Здравствуй, мой дорогой Джексон

               
                Экологическая сказка
Я смутно помню свое детство. Почти не помню  маму, папу, даже не помню, как они выглядят. Мне вспоминается лишь глухой  стук коробок, ударяющихся о деревянный стол. Рабочие не уходили из подвала почти всю ночь, мешали нам спокойно спать. Из-за них я практически не спала в детстве и до сих пор страдаю бессонницей. Помню, что моя коробка была меньше других. Она вмещала всего лишь двести жвачек. У меня была одна подруга, Кэнди, но дружба наша быстро закончилась, поскольку Кэнди случайно с братом упала на пол во время переноса коробки, и больше я не видела ее.

Я тогда была совсем скромной, застенчивой девочкой. Хорошо помню слова своей сестры Мэри. Она боялась думать о будущем, была по своей сущности пессимисткой. Но при этом не могла о нем не думать, как и все мы.

- Камилла,  вот сейчас нам всего-то по три месяца. Наступит день, когда  мы с тобой потеряем друг друга.

- Что ты, не говори глупостей, все будет нормально! – повторяла я каждый раз, как только заходил этот щекотливый разговор. В ответ на это сестра лишь качала головой и вздыхала. Казалось,  про себя она думала, какая же я наивная.

Теперь мне целых шесть месяцев, я переместилась в тоненькую серебристую коробочку, на которой были изображены несколько зеленых листиков, надпись «Жевательные резинки» и уточнение  -  «Орбит мята». Мне повезло, мы были вместе с сестрой, когда шло распределение жвачек по коробочкам. Все дело в том, что дату распределения поменяли, и началась настоящая паника, потому что все, естественно, хотели быть рядом со своими родными и друзьями.

Там я и познакомилась со своим парнем - Джексоном. Он был такой красивый. Каждый раз, когда мы разговаривали, его свежее дыхание отдавало мятным, таким насыщенным, свежим вкусом. Мне казалось, что он был самой вкусной жвачкой в коробке, что он был не такой, как все. И я успела его  полюбить.

Каждый вечер, когда в нашем магазине выключался свет, и лишь маленькая, едва заметная из-за полок с чипсами лампочка освещала «Орбит мяту», мы с  Джексоном приближались друг к другу и беседовали обо всем на свете. Ночь была самым лучшим временем для таких бесед. Когда все остальные жвачки уже спали, казалось, что наши две души сливались воедино, и что только мы, две маленькие мятные жвачки,  существовали в этом огромном, таком пугающем, еще неизведанном нами  мире.

 Когда я встретила Джексона, стала  понимать сестру. Я ничего так не боялась, как потерять его и  Мэри. Я не представляла себе жизни без них. Какая это будет жизнь? И в чем тогда ее смысл?
 
Как-то раз и Джексон заговорил об этом.  Я знала, что вот-вот между нами произойдет этот разговор. И вот подошел он, этот день.

- Камилла, девяносто девять процентов жвачек из всех упаковок проходят через это. Их покупают, увозят  к себе в дома, в другие города, страны. И есть ли шансы найти друг друга в этом огромном мире?

- Что ты хочешь сказать? – мне показалось, что он хочет бросить меня. Мой голос дрожал. Сердце  колотилось во мне. Я думала, что даже он мог услышать его стук.

- Может, нам лучше отпустить друг друга? Я не хочу тебя мучить, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты страдала. Шансы, что мы снова встретимся, невелики. Да, мы в одной коробке. Но что будет, если я упаду на пол, и про меня забудут, а тебя пожуют и выбросят в урну? Или - еще хуже! -  выбросят на землю, и не захотят искать, поскольку в тебе уже не будет смысла?

 Я молчала. Мне не хотелось говорить. Где-то в глубине души я надеялась, что это сон. Что, может, если я себя ущипну – проснусь, и все закончится, все вновь будет хорошо,  и Джексон  перестанет смотреть на меня столь потерянным взглядом.

- Да… - сказала я чуть слышно, – наверно, это будет правильно.

Конечно, мне не хотелось так думать. Но я уже знала, что так и будет. Мы обнялись в последний раз. Нет, может, это был и не последний раз, но в моей голове все твердило, что больше мы не вместе. Он обнимал меня, я продолжала чувствовать его мяту, вдохнула полной грудью, чтобы ощутить сполна этот запах и запомнить его навсегда.  Джексон был рядом, но как будто его уже и не было. Странное чувство. Чувство пронзительной боли и потерянности.

Шли недели, с каждым днем было все страшнее. Магазин приобретал популярность. И как только слышались слова «мне, пожалуйста, жвачку», все из нашей коробки начинали трястись от страха. Ведь никто не знал, какая жизнь ждет за коробкой. Мы слушали рассказы наших продавцов о городах, о парках, о том, о сем. Но никто не захотел нам рассказать, какой дальше будет наша жизнь. Жизнь десяти несчастных, пугливых жвачек.

Страшнее всего было думать о том, что мы окажемся на земле. Нас будут топтать  грязные ботинки,  обнюхивать и облизывать  псы. Никто не хотел, чтобы его облизывали любые существа на земле. Интересно, это приятно, когда тебя жуют? А что если это ужасно больно? Все мы старались отгонять от себя такие мысли. Из-за них можно было сойти с ума.

30 марта. Вот оно. Это был мой день, когда пришла девушка на высоченных каблуках и с неряшливой, размазанной на губах красной помадой. Об этом сразу зашептались продавщицы. Девушка купила нашу  коробочку «Орбит мята». Все жвачки разом  замолчали и затаили дыхание в ожидании.  Она расплатилась и небрежно бросила нас в сумку. Все мы перевернулись. В  темноте невозможно было что-то разглядеть. На улице низкий и томный голос спросил ее:

- Ну что, купила?

- Купила, – ответила девушка и достала нашу коробочку.

Мы снова увидели свет. Тут я не стала больше думать об обидных  словах Джексона и  приблизилась к нему. Он был единственным, кто в этот злосчастный момент  мог  меня успокоить. Он не остановил меня, и какое-то время мы находились совсем близко.

- Кэри, дай две, -  сказала обладательница томного голоса.

 Нет, нет, нет! Это значит, что меня тоже вытащат! Я лежу второй!

Достали одну   жвачку, а за ней – меня. В меня тут же попал яркий солнечный свет. Я впервые увидела его так близко, а не через малюсенькое окошко магазина.

- Прощай,  Джексон! – успела выкрикнуть я, когда мягкий палец стал  пытаться  вытащить меня на воздух.  Я сначала не давалась.

- Прощай, Камилла, – обреченно   ответил  он.

Меня поднесли ко рту и буквально забросили в него. Я замерла в ожидании боли. У меня вся жизнь пронеслась перед глазами. Тут что-то мягкое коснулось моего живота. Язык?  Меня стали  мять, переносить из одного уголка рта в другой. Это, вероятно, было похоже на  массаж, которого я, естественно, ни разу не испытала, зато постоянно слышала о нем от одной из продавщиц.  Все было терпимо, кроме  противного  запаха сигарет во рту у этой девушки.

Стойте, а это что такое? Девушка вновь открыла рот, и я ощутила на себе горячие солнечные лучи. Это было очень приятно. Но что она теперь собиралась делать? Неужели…? Не делай этого, пожалуйста!  Но она выплюнула меня, и я полетела прямиком на мокрую холодную траву. Кажется, это был парк. Я упала и больно ударилась боком. Последнее, что я услышала, были слова:

- Кэри, ну что ж ты мусоришь? Урна же недалеко. Хватит постоянно жвачку разбрасывать!

- Ой, какая ты правильная. Подумаешь! Как будто тебе саму жвачку жалко. Да ты сама так постоянно делаешь, я уверена! Ничего, полежит, никто даже не заметит.
Так началось мое одиночество. Наступила зима.  Холода сковали меня. Мороз пробирал изнутри. Я наблюдала за маленькими детьми, которые бегали  и играли в снежки. Под слоем снега я была совсем не заметна, и дворники обходили меня стороной. Потом наступило долгожданное лето. Солнышко вновь вернулось ко мне. Я просыпалась и говорила:

- Солнышко, доброе утро! Как ты сегодня дружелюбно светишь! Спасибо тебе за твое тепло!

На самом деле мне было очень плохо. Мне казалось, что с каждым днем я становлюсь все слабее и слабее. Мое тело постепенно теряло форму, и запах мяты я совсем позабыла. Я слышала легенду от своей знакомой из «Орбит мяты». Она говорила, что жвачки, не имеющие своей родной урны, вскоре умирают. Или, по крайней мере,  живут в постоянной депрессии. Она считала, что смысл нашей жизни состоит именно в том, чтобы принести человеку удовольствие, а потом отправиться в свою родную урну. Она утверждала, что мы дарим миру добро. А зло мы дарим тогда, когда валяемся на траве и привязываемся к ботинку прохожего, тем самым делаем его злым и раздраженным. И вообще загрязняем тем самым наш мир.

Мне становилось совсем плохо. Часто шли дожди, я чувствовала себя все хуже. Еще я очень скучала по Джексону и  Мэри.  Где они сейчас? Может, хоть они смогли обрести свой дом, свою урну? Именно среди этих ливней, запаха скошенной травы и видневшейся где-то за дальним деревом урны, до которой я не могла сама добраться, я стала задумываться о том, как угнетает нас  расставание с близкими!    От меня словно отрезали половину, когда я думала либо о Джексоне, либо о сестре.

И когда я думала, что жизнь моя пропала, что я обречена на вечную депрессию, передо мной появился маленький мальчик. Он  как будто знал, что я хочу услышать от него хоть какие-то слова ободрения:

- Лежишь здесь, не дело это. Ты хоть знаешь, что ты загрязняешь наш парк? Пойдем-ка со мной.

 Он поднял меня. Я почувствовала его теплую ладошку. Я была в ней, словно в небольшом домике, с печечкой, ведь мне было так уютно! Он донес меня до урны и бросил  в нее. Я полетела в пропасть. Было так темно, что я не видела абсолютно ничего. Я приземлилась, кажется, на кожуру от банана, так как  ощущала характерный для банана запах.

- Как твое имя? Добро пожаловать  в нашу урну! – прозвучал тоненький голосок. Он был так знаком… Почему он мне так знаком?

- Мэри! Мэри, это ты? Это правда - ты?

- Камилла!

 Я все еще не видела ее, но чувствовала, что она близко.

- Боже, моя сестра! – она стала меня целовать. Я плакала.

- Ты знаешь, кто еще здесь? – внезапно спросила  она подозрительно веселым голосом.

- Кто? – чуть слышно сказала я.

- Камилла,  здесь Джексон!

Джексон! Неужели? Мой дорогой Джексон! Я обняла его так крепко, насколько у меня хватило сил. Он гладил меня. Рядом с ним я вновь почувствовала себя живой. Я обрела свой родной дом, я чувствовала себя счастливой.

Да, та жвачка явно была права. Каждой жвачке нужно найти свою урну.