Двенадцатый камень

Ли Хуа проснулась от пения петуха в дверном звонке.
Она быстро поднялась с дивана, накинула на себя японский халат, вынула из под подушки Беретту, проверила не сдвинула ли случайно во сне предохранитель и сунув пистолет в карман халата на цыпочках направилась к двери.

Глянула в глазок.
У дверей стоял человек очень похожий на Исаака.
Но с чего ему тут быть?
Ли сдвинула предохранитель и держа рукоятку пистолета в кармане открыла дверь.
На пороге стоял Исаак. В синем берете, в плаще тоже синем, но сильно выгоревшем и в ботинках "Прощай молодость",
в одной руке он держал старомодный портфель с нахлестывающимися застёжками, в другой не менее старомодный зонт с прямой как палка рукояткой.

- Здравствуйте, Ли, простите, что так поздно. Но мне срочно нужно видеть отца Джона.
- Отца Джона дома нет, он в Могилёве на следственном эксперименте.
- А что? Дело ещё не закончено?
- Оно только началось. Но можешь не волноваться, Джон не причастен, он из подозреваемого превратился в свидетеля.

Исаак почесал затылок.
Оказывается что у слова "Свидетель" есть ещё одно значение не богословское.
- Ты где остановился?
- Нигде.
- Где же ты думаешь ночевать?
- Блаженная Мона укажет где мне ночевать..... Я пойду, раз отца Джона нет.
- Стой. Заходи.
- Нет, Ли, в отсутствие отца Джона я не могу. Двадцать пятое наставление блаженной Моны гласит...

Ли схватила Исаака за руку и затянула в квартиру.
- Заходи тебе говорят. Я к тебе приставать не буду, не беспокойся.
Проходи на кухню. Я пока дверь закрою.

Исаак зашёл на кухню, перекрестился на висящую в углу икону Моны Арульской.
Вскоре на кухню пришла Ли.
- Я сейчас чаю организую. Английского. А ты рассказывай какими судьбами оказался в другом полушарии земного шара.
- Я хотел исповедоваться.
- Зачем? В смысле, зачем для этого так было далеко ехать?
- Мне на какое то время необходимо стать безгрешным.
- Зачем?
- В Святом писании сказано: "Кто безгрешен, тот пусть первым бросит камень...." В общем я хочу убить одного человека.
- Надеюсь не меня?
- Нет. Вы что!? Я к вам со всевозможным почтением.
- Я бы конечно приняла у тебя исповедь, но вот отпускать грехи я не уполномочена. Кого ты хочешь убить?

- Отца Виктора Шекеля. Знаете его?
- Слышала, он же в Балайме служит.
- Служил. Его от греха перевели в Швейцарию, в Балайме родители  студентов разбили ему окна камнями и весь дом исписали надписями, что он деторастлитель.
- А ты то к этому делу каким боком?
- Он мне неуд поставил по Схоластике, за то что я отказался идти с ним в сауну в Страстную седмицу. Если бы не отец Джон меня бы отчислили...
- Так это когда было, Исаак? Что ты как баба злопамятная.

 - Он арульчан сбивал с правильного пути, теперь швейцарцев будет соблазнять.

- Да... - пропела Ли, наливая Исааку чай - вы арульчане к иностранцам более милосердны, чем к соотечественникам.
Как же собираешься его убить?

- Вот - Исаак открыл портфель и достал оттуда гладкий булыжник. - Я не промахнусь, на арбузах тренировался, с двадцати метров могу башку размозжить.

Ли подвинула Исааку блюдце с мёдом.
- Ты же знаешь, что на это сказал бы отец Джон...
- Знаю.
- В древнем Израиле, побивателей камнями должно было быть не менее двенадцати человек, символизируя двенадцать колен исполняющих приговор, чей камень окажется последним - ни кто не знал и грех за убийство, а следовательно и грехи преступника брало на себя всё общество у которого были на то свои веские причины, а тебе на кой сдались грехи старого пидораса?

- Не отговаривай меня, Ли, я всё равно сделаю то, зачем приехал - сказал Исаак и положил камень обратно в портфель.
- Как хочешь. Мона Арульская говорила, что Небеса позволяют событиям происходить, и я подражая их благости не хочу тебе мешать. Просто должна сказать, таких как этот отец Виктор Шекель столько, что на всех камней не хватит. Кстати имя у него какое то экуменистическое.

- Какой там! У этой братии, за совокупление с представителем другой конфессии могут не только сана лишить, но и отлучить от церкви, я бы их...

 - Я тебе постелю на диване - перебила Ли - а сама лягу в кабинете Джона. Утро вечера мудренее.

Утро и вправду было мудренее. За окном пели птички и пахли цветы.
А за столом Ли Хуа и Исаак пили растворимый кофе со сгущённым молоком, ели варёные яйца, швейцарские сыр и женевские сосиски.

- Мне пора - сказал Исаак.
- Иди. А нет постой... Знаешь кем я теперь работаю?
- Нет.
- Я инспектор местной полиции по особо важным делам. Если ты этого... как его... Отца Виктора Секеля...
- Шекеля - поправил Исаак
- Да, Шекеля, убьёшь, дело скорее всего передадут мне. А как я отношусь к любой работе порученной мне ты знаешь....
- Знаю. - Сказал Исаак и вышел вон.

В Бернском кафедральном соборе началась Служба.
Швейцарцы с умилением слушали как отец Виктор пел пред Царскими Вратами:
- О святом храме сем, и с верою, благоговением и страхом Божиим входящих в он....

Исаак прекрестился, подошёл по ближе, раскрыл застёжки портфеля, стал ждать, когда Виктор закончит чтение и направится в Алтарь.

Увидев Исаака, Виктор бросился к нему в ноги и запричитал:
- Прости меня Исаак. За всё прости, я всю ночь слёзно каялся о гресех своих. Если хочешь пойдём в Алтарь, сослужи мне. Мои клирики позаболели, не кому народ исповедовать.
- Я же языка не знаю.
- Ничего и не надо знать, просто слушай да грехи отпускай. Только глаза хмурь иногда. Решат, что ты дал обет молчания. Пойдём.

После службы ненависть Исаака растворилась сама по себе.
Исааку даже стало стыдно перед самим собой за свои намерения.
Однако на приглашение отца Виктора  разделить с ним трапезу отказался, сославшись на нехватку времени.

Выходя из храма, Исаак заметил у мраморной лестнице горку сложенных булыжников такого же размера, как и у камня, что лежал у Исаака в портфеле.
Исаак посчитал камни. Одиннадцать.
Он вынул из портфеля свой булыжник и положил его к другим камням.