Ваня с Матаней

   

      Безрукий  Иван   смахивал на военного: спина прямая, усы, стриженная 

голова, боксёрский нос. Целый день стоял он с протянутой рукой.  К обеду

армейская рубашка его чернела пятнами пота;  голову Иван вытирал пустым рукавом; 

подающим милостыню сибиряк благородно кивал головой. 


-На зиму домой не собираешься?- однажды поинтересовался я .
-Здесь покантуюсь.  Помойки у вас богатые- народишко жирует.
 Дело прошлое,   колбасы копченной с мусорки зажевал столько- сколь за жизнь не хавал .
-Ночуешь где?
- Дрыхну по-человечьи: в плацкартном вагоне. Заплатил деньгу-  полка твоя  .
   
  Про руку потерянную, как он очутился в Москве спросить мне не дали: директриса
 
позвала. Я подрабатывал на Сретенке охранником,  приходилось ещё таскать книги, 

сувениры с подвала. Нас, мужиков,  было в магазине  двое: я, да композитор

Аркаша,- продавец.               

   
     Воскресным днём Иван припозднился. Я запирал дверь, когда заметил его сквозь

стекло.

-Эй, Ален Делон не пьёт одеколон!- позвал я, выходя на солнцепёк.               
      
      Иван вырядился в чёрную шёлковую рубашку,  расшитую на груди  восточными

узорами, шорты,  на босых ногах-  кожаные сандалии, тёмные очки.

-На свиданьице, сэр?               

-Баба есть-  в кармане тю-тю .
 

 Он снял очки. Оба глаза Ивана были подбиты до синевы, в правом глазу застыли
 
сгустки крови.


-Колдыри одноклеточные возле монастыря зажали. Бомжара костылём  чуть  кости не
 
перебил. Но не на того,  крысёныш,  прыгнул,- ухмыльнулся он.

-Кости целы- мясо нарастёт. Глаза до свадьбы заживут!
      

      Я собрался отойти, но Иван уцепился за рукав.


-Осенью  на Байкал сгоняю. Туда-обратно. Омуля тебе привезу...
 
Алексей,- поговори с девками вашими, может тряпки женские найдутся, а?

 -Ладно. Размерчик подружки знаешь?.

-Пусть  любые тащат. Не знаю.

-Может сама  подъедет?

-Матаня в центр ни-ни. Людей стесняется. Ей кажется будто на неё пялятся.

Краснеет, будто девочка!               
 

     Он опустил голову, стал вычерчивать носком треугольники на асфальте.


-Послушай, есть  ход! кто-нибудь из наших девчонок схож фигурой с Монтаной?
 
- Матаней!- поправил Иван .

-Так-то  зовут Татьяной.- Я кличу Матаней: вмажет  пару стаканов- мотается куда

непопадя! Фигурка её, как у аркашкиной Лены.       
   

   Я пообещал  переговорить с композитором; мы как раз собрались пить пиво на

Чистых Прудах . Аркашу я уважал: на заработанные в магазине деньги он снимал зал

в музее, где играл на пианино свои концерты.               
         

         Дамские вещички собрали за неделю. Иван увёз пакеты и сгинул. Подженился
 
небось на богатенькой москвичке, вот и не появляется ,- смеялись продавщицы.
 
 
    Грозовое, жаркое лето быстро проскочило.


 ... На Покров  выпал снежок, захолодало. Я одел куртку,  вышел курить.  Вывеска
 
над дверьми грохотала от резкого ветра,  пугая прохожих.

Сибиряка я сразу не признал; он высунул из рукава  ладонь , тихо сказал:

-Это я,-  Ваня. -Вы  летом женские шмотки давали...

-Ты где усы посеял ?- я помотал его вялую ладонь.
 
-Такая катавасия- еле выжил!
 
    У Ивана было желтушное лицо, мятый пиджачишко висел на плечах.  Я открыл
 
дверь. Мы уселись на широкую, резную лавку на которой я частенько дремал.

-Рассказывай,  мачо   Иркутска .
 

   ...-Тогда, летом,  отвёз я пакеты Матане; перемерила она тряпки в кустах,

 вырядилась,- не узнаешь. Что осталось- мы загнали барыгам на рынке. Говорит:
 
-Ваня,поехали к моим землячкам . Купили мы  водки, пива ,  сока…  На все деньги.

Сели в электричку. В вагоне пусто. Сидим с Матанькой в обнимочку: пивко хлебаем с

одной бутылки, целуемся.  Сошли в  Печатниках.

Гля:  солдат с кустов выскочил, кто- то ещё  ломится. Муторно   стало. Матаня в

обратку:  раздухарилась, хохочет . Скоро подошли мы к бетонному забору с

колючкой. Она давай долбить кулаком по железной дверце. Тишина. Я говорю: пошли

назад: нет никого.   

 -Щас по кумполу  стукану! Чего надо? -рявкнул мужик за забором.

Матаня обрадовалась: нам к Ильчину . Я родня ему: Таня из Перми.

Лысый охранник впустил нас. Её  забрал,  мне велел  ждать. Смотрю:  вокруг  одни

ангары, да контейнера. Стою, жарюсь на солнце- укрыться  негде.

Эх, жизнь -жестянка.

    Глядь!   собаки мчат. Я  оцепенел: дверь  хрущ запер. В мандраже полез на

колючку. Здоровенная, с телка, зверюга цапанула меня за пятку, сдёрнула на

бетонку.   

Я головой долбанулся  – вырубился.


                Иван  смолк.    
       
 -А Матаня?- спросил я.

-Меня они на рельсы бросили. Врачиха  сказала. Крови столько вышло из меня..
 
Тётка помянула! церковная.  Может жива; найду- расцелую.

Эта ваша столица -  мясорубка. Яма.  

-Не кисни Ваня! 

   Я не смог больше халтурить на Сретенке:  грянули сердечные передряги.

   
   ...После своего  дня рождения, приказали  мне встретить курьера  на

Покровской. С хмельной головой, тёмным утром вывалился на платформу с толпой.
 
Курьер опаздывал. Я болтался по перрону, сунув руки в карманы куртки. Перед

рассветом подморозило, ветер от проходящих  поездов завихрял  снежок;  в воздухе 

пробивалась талая мягкость весны. Через полчаса я прозвонил шефу, его телефон

молчал. Решил  попить горячего чая.

   Когда спускался вниз,  сбоку вырулила полицейский "батон" с включёнными
 
фарами. Из машины вылез азиат в дворницкой куртке с пожарным багром.

     Я подошёл ближе.


  Дворник нырнул под бетонные плиты эстакады.

Автоматчик светил ему мощным фонарём.

 Азиат выволок багром  большой тюфяк.


-Жмур! Г..г..рабанули и сбросили,- сказал крепкий старик.

  Тюфяк зашевелился,взбрыкнул  ногой.

-Щегол-  в умате!- вскричал толстый сержант. Вдвоем,они подняли на ноги мужика.

- Спать не даёте,- заворчал мужик в тулупе.
 
- В приёмнике выспишься! -автоматчик подтолкнул бродягу в спину; тот , качнулся 

и рухнул в сугроб.

-Там у них целая халабуда!-  Опять обрадовался сержант.

Дворник волочил второго пассажира: маленького, в тёмной шубейке. 
 
-Девка!  Живой.
 
-Матаня!- завопил мужик  .
         
      Я насторожился.
      
 -Точняк, бабёнка?! Им по хрену мороз! Любовь,-трясся от смеха автоматчик.

 Пара  стояла в обнимочку, придерживая друг дружку.


Голова Мотани была замотана платком. Лица  я не разобрал.


Иван руками обхватил её талию; она сунула руки ему в карманы ;  что- то щебетала

на ухо.
      
 -Жених и невеста тили- тили тесто,- веселилась рядом симпатяга в короткой

норковой шубке.


      Ведь как получается, Ваня, денежки клянчить руки нет, а любимую обнимать-

есть?!

     И Матаня,она же Таня хороша:с милым даже на морозе спать горячо!

   
               Айда сибиряки, айда пермяки- наш дом Москва.