Вечная любовь

Борис и Мара были уже почитай как 65 лет вместе.

Ну как вместе - женились, сына родили, жили, как могли, потом репатриировались на Родину и стали жить хорошо, даже замечательно.
И тут свои сложности, свои заботы, изнуряющее солнце летом, изнуряющие дожди зимой, а так все, как у людей.

Работа, дом, старые родители.
Сын правда женился рано, заботы не требует.

И Мара, как каждая, наверное, женщина, работала, вела дом, ухаживала за внуками, а главное, за мужем.

Чтоб и брючки поглажены, и свежая рубашка и чтоб ботинки начищены.

Чтобы покушать было у него не абы что,
а любимое.Абы что муж не кушал, гурман, знаете ли.

Суп там или жаркое не любил, а любил мягкую булочку намазать свежим сливочным маслом и положить сверху ломкик-другой семги или мясную нарезочку с прожилками.

И сладкое любил, чтобы свежайшая выпечка с корицей, печенье видов трех, шоколад на столе всегда, чтоб в любой момент мог он себя порадовать.

Порадовать себя Борис считал не просто долгом, а святой обязанностью.
Вот так, в хрустящей рубашечке и начищенных ботинках из себя сам красавец- балагур радовал он себя при каждой возможности.

Женщин кругом, как цветов не срезанных, выбирай. Но Борис не выбирал, одну выберешь - остальных обездолишь. Он по широте души каждую хотел приласкать, приголубить.
И ведь получалось! Мара частенько за полночь вечерами засиживалась, мужа ожидая. А он возвращался сияющий, как медный пятак, довольный, как кот, сметаны наевшийся.

Мара упрекала, пыталась шум поднять,
но Борис был огражден довольством своим, на упреки отшучивался или строго на Мару прикрикивал, не велел себе настроение портить.

Так и шло. Борис делал, как хотел Борис. Мара делала, как хотел Борис.
Идеальная семья, полное согласие.

Мара, задуматься если, счастлива не была. Тяжелые подозрения в том, где и как проводит время Борис, а иногда и уверенность полная разъедали душу.

Душа плакала и кричала, ныло от боли сердце, не понимая, за что с ней так?

Или не старалась она, или делала что-то не правильно? А как тогда надо, кто подскажет?
И срывалась Мара, не выдерживала. На работе прикрикнет на сотрудницу, дома у сына зашипит на невестку.
Да и Борис нет-нет, да и получит свою порцию ругани и  желчи.
Душа черствела, характер портился. Умирала способность радоваться жизни.

А годы шли.

*******
Женьке они достались в нагрузку. Оказались милого мужа родителями.

Любви и близости как то не случилось,
да Женька не ждала и не надеялась.
Вежливый политес и то счастье.

Наблюдая их со стороны каждую субботу, понемногу узнавая, огорчалась все больше.
Как же так, прожили бок о бок столько лет, а по сути чужие.
Желчная Мара пилила и пилила Бориса, все не оставляла попыток им порулить.

А ему всё было нипочем, пошучивал, посмеивался, рассказывал, как его все любят, как легко заводит он дружбу и как будет жить до 120.

 Какая несправедливость, думала Женька, они ровесники, дни рождения у обоих в мае, но верилось в это с трудом.

Мара заметно сдавала, силы уходили, она требовала все большей заботы, и хотя  ежедневно за ней ухаживала помощница, было видно, как хочется ей внимания Бориса.

Он тяготился, раздражался, перемен замечать не хотел, жил, будто все было по прежнему, отмахивался от проблем.

А они росли между тем, и наступили трудные времена.

Постепенно Мара перестала вставать, отказывались слушаться ноги, внимание стало рассеянным, она не всегда узнавала родных, и как то ужасающе внезапно её будто выключили.

*******
Разговоры о том, что ему не под силу уход за ней и что лучше ей будет в доме престарелых длились недолго.
И недели не прошло, как все было решено.
Да, признавала Женька, это вам не российские условия. Чистота, улыбчивые приветливые медсестры, рослые парни мед братья, которые с бережной заботой обращались со стариками.

Это удивляло и радовало.

Это давало хрупкий покой Женькиной совести.

Борис, определив жену, навещал её ежедневно. Проводил время, кормил с ложечки.
Но Женьку не покидало чувство, будто это игра, будто смотрит она  спектакль одного актера, к слову не самого лучшего.

По вечерам звонил сыну, бодрым голосом жаловался на одиночество, на сердечный порыв приехать и побыть с ним всегда отвечал отказом.
 Не надо ему, он сам, ему и так хорошо!

"Хорошо ему, понимаешь?" - иногда кипятилась Женька.

Когда Борис простыл, его ежедневные приезды пришлось отложить. Не повезешь же вирус к слабым старикам.

Позвонили, попросили предупредить маму, если она поймет, чтоб не волновалась, а в субботу поехали сами.

Приехали к обеду. Женька привычно начала кормить Мару с ложки, попутно обьясняя, что Борис приболел.
Ничего страшного, простуда. Еще пара дней, и он приедет.
Не зная, понимает ли её Мара, повторяла спокойно, гладила по щеке.

И вдруг та отчетливо проговорила:
- Я хочу видеть Борю.
- Мама, все хорошо! - муж держал  ее руку, - все хорошо, он скоро приедет!

Крупные слезы полились по морщинистым щекам, руки затряслись и все тем же ясным голосом Мара сказала:
- Я боюсь за него. Поберегите его, когда меня не станет!

И будто все силы ушли на эти слова, сникла.

Много раз за её жизнь рвалось в клочья Женькино сердце. Вот и сейчас стало невыносимо больно.
Она выбежала в холл и разрыдалась.

Сквозь столько лет обид, невнимания, равнодушия в старой немощной женщине все еще теплилась любовь не к тому.

Горячая, безответная, вечная и  незаслуженная любовь..