Девушка, которая поет. Гл. 2

Законченные планы и мухомор на подбородке.
В лесу Кира и Вадик, гуляли вместе, не заходя далеко. Так приказала мама. Покрытый растущей бородкой вида «тополиный пух» обрамлял скулы парня.
«Какой он ещё мальчик!» - Думала Кира, и пряталась от его слишком восприимчивых и наигранно, и мгновенно преобразующихся глаз, когда ей вдруг приходилось обращаться к нему. Она не могла понять, почему так было не по себе  ей сегодня, совсем не по себе. Хотелось бы знать.
- Он не плохой парень, - вспоминались слова мамы.
- Не-пло-хой, - раздельно повторяла Кира и эхо гулкое, стукалось затылком о батарею, и убегало, утопало в обоях, затихало в них.
Нет, он не тот, о ком она мечтала, кого бы ждала, ждала, всегда ждала. Не тот.
Она обернулась к Вадику.
Тот волнообразно усмехнулся.
- Господи! – Взвыла Кира и вытаращила глаза на парня.
- Что-о-у! – Завопил Вадик не своим голосом, тут же покрываясь бледно-зелеными пятнами.
Кира так просто не кричала!
Она сделала два решительных шага к парню,
а тот столько же оже дал назад.
- Стой, дурак! - Закатывая рукава, она потянулась к его лицу.
- Да, стой же ты, дурак! Я сниму! Стой же!
- Что там?
- Клещ!
Вадим побледнел и смиренно закрыл глаза. Нижняя губа смешно выпятилась. От него пахло молоком вперемежку с дешевым запахом табака.
"Мальчиком быть надоело, да?" - пронеслось у нее.
- Крути его, - глухо посоветовал Вадим.
- Молчи его! – Ответила девушка и на секунду упустила насекомое. Вздохнула, набралась сил и снова обратилась к шелковистому подбородку.
«Ах, как от него несет псиной какой-то! - Колотилось в сердце девушки. И оно стучало вперемежку, неизвестно зачем,
"Откуда столько запахов от маленького человека? Ах, как неловко, как неприятно!»
Пару дней назад к ней пришла идиотическая идея, - а что если бы выйти замуж за этого Вадима?
Так  неуютно и странно, если обойтись без слова "мерзко", и дрожь, как от предсказанного прогнозами на зиму грубых морозов схватила ее до удушья.
Но все ещё где-то щекотало изнутри, что-то, где-то, в глубине живота, под гладким пупком, а потом намеревалось переместиться выше-выше, под грудь, и там осесть.
«А вот, дулюшки!»
Ведь это могла быть бы любовь, а?
Девушка рассмеялась, когда справилась с клещем. Испуганное лицо парня, освобожденное от захватчика, было так вычурно, неестественно, правдиво.
- Все уже! Иди! - Кистью она толкнула парня. И сама провела взглядом свой красивый жест.
- А не смешно ведь! – Вадик поджал губы, сминая их почти до синевы. Губы уродливо комкались гармошкой. Гармошка эта родителями его была найдена в старом пыльном чулане, не иначе.
Она отошла от парня, незаметно вытерла ладонь о платье, а потом поднесла ее ко рту, чтобы вытянуть белесый собственный волосок попавший в рот.
Но  дрожь - его или ее - подростковая, или те будущие ненастья, или знойное домашнее зелье лета, в которых юные души раньше жили, продолжало объединять их.
«А нужно ли?»
Ненавидя друг друга, кривляясь, они бросались глинопесочными комками земли, стараясь непременно угодить в лоб друг другу, - мальчик - девочке, девочка - мальчику, эта дрожь, оттуда, из азарта тех знойных лет появилась сейчас.
«Как от нее избавиться? А нужно ли?"
Передернуло.
– Жало-то вытянула точно? - Спросил он.
- И жало, и ротик, и ножки - все вытянула.
- А смешного мало. Можно и дуба дать. Помнишь, Сашку из Патриотического?
- Ох, Сашка! Какой он тебе Сашка? Мужику под пятьдесят и пьянь несусветная. Проспал всю ночь в лесу, да околел. Как его только волки не съели. Внюхались и ушли восвояси. Вот - твой Сашка!
- Нет, хороший мужик был.
- Разбираешься ты в мужиках, как петля в иголке! Мужик! Такие, как Евтушенчиков –  вот это мужик. Мореход.
- Ну и что себе? В плавание ходит. И что? Мореход!
- А какие интересные вещи привозит, видал?
- Железная коробка с чертиком внутри и все.
- А одежда, кепка велюровая. На солнце цвет меняет, а?
- Вам бы все нитки и кепки, чтобы все  менялось, все искрилось. Такие вы…
- Ну! Ну, что бабы - да?
- Я не говорил. Для меня девушки – это высшее, это высокое что-то…
Вадим закатил глаза. Красное пятнышко, оставленное укусом клеща потянулось овалом на его лице.
"Каждое пятнышко вот такое…, каждая крапинка, - думала Кира, - имеет свою судьбу. И оно желает красоваться в рамке человеческого обличья. Даже если оно никуда не годно".
- Ну, а ты, например, кем хочешь? – Спросила она.
- Что кем?
- Кем стать?
- Механизатором, а кем?
- О! Это же высоко! - Кира закатила глаза  подобием друга. – Надо мечтать - чтобы стать механизатором! О-а! Механизатор? Механиком быть – просто. Выше надо брать!
- Где это ты такое слышала? Высшее? В модных журналах?
- А хоть бы и в них. А ты что читаешь? Букварик? - Кира иронично, дразня из всех сил, съежила нос. Изнутри царапалось. Годиков четыре-пять назад получила бы влепех.
Но Вадим решил не обращать внимания.
- Не букварь совсем, - ответил.
- Ну, что?
- Пристала! Механизатор – почетная, уважаемая работа! С ранней весны и до белых мух  работа - не горюй! А заработок какой! Вспашка, полив, посев. Это тебе не песенки петь!
Вадик растянулся в широкой улыбке и крошечная слюнявая разноцветная бульба  щелкнула в его рту.  Кира задержала дыхание, поморщилась, желая сбросить нашедший негатив.
«Вот оно еще! Вот оно истинное! И не любовь никакая, и не дрожь! А все так, все в прошлом. Пятак к пятаку, валун к валуну". Нет, совсем не такого она хотела парня.
"И жить я так больше не буду!»
- Что у тебя на подбородке? - Спокойно спросила она.
- Что?
- Что? Я спрашиваю.
- Мухомор.
- Чего?
- Прижег грибом, мякишем. Укус.
Кира подумала, потом прыгнула.
- Вот, дурак, вытри!
- Это стерилизация!
- Это идиотизация! Вытри!
 Она слышала, как Вадим отстал, волочился позади, молчал, сопел.
- Кира! – позвал он.
Она и не думала оборачиваться.
«Фука какая!»
- Кира!
- Что? – Не оборачивалась.
- Ты обиделась?
- За что же?
- Я пошутил. – Лицо Вадима казнилось в извинениях. Уши краснели поплавками прыгали. Забавно то и дело выныривали из пушка примитивной стрижки.
Она сейчас не видела этого, но точно знала, что так и будет, если оглянется.
«Вот оно. Когда узнаешь о человеке все, тогда он – каким-то ничтожеством становится. Нет никакого чувства, даже дружба… Лучше и вовсе без всего хоть и скучно".
- Нашутишься еще, успеешь! – Кира одарила ответом, и сказала это будто сама для себя. Он все-равно многого не понимает.
В тот день они зашли далеко. Солнце в зените. Приглядывались сверкающие лезвия из листвы, от верхушек соперничающих деревьев, загадочно шумели. Сверху светло и чисто, а снизу прохладно и задувает ветерок в пах. Бархатистая трава, сочная, а местами замершая. Заволоки паутинные повсюду, как сказка...
«Куда это мы зашли?»
Голова  у Киры закружилась. Так долго нельзя смотреть наверх.
 Пошатнулся и лес, и будто разрешил ей сделать что-то необычное, совсем не обязательное, - опуститься и лежать в ярком лайме травы под лоскутками усталого солнца, слушать трескотню птиц, ворох жучков, их бархатных крыльцев.
А Вадим?
« Лес, тишина, одиночество, Вадим…»
Ей вдруг захотелось, чтобы он обнял ее крепко-крепко.
«Зачем?»
Она посмотрела на парня и тот… Тот будто почувствовал, о чем она теперь...
Кира тряхнула головой. Пьянящий воздух древесного комеля, запах ядовитых грибов, все, все это  неестественно, токсично, небезопасно... И нужно было бежать, бежать.
- Надо возвращаться, - произнесла она в полуобмороке.
  Но вот - пугающий шум.
Вадим сорвался с места и бросился.
- Ах, Кира, Кирюша, я…
- Ты что! – Она - от него, от - его рук, в сторону! Вцепивлся в запястья…
Ей пришлось сделать несколько резких рывков, чтобы сбросить ухват. Синяки на руках.
- Кира! Я люблю тебя! – Зашумел он, подобно ветру запутавшемуся в листве и вдруг взлетевшему.
Кира сорвалась с места и побежала. Бежала…
Листья столетника ножницами резали ноги. Мочковатая корневая ветреница сорванными белыми цветами застревала между пальцами. Кира несколько раз падала, падала, ранила коленки. Но бежала, бежала.
Остановилась от грохота собственного сердца. Ей показалось, будто какой-то зверь, а давно уже не парень, преследовал ее. Оглянулась – никого.
Облокотилась о ствол липы и пялилась в ее желто-белые цветки, которые висели неподвижно, улыбчиво сладко пахли. Они ничего не хотели объяснять тут.
Убедившись, что никто не преследует, Кира медленно сползла спиной вниз и села на землю.
- Ох! – Вытерла взмокший лоб. По ногам пробежала мелкая мушка. Стряхнула.
- Меня чуть не убили! – Сказала она и засмеялась. Вместе с этим все вокруг обратилось к ней, - весь мир, сосны, лиственницы, липа, взявшаяся охранять ее сверху копнами зубчатых зАмерших сизоватых листьев.
Мир бывает так непредсказуем в своем внимании.
Домой приволоклась поздно. Мать с взлохмаченной прической и красными глазами встречала на пороге. В руках - узлами схваченная тряпка.
«Сейчас попадет!»
Кира остановилась. Мать глядела в упор. Еще секунда и произнесет что-то.
«Ах, если бы бросить все: дом, книги, учебу, маму и уехать! Но ты, девочка, еще так  мала!»
Из-за двери вышел Вадим. На лице подлая улыбка. Он - на стороне матери!
«Тамара Сергеевна», - глухо, ничтожно звучит это имя.
Сергеевна направилась к дочери. Тряпка свободно болталась в руке.
Кира стояла недвижимо, а потом - ум закрутился, и сознание потерялось.