Раскулачивание

Раскулачивание

Ева возилась с Марусей, когда в хату зашёл отец, бросил картуз на лавку, залпом выпил кружку холодной воды и с каким-то отчаянием произнёс:
.– Всё, Матрёна! Добрались и до Ветрова!
Бледность покрыла щёки мамы:
.– Ай, неужто раскулачили? Федоса, Никифора или Ивана?
.– Да кума нашего, Федоса!
-.– Ах, ты божечки, а куда же Анфиса с шестью ребятами? Как же так? Всей семьёй спину гнули…
.– А новую власть и активистов это не волнует, – махнул рукой расстроенный отец.– Жатку, молотилку и шерстобитку отобрали.
 
Ева была в недоумении. Про раскулачивание говорили часто, и ей казалось, что кулаки живут в больших домах, богато одеваются, столы от еды ломятся и работать они не любят. Но Марфа, её подружка, одевается и ест как все, живёт в небольшой избушке, в которойе стол, полати, печь и у порога - шерстобитка. За малую плату шаровцы чешут на ней шерсть и то потому, что за неё Федос выплачивает долг. 
Она потихоньку выскользнула из дома и побежала к Ветровым. Марфа, лохматая, с опухшим от слёз лицом, сидела на завалинке.
.– Ой, что будет, батьку арестовали, скотину со двора увели, – всхлипнула она. - Помрём мы без коровы….
.– Не плачь, может всё образумится, с огорода пока поживёте, а потом  дядька Федос вернётся.
.– Не вернётся, его прав избирательных лишили, сказали всех нас в Колючее отправят. Где это, ты случаем не знаешь?
.– Не знаю, – обняла Ева подругу и тоже заплакала.

Ещё несколько дней семья Ветровых оставалась в деревне. Шаровцы им сочувствовали, старались хоть чем-то помочь, но тайком, ведь общаться с семьёй кулака было чревато последствиями.
Каждое утро после дойки коровы, мама наливала в кринку парное молоко и будила Еву:
.– Пока деревня не проснулась, неси Марфе, да смотри, иди задами, чтоб никто не видел!

Путаясь в росистой траве, Ева кралась за огородами Жукович, Самойленко, Атроховых до заплота Ветровых и ставила туесок в условленное место.
Надежда на возвращение дядьки Федоса исчезла в тот день, когда за его семьёй пришла подвода из района. Слышно было, как заголосила тётка Аксинья и следом – испуганный рёв малолетних детей…
Через месяц до деревни дошёл слух, что в Канске, прямо с вокзала,  братья Анфисы сумели их увезти к себе в деревню Итанак. Правда это или нет, Ева так и не узнала. Марфу она больше никогда не видела.

Беда не прошла и мимо дома Железняковых. В один из летних вечеров во дворе послышались возбуждённые голоса и вскоре в хату вошли баба Хима и дядька Костик. Мама радостно кинулась им навстречу, но тут же остановилась:
.– Господи, да на вас лица нет, что случилось?
.– Ох, лихоньки, – запричитала бабушка, Ефимия Фроловна, ухватившись за край стола,– голодранцы мы таперича! Будь она не ладна эта советская власть! 

Мама усадила её на полати и стала успокаивать. Но получалось у неё как-то нескладно, может потому, что и слов в такой ситуации подобрать невозможно.
Отец долго крутил в руках самокрутку, потом протянул кисет деверю и с какой-то железной ноткой в голосе растерянно произнёс:
.– Как же так? За две коровы, два коня и сортировку? Так сколько вы сил и здоровья потратили, наживая это добро!
.– И ведь что обидно,- подавленно произнёс дядька, – раскулачивают те, кто всю жизнь спал до обеда да семечки на завалинке щёлкал.
.– А Яков?– замер в воздухе вопрос матери.
.– Слава Богу, меня и Якова батька выгородил. Сказал, что я жил в Хандальске со своей женой, а Яков у тестя в Пушкино. А если они дальше копнут и нам ссылки не миновать. Если позволите, пока у вас сховаемся.
.– Места на всех  хватит,живите, – поддержал его отец и повернулся к женщинам,– Матрёна, хватит охать, надо покормить людей с дороги, чай с утра не ели. А я  завтра  в Канск поеду, может, что разузнаю, да передачу свезу.

После ужина взрослые  долго сидели за столом и в их разговоре слышались нотки возмущения, отчаяния и тревоги.
Утром Ева увязалась ехать с отцом и он не отказал. Почему?  Может от того, что вдвоём веселее в дороге, а может он был уверен в том, что  деду Савастею будет приятно увидеть любимую внучку.

В Канске они остановились у высокого забора, который окружал несколько построек. Отец привязал к коновязи Рыжка, бросил  ему охапку свежескошенной травы  и, наказав дочери быть возле телеги, ушёл.  Ева проводила его молчаливым взглядом до самого входа в здание и стала терпеливо ждать. Наконец отец вернулся, и по его виду было видно, что он очень  расстроен. 
.– Не отпустили деда, шепнули, что через окно только можно увидеть.
И в самом деле,   из маленького окна с решёткой кто-то махал  рукой.
.–Деда!– изо всех сил крикнула Ева.- Деда, приезжай скорей домой!

О чём спрашивал  отец, оглядываясь по сторонам, и что прокричал  в ответ дед, она не поняла, но сердцем почувствовала:  увидятся они  не скоро. Ева прижалась  к отцу  и горько заплакала.

Через некоторое время пришло известие, что деда Савастея вместе с односельчанином  осудили на десять лет. Отбывать срок их  отправили  на троицкий солеваренный завод в Тасеево, в лаптях и старом зипуне в заплатках….

Баба Хима пожила немного в Шаровке и собралась к своему брату Якову Попову, который ещё по весне переехал в деревню Семёновку Дзержинского района. 
.– Уж  который раз приглашают,  чтобы я к ним переехала, поеду, - прервала она уговоры.– Хата у них просторная, а   вам не дело на холодном полу валяться. Я там пережду лихолетье, а Костик пусть у вас остаётся, може где и поможет.

Дядька Костик почти год скрывался от власти. Днём дверь частенько была на крючке, а если кто чужой  во двор заходил, он спрыгивал в подпол. Однажды в спешке  так лоб рассёк, что метка осталась на всю жизнь. Тем не менее, нахлебником дядька  не был: ткал на кроснах половики, прял и сучил шерсть,  вязал  носки с рукавицами, подшивал валенки  и  вечерами помогал отцу во дворе.
Шло время, дядьку никто не искал, и он сначала стал появляться на людях, а потом  вышел на работу  в колхоз.  Правда  молва, что его отец раскулаченный, оставила свой след: хотел жениться на любимой девушке, да её родители и слышать не захотели.

Пришла весточка и от деда Савастея Леонтьевича, мол,  жив и здоров.  В доме как-то все ожили и  с нетерпением стали ждать, когда  придёт  разнарядка из Абана  о поездке на сользавод. Мужики ездили  туда без особой охоты, больше ста километров до Тасеева по тайге и бездорожью да в любую погоду. Но дядьку Костика это не пугало,  при первом же возможности он отправлялся в путь.

 – Готовь, Матруна, чистую одёжу и гостинцы батьке, скоро  едем  с обозом за солью!– всякий раз радостно сообщал он с порога.
Еве тоже хотелось увидеть деда,  но кто же её отпустит в такую даль?

Вернулся дед Савастей немного раньше положенного срока. Вспоминать о каторжном труде не любил. По его словам, выжил он только потому, что приглянулся своим трудолюбием начальнику. Забирал он его иногда к себе домой управляться по хозяйству. И хоть работа была тоже тяжёлая, но дышалось легче  и еда была со стола хозяев.               
  2019г