Детский писатель

                Рассказ               

В обед 30 декабря к Дмитрию Андреевичу Соломатину из Москвы приехал гость. Это был молодой парень, который при знакомстве представился Юрием. Парень, как Соломатину объяснила жена, являлся ее родственником. Вроде как троюродный племянник. Или что-то в этом роде. Дмитрий Андреевич плохо разбирался в иерархии родственных связей. Для него вполне достаточно знать, что это родной человек. И к нему надо относиться соответственно.

Весь остаток этого дня гость рассказывал жене Дмитрия Андреевича Маргарите Алексеевне о своих родителях, их пенсионных занятиях и болезнях по возрасту. О своих брате и сестре. Оказалось, что родители Юрия произвели на свет троих детей, что по нынешним временам стало редкостью.

На следующий день Маргарита Алексеевна взяла Юрия с собой в город. И, чтобы быть ее носильщиком покупаемых на праздник продуктов, и для того, чтобы показать местные достопримечательности. Надо отдать должное приехавшему дальнему родственнику. Он очень быстро нашел с Соломатиной взаимопонимание и всячески помогал ей в кухонных делах.

К обеду Маргарита Алексеевна в городе управилась с покупками. Только они с Юрием зашли в квартиру и тут же – за стол. Как заявили оба возвратившиеся из города, у них на сегодня, перед праздничным застольем очень много дел. Надо спешить, чтобы со всем управиться. Дмитрий Андреевич жене и гостю ни в чем не помогал. Но и под ногами у них не путался. Он был доволен тем, что Юрий и без него нашел для себя занятие. Ему не приходится ломать голову, чем занимать гостя из столицы.

Когда к предстоящей встрече праздника все было готово, Маргарита Алексеевна собрала совет. Надо было решить, когда начинать проводы старого года, сейчас, или подождать еще часик - полтора. Тогда можно обойтись без перерыва. Проводы уходящего и встреча входящего года сами собой совместятся. Решили единогласно: совместить. И Юрий временно оказался не у дел. Еще с самых первых минут своего приезда к Соломатиным, как заметил Дмитрий Андреевич, гость с большим любопытством стал вглядываться в их домашнюю библиотеку. Старомодным оказался парень. В наши дни художественная литература, особенно классика, для приходящего в новую жизнь поколения, стала делом второстепенным. Бумажные носители человеческой мудрости оказались невостребованными. Другое дело компьютер и интернет. Оттуда теперь молодые люди черпают свои познания и мудрость.
Юрий как будто разгадал, о чем сейчас думает его дальний родственник. Он как-то застенчиво сказал:

– У вас такая большая библиотека! Я, прошу прощения, большой книгочей. Можно мне в вашей библиотеке покопаться? Не думайте. Ничего просить не буду. Просто люблю с книгами повозиться. Для меня приятное ощущение, когда держишь книгу в руках. Мешать вам не буду. Я с книгами знакомлюсь без громких слов.
Дмитрий Андреевич благодушно произнес:
– Да, пожалуйста, пожалуйста. Мне даже приятно встретиться с любителем книги. Сейчас все читают буквально все в интернете. Книга в руки берут только старые люди. Они привыкли воспринимать литературу в бумажном оформлении.
Юрий подошел к шкафам, которые занимали всю стену, отделяющую зал от кухни, открыл дверцы крайнего от окна, и углубился в осмотр. Но молчание его длилось недолго:
– О! О.Генри! Когда-то я его читал и перечитывал бесконечно. И все равно было очень интересно. А тут что-то с закладкой. «Коммуна».  Это что еще за газета?

Дмитрий Андреевич вышел из спальни и направился к Юрию:– Что тебя тут, Юра, поразило? Он взял из рук своего гостя пожелтевшую до густой ржавчины газету:     – Это наша областная газета. Интересно, чего она тут хранится? И, судя по виду, бесконечно долго.

Дмитрий Андреевич бережно развернул, грозившую распасться на куски газету, водрузил на нос очки и стал внимательно вглядываться в развернутую страницу:
– Э! Да тут твой тезка. Юрий Сергеевич Карев. Как же давно  это было!

Столичный гость пытливо впился взглядом в Соломатина. Тот почувствовал на себе взгляд гостя и пояснил:

– Тут напечатана детская сказка Карева. «Хитрый огурчик» называется. Работал когда- то со мной этот детский писатель. Родом, вроде бы, из Казани. Только был он таким человеком, что ему не всегда можно было верить.

Юрий снова пытливо смотрел на Дмитрия Андреевича:

– Так вы что, работали с настоящим писателем?

Соломатин удивленно хмыкнул:

– Юра! Ты же живешь в столице. Что, живого писателя никогда не видел?

Юрий пожал плечами:

–Я действительно никогда не видел. Москва, она не вся в центре сосредоточена. Многие живут и на окраинах. А там иногда, что большая деревня.

Дмитрий Андреевич спрятал свое невольное удивление и уже серьезно ответил:

– Да. Когда-то давным-давно работал со мной такой человек. И праздники мы с ним отмечали вместе. А в нашей ванне они с женой грязь  с себя отмывали однажды. Только вот был ли он настоящим писателем – еще большой вопрос.

Маргарита Алексеевна пришла из кухни и выразительно постучала по стеклышку своих миниатюрных часиков. Супруг и московский гость поняли: пора  садиться за накрытый стол. Тут уж Соломатин взял власть в свои руки. Он очень осторожно открыл шампанское. Еще пенящийся напиток разлил по довольно объемным бокалам и поздравил жену и гостя с наступившим праздником. Мелкими глоточками все неспешно наслаждались пенистым напитком. Никто ничего не говорил, пока бокалы не опустели и пока не закусили после выпитого. Потом Юрий обратился к Дмитрию Андреевичу:

– Вы бы мне рассказали об  этом писателе, в принадлежности к этому клану которого вы совсем недавно усомнились.

Дмитрий Андреевич задумчиво постучал вилкой о край тарелки:

– Да и рассказывать-то особенно нечего. Карев в нашей редакции, как мне помнится, и года не проработал. А дело было вот как.

Юрий тоже отложил свою вилку и стал внимательно слушать о событиях, которые случились в этом городишке районного значения тридцать с лишним лет назад. Тогда, после недавних реформ и бесконечных переделок, которые вершил Никита Сергеевич Хрущев, в районных газетах была большая проблема  с журналистскими кадрами. В их городе в редакции выпускали газету в половинном составе. И когда из сектора печати обкома партии позвонили и сказали, что к ним направляется на постоянную работу детский писатель Юрий Сергеевич Карев, все очень обрадовались. Как-никак писатель. Значит, писать нормально для газеты он, разумеется, сумеет. Не то, что человек, взятый с улицы. У таких только непомерная амбиция. И никакого умения изложить свою мысль внятно  и понятно для местного читателя.

Правда, возникли и некоторые сомнения. Почему писатель согласился поехать работать в такую глушь? Почему он не зарабатывает пером непосредственно на поприще литературного труда? Бывалые газетчики пришли к выводу: к нам присылают какого–то штрафника. Чем-то он замарал свое имя. А теперь его – в дальнюю провинцию на исправление.

Через день после звонка из обкома партии ровно в восемь часов всех пригласили в редакторский кабинет. Все сориентировались мгновенно: знакомить с новым сотрудником. Так оно и вышло. В редакторском кабинете кроме его хозяина Стремнины Валерия Валериановича сидел, там, где обычно располагались сотрудники редакции на планерках и собраниях, с виду пожилой мужчина. Дмитрий Андреевич вгляделся в его лицо и подумал, что этот человек не русский по национальности. Хотя волосы у него были русые и мягкие. Но форма громадного и горбатого носа и черты лица казались тогдашнему ответственному секретарю редакции Соломатину явно не русскими. И физиономия его по своей шероховатости чем-то напоминала голенища кирзовых сапог.

Валерий Валерианович держался по протоколу. Он сначала представил приехавшего – Юрий Сергеевич Карев, наш новый литсотрудник сельхозотдела. Потом редактор поднимал сотрудников по очереди и представлял их в соответствии с занимаемой должностью. Работающие сотрудники подходили к новому члену коллектива и пожимали ему руку. Все прошло гладко. Люди пошли по своим рабочим местам. Заведующий сельхозтделом повел своего нового подчиненного в  рабочий кабинет. А Дмитрия Андреевича редактор попросил задержаться. Он обратился к Соломатину с деликатной просьбой. От приехавшего нового сотрудника попахивало несвежестью немытого тела. Юрий Сергеевич Карев объяснил это длительной дорогой и его вынужденной в последние дни  кочевой жизнью. Ванна требовалась не только самому Кареву, но и его жене.

Дмитрий Андреевич ничего необычного в этой просьбе не нашел. В их затрапезном городке баня работала лишь в субботу и воскресенье. И ходили в нее далеко не все, кто жил в райцентре. Люди с давних времен привыкли мыться у себя дома в традиционном корыте. Соломатин позвонил жене и ввел ее в курс дела. Чтобы соответственно подготовилась.  Маргарита Алексеевна, наоборот, впала в волнение:

– Дима! Ты подумал, как мы будем выглядеть? У нас же все по провинциальному примитивно. А эти люди, как ты мне говорил, приехали из Ленинграда.

Дмитрий Андреевич бодро отпарировал:

– Не волнуйся, мать. Я сам буду обеспечивать питерцам банные процедуры. Ты, главное, убери из ванной комнаты лишние наша тряпки и больше ничем себе голову не забивай. Остальное я все беру на себя.

Как только в редакции закончился рабочий день, Соломатин зашел в сельхозотдел и пригласил к себе домой Карева и его жену. Она представилась Дмитрию Андреевичу и попросила обращаться к ней просто: «Наташа».

Дмитрий Андреевич обеспечил банную процедуру более чем достойно. В те годы о газовом отоплении никто и не мечтал. У Соломатиных в ванной стоял титан, который топился дровами. Дмитрий Андреевич еще летом наколол и насушил дров на всю зиму. Как только они пришли в квартиру Соломатиных, Дмитрий Андреевич разжег титан. Пламя жарко охватило заложенные в печку титана дрова. Вода очень быстро нагрелась, чуть ли не до кипения. Первой помылась в ванной Наташа. Потом они с Маргаритой Алексеевной уединились на кухне. В ванной неистово плескался новый литсотрудник. Дмитрий Андреевич обратил внимание, что новый сотрудник хром на левую ногу. Надо бы расспросить, где это его так покалечило. Впрочем, все это станет известным через какое-то время. Можно сейчас и не лезть к человеку в душу. Из кухни в зал зашли женщины и начали накрывать стол для ужина. Наташа вышла в прихожую и возвратилась оттуда с двумя бутылками водки. Дмитрий Андреевич озабоченно подумал: не много ли? Мало  ли какой человек этот писатель. Вдруг эта выпивка закончится скандалом. Тогда кругом виноватым будет он. И никак иначе.

Но вышедший из ванной и заметно помолодевший Юрий Сергеевич успокоил его:

– Ты не волнуйся, Дмитрий Андреевич! Мы с Наташей люди мирные. Посидим за столом. Поплотнее познакомимся. И мне легче будет начинать работать в незнакомом для меня коллективе. И ты во мне разберешься. Поймешь, что я не кусаюсь. За мной немало грехов. Но поверь мне. Я становлюсь на путь исправления. Надо налаживать нормальную человеческую жизнь.

Такое вступление произвело на Соломатина благоприятное впечатление. «А чем черт не шутит. Может, он и действительно человек симпатичный? У кого срывов не бывает» – подумал он и пригласил всех к столу. Сначала темы для разговора не находилось. Обменивались краткими просьбами что-то подать, поставить на другое место, чтобы было удобнее. Тем разговор и ограничивался. Языки развязались после третьей рюмки. И началось все со своего рода исповеди Юрия Сергеевича:

– Ты, Андреич, не смотри на меня сегодняшнего. Я теперь совсем не тот, каким был в расцвете своей журналистской карьеры и в самом начале своего литературного творчества. Если наше общество за столом будет не против, я покаюсь, почему в момент самых заманчивых перспектив в своей жизни вдруг скатился до самого низкопробного алкаша.

Все согласились выслушать. И Карев совсем не так, как закоренелый алкоголик, а как человек, умеющий четко и лаконично излагать свои мысли, сжато, но довольно полно изложил взлеты и неудачи своей казанской жизни.

В те годы Татарстан имел статус автономной социалистической республики. И, естественно, в Казани выходила своя  республиканская газета. В нее и устроился работать студент заочник филфака Юрий Карев. И, надо отдать должное, проявил свои журналистские способности. Его корреспонденции и репортажи стали получать благожелательные отзывы читателей. Да и на планерках у главного редактора газеты фамилия молодого сотрудника нередко упоминалась с положительной стороны.

И уже тогда молодой газетчик протоптал дорогу в здание, где размещалась контора  республиканского союза писателей. Он приносил туда свои рассказы. Печатать их тут же, разумеется, никто автору не обещал. Зато за ним закрепили куратора. Куратор давал советы, что нужно в рассказ  дописать, какими деталями усилить выразительность излагаемой темы. Не  сразу, и не вдруг появился в литературно-художественном толстом журнале  его первый рассказ. Правда, Юрий самому себе вынужден был признаться, что от его первоначальной задумки практически ничего не осталось. Но он не отчаивался. Помнил народное изречение: «Первый блин – всегда комом.

И правильно, что не отчаивался. Его стали все чаще публиковать в разных литературно-художественных изданиях. Правда, литературная критика долго его  творчеству не уделяло серьезного внимания. Появлялись в публикуемых статьях обзорного характера лишь отдельные фразы примерно такого содержания: «Подает надежды начинающий (или молодой) писатель… И далее следовало такое милое и желанное – Юрий Карев.

Куратор Карева был довольно известным, и, следовательно, и довольно прозорливым писателем. Какое-то время он присматривался к своему ученику. Потом как-то предложил:

– Юра! У тебя уже выработался свой собственный стиль. Из подражателя ты превратился в самостоятельного литератора со своими стилистическими особенностями. Это очень хорошо. Теперь я верю, что ты будешь хорошим писателем. И, по моим наблюдениям, тебе неплохо бы попробовать себя в детской литературе.

Юрий резко встал со стула. И на лице его очень уж откровенно  горел протест. Но куратор его мягко урезонил:

– Нет-нет, Юра! Я тебя вовсе не заставляю. Ты вправе решать сам, что тебе писать, и как писать. Только, как я пригляделся, твой стиль для детской литературы очень даже подходит. Ты всего лишь попробуй. А не получится – легко ведь и отказаться.
И Юрий Сергеевич попробовал. И получилась первая в его жизни печатная детская книжица. Правда, в ней и ста страниц не было. И выглядела она скорее брошюрой, чем книжкой. Но о ней вдруг серьезно и обстоятельно заговорили. Разобрали во всех деталях и подробностях художественные достоинства и несомненный творческий успех молодого, но явно одаренного писателя.

Карев ликовал. Он так давно стремился к успеху. Так много старался к нему, когда ночами напролет мучился со своими рассказами. И получал за свои ночные муки только одну строчку невнятного одобрения. А тут и писалось легко. И  не готовился он покорять литературные вершины какими-то детскими сказками. А вот получилось.

И тут же, в это самое время Юрия посетила первая, очень глубокая и страстная любовь. Из Казанского университета на практику в республиканскую газету прислали группу студентов. Юрия вызвал к себе заведующий отделом и познакомил его с девушкой, которую звали Эльвирой Заировой. Карев опешил. Ему предлагали быть куратором этого поистине небесного создания. У девушки была поистине, как говорили в те времена, точеная фигура. Смуглое личико ее очаровывало такой редкой нежностью, что невольно возникало единственное определение: лик, как писанный. Имелось в виду, что такие лица у живущих людей не бывают. Их писали только знаменитые художники в своих бессмертных картинах.

Юрий совсем растерялся:

– Константин Федотович! Да что же с такой красотой мне делать? На нее молиться надо, а не поучать ее газетным премудростям.

Заведующий отделом довольно хохотнул:

– Ну и молись на нее, если тебя тянет. Только, чтоб она прошла свою практику, как положено.

Вскоре Юрий сделал для себя открытие: девушка  неземной красоты совсем не подходит для газетной работы. У нее не получалось написать даже сухую заметку в номер. Нарушались правила грамматики. Предложения Эльвира строила непонятно по правилам, какого языка, но только не русского.

Юрий попробовал поговорить с девушкой на эту тему предельно откровенно. Но вызвал этим горькие и безутешные слезы. Оказалось, Заирова бредит журналистской работой. Она окончательно сделала свой жизненный выбор. И менять его не собирается ни при каких обстоятельствах. Тогда Эльвира показалась Кареву упрямой и настойчивой. Но жизнь иногда преподносит и не такие кульбиты. Со временем он убедится, насколько он ошибся в своем первоначальном убеждении.

Тогда он понял для себя: надо эту неземную красавицу выручать. Он водил  Эльвиру по предприятиям и учреждениям, где им предстояло по газетному месячному плану брать материалы, и просил ее, как можно подробнее и точнее записывать все, что она услышит. Потом они в редакционном кабинете садились за Юрин стол и каждый на бумаге излагал в свой текст записанное в блокнотах.

Первым управлялся, конечно же, Карев. Он откладывал свой оригинал и терпеливо ждал, когда закончит свои перлы его ученица. Первым читала свое творение Эльвира. Юрий, молча, слушал. Потом начиналась мучительная правка. Над каждой строкой появлялась новая. Для этой цели между строками оставлялся большой пробел. Но, как правило, из секретариата приходили и требовали текст в набор. А в Эльвирином варианте готовым не было и половины. Курьер, естественно, забирал Каревский оригинал. Но под текстом мгновенно появлялась подпись: Заирова.

Вот так и продолжалось Заировская практика. Вскоре Юрий почувствовал, что девушка неземной красоты к нему стала относиться как-то по особенному. Когда она на него смотрела, ее глаза сияли такой нежностью, что он потом долго не находил себе места, чтобы в одиночестве успокоиться.

Когда практика подошла к концу, Эльвира пригласила Юрия к себе домой. В квартире они оказались одни. Мама девушки была еще на своей ответственной работе в управлении железными дорогами республики. Домой она возвращалась всегда поздними вечерами. Эльвира накрыла стол в просторнейшей кухне четырехкомнатной квартиры. Немного выпили. И тут девушка неземной красоты объяснилась в своей любви к Юрию Кареву. Он настолько растерялся, что говорил несусветные глупости. Пока Эльвира со слезами на глазах жалобно не спросила парня, что он ей ответит. Юрий ответил взаимностью Их отношения становились все крепче и крепче. И вскорости они каждую свободную минуту уже не могли оставаться врозь.

С этого времени Заирова неизменно проходила производственную практику только в газете, где работал Юрий Карев. И все шло по первоначально накатанному пути. Всякий раз репортажи и статьи, которые публиковались за подписью Заировой, писал Карев. Иногда он пробовал изменить этот порядок. Убеждал Эльвиру, что хороший материал получается лишь тогда, когда пишущий его научиться переживать события наравне с изображаемым героем. Он сам, когда ставит последнюю точку на последней странице, чувствует, как у него трясутся руки. Так что газетная писанина дается ему с большим напряжением всей нервной системы. И, как он заметил, такое наблюдается у многих хороших газетчиков. Но застенчивая и неуверенная в себе Заирова удивленно смотрела на своего кавалера и говорила: «А у меня ничего подобного не наблюдается». И огорченный Карев в итоге отступал в полном своем бессилии. Он никак не мог понять, зачем его ненаглядной  Эльвире журналистика. Ведь ничего же не получается. Но слабая характером девушка в этом вопросе оставалась непоколебимой.

Так время, незаметно для них обоих приблизилось, к выпускному курсу. У будущих журналистов предстояли два экзамена и защита дипломной работы. Эльвира все сдала на отлично. Дипломную работу она написала на историческую тему о революционной печати в канун Великой октябрьской социалистической революции. Мать Эльвиры была крупным чиновником по железнодорожному ведомству.  Она была женщиной властной и пробивной. А потому без особых проблем устроила свою дочку в ведомственную газету.

А у молодых влюбленных встал вопрос о создании собственной семьи. Эльвира предварительно поговорила с матерью на  эту тему. Они решили, что в ближайшее воскресение дочь приведет домой своего кавалера для знакомства с высокопоставленной чиновной дамой. Мать и дочь в выходной встали рано и приготовили стол. В десять часов Эльвира оделась по-праздничному и вышла на улицу встречать кавалера. Когда Юрий появился у подъезда, Эльвира обратила внимание, как он сильно волнуется. Она попросила его держаться мужественно и повела на пятый этаж. Будущая теща ждала гостя в зале. Когда она увидела Карева, лицо ее брезгливо вытянулось, и глаза загорелись недобрым огнем. Но держала она себя вполне прилично. Будущий супруг дочери представился:

– Юрий Карев, Сотрудник центральной газеты республики.

– Мария Анатольевна Заирова. По железнодорожному ведомству.

И пригласила гостя за стол. Мария Анатольевна попросила гостя помочь ей управиться с шампанским. Юрий открыл бутылку и передал ее хозяйке. Заирова старшая наполнила бокалы вином. Выпили за знакомство. Полакомились шоколадными конфетами. И Мария Анатольевна перешла  к делу:

– Итак, о чем мы должны поговорить?

– Мария Анатольевна! Я пришел просить руки вашей красавицы дочери. А пока позвольте вручить вам подарки.

И Юрий преподнес пышный букет роз сначала матери, потом, такой же – и своей невесте. Обе поблагодарили Карева за подарки. И тут Мария Анатольевна продолжила:

– Полагаю, вы ждете моего ответа?

– Да, Мария Анатольевна! И с большим нетерпением.

–Так вот мой ответ. Я свою дочь за вас замуж не отдам

. И это мое окончательное решение.

Лицо Юрия стало меловым. Он развел руками и только и смог произнести:

– Ну, что ж. Тогда мне здесь больше делать нечего. Простите за беспокойство и прощайте.

Повернулся и тихо вышел из квартиры.

После этих слов своей исповеди Юрий Сергеевич вопросительно уставился на Дмитрия Андреевича:

– Вас, конечно, не удивляет ее реакция? Писаная красавица дочь и безобразный ее кавалер. У многих стариков голая задница выглядит намного привлекательнее, чем моя физиономия. Вы уж, Маргарита Алексеевна, простите меня за столь неприличное мое выражение. Но оно очень верно.

Маргарита Алексеевна ничего не ответила. Она с большим удивлением смотрела на  нетерпеливо дергающуюся за столом Наташу. И  как только ее супруг остановился, недовольно произнесла:

– А ты мне ничего такого не рассказывал!

– Мы с тобой вместе живем совсем недавно. Ты со временем многое услышишь.
Наташа недовольно поджала губы:

– Да уж надеюсь.

Дмитрий Андреевич наполнил рюмки и предложил выпить. Все выполнили эту просьбу. Немного закусили и Юрий Сергеевич продолжил свою исповедь. На следующий день к нему с утра прибежала Эльвира. Глаза ее были красны от слез. Она пожаловалась Юрию, что мать ее так и не изменила своего мнения. Она, как из стали слита. Если примет какое решение, ни за что от него не отступится. Хоть ты ее растерзай на кусочки. Эльвира всю эту ночь не спала и придумала свой выход. Им надо расписаться тайно. И если ее мама начнет строить свои интриги, уйти жить на частную квартиру. Юрий возразил. Зачем на частную. У его матери есть однокомнатная квартира. Они вместе с родительницей в ней живут. Там найдется место и для Эльвиры.

На том и порешили. В редакции работал мужчина, жена которого была заведующей одного из Казанских загсов. С ним Юрий поговорил за выпивкой о тайной регистрации  брака. Тот обсудил все со своей женой. Та долго упиралась. Но, в конце концов, согласилась на такую авантюру. Только регистрировать брак она будет не тайно, а явно. Как и полагается по закону. Единственно, где она нарушит закон, это сфальсифицирует срок подачи их заявлений на регистрацию. У нее как раз одна пара передумала. И через два дня подходит их срок.

Через два дня торжественная регистрация вступления в брак Юрия Карева и Эльвиры Заировой состоялась. Мария Анатольевна, когда узнала эту новость, пришла в жуткую ярость. Она немедленно организовала в совершивший незаконную регистрацию загс грозную комиссию. Но заведующая загсом была опытной работницей. Документально все было оформлено так, что ни сучка, ни задоринки не было обнаружено. Тогда Мария Анатольевна сама пришла на квартиру Каревых, чтобы посмотреть, где собирается начать свою семейную жизнь ее единственная дочка. Проверила – и пришла в ужас. В сердце ее через неделю гнев сменился на милость. И она отдала молодоженам две комнаты в своей просторной квартире. Но ни с зятем, ни со своей дочерью не разговаривала. Так продолжалось месяца два. Эльвира относилась к такому поведению своей матери вполне спокойно. Она еще с детства привыкла к ее командирскому стилю. Только команды и непременное их выполнение. На ласки Мария Анатольевна была скупа.
Юрий наоборот стойкое молчание тещи воспринимал болезненно. Он стал скучать по своему дому. Там ведь все время держались их дружелюбие с матерью и безмятежное спокойствие. Может быть поэтому, но Юрий стал приходить с работы все чаще в состоянии подпития. И степень его захмеления становился все основательнее.

Впрочем, выпивка в журналистской среде к концу рабочего дня практиковалась издавна. К тому же Карев в последние годы стал частым гостем в конторе союза писателей. Там тоже нередко встречи сопровождались выпивками. Эту привязанность к спиртному теща за своим нелюбимым зятем вскоре заметила. И она тут же в корне изменила свои отношения с Эльвирой. Мария Анатольевна стала охотно заводить разговоры с дочерью. Причем в основном они были интимными. По секрету. Так, чтобы зять ничего из их секретничаний не слышал.
Результаты потаенных разговоров матери с дочерью Юрий начал ощущать на себе. Раньше Эльвира относилась к его выпивкам с полным безразличием. Когда муж приходил домой под шафе, его поведение при этом нисколько не менялось. Он по-прежнему был доброжелателен и благоразумен в поступках. Не затевал скандалов. Не заморачивал жене голову своей пьяной бессмысленной болтовней.

Теперь жена стала ему сердито выговаривать за постоянные выпивки. Эльвира упрекала мужа, что в таком его запойном состоянии она опасается забеременеть. Ребенок может родиться неблагополучным. И Юрий стал замечать, что Эльвира что-то украдкой от него пьет из лекарств перед тем, как лечь в постель.

И вообще. Такая стеснительная и неуверенная в себе жена становилась все более решительной и придирчивой в обращении с мужем. Она даже попробовала давить на Юрия, чтобы он вообще к спиртному больше не прикасался. Но это требование для него было просто невыполнимо. Иначе к нему резко изменилось бы отношение всего газетного коллектива.

Все эти перемены Карева сильно нервировали. Он не мог мириться с тем, что в его новой семье все жили в плотно закрытых оболочках. Каждый держался в своем индивидуальном коконе. Убедившись в том, что дочка постепенно все больше попадала под влияние своей властной матери, та начала  давить на зятя. И чаще всего, в оскорбительном тоне. Мария Анатольевна начала напрямую упрекать зятя: «Такая у меня красавица дочка, а вышла замуж за такую страхолюдину».

Однажды Юрий не выдержал над собой такого издевательства и не удержался. Он резко сказал теще, что у ее дочки только и есть, что внешняя красота. А внутреннее содержание отсутствует. Потому ему за Эльвиру и приходится писать статьи в железнодорожную газету. Это оскорбление подтолкнуло тещу к решительным действиям. Ее терпение окончательно лопнуло. К тому же, как неоднократно говорила  Эльвира, у матери перестало ладиться на ее работе. У матери подходило пятидесятилетие. Время ухода на пенсию на железнодорожном транспорте. И ей уже дышали в затылок желающие занять ее место.

Вот и сложилось одно к одному. Однажды Юрий еле притащился с работы, поскольку был в сильном подпитий. Эльвира еле затащила его в постель. Юрий сразу же и захрапел. Жена расстроилась и ушла в пустую комнату, что теперь принадлежало матери. А утром в семье разразился жуткий скандал. Партийный билет матери по сгибу был разрезан ножницами Мария Анатольевна отнесла его в милицию на экспертизу. Оказалось, что на разрезанных половинках партбилета было множество отпечатков Юриных пальцев. В редакции центральной республиканской газеты было срочно собрано партийное собрание. Кареву предложили немедленно написать заявления по собственному. Из партии его, разумеется, исключили. Мария Анатольевна принудила дочку с Каревым развестись. И та маму на этот раз послушалась.

Юрий во всех инстанциях клялся и божился, что он к тещиному партбилету и пальцем никогда не касался. Только его доводы никто не брал во внимание. И Карев впал во все тяжкие. Теперь он практически не просыхал от выпивки. Изредка ему давали случайные заработки в книжном издательстве. Правил чужие рукописи. Потом из жалости взяли в  издательскую контору дворником. Заработки его сократились до минимума. Часто только и хватало на хлеб, да на воду.

Когда Юрий Сергеевич рассказывал обо всем этом в застолье после бани в квартире Дмитрия Андреевича Соломатина, его лицо расплылось в печальной улыбке:

–  Вот, в таком положении, я и вычитал в журнале «Крокодил» одну хлесткую эпиграмму. Теперь уже не помню, была ли она по адресу, или носила анонимный характер. Но последние две строки ее накрепко врезались мне в память:


                Пишет по-прежнему, как ученик,
                А выпивает, как классик.

Ну, вот примерно так в эпиграмме было  написано. Мне это сильно в голову засело. Я даже переделал две последние строки под себя:

                Пишу я по-прежнему, как ученик,
                А напиваюсь, как классик.

К этому времени Мария Анатольевну, наконец, выпроводили на пенсию.  И она такого обращения со своей персоной не выдержала. У бывшей тещи Юрия Сергеевича случился инфаркт со смертельным исходом. На ее похороны Юрий Сергеевич не пошел. Но в его постоянно хмельной голове созрел хмельной план. Еще в юном возрасте он читал в книжках, что в могилу ведьмы верующие забивали осиновый кол, чтобы она не могла подняться из могилы и творить всякие пакости живущим.

Такая месть для своей бывшей тещи созрела в пьяной голове Юрия Сергеевича. Он считал ее самой настоящей ведьмой не в прямом суеверном смысле, а в силу ее тяжелейшего характера. Однажды он съездил в лес и изготовил там такой кол. Упаковал его в свой плащ и на троллейбусе добрался до кладбища, где была похоронена теща. Заходил он на безлюдное кладбище уже заполночь. Никто ему там не встретился. Но одному черту известно, как  о злодеянии Карева стало известно его бывшей жене Альбине. Карева тут же потащили на допрос в милицию. Был суд и ему присудили два года условно.

У сидящих за столом лица стали онемелыми. А  у Наташи даже заметно отвисла нижняя челюсть. И изо рта ее прозвучало еле внятное:

– Вот это да-а-а!

Дмитрий Андреевич мрачно хмыкнул:

-- И ты действительно поверил, что твою жену Эльвиру посвятила в твой странный проступок нечистая сила?

– Да что ты? Я ведь не помню, с кем я в тот день водку пил. О чем мы тогда могли говорить – тоже не помню. Вот  это самый достоверный вариант.

Все, ошеломленные, молчали. Да и сам исповедующийся понял, что им с  женой пора уходить:

– Ну, что, Наташ, нам уж пора на квартиру. Хозяевам большое спасибо за ужин и отменную баню. Нам действительно пора. А то наша Николаевна нас ночевать не пустит.

Они оделись и вышли из квартиры Соломатиных. Пошли на квартиру, где раньше до получения своего нового жилья обретались у Николаевны и Соломатины. Дмитрий Андреевич сам рекомендовал Каревых Николаевне.

Столичный гость Юра жил у Соломатиных десять дней. И все это время парень интересовался судьбой детского писателя Юрия Сергеевича Карева. И Дмитрий Андреевичу приходилось напрягать свою память, чтобы восстановить давным-давно забытые события.

На этот раз, только сели обедать, Юра обратился к Дмитрию Андреевичу с вопросом:

– Вы как-то говорили, что Карев был хром. Что с ним произошло? Насколько я усвоил, он с этим дефектом на свет не появился.

Дмитрию Андреевичу не хотелось распространяться на эту тему, и он ответил:

– Да об этом и говорить не хочется. По пьяному делу он покалечился.

Думал Соломатин, что на этом расспросы и закончатся. Но не тут-то было:

– И все-таки. Что с Юрием Сергеевичем случилось?
Дмитрий Андреевич понял, что от парня ему не отвязаться. Вроде, уже взрослый. А тянет его в детский вопросы. И он решил прояснить ситуацию, чтобы закрыть эту тему:


– Я уже говорил тебе, что после изгнания Карева из центральной газеты  автономной республики его нигде на работу не хотели брать. В издательстве тоже сильно не разгонишься. Там его тоже не очень-то жаловали. Опальным человеком оказался повсюду.  Была  при союзе писателей такая кормушка. Занималась она организацией поездок в разные отдаленные места для пропаганды художественной литературы. Так, не очень-то популярная контора. Приезжали и приходили в нее пропившиеся писатели и поэты. Брали там путевки для своих выступлений на предприятиях, в колхозах, совхозах, различных организациях. И там рассказывали о своих книгах. Читали из них отрывки. Если человек состоял членом союза писателей, ему полагалось шестьдесят процентов от стоимости путевки. Если не состоял, то сорок. Вот таким путем многие начинающие входить в литературу, и окончательно пропившиеся зарабатывали себе на кусок хлеба.
Ну, вот однажды Юрий Сергеевич и еще один запойный поэт поехали на окраину Казани, чтобы немного сшибить денег. Там они должны были выступить на одном захудалом предприятии. Но в этой шарашке, как ни странно, было свое литературное объединение. Самодеятельное, конечно. Но входили в него молодые не ахти, какие способные к литературе, зато с большими амбициями люди.
У поэта, с которым Юрий Сергеевич поехал на то окраинное предприятие, был свой мотоцикл с коляской. На нем они и отправились, чтобы донести народу свои «бессмертные» творения.

Маргарита Алексеевна зашла  из кухни в зал:

– Юрочка! А как насчет кофе?

Юрий весь встрепенулся:

– Ой! Маргарита Алексеевна! Сделайте, пожалуйста.

Дмитрий Андреевич укоризненно посмотрел на парня:– Юра! Ты же живешь в столице. А разговариваешь черте-на каком языке. Что значит: «Сделайте кофе». Как его можно сделать? Этот продукт растет на деревьях, а не изготовляется в мастерских.

А как тогда надо говорить?

– Русские пристрастились к этому продукту с давних времен. И с давних времени привыкли говорить «Сварите мне, пожалуйста, кофе».

– Но теперь пользуются очень многие растворимым порошком. Тут как быть? Ничего варить ведь не приходится. Разводят порошок горячей водой.

– И тут можно сказать по-человечески. «Приготовьте мне, пожалуйста, кофе».

Юра задумался. Потом согласился:

– Пожалуй, так действительно лучше и правильней. Так теперь и буду говорить. Только что же произошло на этом захудалом предприятии на окраине Казани?
Дмитрию Андреевичу пришлось продолжить.

– Произошло то, что обычно в таких случаях происходит. Рассказали они в красном уголке о своих творениях. Почитали отрывки. Секретарь парторганизации оформил им путевки. Потом представители литобъединения увели их с предприятия. Уж в чьей они квартире потом пили водку – одному Богу известно. Только распрощались совершенно пьяными. Вот поэт и не справился с управлением. Врезались они на своем мотоцикле в дерево на тротуаре. Поэт отделался изуродованным носом. Так и смотрит теперь его нос набок. Ничего врачи сделать не сумели.

Наш детский писатель пострадал сильнее. У него перелом костей левой ноги. Вот и хромает. С тем и в могилу ляжет.

Дмитрий Андреевич рассказывал эту историю с явным неодобрением Карева. Но с того самого вечера, когда Юрий Сергеевич и его супруга Наташа принимали ванну в квартире Соломатиных, он относился к своему тогдашнему коллеге по редакционной работе с открытой симпатией. Что-то в этом хромом писателе ему нравилось. Почему-то к  нему тянуло. Хотя Маргарита Алексеевна предупреждала его: будь с ними поосторожнее. А уж она, как никто другой умела распознать человека. О Наташе она тогда сказала, что эта молодая особа – явная проходимка. Ее благоверный – более порядочный. Но тоже склонен к всякого рода авантюрам.
Дмитрий Андреевич выслушал жену внимательно. Но никакой опасности от семьи нового сотрудника редакции для себя не почувствовал.  Приехавшим жить было негде. На гостиницу у них денег не было. Соломатин сходил к Николаевне, у которой они с женой до получения квартиры жили, и попросил старуху принять Каревых к себе. Та о Соломатиных осталась самого высокого мнения. И потому их рекомендация была для Николаевны более чем убедительной.

И действительно, первые месяцы Карев и его Наташа вели себя вполне прилично. Они не пили. В своей комнате убирали. К Николаевне относились почтительно. Так что все складывалось вполне нормально. Когда Дмитрий Андреевич заходил к Николаевне, чтобы ее проведать и иногда порадовать чем-нибудь вкусненьким, что приготовила бывшей своей хозяйке Тамара Алексеевна, он слышал о новых жильцах только хорошие отзывы. Нормальные, мол, люди и во всем проявляют себя вполне нормально. И Соломатин уходил от Николаевны успокоенным. К нему, как рекомендовавшему, нет никаких претензий.

Да и в редакции новый сотрудник  держался подобающим образом. Хотя некоторые разочарования у Дмитрия Андреевича появились. Он, как и все сотрудники редакции, ждал от детского писателя первых материалов. Все они в редакции были просто газетчиками. У одних получалось писать глубокие психологические статьи, очерки и эссе, которые тянули на высокий художественный уровень. Были и такие, кто надежно гнал на страницу своей газеты, в общем-то, стандартные строки. Они были во всем соответствующими газетному уровню и стандарту. На них никто пальцем не указывал. Не всех судьба наделяет талантом. Да и где набраться таких сотрудников, которые наделены щедрым талантом. Таланты в полном смысле этого слова в периодической печати явление довольно редкое.

 Вот почему на нового сотрудника в районной газете смотрели с тайным ожиданием: потрясет ли своих товарищей Юрий Сергеевич, или все обойдется в обычном ключе. Так вот Дмитрия Андреевича первые публикации Карева в душе разочаровали. Материалы были добротными, насыщенными убедительной фактурой. Но в шедевры их записывать, никак не получалось. Обычная газетная работа.

Как-то потом Дмитрий Андреевич имел возможность убедиться, что и сам Карев понимает:  в газетной работе он звезд с неба не хватает. Дело было так. В те годы в редакциях существовало правило: еженедельно проводить планерки. На них не только утверждали планы работы на следующую семидневку, но  и определяли лучший и наименее удачный материал. Соломатин зашел в сельхозотдел, чтобы предупредить нового литсотрудника о предстоящей планерке. Юрий Сергеевич поинтересовался, кто будет обзирающим. При этом он намеренно исказил слово. У него вместо звука «З» прозвучал «С». Дмитрий Андреевич засмеялся и спросил:
– Ты что же, опасаешься? С твоим-то редакционным опытом?

– Да ты знаешь? Всякие бывают обзирающие. Мне приходилось наблюдать, как человека обливали помоями за вполне прилично написанное.

И тут Соломатина вдруг осенило:
– Юрий Сергеевич! У вас есть что-нибудь изданное в Казани?

Карев заметно засмущался и ответил:

– Да, знаешь? Уезжал я из Казани спешно. Да и, если быть до конца честным, не совсем в трезвом состоянии. Так что у меня с собой только одна  книжица детских сказок. «Хитрый огурчик» называется.

Дмитрий Андреевич успокоил Карева:

– Я вот почему спрашиваю. У меня в нашей областной газете трое знакомых парней. У них раз в месяц публикуется литературная страница. Можно предложить твою литературную вещь. Постараюсь  убедить их тебя напечатать. Где  эта книжица?

– Да вот она. В столе лежит.

Юрий Сергеевич достал книжицу брошюрного формата и протянул Соломатину. Дмитрий Андреевич тут же пошел в свой кабинет и открыл полученную от Карева книжицу. Он начал не с первой страницы, а нашел «Хитрый огурчик». Поскольку эта сказка дала название всей книге, значит, она гвоздевая.

Читал Дмитрий Андреевич сказку не бегло, а медленно, вдумываясь в каждое слово. Когда сказка была прочитана, он был удивлен. Она ни в какое сравнение не шла с публикуемыми Каревым материалами. Сказка оказалась хороша во всех отношениях. Можно было подумать: детская вещь и газетные материалы написаны разными людьми. Видать, действительно у Карева есть призвание детского писателя.

Соломатин тут же созвонился со своими товарищами из областной газеты. Те попросили Дмитрия Андреевича перепечатать сказку и выслать им. На следующей же день оригинал  сказки был отослан в область. А примерно недели через полторы Соломатину позвонили и попросили рассказать, что из себя детский писатель Карев представляет. Дмитрий Андреевич, что знал, рассказал. Его товарищей эта информация, видать, не удовлетворила, и его товарищи сказали, что все подробности они узнают в Казани. В душе Соломатин понимал такое пристальное внимание областных газетчиков. В то время в стране водилось немало «пишущих тварей», публиковать которых считалось нежелательным. Можно было нарваться на неприятности. Сомнительного поведения литературные претенденты обладали такими легендами о своих «подвигах» по пьяному делу, что их публикация нередко приводила к наказанию редакторов печатных органов.
Но у Кареве все сложилось. Его сказка была опубликована в областной «Коммуне». Сотрудники районки, в которой тогда работал Карев, жадно кинулись сверять текст, напечатанный в книжице и в областной газете. Но никакой правки они не нашли. Значит, Юрия Сергеевича высоко там оценили. Через месяц на его имя пришел солидный гонорар – 125 рублей. В те времена бутылка водки стоила 3 рубля 62 копейки, и гонорар Карева тянул на месячную зарплату многих граждан страны. В редакции районной газеты такое вознаграждение оценили как очень высокое.
Разумеется, Юрий Сергеевич, как теперь говорят, организовал «поляну». Дмитрий Андреевич и Карев после застолья разговаривали о разных разностях. Ответственный секретарь газеты попросил литсотрудника не расслабляться. Если сорвется – тормоза его могут и не сработать. Юрий Сергеевич твердо обещал держать себя в руках. Он безмерно рад тому, что начал жить, как все нормальные люди.

Но время шло. И ровно через две недели после «поляны» по случаю получения гонорара за сказку «Хитрый огурчик» Юрий Андреевич вдруг не вышел на работу. По редакции распространился нехороший слух, будто  в доме у Николаевны уже несколько дней идет беспробудная пьянка. И организатором ее оказалась жена Карева Наташа. Редактор пригласил в свой кабинет Дмитрия Андреевича и попросил его сходить на свою бывшую квартиру и выяснить, насколько эти разговоры имеют под собой почву. Соломатин  тут же пошел к Николаевне.

У Николаевны был обычный крестьянский дом. А проще сказать, хата. Она состояла из сенцов, мизерной кухоньки и горницы. Горницу Николаевна сдавала как квартиру. Сама ютилась в кухоньке. И была этим весьма довольна. Она отапливала свое жилище дровами. На покупку угля у нее с деньгами не выходило. А дровишки она собирала в лесополосе, которая проходила у нее прямо за огородом.

Когда Дмитрий Андреевич зашел в кухоньку Николаевны, его глазам предстала явно пьяная, с лицами многодневного запоя, компания, разговаривающая, когда каждый слушает сам себя. Но Николаевна была еще способна ориентироваться в пространстве. Она встала из-за стола и повела Соломатина на улицу:

– Ты, Митя, меня извини. Но я в обычной своей норме. Стаканчик портвейна – и ни  капли больше. А это застолье – дело рук Наташки. Она женщина запойная. И никакой управы на нее у меня нет.

Дмитрий Андреевич не хотел вникать в эти подробности. Он хмуро-с спросил Николаевну:

– Где сам Карев?

– Он невменяем. Спит в своей комнате.

Дмитрий Андреевич направился туда. И увидел безобразную картину. Карев лежал на кровати совершенно  голым. В горнице пахло рвотой. Рядом с кроватью лежала грязная тряпка. Ею, вероятно, и была прикрыта рвота спящего. Предпринимать что-либо конкретное  в этой ситуации было просто бесполезно. Соломатин вышел вон из пропахшей спиртным и рвотой хаты. Редактору он рассказал обо всем, что увидел. Тот подпер голову руками и  долго молчал. Потом глубоко вздохнул и сказал:

– В кои годы приехал к нам нормально пишущий человек и зрелый газетчик. И с тем, видать придется расстаться.

Дмитрий Андреевич попытался его утешить:

– Может, еще и обойдется?

Но редактор безнадежно махнул рукой:

– Вряд ли. Такие, если запивают – надолго.

Запой Карева продолжался еще неделю. Потом он пришел на  работу весь измятый и издерганный. Он чуть ли не на коленях просил редактора даль ему возможность исправиться и по-прежнему работать в районной газете. Иначе ему – хана. Редактор был по натуре человеком мягким. Провел рабочее собрание, где Карев снова каялся и просил уже теперь у своих товарищей по работе прощения. И все, вроде бы, вошло в прежнюю колею.

Самым близким человеком для себя Юрий Сергеевич считал в редакции Дмитрий Андреевича. К нему он теперь потянулся всем своим существом. И Соломатин воспользовался моментом. Ему важно было выяснить влияние жены Наташи на Карева. И Юрий Сергеевич не стал кривить душой. Он рассказал все, как есть. Оказалось, их супружество вовсе не сердечная тяга друг к другу. А результат длительного запоя еще в   Казани. Карев не помнил, как Наташа оказалась в их компании. Он был в таком состоянии запоя, что происходящее с ним в течение нескольких дней не фиксировалось его памятью. У пьющих появилась блаженная идея. Карев – не женат. Наташа – не замужняя. Надо их поженить. Ну, и сыграли свадьбу. Невеста еще воспринимала окружающий ее мир. И отдавал отчет своим поступкам. Карев же лишь ночью неожиданно проснулся, и, видать, к  нему вернулось восприятие мира. И с ужасом осознал, что рядом с ним лежит почти полностью нагая незнакомая женщина. Он с трудом сполз со своей постели. Нащупал в  темноте спящего мужчину, растолкал его. Тот долго не мог взять в толк, почему ему не дают спокойно спать. Потом, наконец, разобрался, что это его беспокоит Карев. Спросил, чего  Юрий Сергеевич от него добивается. Юрия Сергеевича тогда  интересовало только одно: что за женщина лежит в его постели. И почему она там лежит. Мужчина никак не мог взять в толк, чего этот писатель от него добивается. Наконец, до него  дошло, что он  него хочет узнать Юрий Сергеевич. И мужчина оглушительно захохотал. От такого смеха проснулись не все, но многие. Начали выяснять, по какому поводу тревога. И, чем больше ситуация прояснялась, тем оглушительнее в помещении гремел смех. Все стали походить к Юрию Сергеевичу и  от всей души поздравлять его. Одни произносили всего слово: «Поздравляю!». Другие говорили более пространно: «Поздравляю с законным браком.

У Карева глаза вылезли на лоб:

– С каким законным браком?

Ему с хохотом все стали отвечать:

– С твоим законным браком. Вон твоя законная супруга. На твоем ложе почивает.
Карева охватил гнев:

– Какой законный брак? А моего согласия кто-нибудь спрашивал?

В ответ хором:

– Спрашивали! И ты охотно соглашался. Теперь не надо вилять хвостом.

Спать уже никто не собирался. Нашлись желающие собрать деньги по кругу. Нашлись те, что готов был найти спиртное среди ночи. В коллективной ночлежке, в которую превратилась большая квартира одного потомственного казанского актера,  началась активная жизнь. Страдающие похмельем метались из угла в угол в поисках остатков водки в бутылках. Один из знакомых Карева работников культуры сунулся к нему со стаканом, до краев наполненным водкой. Похмелись, мол. Но Юрий Сергеевич досадливо его отстранил. Он отчетливо понимал, что над ним грубо и примитивно посмеялись. И это люди, которые, по глубокому убеждению многих казанцев, представляют цвет местной культуры. Какую культуру могут принести эти «цветы общества», если они так отвратильно шутят. «Нет. Из этого «избранного общества» надо как можно быстрее уносить ноги.
Юрий Сергеевич попытался расспросить ребят, которых считал своими хорошими друзьями, что же на самом деле с ним тут произошло. Была ли это обычная хохма, или он действительно спьяну предложил незнакомой женщине выйти за него замуж. Те пожимали плечами:

– Да, вроде, все по-серьезному.

Карев уже совсем было собрался покинуть шумную, насквозь пропахшую спиртным квартиру. Но, оказалось, поднятый в ней хай разбудил и его новобрачную. Она сходила в ванную, умылась там, и, насколько была в состоянии, привела себя в порядок. Она пришла к нему не с пустыми руками, а с бутылкой водки:

– Милый! Куда же ты? Я по тебе соскучилась.

Она налила ему в стакан водки. Он попытался отстранить ее руку. Потом с ним произошло что-то для него самого непонятное. Он вырвал у нее из рук спиртное и одним глотком отправил содержимое стакана себе в желудок. В голове сложилась мысль: «Пошло оно все к черту.  Какая это свадьба? Курам на смех. Завтра мы с этой бабой, вероятнее всего, не узнаем друг друга.

Но в эти пьяные минуты новобрачная ластилась к нему изо всех сил. Оказывается, звали ее Наташей. Она  крепко обнимала его и беспрестанно расцеловывала. У него же укоренилась в голове мысль: «Завтра ничего  этого уже не будет. И эту самую Наташу он забудет. И она ему уже никогда не вспомнится».

Когда все это Юрий Сергеевич рассказывал Дмитрию Андреевичу после своего запоя у Николаевны, он горько усмехнулся. Все у него получилось иначе. К этому времени в квартире матери он уже жил один. От его неустроенности и постоянного пьянства мать заболела и вскорости умерла. В  эту его неухоженную обитель периодически наведывалась его ненастоящая жена Наташа. Иногда она появлялась одна. Иногда с каким-нибудь случайным хахалем. При этом она нисколько не смущалась случившимся двоебрачием. Она оказывала внимание то одному, то другому. Потом случайный хахаль как-то незаметно исчезал и некоторое время шуточные супруги проживали свою беспутную жизнь вдвоем. Карев с большим удивлением стал за собой замечать, что ему эта женщина была по-прежнему совершенно безразлична. Но он перестал ее воспринимать с отвращением. Она обжилась, притерлась в его квартире. И стала словно привычная старая вещь. Она удобна, полезна, когда требуется. И без нее иногда бывает даже скучно.

Как-то Юрий Сергеевич встретил в Казани одного воронежского писателя. Их познакомили в одной компании на вечеринке. Обоих почему-то потянуло друг к другу. Оба в литературе не очень-то преуспели. Оба страдали одним и тем же недугом – пристрастием к выпивке. Но воронежец был в более выгодном  положении. Его еще печатали. И он имел постоянную работу, не связанную с литературным трудом. Звали его Димой. У Димы был в Воронеже хороший знакомый, который работал в секторе печати обкома партии. Так вот Дима пообещал Кареву переговорить о нем со своим другом на предмет трудоустройства в какой-нибудь районной газете. Другого варианта воронежец не обещал. Но Юрий Сергеевич был безмерно рад и этому.

Примерно через месяц Дима прислал письмо с предложением приезжать на смотрины. Он обо всем переговорил. Кого надо, хорошо попросил. Теперь все решат смотрины. Все, что зависело от него, он сделал.
Когда Юрий Сергеевич засобирался в Воронеж, с ним засобиралась и Наташа. Свою позицию она убедительно озвучила Кареву:

– Тебе там надо выглядеть не таким, каким ты выглядишь теперь – истасканным алкоголиком с уличной помойки. Давай я выберу тебе вещи, которые ты еще не пропил. А там, куда тебя направят... Если, конечно, направят, буду следить, чтобы ты был в чистом и отглаженном. И накормлен, конечно. После того, как у тебя наладится все, я могу отбыть от тебя на все четыре стороны. Жить с тобой всю свою жизнь – у меня терпения не хватит. Скучный ты человек, и страшен до беспредела.

Карев возражать не стал.

– Вот так мы, Дмитрий Андреевич, и оказались в ваших краях. В вашем обкоме партии ко мне сильно не придирались. Сказали, нам люди пишущие в районных газетах очень нужны. Теперь бы вот только удержаться. Наташку, если не прекратит «чудить», выгоню к чертям собачьим. Пусть строит жизнь по своему усмотрению.


 Так закончил свою  очередную исповедь Юрий Сергеевич Карев. Дмитрий Андреевич в деталях вспомнил тогдашнюю обстановку. Он еще слабо, но надеялся, что детский писатель найдет в себе силы побороть пристрастие к спиртному. Научится жить, как все нормальные люди. Он даже предложил Кареву подобрать у себя еще какую-нибудь интересную сказку. А он уж договорится с ребятами из областной газеты о ее публикации. И Юрий Сергеевич нашел у себя то, что просил у него Соломатин. Но на этот раз вышла осечка. Когда созвонился со своими друзьями в областном центре, те сказали:  сказки у Карева хороши. Нет никаких сомнений. Но нам хотелось бы что-то новое. Рассказ, может быть. Стихи. Можно и эссе. А сказку его мы опубликуем позже. Да и надежды на трезвую жизнь Карева не оправдались.

Соломатины провожали своего столичного гостя. Сегодня все проснулись довольно рано. Маргарита Алексеевна хотела приготовить  побольше вкусненького Юре в дорогу. Да и позавтракать ему надо поплотнее. Ведь большая часть возвращения домой пройдет в сухомятку. Когда завтрак уже стоял на столе, Юра достал из своей сумки бутылку водки и, отвергая протестующие взгляды хозяев, лаконично произнес:

– Посошок. На дорогу по русскому обычаю полагается.

Но оба с Дмитрием Андреевичем выбрали себе мизерные рюмочки.  Малые дозы свои выпили до последней капли. Потом поехали на автовокзал. Автобус отошел в длительный рейс вовремя. Соломатины возвратились домой. Оба были молчаливы. Маргарита Алексеевна стала убирать со столы. Дмитрий Андреевич ударился в воспоминания. В последние дни о детском писателе Кареве они с московским гостем уже не разговаривали. Все было рассказано. Правда, сам Соломатин неоднократно предупреждал своего слушателя, что Карев, как человек от литературы многое из своей жизни сфантазировал. Лично Дмитрию Андреевичу показалось, что история с осиновым колом от начала до конца придумана. Да и со свадьбой его по пьяному делу не все правдоподобно. Но теперь  Дмитрий Андреевич и себя мысленно уличает в том же самом. Когда он излагал свои свидетельства и соображения  столичному гостю, он во многом привирал. Ему не хотелось, чтобы молодой парень слишком плохо думал о, в сущности, несчастном, человеке.

Теперь, сидя в своей поскучневшей после отъезда гостя квартире, Соломатин восстанавливал истинные картины, которые он совсем недавно немного приукрашивал. А об отъезде Карева из их районного значения городка он обошелся всего несколькими словами:

– Когда понял, что без водки больше не может, написал заявление по собственному и уехал к себе в Казань.

И все. На самом деле все было иначе. Карев с неделю изо всех сил держался. Или чуть более того. Потом стал появляться на работе с запашком. Потом, уже, будучи пьяным, еле досидел до обеда. После обеда на работу не пришел. У редактора хватило терпения мириться с его отсутствием три дня. На этот раз он оказался намного решительнее. Редактор не стал приглашать к себе Дмитрия Андреевича. Он обошелся без него. Рядом с Николаевной жила печатница типографии. Ей и было поручено зайти на квартиру к Каревым и сказать самому Юрию Сергеевичу, что ему надо немедленно прийти в редакцию, чтобы написать заявление на увольнение его с работы по собственному желанию. Иначе он будет уволен по статье.

На следующее утро у кабинета редактора замаячили сам Карев и его жена, а вернее сказать, сожительница Наташа. Когда редактор пришел из райкома партии, пара зашла в его кабинет. И тут же вышла. Видать, в кабинете они услышали что-то очень резкое, поскольку их помятые физиономии выражали крайнюю растерянность. Юрий Сергеевич сел писать заявление на расчет по собственному желанию, Наташа стала обаять своим вниманием бухгалтера редакции. Она просила выдать расчетные деньги не Кареву, которому они полагались, а ей. Она, нисколько не стесняясь, говорила:

–   Я этого хмыря поросячьего уже бросила. Мне надо уехать в Казань. А он все пропьет в вашем вшивом городишке. Он будет пить тут, пока не загнется.
Ее тирада была настолько громка, что ее слышали во всех кабинетах. Особенно противно было все это слушать Дмитрию Андреевичу. Всю свою жизнь на людей, пишущих стихи или прозу он смотрел, как на  Богов, живущих на земле.  Ведь они наделены судьбой поистине божественным даром. Теперь он наблюдал нечто противоположное.

Заместитель редактора Иван Семенович Каверин вышел из своего кабинета и обратился к Кареву:

–Юрий Сергеевич! Вам звонят из райпотребсоюза. Они узнали, что вы увольняетесь с работы. Но вы взяли у них бурки в кредит.

Карев гордо выпрямился и спросил:

– Ну, и взял? И что?

– Говорят: заплатить деньги надо. Или бурки в магазин возвратить.

           – Не для этого я их брал, чтобы возвращать.

У заместителя редактора челюсть отвисла в буквальном смысле этого слова. Глаза его  были широко открыты. Он беспрестанно бормотал:

– Ну как же так? Ну как же так?

Увольнение Карева из редакции было оформлено довольно быстро. И они тут же покинули помещение. Потом говорили, что кто-то видел, как они сильно пьяными садились вечером в вагон поезда. Больше о них никто ничего не слышал. Примерно через полгода один из работников местной милиции встретил на улице Дмитрия Андреевича Соломатина и с усмешкой сказал:
–  Ваш Карев приказал долго жить.

Соломатин только и нашелся, чтобы спросить:

– А откуда ты знаешь?

– Когда к вам Карев  устраивался на работу, ему пришло время менять паспорт. Вот нам и прислали бумагу, что  документы на оформление его паспорта уничтожить по случаю смерти их владельца. Вот так. Можете помянуть своего сотрудника.
Дмитрий Андреевич никак не отреагировал на откровенные подкусывания милиционера. Он лишь горько подумал: « А ведь мог бы быть хорошим детским писателем. Почему люди, наделенные талантом, так бездарно его губят в водке?