впечатление престарелого и слабого. Стоял он неуверенно, опираясь плечом о оконную раму. Лица гостя я не мог рассмотреть, потому что его скрывал широкий натянутый на глаза капюшон. Пришелец направил на меня высохшую костлявую, покрытую сморщенной кожей руку, а когда я приблизился, он повернулся немного боком, как бы опасаясь, что я случайно могу заметить черты его лица. В этот самый момент я услышал плачущий приглушенный голос, полушепот-полужалобу, напоминавший скорее скуление побитой собаки. Он тихо жаловался, пытаясь меня убедить и возбудить во мне сочувствие к себе:

— Этот второй центр силы не признает меня равноправным партнером...

И жалоба внезапно переросла в рыдание.

Я скорее был дезориентирован, чем напуган. Я не знал, как реагировать на то, что я видел и слышал. Теперь голос старца стал каким-то странным, приближавшимся к границе шепота и шипения... Слова, только что им сказанные, проникли в разум, а затем расползлись по всему моему телу, просочились в каждую ткань, задели каждый нерв, осели в костях. И я почувствовал к нему столь глубокое сочувствие, что почти зарыдал вместе с ним.

И тогда откуда-то, из неведомой дали я услышал другой голос: спокойный, мужской, глубокий, успокаивающий, но решительный, который произнес твердо только три слова:

— Предостерегаю... предостерегаю... предостерегаю...

И тут же призрак у окна лопнул, как мыльный пузырь, и только в ноздри ударил мне какой-то сладковатый и дурманящий запах, будто бы запах гниющей плоти и начинающего разлагаться трупа...


пер. с польск. М.В.Ковальковой

___________________________________________

1 Композиция, похожая на золото, состоящая из меди цинка и олова.
2 Пресвятая Мария Громница, Сретенье Богородицы, отмечается 2 февраля в Католической (западной) церкви или 15 февраля в восточных церквах.