Как я победил жадных родственников. главы 9-11

Александр Сергеевич Воробьёв (1924 – 1990)

МЕМУАРЫ РЯДОВОГО РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
____________________________________


9. НО ВСЁ ШЛО СВОИМ ЧЕРЕДОМ


Но я должен буду оговориться, что вырванное из жизни звено, не дезорганизовало нашего бытия и не развалилось хозяйство. Отец уговаривал нас больше, чем бил, да этот период он нас вообще не трогал, и нам казалось, что битье уже уйдет от нас навсегда.
Все шло своим чередом, конечно, не в той форме, как смогли бы это сделать женские руки. Отец не пил, горе ли тяжелой утраты, да и так для поднятия тонуса, водка, как допинг в нашем доме не практиковалась. Одной из страстей отца была рыбалка. В любое время года он ловил рыбу. Летом он ловил вентерями и сетями. Зимой его страстью были «копцы». Эта страсть заключалась в том, что зимой, когда льдом сковывало озеро, когда рыба начинала задыхаться, тут приходят помощники – рыбаки, копают по берегам недалеко от берега в одном метре или полутора яму – копец - накрывают его сеном и копают такой же глубины подход к копцу. Рыба, конечно, ищет подход к отдушине, и попадает в западню. Чаще по утрам, ездят на лошадях проверять эти копцы, в которых, зачастую, собирается очень много рыбы. Ее вычерпывают сеткой, натянутой на деревянный обруч. Не раз приходилось мне бывать на проверке этих устройств, и, представьте себе, что без рыбы мы никогда не приезжали.
Эта страсть в какой-то мере передалась и Николаю, который и сейчас, по приезду в родные места, в «родовое имение», обязательно идет на рыбалку. Я же по принципу «я ее не распускал и ловить не собираюсь», всегда наожу себе другое занятие. Но, как ни странно, в то далекое время я был рыбаком поневоле. При всей массе хозяйственных забот, отец находил время для рыбалки. Вечерами он ставил вентеря и сети, а уж утром я шел, и по неведомым кому-то приметам искал эти вентеря, сети. По утрянке, ой, как не хотелось подниматься с теплой постели, идти, кто знает куда, за этой рыбой. Но какая прелесть наблю-дать сам рассвет и чувствовать сам процесс рыбалки, ну и, конечно, когда в вентерях или сетях переворачиваются линки, караси, щуки. Бывали, конечно, и неудачи. Но уж красноперка или этот колючий окунь все равно развеивал рыбацкие грусти – «Галановы хлопцы» каждый день шли с рыбой. Некоторые сельские скептики уж больно жалели сирот, возвращающихся к семи, а другой раз и шести часам утра уже с рыбалки. И опять добавилось нам работы – чистить рыбу, солить, если была лишней. Отец на эти дела шел, конечно, очень скупо, боялся, что мы напутаем, испортим как будто ненужной для нас работой.



10.КОЛХОЗНАЯ ЖИЗНЬ ПО ПРИНУЖДЕНИЮ


В колхоз отец вступил после смерти брата Петра, где-то в году тридцать пятом, и то этот поступок почему-то считал «понуждением» со стороны властей. Петр Пантелеевич, муж тетки Одарки (Дарьи Ивановны) не раз приходил агитировать Серегу Галанового записаться в колхоз. Эти разговоры, как обычно, кончались крупными дебатами и после ухода этого агитатора «индус», как у нас в селе величали единоличников, вздыхал, почему-то ругался, что только «Петя Майкин» является одной из причин, после чего он будет должен вступить в колхоз. Скрепя сердце увез он все сельхоз инструменты в бригаду. Долго потом ходил, помогал конюху кормить «всех коней». Потом страсти как-то улеглись, и оставил он это ненужное никому присутствие в бригаде.
Уже далеко от той колхозной поры 15 сентября 1945 года, когда я его встречал, демобилизованного солдата-строителя, как-то здесь во дворе: «Что, папаша, будете ли покупать для обыхода коняку?», - то он без задержки ответил, что она ему не нужна, и что «какой же хороший человек придумал этот колхоз».
В то далекое время отец работал в колхозе. В строительной бригаде каменщиком, печником и в отдельные дни «шабашничал»: клал печи селянам, фундаменты под строящиеся хаты, деревянные срубы или «топтаные»- саманные.

11.ЖЕНИТЬБА ОТЦА.КАК Я ПОБЕДИЛ ЖАДНЫХ РОДСТВЕННИКОВ


В конце сентября 1938 года, как-то вечером вместе с отцом во двор зашла какая-то женщина лет 35-ти, вела себя довольно-таки скромно, и тогда еще никто не знал, что мы, я и Николай, будем называть ее матерью, будем делить хлеб и соль пополам. Отец нам ее представил, когда уж её не было. Да вот, понимаете, тяжело нам одним заниматься хозяйством, и вот смотрите, мол, ребята, как вы? А как мы? В тот день, когда он её привел «на огляди», он не мог что-либо сказать, ушел на огород. А что могли сказать мы, кто мог нам понравиться, кого я мог назвать матерью? И с тех пор только 15 августа 1945 года я первый раз за период с 1938-го назвал Александру Евдокимовну, т.е. мачеху, матерью. Ой, как это трудно было папаше привести в дом чужую женщину, как мне научиться называть ее матерью.
Не сразу и состоялась эта женитьба. Наш двор в селе считали довольно-таки зажиточным, и советчиков, конечно, было больше, чем надо. Родня покойной матери предлагали в жены родную сестру Татьяну Никитичну, имевшую живого мужа и сына Василия, родня отца тянула какую-то женщину из села Коровяковки, где жила его сестра Фекла Ивановна, муж которой и занимался сводничеством. И весь сыр-бор разгорался из-за тряпок или, как говорили, из-за так называемого «богатства», «две собаки на цепи и коза рогатая». Братья моей матери – Матвей и Митрофан, муж моей крестной Иван Трофимович, решили это сделать по-другому: разделить это богатство без нас. Первый раз вместе с сестрами – тетками Татьяной, Марией, подвыпив, дядьки после похорон разделили сложенную в скрыне матери одежду, а вот унести-то ее задержались. А я по приходу с кладбища, после похорон Леночки, услышал в доме не похоронные разговоры, мол, как это так, люди в таком состоянии, а эти сидят, и никаких слез как не было. Я спрятался за ширму в сенях и что же узрел? На скрыне и ящиках лежали сложенные стопками полотно матери, всякие оборки, в общем, что это было, сейчас говорить о нем очень плохо. Я только знал, что вещи моей матери хотят забрать. Отца я нашел в огороде, он ничего об этом не знал, только сказал, что «вот это подлецы». Для меня было достаточно, чтобы навести должный порядок в своем доме. Я тихо возвратился в хату, сложил все пожитки в скрыню, закрыл на замок, спрятал ключ в карман и начал наблюдать за новыми событиями. Ушла моя родня.
В сорок дней со дня смерти кто-то организовал панихиду и, конечно, где-то после обеда были организованы поминки. С первого сентября я пошел в седьмой класс Попово-Лежачанской неполной средней школы. Наш класс считался выпускным, поэтому занятия проходили во вторую смену. По возвращению из школы я застал еще полную хату родственников, уже хорошо подвыпивших, и уже разговоры были далеко не поминальные. За день до этого злополучного дня к нам ходила уже Александра Евдокимовна, но сегодня я еЁ дома не застал, и у подвыпившего отца узнал, что «больше ее у нас не будет, мы будем жить с дядькой Митрофаном». Я не мог спорить с отцом. Он лежал в сарае больной, его покусали пчелы. Я каким-то неведомым тяготением снова заглянул в кладовку, и снова тоже самое – поделены на части моей матери вещи. Я вскипел, снова схватил со стенки безмен, вскочил в хату и начал бить посуду. Чем все это кончилось я не помню, но я пришел в сознание, когда в доме никого из сочувствующих не было, а отец стоял рядом и смотрел на меня по серьезному. Я победил.

________________________________

На фото из семейного альбома - автор мемуаров Александр Сергеевич и его жена Ольга Демьяновна Воробьёвы. Ужгород 1952 год


Рецензии