Ночные птицы. Рассказ

Она вошла, и я услышала:
- Ты знаешь... – села на стульчик у порога, - сегодня ночью приснилась какая-то фигня, от которой ни-икак не избавлюсь.
- Валюша, в принципе всё сны – фигня, - улыбнулась: – И не надо их в голову брать, а то...
- Легко сказать «не надо брать», - перебила, обувая тапки: - А если не идут из неё... что тогда?
- Тогда обязательно попробуй рассказать свой сон кому-то... или мне.
Взглянула удивлённо:
- Почему обязательно?
- А потому, что часть его перейдёт к слушателю и твой сон станет рассеиваться, так что давай, выкладывай.
Она прошла на кухню, попросила заварить зелёный чай и пока я стояла у плиты, услышала:
- Ну, если это правда, то слушай. Будто с дочкой… я не вижу её, но знаю, что она рядом… грузим что-то в вагоны и вагоны эти какие-то странные...  оранжево-золотистые... и без окон, только двери, двери тёмно-коричневые. И вот грузим мы в эти вагоны какие-то вещи... и я не вижу их, и даже тяжести не ощущаю, но мы всё спешим, спешим и потому, что нам непременно надо побыстрей отсюда уехать.
- Ну и что в этом странного? – ухмыльнулась, присев рядом.
- Не спеши, еще не всё рассказала. Так вот... Грузим, суетимся... Но вот уже и едем, я стою на площадке вагона, любуюсь, как на поворотах дороги, вдоль оранжевых кустов, поблёскивают последние золотистые вагоны нашего поезда и тут вспоминаю: а бежит ли следом наша собака, которую мы почему-то не взяли в вагон? И не вижу ее. Ругаю себя: почему ж не взяли-то!? Ведь она вот-вот должна ощениться и теперь ей так тяжело бежать за поездом, а мы!.. Отстала. Не догонит! И состав не остановить. И в отчаянии начинаю звать нашу собаку… и в отчаянии плакать.
- То-то сегодня ты какая-то взбудораженная, - улыбнулась ободряюще: - Ладно, сон – не явь. И хорошо, что рассказала, теперь рассеется, - поставила перед ней чашку: – Ведь наши сны - ночные птицы, взмахнут крылом и улетят... 
- Да хотя бы... Я же не верю снам и не разгадываю их, - отпила несколько глотков, помолчала: – Но иной раз приснится вот такое и...  - Еще глоток. – Потом ходишь полдня под впечатлением, так что хочу верить, что этот рассосётся... рассеется, как ты сказала, только вот чем бы еще его перебить, чтобы наверняка?   
- Ой, не знаю, что тебе посоветовать, – подлила ей чая: - Но пока давай-ка я расскажу тебе свой сон, давний, который некому было рассказать и закрепила в компьютере, чтобы не приставал, как твой.
- Давай, давай, - обрадовалась, - слушать сны люблю... как сказки.
- Ну слушай. И снилось, что я – в осеннем поле с черными оголёнными квадратами земли недавно убранного урожая, и эти квадраты - до горизонта, а там, где стою, пучки вывороченной травы, соломы, ботвы и я знаю... знаю, но не вижу, что по ней шастают, копаясь и выискивая себе пищу, какие-то животные…собаки?.. свиньи?.. И мне успокоенно хорошо оттого, что опять же только знаю: наконец-то здесь они нашли себе немного корма. А еще знаю, что теперь они уходят отсюда, и что мне надо идти за ними, чтобы убедиться, что где-то там снова найдут корм. И иду, иду по ботве, траве, спотыкаясь и спотыкаясь… ведь устала, присесть бы!.. Но вот вдали, прямо среди поля, вижу что-то вроде вокзала. Идти к нему?.. И уже – рядом с ним… а он - на сваях и платформе, выстланной широкими досками, но посреди – большая яркая клумба и цветы не только на ней, но и пучками разбросаны по этим доскам… мелкие яркие цветки, над которыми снуют люди… не городские, сельские, а рядом на рельсах стоит поезд с голубыми вагонами, из окон струится яркий золотистый свет, и этот поезд должен вот-вот отправиться и все... опять же знаю!.. уедут отсюда. Может, и мне с ними? Но прежде непременно надо убедиться, что те собаки или свиньи найдут себе пищу… может, вон за тем лесочком, который темной полоской – вдали? Нет, уезжать мне нельзя... и уже спускаюсь с платформы по ступенькам, чтобы идти к тому самому лесочку.
- И всё-ё? – разочарованно протянула Валюша: – А я думала, что...
- А что «что»? У снов свои законы. Снятся, когда захотят и прерываются... когда захотят, - усмехнулась: – Но ладно, фик с ними. Лучше рассказывай о фильме, который вчера так хотела посмотрела.
И она с увлечением стала рассказывать.

Когда Валюша ушла, то вначале думалось: да, конечно, сны - просто небылицы, ночные птицы и не надо относиться к ним серьезно, - запоминать, разгадывать. И то, что, рассказывая их, непременно передаём слушающему их частичку, верно. Но тают ли после этого? Конечно, нет. Останутся, «запишутся» некими файлами в подсознание, как и всё, что видим, слышим, ощущаем, а потом...  Вот и мой сон... Ведь полуголодное детство посеяло во мне комплекс: не могу выбросить даже крошек хлеба, остатков еды и всё это собираю, чтобы потом вынести во двор для птиц, беспризорных кошек, собак, а значит моя память пробуждает во мне давнее, трансформируясь в снах в иные образы. Интересно, а было ли и в жизни Валентины нечто похожее на её сон? И в следующий вечер пригласила её уже на чёрный чай к только что испеченными кексам.
               
Она взяла чашку, сделала несколько глотков:
- Хочешь расскажу тебе и о вчерашнем фильме?
- Извини, Валюша, но лучше не надо. Ты же знаешь, что я их не смотрю.
- А жаль. Поболтали бы...
- Ты мне лучше вот что скажи. – Тоже сделала несколько глотков, помолчала, взглянула на неё: - А не было ли в твоей жизни яркого случая, связанного с собакой?
- Ну как же... конечно было. И не с одной. - Усмехнулась: - Но вспомнить что-то интересное о них... – Откусила кекс, пожевала: - Вкусно. Молодец! – Запила глотком чая: - А, впрочем... – Глотнула еще, положила кекс на блюдечко, обхватила чашку ладонями, словно согревая их: - Тогда мне было лет восемнадцать и в поклонниках у меня ходил офицер, служивший на военной базе... – Помолчала, словно вспоминая: -  И вот однажды принёс он к нам щенка немецкой овчарки... – Поднесла чашку к губам, но пить не стала, опустила: - Принёс и попросил приютить этого щенка на время, пока в командировку съездит, а потом... – Всё же отхлебнула пару глотков: - А потом этот щенок так и остался у нас... и вырос в красивую сильную овчарку, которая... – Улыбнулась тепло: - Представляешь, она даже телёнка нашего на лугу пасла, а когда тот ложился, то носом подсовывала солому вокруг него. – Рассмеялась: - Так забавно было на них смотреть! Рыжий телёнок и почти такого же роста бежевая овчарка... как будто мать его.
Я подлила ей чая, намеренно затягивая паузу, чтобы ею как бы подчеркнуть интересность рассказанного, но потомвсё же сказала: 
- По-моему наши сны - странное сплетения реальности и вымысла, но зачем, для чего нам дана такая способность? Ведь в Природе всё разумно, так может и сны – не зря?
Но моя гостья, покусывала кекс, лишь вопросительно взглянула на меня и тогда я сама себе ответила: 
- Да, конечно, сны расширяют наши чувствования, дают новые ощущения, возможность делиться эмоциями друг с другом. – Валюша закивала головой. – И знаешь, вчера, раздумывая об этом, нашла в Интернете такие слова: «Жизнь и сновидения - страницы одной и той же книги»*, но обычно я отмахиваюсь от этих самых «страниц», убеждая себя: да нет, сны – сбой моей мозговой «программы», которая на ночь отключается. – Моя слушательница только головой кивнула. - Но не вся отключается, какие-то «файлы» продолжают открываться, перепутываться, вот и получается что-то вроде фигни... очередного «сонного» сериала подсознания.
Валентина поставила чашку на стол, взглянула заинтересованно:
- Ну-ну, давай, распутывай свою верёвочку. Люблю, когда ты так...
- Даю, даю. А, может, сном мозг выхватывает нечто важное, мимо чего я... или ты когда-то прошли и теперь намёком пытается подтолкнуть к тому, чтобы мы заново переосмыслили свой сон, нашли в нём какие-то ответы, а значит сон - не только отдых, но и работа подсознания, направленная на переработку информации о том, что когда-то зацепило, но что вроде как забыли. Как ты думаешь?
- Ой, да, да! - Она встрепенулась, поставила чашку на стол: - Знаешь, больно вспоминать, но... - Распрямилась, коротко вздохнула: - Тогда вот что стало с той овчаркой... Джильдой мы её звали. Как-то стала заходить гроза, мы на огороде засуетились, стали накрывать парники с рассадой, прижимать пленку кирпичами, чтобы ветром не унесло, да и всё, что могло намокнуть в коридор прятать, а Джилька всё лаяла, носилась по огороду... как всё равно помогала нам, а потом мы и её под коридор затолкали. – Отвернулась к окну, помолчала, взглянула погрустневшими глазами: - Вот с того дня и... Как только заходила гроза, она начинала метаться, выть... Ну да, запомнила, что гроза... это опасно. И не только гроза, но и зарницы... даже дальние зарницы, которых нам еще было не видно, не слышно. А в то лето ча-асто грозы налетали, и наша собака каждый раз металась, выла, и днём еще можно было выносить всё это, а вот ночами... А у мамы сердце больное, и однажды, когда две ночи подряд она не могла уснуть из-за воя собаки, начался приступ, «Скорую» пришлось вызывать. – Махнула рукой: - Короче, как говорит внучка, брат мой отвёз Джульку к одному знакомому в деревню за пятнадцать километров, у того двор большой был, и он согласился: ладно, мол, привози, может с моей скотиной твоя собака забудет о грозах.
- И больше не видели её? 
- Видели. Два раза к нам прибегала. Один раз зимой...  и оставалась до весны, и даже ощенилась, а летом, когда начались грозы... – Умолкла, вздохнула, приподняла пустую чашку, резко опустила: -  В общем, снова брат отвёз её в деревню, но двух щенков мы себе оставили, а она... – Вроде бы и слезинки мелькнули: - А она опять прибежала и сразу – к щенкам... еду им отрыгнула...  – Растерянно улыбнулась: - Гостинец деткам принесла, понимаешь?
- Понимаю, Валюша, понимаю. И спасибо тебе.
- За что? – усмехнулась удивлённо.
- А за то, что ты сейчас этим своим воспоминанием хотя и ненароком, но подтвердила мои предположения, да и прояснила свой сон.
- Почему мой сон?
- Да потому, что в твоём подсознании затаённая жалость к Джульке теперь вспыхнула по отношению к собаке, которую вы не взяли в вагон. – Она лишь смотрела на меня удивлённо. - Да и вообще, если даже я заблуждаюсь, то всё равно... – И кивнула на чашки чая, кексы: - Вот же, мы с тобой уютно чаёвничаем, вспоминаем, строим свои догадки, а значит сны тоже - минуты нашей жизни и отмахиваться от них нельзя. 
- Да-а... Эти твои предположения весьма... – Но махнула рукой: - И всё же так хочется от иных отмахнуться, как от моего вчерашнего, а то цепляются, как репьи, и ни-икак не рассеиваются... как ты обещала. -  И вдруг рассмеялась: - Слушай, а может и мой запишешь туда... в свой файл, чтобы не приставал?
- Ладно, запишу, - улыбнулась. – А тебе на сегодняшнюю ночь пожелаю светлого, радостного сна, с которым завтра не захочешь расставаться.

Обещанное Валюшке я не исполнила, а написала этот рассказ, и последним аккордом к нему сложились такие строки: 
Все сны мои – ночные птицы,
взмахнут крылом и улетят...
Но ведь порою, как зарницы,               
тревожат душу и манят.
Загадочные, странные виденья.
И нет ответа: кем порождены,
какого мира - отраженья?
Но с ними жить обречены.

*Артур Шопенгауэр (1788- 1860) - немецкий философ. Один из самых известных
мыслителей иррационализма, мизантроп.