Тихий центр. 1963 г. В школе и не только

     Наше вхождение в «большой спорт» начиналось так – осенью 1962 года в школу пожаловали тренеры «Динамо».
Двое коренастых мужчин строго вида в олимпийках. На уроке физкультуры нас, мальчишек, выстроили в шеренгу и придирчиво осмотрели, потом попросили выполнить простейшие упражнения: присесть наклониться, коснуться руками пола.
Затем по очереди мы кувыркались через голову. Видимо, еще что-то поделали под их взглядами. В итоге из двух вторых классов отобрали троих мальчиков и сказали, через неделю приходите на тренировку в зал гимнастики. При себе иметь справку от врача, ну и майку, трусики, чешки.
      Главным разочарованием на первой же тренировке оказалось то, что таким образом отобрали человек 40-50 из разных школ, а оставить должны были с десяток. Начался отсев. После каждой тренировки уходило человек по пять.
Им говорили просто – в следующий раз не приходите.
В объяснения не вдавались.
Из нас троих не оставили никого.  Я прошел туров пять, не больше. Шла чисто акробатика без снарядов, ну ещё прыжки через козла с помоста, кувырки с усложнением. Уже половину набора отсеяли, и я понадеялся, что – оставят. Всё же гимнасты выглядели эффектно, да и на мировых аренах наша гимнастика блистала. На чём меня срезали, я толком не понял, но не приглянулся я тренеру. Скорее всего, своей худобой, недокормленностью. В школе это восприняли без особых оговорок, тем более что из наших меня турнули последним. Так у нас на уровне второго класса спорт не задался.
И в зиму мы ушли – не охваченными. Но спортивная жизнь вокруг всё же закипала. Открылся плавательный бассейн «Динамо», и весь женькин класс – пятый, дружно записался в секцию водного поло.
  Открылась хоккейная коробка в 10-й школе, это позади нашего дома, а перед домом по той же улице Щетинкина, которую ещё не перекрыли сквериком, в доме 48 – коробка уже была чуть раньше, в отличном состоянии, с освещением. И там всё время шли тренировки и игры. Достаточно сказать, что в двух соседних домах на Урицкого – в 12-ом и в 15-ом, каждый двор был со своей командой! И они участвовали в городском первенстве. А сама коробка немного виднелась из нашего окна. Особенно по вечерам, когда включали освещение. Оттуда шла подсветка и доносились звуки от щелчков по шайбе или от ударов в борта, а то и штанга звенела. Втянуться в хоккей в эту зиму я ещё не успел – не было ничего из амуниции и оснащения. А это стоило денег. Но клюшкой и шайбой мы с братом обзавелись. Евгений-то уже втянулся в ватерполо, (хотя мы «о» на конце этого слова упускали), и у него пошло-поехало, или, вернее, поплыло – неплохо. Ну а я пока в ту зиму, на валенках – по льду.
  С весны пришёл «большой» футбол на газоне у водного института справа по фасаду. Почти напротив памятника Ленину, он простирал руку в нашу сторону. Там рано сходил снег, и появлялась сухая травка, где и начинался сезон второй всесоюзной мальчишеской забавы, а может, и первой – кому как.
   У Евгения к весне ближе случилась неприятность. Во время перемен мальчишки их – 5-го класса, устраивали лихие конные бои. Все они были спортивно-состязательными и до опасного рисковыми. Всадник усаживался на спину коня, и такие пары начинали толкотню.  Евгений сражался в паре с Борисом Шапиркиным: Женька-всадник, Борька-конь. Правил особых не существовало-толкотням была страшная, и вот в одном из таких сражений их с Борисом повалили, и « конь» придавил Женьке ногу. От острой боли он на несколько мгновений потерял сознание. Встать самостоятельно на ноги уже не смог. Скорую не вызывали, где-то отыскали санки, и ещё лежал снег на улице. На этих саночках пацаны привезли травмированного до самого подъезда и «затартанили» на наш пятый этаж. Дверь открыла мама, и была в который раз напугана женькиными происшествиями. Это ведь началось ещё с ожога ног в Германии. Та история была почти трагичной, и просто – чудо, что женькины ноги тогда уцелели, а он не остался с инвалидностью. И вот – опять. Что случилось!?
Перелом в ступне. Это – гипс, хождение на костылях, потом с палочкой. Почти до самого лета. Всё бы – ничего, но занятия не только в школе, но и в секции водного поло надолго приостановлены. Надо сказать, что Боб Шапиркин проявил в это время себя, как надёжный товарищ, а не просто "конь". Приходил каждый день после занятий в школе, приносил задания. помогал и что-то объяснял, рассказывал, что нового в школе. Потом они вдвоём начинали гулять. Евгению надо же было помочь и с пятого этажа спуститься, и где-то на первых порах поддержать. В школе, да с таким другом, не отстать можно легко, а вот в спорте потеря такого темпа сказалась. Когда старший брат вернулся в бассейн, то он сразу почувствовал, насколько он отстал от своих товарищей и в скорости, и в технике. Они ушли далеко вперёд. А он всё ещё прихрамывал после гипса. Это впоследствии скажется на решении уйти и поискать другой вид спорта для себя.
    Спорт, к себе, конечно, манил со всех сторон, начиная со стартового пистолета, который лежал под стеклом прилавка в «Культспорттоварах». Там ещё были судейский свисток, гетры, щитки и бутсы для футболистов, коньки и лыжи, клюшки и шайбы, разные ракетки для тенниса и бадминтона, шарики, мячи на любой вкус; экзотические перьевые воланчики или плетёный мячик с «кривой» клюшкой для «бенди». Да мало ли ещё чего? От чешек – до штанги. Даже пневматическая винтовка красовалась своей недоступностью! К ней мы подобраться не могли (пока), но зато покупали пульки, и получалось, что стрелять выходило дешевле. Один тир находился в Первомайском сквере, со стороны тогдашнего Центрального универмага, а другой – в Центральном парке. Пострелять хотелось всегда, а «патроны» заканчивались слишком быстро, но если в кармане лежали запасные, то удовольствие растягивалось: переломить с лёгким треском ствол, втолкнуть пульку в дульце, закрыть и прицелиться в кружок мишени, ощущая запах ружейного масла. А потом – чпок! И где-то звякнет, и уж как прицелишься, как плавно нажмёшь на курок: в молоко попадёшь, или же мишень упадёт к твоей великой радости. Больше, конечно, мазали. Ну, всегда можно сказать – мол, винтовка не пристрелена. «Под обрез» или «центральная» – это же тоже надо было знать и понимать!  Мне нравилось брать под обрез.


   Зимой 62/63 мы впервые после приезда в центр встретили Новый год у Большой городской ёлки на площади имени Ленина. Теперь уже не вспомнишь, как это было, потому что ёлка та – первая, слилась в памяти с последующими. А они были всегда разными. И сама Ёлка всякий раз выглядела по-иному или устанавливалась немного в другом месте. Попытки придать новизну принимались каждый Новый новый год, и идея сдвинуть Ёлку к Оперному театру предпринималась задолго до 2020 года. Менялись размеры и местоположение ледяных горок, они с каждым годом становились больше. У ёлки, огороженной и отсечённой от площади, встречали гостей снежные фигуры Деда мороза и Снегурочки, к ним добавлялись всё новые персонажи. Появлялись праздничные киоски с горячительным и сувенирами. Менялся антураж, но общее ощущение надолго оставалось постоянным: торжество Праздника в свете прожекторов и мигания гирлянд под музыку, льющуюся из громкоговорителей среди криков, смеха, множества людских голосов, особого звука из-под подошв и каблуков, скатывающихся с ледяной катушки. И всё это – пронизанное морозцем, с клубящимися лёгкими облачками от разгорячённых дыханий праздного люда и детворы.
   Ледяные горки возводились во многих дворах. Где-то они сколачивались из досок, где-то просто насыпались снежком и поливались водой. Сооружалась горка и перед нашей третьей школой со стороны улицы Октябрьской. Событий вокруг ледяных горок происходило немало. Случались травмы, наносился ущерб обуви или одежде. Специальных ледянок под энное место изготавливать пока никто не брался. Экономика строилась строго планово, и не до того ещё было родной стране. В ход шли картонки, фанерки, (портфели), а то и просто так – без «подзадника» – сел да поехал. Взрослые пацаны катались, естественно, стоя на ногах, падать считалось не престижно – держись твёрдо! Дети постарше очень часто на горках начинали свои первые контакты с противоположным полом. Мальчик старался поехать за девочкой и по пути следования догнать желаемый объект, взять за талию, прижаться, а то и завалиться вместе, да побарахтаться. Конечно, можно было нарваться на толчок, услышать – Дурак! Да только это так, не зло. Задорно. Но «своих» девчонок могли и стеречь, тогда последствия могли быть опаснее, но до стычек доходило крайне редко.
      
       Мой второй класс запомнился меньше первого. Впечатления начальной школы сливаются. А в жизни что-то постоянно меняется, как говорил один мой бывший друг. А дружил я тогда с Валеркой Петровым и ещё с Вовкой Терешковым. Сблизился с Игорем Коровиным, который жил с бабушкой и дедушкой рядом со школой, в исчезнувших домах на улице Октябрьской напротив Молокозавода. Я часто стал бывать у них в гостях. Бабушка Игоря меня привечала и непременно угощала плюшками с чаем. Могучий дед Игоря заводил серьёзные беседы, и оба они - дед и бабушка, очень беспокоились за учёбу Игоря. А рос он почему-то в отрыве от семьи, которая проживала в Житомире. В той же квартире жил ещё один наш одноклассник – Кудрик. Подружился со Шпигелем Шулимом. Нас «подружили» мамы после родительского собрания, которое Елена Александровна проводила вместе с учениками. Помню, стояли наши мамы в коридоре вместе,  они о чём-то разговорились, увлеклись. А мы рядышком сами по себе. И шунина мамам пригласила меня к ним в гости, а Шуня тут же дал мне почитать книгу – «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» Александра Волкова. Тогда эта сказка - фантастика захватила детское воображение, а у Шуни я тоже стал бывать часто. С той поры начались у нас шахматные сражения и битвы в «Чапаева». В их доме, внизу всё той же улицы Щетинкина, я впервые увидел и попробовал диковинное кушанье – маслины.
   Возможно, из-за того, что из почти двоечников я переквалифицировался в почти отличники, родители моих одноклассников смотрели на меня благожелательно, особенно те, у которых с детьми в школе были проблемы. На моём примере они хотели увидеть такие же изменения у своих чад. Ну и зная, что семья моя – не полная, нет-нет, да подкармливали. Так вот на уровне второго класса – ещё помнится, гостил я часто у Женьки Андреева. Он жил, в доме на пересечении Коммунистической, Свердлова и Советской, там же где и Петров. В том уголке района, у самой железной дороги - Транссиба, находятся несколько домов, где наших одноклассников жило много – и мальчиков, и девочек, поэтому там часто проходили гуляния, в их дворах или поблизости.

  Летом в космосе побывала Валентина Терешкова. День её полёта, 16 июня, я запомнил хорошо, потому что находился у бабушки на Тульской, а там происходило небольшое семейное торжество. Собралась родня и что-то отмечала, застолье в самом разгаре, и тут вдруг «Передаём сообщение ТАСС»!. И почти все по интонациям голоса Юрия Левитана поняли – это Космос. Полёты в космос вообще ещё были редкостью, но уже – ожидаемой! И каждый новый полёт становился общенародным праздником, а каждый новый космонавт встречался на Земле поистине национальным героем. А тут ещё и Первая женщина-космонавт! Тётя-Дуся Домашова, дедова сестра, по этому поводу выдала эмоциональную и яркую речь. Мол, вот теперь мы вас, мужиков, прижмём к ногтю. Валентина показала, как надо себя держать, чего в жизни добиваться. И в таком духе что-то ещё. Но я совсем о другом. У нас в классе учился Володя Терешков. И я стал просто завидовать его фамилии. И вообще долго переживал, что в космос не слетал ни один Василий. Вот, мол, досталось же мне имечко. Все однофамильцы космонавтов ходили гоголями, и даже их тёзки испытывали гордость. Я даже лично знал одного мальчика, которого звали Юрий Титов. Представляете? Сразу и Юрий – как Гагарин, да ещё и Титов! Сколько счастья сразу одному подвалило, и ни за что. Так он и ходил целыми днями с самодовольной улыбочкой, что-то тихонько напевая себе под нос. Сам видел и слышал, он в соседнем доме жил. Хорошо хотя бы учился не у нас. Вовка Терешков жил в 2-х этажном деревянном доме на улице Чаплыгина напротив булочной. Дом был уже совсем ветхий, и его снесли, а жильцов расселили. И Терешков Вовка исчез! И мне сразу стало легче. Вот до чего мы любили космонавтику. До ревности. А ведь с Терешковым мы немного дружили, и когда возвращались из школы подолгу стояли на углу перекрёстка напротив молокозавода. На этом углу тогда возвышалась большая круглая тумба для театральных афиш, вот возле неё мы простаивали минут по двадцать, обсуждали какие-то проблемы. Сейчас и не сообразишь сразу, о чём мы толковать могли тогда? Но темы находились, в том числе и про девчонок наверняка. Потому что именно с Терешковым мы как-то нагрянули во двор по улице Свердлова, где проживали многие наши одноклассницы и даже поднимались к ним наверх в дом. И устроили там какую-то толкотню. Но Терешков исчезнет, и тумба потом исчезнет, когда построят пятиэтажку напротив молокозавода, и молокозавод исчезнет, снесут и возведут жилой комплекс на его месте. Так вот всё из жизни уходит, уходит... потому что приходит новое? И угол на пересечении улиц Урицкого и Чаплыгина памятен не только этим уходом из прошлого.
     Летом или осенью переедет на новое место и мой хороший друг-одноклассник Петров Валерка. Его родители получат квартиру на первом, по сути, жилмассиве города – Ботаническом. Я съезжу к нему на улицу Дмитрия Донского в гости несколько раз, изучу с другом близ лежащие окрестности и сам Ботанический сад, но постепенно наша дружба угаснет.  Расстояния иногда губят и не такие связи. После Петрова я сошёлся ближе с одноклассником Женей Андреевым. Но дружбы с Андреевым не получилось. Он хотя и был мешковатым очкариком, и казался безобидным увальнем, но иногда становился малоуправляемым. Однажды в таком состоянии на перемене он воткнул мне в правую руку остро отточенный химический карандаш. Сейчас, наверное, нет химических карандашей, мне не попадаются на глаза. Его отличие от простого карандаша в том, что от воды, или слюны он писал почти как чернилами. А так как мы ещё все пользовались перьевыми чернильными ручками и макали пёрышки в непроливашки, то это была иногда полезная вещь. Он этого прокола под кожей на руке у меня так и осталась на всю жизнь памятка от Андреева. Это – тату моего детства. Скорее всего, раньше пацаны, так и делали татуировки. Зато состоялось дальнейшее сближение с Шуней – Шулимом Шпигелем. Поводом стала книга Волкова «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», которую я прочитал взахлёб, а потом и другую книгу из этой серии – «Волшебника Изумрудного города». И обсуждение сюжетных тонкостей этих сказок нас как-то сдружило. Да и жил Шулим неподалёку. Так уж стоял (и стоит до сих пор)  наш дом, что выходил на три улицы сразу: Горького, Урицкого и Щетинкина. Так вот внизу улицы Щетинкина, по направлению к железной дороге с правой стороны, располагался дом Шпигелей. Аккуратный деревянный домик с приусадебным участком-огородиком и палисадником, заросшим густо клёнами. Чаще всего мы встречались там и находили много интересных занятий. Сам Шулим был слегка полноватым мальчиком, с большими ушами и слегка свёрнутым набок носом, отчего он сопел, когда напрягался умственно или физически. Сначала нас было двое, потом нас станет трое – появится Сергей, и четверо с Генкой – это будет дружная компания.
     В тот год появилась удивительная во многих отношениях книга Льва Давыдычева –  «Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника». Хорошо, что она попалась тогда нам в руки. Это было просто современное пособие по школьной жизни именно младших классов, полная юмора и мудрости. Оттуда в наш обиход и лексикон вошёл термин «УО» – умственно отсталый и термин «Буксир» в лице Аделаиды, имя которой я легко вспомнил почти через 50 лет. И надо сказать, понятие «УО» тогда заработало и в нашей среде с соответствующим вопросом и постукиванием пальцем у виска, и в педагогике тоже. В нашем районе тогда напротив кинотеатра «Победа» рядом с комендатурой располагалась школа №60. Она и вбирала в себя всех учеников, которых относили к разряду «УО». Переводом в эту знаменитую школу пугали всех второгодников и завзятых лодырей. И это иногда срабатывало, но, впрочем, двоих наших соучеников туда всё же перенаправили набираться ума. Как там работала педагогика – не знаю, наверное, правильно, но почему-то оттуда не возвращались. Туда попал, как пропал.
     А некоторые почти «УО» оставались нетронутыми, хотя были как раз слегка "тронутыми", с ними надо было как-то жить и мириться. В классе постоянно училось три-четыре второгодника. Понятно, что это были ребята уже крупнее нас, потому что старше. Опыт человеческих отношений они привносили с улицы и дворов в самом искажённом виде. Часто ещё при всём при том они оказывались – самолюбивы и вспыльчивы сверх нормы. Но как-то мы уживались. Только уж совсем никак не мог бы я сойтись с Мишкой Милониным.  Он как раз величиной - ростом, не отличался, но был настолько испорчен жизнью уже тогда, что с ним опасно было даже беседовать на любые темы, а дальше в нём это только нарастало. Он, казалось, просто одержим всем запретным, нехорошим и попросту похабным, поэтому участвовать в его проделках и приключениях означало погибель.
     Но зато в третий класс к нам влились и очень сильные ученики. Безуглов Сергей, Маша Эйдлина, Люся Копейкина – из параллельного класса, который расформировали. С этого момента начала складываться компания: Я, Сергей и Шпигель Шулим. Сергея Безуглова наши девчонки восприняли на ура. Он был белобрыс и симпатичен. Мы все ещё носили октябрятские звёздочки, и Серёжа походил на маленького Володю – будущего Ильича с одной из таких звёздочек. Девчонки взялись за него крепко, они его постоянно донимали, они же и дали ему прозвище Беза, которое за ним закрепилось до конца школы. Его мама, Идея Наумовна – работала завучем в нашей школе, а отец – хирургом в Дорожной больнице. Жили они неподалёку, тоже на улице Урицкого, в доме, где располагались на первом этаже парикмахерская и домовая кухня. Сергей отличался спортивным сложением с несколько удлинёнными руками, но это скорее происходило от того, что его руки вылезали из рукавов стандартной школьной формы. Кстати, я за все годы учёбы школьной формы так и не надевал ни разу. В школу я пошёл в вельветовой немецкой курточке с кармашками на молниях. Потом в основном донашивал за старшим братом его вещи, тоже нестандартного фасона. Так вот всё же длинные руки приведут Серёгу в секцию бокса, где мы особенно сойдёмся, потому что станем спаррингами.
Четвёртым в нашей компании станет Генка, который появится несколько позже. Он сначала только мелькнёт на время в нашем классе и исчезнет. Они с матерью были в постоянном движении по жизни, по стране и по городу. Там были какие-то запутанные семейные отношения с отцом и прочие неурядицы. Но второй раз Генка появится уже всерьёз и надолго, то есть до конца школы. А вот мы с Шуней после 8-го класса уйдём по разным причинам в другую школу.