Чужие родственники

    – Где здесь дверь? Отпустите меня! – сдавленный стон, раздирающий душу, пронёсся глухим эхом по светлым комнатам, – Звери вы, а не люди, отпустите меня!

    – Дверь заперта? – безжалостные фигуры загородили дверной проём, удерживая цепкими руками несчастную женщину, рвущуюся к выходу.

    – Заперта.

    – На два замка? – вопрошал требовательный голос.

    – На два. Никуда ей не уйти, – отозвался свистящий шёпот.

    Суровые, чужие лица с издёвкой взирали на молящую о пощаде женщину.

    – Зачем я вам? Что вам от меня нужно? Я прошу о немногом: всего лишь отпустить меня домой! – женщина протянула дрожащие руки к жестоким незнакомцам.

    – Твой дом теперь здесь! – скрежетали ржавые, железные голоса.

    – Отпустите, я вам всё отработаю, я заплачу вам деньги, только отпустите меня домой! – женщина пошатнулась от яростного, бескомпромиссного напора зловещих взглядов.

    – Нет у тебя таких денег, чтобы нам заплатить. Дался тебе этот дом! Что это за дом? Где он? – язвительные усмешки камнями посыпались на страдающую, непокрытую голову.

    – Мой дом… он там… – женщина в бессилии опустилась на студёный пол, воспоминания жгучими слезами хлынули из глаз, – Он там…


    … Там, в родной деревне, за околицей простираются тоскливые поля, омытые густой кровью заходящего солнца. Там воздух настоян на травах. Там на заре горланят задиристые петухи. Там, вслед за курицей важно семенят неуклюжие цыплята. Там мычат недоенные коровы. Там на огороде чахнет картошка, укутанная невыполотыми сорняками. Там на холме томится рубленный дом, где окна, окаймлённые резными ставнями, глядят во двор мутными стёклами, где в светёлке святую печаль излучают старинные иконы, где в пыльном углу одинокая прялка прядёт паутинную пряжу, где скрипят цветные половицы, где всё скучает без мозолистых работящих рук. А маленькие, голодные ребятишки, ползающие по чёрному полу и протягивающие друг к другу худые грязные ручонки, зовут и зовут маму. А мама в сбившемся на шею платке, мечется по незнакомому дому среди чужих, безжалостных людей.


    – А-а-ах, пустите! – вскинулась женщина, разразившись глухими рыданиями, – У меня же там детишки, они плачут от голода, у меня там больная мать, мои родные там… – причитала женщина, утирая передником солёные слёзы.

    – Мы теперь твои родные… – услышала она детский, звенящий голосок.

    – Деточка, милая, тебе разве меня не жалко? Там же мои родные, дети, мой дом… – женщина тревожно заглянула в светло-зелёные детские глаза. Девочка ласково прикоснулась к её грубым рукам со вздутыми венами и сказала:

    – Мне? Тебя? Жалко конечно, а что делать? – она нежно гладила растрепавшиеся волосы и заботливо поправляла сбившийся платок, – Твой дом сгнил или догнивает, живи у нас.

    – Как сгнил?

    – А разве ты не знаешь? Бедная моя! – и девочка, привстав на цыпочки, зашептала женщине в ухо:

    – Вся деревня была объята огнём, немцы сжигали дома. И лишь твой, помнишь, лишь твой возвышался на холме, целый и невредимый. Тебе удалось их обмануть, и дом с резными ставнями обрёл вторую жизнь. Немцев обмануть можно, а время – нельзя. Ах, как там хорошо было пятьдесят лет назад! А теперь огород зарос сорняками, доски почернели и здохнулись от запаха гнили, окна обвиты паутиной, по полу снуют крысы, подметая тощими хвостами пыльную насыпь. Тебе не спасти твой дом, он обречён. Деревню покинули жители, наглухо забив двери и окна, она брошена на произвол разрушительного гнёта времени. А твои муж и сын покоятся на кладбище, на их могилы не носит цветы твоя больная мать – она спит рядом, в сырой земле. Работа не ищет твоих мозолистых рук, ты дряхлая, немощная старуха, ты никому не нужна.

    Свистящий шёпот врезался в уши, сочился расплавленным воском в воспалённый мозг, заползал в округлившиеся от ужаса глаза. Женщина, с воплем вырвавшись из цепких рук, метнулась в сторону, отмахиваясь от демонического хохота, несущегося за ней по пятам. Бежать отсюда, бежать!


    Детские руки обречённо повисли в воздухе, на глаза навернулись бессильные слёзы.

    – Бабушка, милая, это же я, твоя внучка: я не желаю тебе зла. Мама, что нам делать? Она нас не узнаёт. Что надо делать, мама? – девочка устремила растерянный взгляд на осунувшееся от бессонных ночей лицо матери.

    – Что же делать, дочка, мы для неё чужие. Она бредит домом, в котором прошла её молодость… Ей не оправиться от болезни, она не в себе, это последствие инсульта… – прошептала мать, прижимая к себе дочь.

    – Отпустите домой! – прохрипел, угасая, отчаянный стон.

    Девочка вздрогнула, с тоской взирая на забившуюся в угол, умирающую, сумасшедшую старуху.