Смотритель маяка

«Вот я и снова здесь, будто и не уезжал», - без сожаления, даже с чувством некоего удовлетворения, подумал Аверьян, глядя на чуть покачивающие катер сталисто-серые покатые волны.
 
Прямо по курсу, в лёгкой дымке, уже виднелся «палец» маяка, нахально торчащий из «кулака» острова. Аверьян, за столько лет, так и не смог избавиться от ощущения, что маяк, в сговоре с островом, встречают его неприличным жестом: «Опять припёрся? Ну, хлебнёшь ты у нас. Мало не покажется!».
 
«Да ладно вам, переживём! – бодро вскинув голову, подмигнул он, - правда, Аришка?», - потрепал Аверьян по загривку довольно крупную собаку, с густой серо-белой шерстью, пушистым хвостом, и прозрачно-голубыми, как льдинки, глазами. С годами «неприличный жест» острова стал восприниматься им, как амикошонство стародавнего приятеля самодура.

Аверьяном его назвали по «святцам», по православному обычаю. В те времена религия официально была признана «опиумом для народа», но этот самый народ, на генном уровне, помятуя заветы предков (даже некоторые из «партейных»), втихаря крестил своих чад. Не все, конечно, но и немалая, тем не менее, доля от народонаселения.

 Имя же Аверьяну досталось с лёгкой руки уборщицы, при «проклятом царском режиме» исполнявшей обязанности кормилицы при не последних господах. К ней за именами для младенцев сама директрисса, ничтоже сумняшеся, приходила.  ФедОра открывала замусоленную книжицу, навешивала на кончик носа допотопные круглые очки, в металлической оправе, и водя искривлённым подагрой пальцем, подобно древнему оракулу, объявляла: «По февралю: Марк, Пётр, Николай, Фёдор, Савва, Арсений... - и далее по списку, - выбирайте, какое на душу ляжет, во славу Господа нашего", - мелко крестилась старушка. Аверьяну, сподобившемуся по новому стилю родится в ноябре, имечко это и досталось. Отчество Юрьевич, давалось всем выпускникам их детдома, в честь первого и несменного директора, почившего в Бозе несколько лет назад.

На островке, помимо двадцати четырёхметровой башни маяка, расположились домик обслуживающего персонала и кое-какие хозяйственные постройки. Последние были в весьма плачевном состоянии. Да и домик, если честно, едва на ладан дышал. Аверьян латал его по возможности, да проку с того мало, это всё равно, что гнилой парус чинить, в одном месте заштопал, в другом расползлось. Дело в том, что ещё в девяносто восьмом году маяк собирались перевести в разряд автоматических, но что-то там не срослось. Маяк был «второстепенным», и его переоснащение отложили на неопределённое время, но дом и хозпостройки с баланса сняли, а вахту, в целях экономии фонда заработной платы, сократили до одного человека, и как часто у нас бывает, «неопределённое» незаметно обозначилось как вполне себе постоянное.

На острове и в команде-то не сахар, а одному и вовсе лихо. Не каждый на такую работу согласится, особенно здесь, в Заполярье. Да всю эту автоматизацию и затеяли, из-за сложностей нанять обслуживающий маяки персонал, и обеспечить его жизнедеятельность.

А вот Аверьяна Охотина одиночество никогда не тяготило. Он не знал своих родителей, начав свой жизненный путь с дома ребёнка. Потом детдом, где Аверьян научился не то, чтобы не любить людей, а держаться от них на расстоянии, служба в армии здесь, в Заполярье, в 61-й бригаде морской пехоты Северного флота, школа прапорщиков, возвращение в полк, четыре незаметно пролетевших года, а потом… потом Грозный, тяжёлое ранение и контузия. Госпиталь в Моздоке, две операции, вторую уже в Питере делали. Реабилитационный центр. Признание медкомиссией не годным к военной службе. Двадцать шесть лет. Ни гражданской профессии, ни жилья (комнату в коммуналке Охотин продал, когда решил остаться в армии). «Журавль по небу летит, корабль по морю идёт. А кто меня куда влекёт по белу свету? И где награда для меня, и где засада на меня? Гуляй, солдатик, ищи ответу!», как пел некогда Александр Хочинский в фильме «Бумбараш». Правда, наградой Охотина не обошли, наградили орденом Красной Звезды. По «белу свету» Аверьяна не «повлекло», и остался он в Заполярье, тем более нашлась для него служба по душе - маячнослужащим.
 
Помог Охотину с работой его бывший командир полка. Большинство маяков находятся в ведении Министерства обороны, и устроить на один из них «боевого морпеха», хоть и не имеющего соответствующего опыта, особого труда не составило. Командир переговорил «с кем надо», и Аверьяна вне штата отправили стажёром на маяк Русский, что на северо-западной оконечности острова Большой Олений, в Баренцевом море, в сорока милях к востоку от острова Кильдин.

Получив необходимые навыки, Аверьян в должности техника маяка, оказался здесь, и вот уже, почитай, двадцать с лишним лет, не считая отпусков, живёт и работает на этом островке. Приклеился к нему намертво, не оторвёшь.

 Уже через год Охотина назначили начальником маяка, пожалуй, самым молодым среди коллег «по цеху». В его подчинении были механик и два техника. Правда, покомандовать ему пришлось недолго. Штат, в преддверии автоматизации сократили, и остался Аверьян один, чем, в силу своего характера, был вполне доволен. Общества хаски, Ариши, которую он завёл незадолго до вышеупомянутых событий, ему было более, чем достаточно.

Собака была своенравной, с хитрецой и немного капризной, словом, женщина. Для Аверьяна она была другом и компаньонкой, которую он принял в своё сознательное одиночество исключительно для души. На какую-либо практическую пользу от Ариши он и не рассчитывал. Хаски не обладают сторожевыми качествами, не будут охранять ни хозяина, ни его жилище от посторонних, не предупредят лаем об опасности, им вообще не свойственно лаять.

Аверьян, высокий, широкоплечий, чуть-чуть огрузневший с годами, но не потерявший военной выправки, в неплохой физической форме (на маяке он оборудовал себе «качалку»), с седым «бобриком» по-военному стриженых волос, уже забыл, когда взял в привычку разговаривать с повсюду сопровождающей его собакой, отвечающей ему подвыванием, или похожим на какой-то диковинный язык бормотанием.

Катер уже подходил к острову, с довлеющей над ним башней маяка.

Смотрители говорят, что во всем мире не встретишь двух одинаковых маяков - они все разные, чтобы "распознавать их в лицо". Правда ли, нет, Аверьян не знал. Кроме этого, да такой же высоты, только выкрашенного в жёлтый цвет «Русского», других маяков он не видел.

На берегу, на просевшем, седом от времени деревянном причале приплясывал от нетерпения заменявший Охотина на время отпуска маячник.

«Приняв» маяк, и проводив очумевшего от месячного одиночества сменщика на дожидавшийся того катер, Аверьян занялся привычными делами. Ариша побежала проверять по острову «схроны» с косточками. «На месте ли? А то "чужой" вон как припустил».

Потянулись похожие один на другой, как чайки, кружащие над маяком, дни.
Ещё на берегу, в отпуске, Аверьян основательно отметил день маячника – восьмого июня. И вот уже сентябрь…

К вечеру выполнив необходимые работы, Охотин занялся приготовлением нехитрого ужина. За его действиями с понятной заинтересованностью наблюдала Ариша, улегшись в дверях кухни.

- Ну что, скоро поужинаем, а там и огонь зажигать пора, - поделился он с собакой ближайшими планами.

При слове «поужинаем» Ариша одобрительно застучала хвостом по полу, что-то пробурчав на своём собачьем языке, и откровенно зевнула во всю пасть, когда речь зашла о работе.

Утром, как только первые, ещё робкие лучики солнца заплясали над горизонтом, Аверьян поднялся в фонарное сооружение маяка. Несмотря на уже не молодой возраст (в этом году ему исполнилось сорок девять), он легко поднялся наверх по металлической винтовой лестнице, погасил «огонь», и задёрнул шторы, чтобы лучи солнца не нагрели маячного аппарата. Север не Север, а чем чёрт не шутит? Через аппарат, как через зажигательное стекло, запросто можно деревянную обшивку запалить.

Охотин, особо не торопясь, мягкой замшей протёр оптику, и чистой полотняной ветошью вытер несуществующую пыль с металлических блестящих частей аппарата. По хозяйски осмотрев помещение, он стал спускаться вниз: «Нужно ещё проверить состояние работавших ночью двигателей и оборудования, а там и позавтракать можно».

Перед тем, как подняться на маяк, Аверьян выпустил собаку погулять. Островок не Бог весть какой, но всё не Бишоп-рок.

На улице его ждала явно довольная собой Ариша. Она, привлекая внимание Охотина, стала поскуливать, и трогать лапой лежащий перед ней небольшой свёрток.

- Ну, и что ты такого интересного нарыла, что светишься вся? – Аверьян подошёл к собаке, и поднял с земли плотно перемотанную скотчем упаковку.
 
Под ложечкой что-то неприятно зашевелилось. Вытянув из закреплённых на поясе ножен из толстой кожи охотничий нож, он вспорол упаковку, ткнул в прорезь пальцем, осторожно попробовал порошок на язык.

- Всё сходится, ребёночек не наш… - констатировал Аверьян, - героин, мать его.
 
Там, в Чечне, ему доводилось видеть такие свёртки. Как-то раз они целую партию этой дряни сожгли.

- Это всё? – посмотрел он на собаку, или ещё есть?

Аришка, словно поняв его вопрос, завиляла хвостом, и запрыгала на месте, выражая готовность показать свою находку.

- Ну, пошли, - махнул ей рукой Охотин.

Собака рысцой побежала к восточной стороне острова. Аверьян, следуя за ней, размышлял: «Откуда? Да ясен пень! Сменщик, гадёныш. Больше некому. То-то он так на катер ломанулся. Знал, что рыло в пуху. Как? Об этом позже подумаю. Сдаётся, не один такой пакетик на острове».

Ариша привела его к каменной россыпи, заскребла лапами под обломками скалы. Охотин подвинул собаку в сторону, и убрал несколько камней. Под ними, аккуратной стопкой лежали не менее полутора дюжин таких же свёртков.

- Ой, ё-ёё…

Аверьян вернулся на маяк, достал из рюкзака бесполезный здесь телефон, прихватил парусиновый мешок, и пошёл к тайнику. Сфотографировав свёртки с нескольких точек, он запихал их в мешок. Дома, спрятав наркотики в подполе, Охотин прошёл в занимаемую им комнату, опустился в видавшее виды кресло, прикурил сигарету, и надолго задумался: «Итак. Что мы имеем. А имеем мы головную боль на всю задницу, как бы парадоксально это не звучало. Крупная партия героина это не хухры-мухры. За ней непременно кто-то заявится, странно, что до сих пор не нарисовались. Хотя, карантинная зона, так просто сюда не сунешься, оказии надо дожидаться. С этим более менее ясно. То, что здесь сменщик замешан – к бабке ходить не нужно. Теперь «как»?», - Аверьян затушил в керамической пепельнице окурок, и нагнувшись, почесал за ухом устроившуюся у его ног Аришу, вытянул из пачки очередную сигарету. «Суда в миле от маяка на Мурманск с запада идут… если всё к его отпуску подгадали, а «казачок» засланным оказался, то всё решаемо. С пароходика за борт товар с маячком спустили вплавь, и на маяк просигналили. Течение здесь слабое, далеко бы не унесло, пока на лодке до него добираться. Мотор у его катера «ямаха», сам в службе взамен старого «ветерка» насилу выбил, мигом до места доставит. Ну, а дальше всё просто. Наркоту спрятать в укромном месте, и пусть лежит до поры до времени. Никто незнаючи и искать не будет. Да! А ведь его именно там не спроста запрятали. Совсем рядышком удобное причальное местечко есть. С маяка его не видно, в ту сторону мне ходить надобности нет. Хоть среди бела дня товар забирай. Кабы не случай, я и знать бы не знал, что кто-то на острове побывал».
 
Охотин поднялся с кресла, и отправился на кухню. Неприятности неприятностями, а завтрак никто не отменял. Перекусив, и накормив собаку, с кружкой кофе Аверьян вернулся в комнату, и утвердился в кресле. «Мои действия? - продолжил он размышления, - надо бы радировать на материк, но вот загвоздка. Рация уже на второй день по моему прибытию барахлить стала, а через неделю вообще сдохла… Стоп! А ведь это не случайность. Подстраховался «казачок». Ай, молодца! - Охотин в сердцах хлопнул себя ладонью по колену, - как с кутёнком слепым решили со мной сыграть! Ну, ничего. Скоро катер должен прийти, продукты и кое-какие запчасти привести, пока рация работала, успел я списочек надиктовать. Сказали, что планово, вместе с провизией доставят. Это выходит через плюс минус дня три-четыре, если шторма не будет. Значится мне это время ухо надо востро держать, как бы гостюшки дорогие не пожаловали раньше времени».
 
Охотин достал из кладовки старую «вертикалку» ТОЗ-200, двенадцатого калибра, разобрал её, смазал ружейным маслом. Собрав по новой, проверил работу спускового механизма, и зарядил ружьё 76-ти миллиметровыми патронами с охотничьей картечью.

 «С ума съёхать! Двадцать лет его в руках не держал. Видать на всю жизнь у "чехов" настрелялся. Кабы опять попробовать не пришлось, - досадливо поморщился Аверьян, - не дай Бог за товаром явятся, то ясен перец, не ботаны какие-нибудь».

С того дня Охотин стал носить ружьё с собой, чаще обычного смотрел на море, каждое утро ходил на восточную оконечность острова, проверяя, не потревожены ли кем оставленные им заранее метки.

На третий день, спустившись на две трети вниз из фонарного сооружения, Аверьян так и замер на месте, превратившись в слух. Внизу кто-то был. Аришка, как было заведено, до завтрака совершала «променад» по острову, да и не было у неё в привычке в башню маяка заходить.
 
Люди, по каким-то причинам длительное время пребывающие в одиночестве, становятся более чувствительными к постороннему присутствию. Охотин не был исключением.

«Здесь они, голубчики! Они, больше некому», - Аверьян повернул флажок предохранителя, и взвёл курки.

По крутой лестнице было неудобно спускаться, держа ружьё наготове. Охотин осторожно выглянул через перила, но никого внизу не заметил. Он был уже в трёх ступенях от пола, когда дверной проём почти полностью загородил здоровенный тип, с рыбьими глазами, никак не сочетающимися с миролюбивой улыбкой.

- Стой, где стоишь! – направил на него ружьё Аверьян.

- Что ж ты, хозяин, неласково так гостей встречаешь? Продолжая улыбаться, ощупывал Охотина неприятным взглядом незнакомец, - или в конец на маяке одичал?

- Тебя сюда в гости не приглашали. Ты…

Договорить Аверьян не успел. Кто-то из-под ступеньки схватил его за щиколотки, и резко потянул на себя. Охотин потерял равновесие, и кубарем полетел с лестницы на пол, выронив ружьё.

Говоривший с ним, в два прыжка оказался рядом, и повернув его на живот, заломил руки. Второй, прятавшийся под лестницей, связал их верёвкой. В проёме двери показался ещё один «гость».

- Упаковали? Вот и ладненько, - судя по интонации, он был у остальных за главного, - посадите его.

Аверьяна встряхнули, и усадили, прислонив спиной к стене. Охотин, немного придя в себя после падения, посмотрел на, до обидного легко, пленивших его людей. Тот, что с ним разговаривал, на голову был выше остальных, косой сажени в плечах, ну а силу его Охотин на себе испытал. Второй, прятавшийся под лестницей, коренастый, с крупной, налысо бритой головой и красным лицом, с напрочь отсутствующими на нём признаками интеллекта. Кисти обоих были синими от наколок. Третий же, внешне разительно от них отличался. Сухощавый, с правильными, чертами лица, с усами и бородкой эспаньолкой. Его породистый нос украшали стильные очки, в тонкой золотой оправе. В целом, он мог бы производить приятное впечатление, если бы не глаза… равнодушно-холодные, колючие. Глаза садиста, или маньяка.

- Нуте-с, батенька, расскажите мне, куда товар дели? – спокойным ровным голосом нарочито лениво поинтересовался «очкарик», словно они вели неспешную беседу за чашкой чая, - и не играйте в героя, у меня мало времени.

- Какой ещё товар? – изобразил лицом полное непонимание Охотин.

- Полноте, любезный. Не хотите мне сказать, скажете им, - очкарик небрежно кивнул головой в сторону своих «гайдуков», - повторяю. Времени на пустые разговоры у меня нет. Ну?! На этот раз в его голосе явно слышалась угроза.

«Вот сейчас и начнётся», - отстранённо, как не о себе, подумал Аверьян.

Его подвесили на тетиве лестницы, и долго и со знанием дела били.
В открытую дверь маяка заглянула Ариша, непонимающе посматривая на людей.

- Собака! – красномордый выхватил из-за пояса пистолет.

- Ша! – прикрикнул на него «очкарик», - это хаски. Она не нападёт… Красивое животное, - он подошёл к собаке, и погладил её по голове.

Охотин уже терял сознание, когда главный приказал прекратить дознание:

- Убьёте ещё до времени. Пусть немного отдохнёт. Пойдём пока дом обыщем. Может статься, что и без его откровений обойдёмся.

Когда они ушли, в приоткрытую дверь просочилась Ариша. Подойдя к подвешенному за руки Аверьяну, она встала на задние лапы, оперевшись на него передними, и безуспешно попыталась дотянуться длинным розовым языком до разбитого в кровь лица хозяина.

- Не до лобзаний сейчас, морщась, с трудом выдавил из себя Охотин, - ну-ка, развяжи меня.

Собака «построила» треугольные уши, пытаясь понять, что от неё хочет хозяин.

- Ариша! Верёвка! Лодка! – Охотин вспомнил, как дрессировал её отвязывать причальный конец. Она быстро научилась, но делала это по настроению.

На этот раз, словно почуяв важность момента, Ариша поднялась на несколько ступенек по лестнице, и поскуливая, завозилась с верёвкой. Минут через пять ей удалось ослабить узел. Верёвка, под весом Аверьяна скользнула по тетиве, и тот грохнулся на пол. Освободится от пут по новой перевязанных спереди рук не составило большого труда.

- Молодец, девочка! – похвалил собаку Охотин, - вот теперь самая потеха начинается.

Постанывая, он поднялся на ноги.
 
Аверьян понимал, что несмотря на обретённую свободу, положение его аховое. Ружьё и нож у него забрали. У бандитов, помимо его, есть оружие. На острове спрятаться негде, раньше, чем через полчаса найдут, и кончат. Есть, правда, ещё один вариант - забаррикадироваться на маяке, и ждать прихода катера. Может, кто-то другой так бы и поступил, и наверное, был бы по-своему прав. Он же смотритель маяка, а не Рэмбо какой, устраивать войнушку с вооружёнными головорезами. Другой… но не Аверьян Охотин, в прошлом гвардии прапорщик морской пехоты. Он и мысли не допускал, что можно отсидеться, не приняв бой, тем более, что на катере тоже не спецназовцы придут. Подвергать чужие жизни опасности, спасая свою, не в его это правилах.
 
- Ну, что, красавица моя, повоюем? – привычно заговорил он с собакой, - теперь от тебя проку мало, будешь моим замполитом, мать их ети, по нынешнему советником, либо консультантом, это крапивное семя, как хрен в огороде – посеял, потом выпалывать употеешь. Тебя это не касается, - услышал он недовольное бормотание Ариши, - геть отсель, и не высовывайся. Не бабье это дело».

Сначала осторожно, пошевелив плечами, согнув в колене поочерёдно левую и правую ноги, и убедившись, что переломов нет, Аверьян, с каким-то недобрым спокойствием, стал подыскивать на маяке хоть что-то, подходящее в качестве оружия. Багор и топор, с пожарного щита, вполне подходили, но для ближнего боя. Против «стволов» это всё равно, что плетёные щиты и копья папуасов, супротив корабельных пушек английского экспедиционного корпуса. Всё же вооружившись, Охотин профессионально, бесшумными перебежками, добрался  до дома. Благо, сообразительная собака на этот раз за ним не увязалась.

Арише нужно было подумать. На генном уровне не склонной к агрессии хаски, непонятные отношения людей между собой несколько озадачивали. Хозяин, так вообще, раскомандовался. Раньше за ним такого не водилось. Обидевшись, собака убежала на край острова, и завороженно смотрела на желтоватый диск луны, с трудом сдерживая позыв завыть в голос.

Охотин заглянул в уголок окна. Троица гостей, устроив повальный обыск, покруче, чем на картине Репина «Арест пропагандиста», видимо, притомившись, уселась за его столом, и распивала водку и коньяк «Арарат», припасённый им для встречи Нового года. На краю стола лежал знакомый парусиновый мешок.
   
«Нашли... Тем более, выпускать их с острова нельзя. Тут надо технически», - понаблюдав за противником, резюмировал Охотин.

Прокравшись к двери, он поцарапал дверь, и заскулил, очень похоже подражая Арише. Охотин помнил, как «очкарик» благосклонно отнёсся к собаке.
Пол минуты спустя дверь открыл «красномордый»:

- Ну, где ты, блохастая? Шеф тебя приглашает. Будь моя воля, я бы тебя…

Аверьян, прижимавшийся к стене рядом с дверным проёмом, не стал дослушивать, что бы сделал с Аришкой этот нелюдь, выдернул его на улицу, и заученным движением свернул ему шею.

Оттащив тело в густую тень дома, он, отступив на несколько шагов, встал напротив распахнутой настежь двери.

Как он и ожидал, через несколько минут в проёме вырисовалась фигура «рыбьеглазого». Охотин, словно питчер «Нью-Йорк Янкиз», о которых он отродясь и слыхом не слыхивал, поджал ногу, и что было сил, метнул багор. Ударивший в грудь бандита наконечник, отбросил того внутрь дома. «Есть ещё порох в пороховницах», - подытожил Аверьян. Остался только «очкарик». Может, кому-то это показалось бы странным, но худосочный «идальго» виделся Охотину самым опасным противником. Выдержанный, хладнокровный, несомненно, умный, а главное, вооружённый стрелковым оружием. В том, что тот умел хорошо стрелять, Аверьян не сомневался. Не зря же «синие» проявляли к нему неподдельное уважение. Навыков «рукопашника» в нём не больше, чем в черепахе задатков спринтера, такой и одного правильного удара не сдюжит. Уж что-что, а за свою армейскую жизнь Охотин не меньше, чем в ста спаррингах поучаствовал, бойца на раз видит. Остаётся стрельба. Из-за пустого трёпа урки бы его не побаивались, Билли Кид, блин.

«Ну, что ж. Нас на острове осталось двое. Победит сильнейший», - Аверьян пробрался вдоль стены к противоположному двери торцу дома.

Через несколько минут, в тишине ночи, ветра не было, море было ровным, как стеклянная столешница, с ровной серебристой дорожкой, ведущей прямо на луну, он услышал недовольный окрик:

- Куда вы запропали, кретины?! Заснули что ли спьяну, сволочи…

Встав из-за стола, заметно пошатываясь, «очкарик» направился к выходу.

«Не хорошо. Сейчас он наткнётся на «рыбьеглазого», и поймёт, что это моих рук дело. Врасплох его не возьмёшь, а у него «пушка»...», - только и успел подумать Охотин, как одновременно со стволом, больно уперевшимся ему в затылок, услышал уже знакомый, совершенно трезвый, спокойный ровный голос:

- А ты хорош. Не ожидал. Правда-правда. Как ты моих дебилов-то! Любо дорого. Может, ко мне пойдёшь работать… хотя вряд ли. Ты у нас Верещагин. Слуга царю, отец солдатам. Вот только я ни разу не товарищ Сухов. Я, скорее, Абдула. Своё взял,а твоих родственников и друзей за моральные издержки...

Его монолог неожиданно прервал негромкий смех:

- Вот здесь ты просчитался, Абдула. Нет у меня ни родственников, ни друзей. Хоть всё Заполярье вали, мне по барабану.

Воспользовавшись секундным замешательством «очкарика», Охотин попытался уйти из-под ствола, и обезоружить противника. Пуля, содрав до кости кожу с затылка, всё же не помешала Аверьяну обезоружить «очкарика», нанести тому серию ударов, и связать его собственным же ремнём.

Вконец обессилев, всё-таки возраст брал своё, Охотин повалился рядом с «очкариком», скороговоркой предлагавшим ему баснословные деньги за своё освобождение.
 
- Слышь, Абдула, заткнись. А? Я мзды не беру, мне за державу обидно.

Из темноты словно выплыла рысящая тень. На прислонившихся к стене дома обессиливших мужчин смотрела своими глазами-льдинками Ариша. «Какие странные и страшные игры у этих людей, так и без завтрака останешься». Покрутившись, она устроилась у ног Аверьяна, всё же не теряя надежды на кормёжку.
 
Над горизонтом, словно разведывая путь, мягко забрезжил розоватый отсвет, уже готового к восходу солнца. Тишину, нарушаемую только лёгким шелестом волн, накатывающих на берег острова, и пока ещё редкими, не резкими спросонья криками чаек, разорвал призывный гудок подходящего к причалу катера.