Про уши и глаза

Это было необычное семейство гномов. В отличии от большинства нам известных видов эти два отличались тем существенным недостатком или же достоинством (смотря как на это посмотреть), что не могли друг без друга обходиться. Или же могли, как некоторые и делали. Но в этом случае они, скорее, больше теряли, чем приобретали.

– Привет, Рыжий Ушик! – приветствовала вошедшего в низенький домик в холме хозяйка.

На пороге стоял, лукаво щурясь, коренастый лохматый гном с заметной рыжиной в густой бороде. Может потому его так и прозвали? Всем известно, что новорожденному имя давали не просто так, а советуясь с самым мудрым в общине, а он уж по одному ему известным признакам говорил, как лучше назвать нового жителя Холмогории. Причём второе имя больше относилось к семейству или роду, а первое – к отличительной черте во внешности или характере.

– Хорошего и тебе дня, Добрый Глазик! – ответил на приветствие вошедший.

– Как сегодня потрудился, милый? Что принёс?

– Вот смотри какие! – и с этими словами он достал из дорожной котомки пару светло-коричневых шарика размером с перепелиное яйцо каждый. Помимо характерного рыжеватого отлива, с одной стороны шли овальные бороздки чем-то напоминающие створки ракушки.

– Здорово! День удался: а у меня даже три сегодня! – и хозяйка достала из фартука такого же размера шары. Впрочем, шары – громко сказано! По весу на ладони вообще не чувствовалось, что там что-то лежит.

– Ох, какие хорошие, – удовлетворённо отметил Ушик, – цвета первых ромашек на лугу! И как будто подмигивают!

– Да такие же как всегда вроде бы, – смутилась и заулыбалась гномочка. На вид ей не дашь и три сотни лет, а когда она поднимает чудные большие глаза с карим солнышком внутри, то кажется, что пора юности только занимается.
Дружно, не глядя друг на друга, они бросили почти невесомые камешки в нечто наподобие круглого ларца у изголовья каменной кроватки. Камешки с едва различимым свистом перемешались, окрашиваясь в цвета соседних, как хамелеон меняет окраску, приспосабливаясь к окружающей среде.

Поужинали на славу: оба, довольные, умастились на ложе и слушали первые звуки хора цикад.

– Говорят, там сегодня будет выступать известный голос, приехал специально из дальнего края леса, Цирцозов зовут вроде бы!

– Где ты такое услышала, Добрый Глазик?

– В лесу днём. Когда гуляла. Всё-таки это удивительно... слышать!

– Ещё бы! – явно польщённый, ответил муж.

Тук, тук, тук.

В дверях раздалось характерное покрякиванье, а следом ввалилось знакомое семейство: гном со вздёрнутой чёлкой и его половинка – слегка припадавшая на одну ногу, но от этого не потерявшая красоты, пышная дама.

– Нарциссус Глазик, Пышно Обоняшка! – воскликнул Рыжий Ушик.

– Какими судьбами? – обрадовалась Добрый Глазик.

Гости поклонились согласно многовековой традиции и шагнули внутрь, притворив дверку – хор цикад вошёл в раж и уже не мог остановиться.

– Мы гуляли, гуляли, – запела Пышно Обоняшка, водя носом по сторонам, точно пробуя все запахи на вкус, – а там такой хор, такая знаменитость приезжая! И вот-вот выйдут звёзды! Идёмте гулять! Дома успеете ещё насидеться в обнимку!

– А почему бы и нет? – встрепенулся хозяин.

– В самый раз! – запищала от восторга хозяйка.

Сказано – сделано: через пару минут входная дверь в уютную норку закрылась, а оба семейства топали в местный концертный зал – широкую лужайку у склона горы, откуда открывался вид почти на всю округу. В том числе и на их норку. Но она была вдали и через озерцо впридачу.

Филиус Цирцозов сегодня блистал, как никогда: весь в пышном перьевом наряде, с косой бабочкой на груди, а на крылышках точно отражались искорки первых зажёгшихся звёздочек на темнеющем небосклоне.

– Какое выступление, какой голос! – только и слышалось то с одной стороны, то с другой.

Все гномы, а их тут было немало, достали свои шарики из кармашков. Достали их и наша пара. Каждый зажал в правой руке по одному. Камушки, казалось, понемногу таяли. У Рыжего Ушика и Доброго Глазика они были едва различимы: оба – смесь коричневато-рыжеватого оттенка с жёлто-белым, отчего создавалось впечатление, что тёплый земляной великан греется на солнышке. У их соседей же, Нарциссуса Глазика и Пышно Обоняшки, они были подчёркнуто различны: мужской серебристый камушек слегка топорщился кверху, словно пытался вздёрнуть одну свою часть и при этом задорно подмигивал, а женский выдавался вширь и раскрашивался цветочными тонами.

Звёзды замигали в отливах камней. Голоса цикад не смолкали. Им вторили красочные, полновесные голоса лягушек, умастившихся кто на кувшинках, кто у самой кромки воды, кто в зарослях колышущегося под вечерним ветром камыша.
Вечер был идеальным. Всё могло бы так хорошо и закончиться, и все бы разошлись довольные по своим норкам, если бы не одно происшествие, перевернувшее всё с головы на ноги и прервавшее концерт знаменитости.

– Что это? – прошептала Добрый Глазик подруге. – Я что-то, кажется, слышу.

– С каких пор ты стала что-то слышать? – с удивлением и недоверием пропела Пышно Обоняшка, широко расставляя слова. Она втянула носом воздух и торжественно объявила: – Всё в порядке, никаких чужеродных запахов в округе нет, ни волков, ни двуногих этих с палками, извергающими огонь и металл; уж не знаю, кто хуже?

– Нет, правда, послушай... ах да, ты же не можешь, – с сопереживанием отметила подруга. – Вот не вижу ничего, но что-то слышу! Вот удивительно ведь! А всё спасибо моему любимому! Слышу же: турук, бум, туурк, дум...

Мужчины в это время тоже разговаривали и не слышали своих жён.

– Вот такой вот завиток отрастил, – Нарциссус Глазик крутил в руке длинный вьющийся локон густых чёрных волос и смотрел на него с какой-то необъятной любовью.

– Да чего там? Завиток как завиток... – пробурчал Рыжий Ушик. – Мужчину красит борода! А уж если она рыжего цвета – так вообще: каждая гномочка будет рада! И чего любоваться на свою растительность, когда можно радоваться хорошей компании?

– Компания компанией, а своя растительность будет с тобой всегда, – довольный высказанной мыслью Нарциссус расплылся в счастливой улыбке.

– Да погоди ты с растительностью! – встрепенулся Рыжий. – Слышишь? Как будто что-то тарахтит?

– С чего ты взял? Ничего не вижу! А глаза-то у меня с рождения ого-го! Могу за милю кузнечика в траве увидеть!.. Конечно, если на пути не будет больше ничего...

– Мне это не нравится! – забеспокоился друг. – Добрый Глазик! Ты видишь что-то?

– Нет, – тут же откликнулась жена. – Но слышу!

– Да, и я тоже слышу.

– Смотри, – обратила его внимание на других гномов, – некоторые Ушики всполошились и вертят головами! Наверняка, они тоже что-то слышат! Идём-ка потихоньку отсюда, может?

– Идём, моя Добрая!

– А вы? – обратилась Добрый Глазик к знакомому семейству.

– Мы ничего не видим и не слышим, – спокойно ответил Нарциссус Глазик, – никаких поводов для беспокойства.

Едва они успели подняться и тихонько пробрались к выходу с лужайки, как непонятный грохот стал слышен даже тем, кто не был Ушиками: с горы стремительно, как коршун на добычу, нёсся огромный валун, сметая на пути кустарники, ломая ветки дубов и берёз, поднимая за собой след из пыли и обломков жизней тех, кто попал под него.

Тут уж вся поляна всполошилась, дико завизжала, забегала. Гномы наталкивались, опрокидывая друг друга. Цикады заморгали всеми тремя глазиками на темени, взмахнули прозрачными крыльями и роем рванули с насиженного места. Самки, не участвовавшие в пении самцов, повскакивали со своих укрытий и умчались следом. Нарциссус с Пышной метались среди толпы.

Валун с гиком и размашистостью всей тяжестью своей шлёпнулся на лужайку и, спружинив, перемахивая не успевших убежать, помчался к воде, оставляя за собой тех, кому не повезло. В воде он зашипел, поднял тучу брызг и бесславно ушёл в пучину.

На лужайке творился хаос. Кто-то искал своих товарищей, кто-то – свою родню, помогали раненым, оплакивали тех, кто оказался не так ловок, проворен или же везуч.

– Нарциссус, Пышно! – звали в два голоса Ушик и Глазик. – Вы где? Ау!

– Может, вот там они, давай глянем! – забеспокоилась Глазик. – Извините, мы пройдём, ой, осторожней, да, мы сюда... позвольте...

Нарциссус сидел на кучке мха с застывшим выражением горестного лица. Рядом, головой к его ноге, лежала Пышно...

– Ой, ой, ой, – запричитала Добрый Глазик.

– Вот так горе, – встал на месте Рыжий Ушик.

Внезапно Нарциссус посмотрел на них и сказал:

– Всё пропало...

– Что случилось? Как это случилось? Пышночка? – Добрый Глазик смотрела на них так тепло, с таким участием, что и лёд растопился бы.

– Что, что? – ворчал Нарциссус. – Как я теперь ходить буду? Вы посмотрите только на мою ногу! Ушиб как минимум!

Ушик и Глазик застыли, глядя на ногу и лежащую рядом Пышночку.

– А... – едва только успела вымолвить Добрый Глазик.

Пышно Обоняшка обернулась к ним на миг только, чтобы сказать:

– Да, вы посмотрите только на его ногу! Как же он теперь, бедняжка, будет гулять? Ушиб как минимум!

И она вновь повернулась к его ноге, ломая голову, чем же помочь беде.

Ушик и Глазик переглянулись, улыбнулись и выдохнули.

И только тут поняли, что на лужайке продолжается пение. Не поверив своим ушам, они во все глаза смотрели на блистательного певца.

Рядом с ямой от валуна невозмутимо стоял и продолжал петь с закрытыми глазами Филиус Цирцозов. Допев, наконец, длинную арию, он открыл глаза, осмотрелся по сторонам и удивлённо спросил:

– Это была лучшая ария в моей жизни! А где все?