Рынок

Среди  множества советских «черных рынков» главным был рынок книжный – ведь СССР был «самой читающей страной в мире».
В столице нашей родины Москве он возникал по будням ближе к вечеру на улице Кузнецкий Мост близ магазина «Книжная лавка писателей». (На его втором этаже располагался закрытый распределитель, снабжавший дефицитными книгами членов Союза писателей, так что «инженеры человеческих душ» могли их тут же  реализовать по рыночным ценам, «наварив деньжат»).
Когда толпа продавцов и покупателей достигала таких размеров, что перекрывала улицу, приезжала милиция, и рынок мгновенно рассеивался – его участники, спрятав книги, прикидывались  простыми прохожими, ибо были от них неотличимы. Поэтому их опознанием занимались агенты в штатском. Однажды, толкаясь среди рыночной толпы в поисках нужной мне книжной новинки, я вдруг заметил, что с заднего сиденья автомобиля, стоявшего у тротуара,  мужчина через лобовое стекло снимает участников рынка миниатюрной кинокамерой. Конечно же, я моментально смылся; так же поступили и другие, но  рыночная толкучка, рассеявшись на одном месте, тут же консолидировалась рядом, на улице Жданова (ныне Рождественка). Преследуемый милицией, рынок дрейфовал, не прекращая свою работу даже на ходу, что было возможно благодаря тому, что все друг друга знали в лицо. Такие герметичность и жизнестойкость любого рынка связаны с тем, что для определения цены соответствия предложения спросу потребно определенное время; попав на рынок, с него быстро не уйдешь: надо ведь освоиться и поторговаться. Эти же особенности гарантируют взаимную честность: тот, кто обманул, или украл, мог здесь больше не появляться!
Однако вечерняя толкучка, работавшая по будням и по субботам в районе Кузнецкого Моста, имела лишь вспомогательную функцию; главным событием торговой недели была большая воскресная сходка в Сокольническом парке, в районе Ростокинского проезда. Сойдя воскресным утром на трамвайной остановке, я торной тропинкой направлялся в лес, - как правило, среди группы сограждан, явившихся с той же целью. Мы шли, оглядываясь и прислушиваясь, - ведь точное место сбора было заранее неизвестно.
 И вдруг становился слышен  приглушенный гул голосов,  доносившихся из лесной чащи, и из-за кустов сначала показывались одиночные фигуры, а потом вдруг обнаруживалась густая толпа, состоявшая из нескольких сотен участников. Это сборище держалось настороженно; милицейская облава могла появиться  в любой момент; здесь, в лесу, было гораздо опаснее, чем на центральной городской улице, где можно смешаться с прохожими.
 При виде этого собрания подпольщиков мне иногда приходила на ум аналогия с маевками, на которые до революции здесь же, в Сокольниках, собирались оппозиционно настроенные рабочие. И точно так же, как наши предшественники разбегались при появлении городовых, при первом выкрике: «Мусора!», мы опрометью бросались врассыпную,  преследуемые милицейскими автомобилями. Однажды такая машина долго гналась за мною по пятам; я бежал, как угорелый, рискуя, споткнувшись о корни сосен, разбить себе морду об землю, лихорадочно прикидывая в уме: если меня изловят, и напишут на работу, то какой мне объявят партийный выговор: простой, строгий, или строгий с занесением (в учетную карточку).
В тот раз меня пронесло мимо; милицейская машина, застращав меня, свернула в сторону, погнавшись за кем-то другим, но все же, в конечном итоге, я огласки не избежал. Случилось это так.
Как начальник лаборатории электродинамических измерений, я оформил заявку на создание специального измерительного устройства в отдел Приборостроения нашего института. Свой заказ, как ни старался, я не смог согласовать с разработчиком этой аппаратуры – Роменцовым, и тогда мне пришлось  вбить требуемые мною параметры в ТЗ на измерительный прибор через начальника отдела - Приезжаева, которого Роменцов считал своим  злейшим врагом, и он затаил на меня обиду. Между тем сотрудница Роменцова – Маша Зельцер неоднократно навещала рынок в Сокольниках, и рассказала своему начальнику, что я являюсь его завсегдатаем, как покупатель (за все время я там не продал ни одной книжки).
Узнав об этом, мстительный Роменцов обошел весь институт, рассказывая, что Сенатов не вылезает с книжного черного рынка. «Может быть» - добавлял он – «он там книги покупает, а может быть, и продает; кто его знает?»
Помню, как после этого я встретился в коридоре с Главным инженером - Киселевым, с которым у меня всегда были прекрасные отношения. Я поймал на себе его взгляд, в котором были смешаны любопытство, насмешка, и гадливость. Так смотрят на человека, в котором неожиданно открыли тайное пристрастие к какому-нибудь постыдному пороку, например, купанию в нечистотах, или поеданию кала. Таким же взглядом на меня смотрел и вагоновожатый, когда на пути домой вместе с другими участниками рынка я садился в трамвай на остановке «Ростокинский проезд».
Подвергнутый моральному осуждению, - как народом, так и начальством, я не смог избежать чувства вины, которое меня исподволь подтачивало до тех пор, пока зимой 1992 года не вышел указ Ельцина о свободе торговли. Хотя у меня не было ничего на продажу, и не было денег, чтоб что-нибудь купить, я отправился в Столешников переулок, который был весь превращен  в розничный рынок; люди стояли рядами, протянувшимися вдоль всей длины переулка; здесь был представлен весь срез московского населения: от согбенных пенсионеров до шикарно одетых молодых дам, которые чего только не продавали: продукты, одежду, пишущие машинки, цветы, косметику, живопись, мыло, лекарства – все, что может быть кем-либо когда-нибудь использовано. Эта картина была ярким свидетельством того, что, выйдя из подполья, рынок, наконец, вошел в свою незаменимую роль – определять истинную цену для всего, что нужно человеку, самым демократичным способом, - путем всеобщего голосования. И всем стало очевидно, что рынок – не клоака, не гнездилище порока, что участие в рынке – человеческое дело, что рынок – это норма.
                Ноябрь 2019 года