Посвящение селу Крепость-Кондурча

Машина остановилась на краю деревни, прямо у того места, где раньше стоял родительский дом. Мария шагнула на родную землю и почувствовала, как в жаркий июльский день ее обдало холодком. При виде бурьяна на месте бывшего дворика становилось не по себе... Вместо дома стоял серый прямоугольник с черными квадратами окон. Такая геометрия плохо вписывалась в ожидания приехавшей встретить то, чего искало сердце в шумном, так и не ставшим родным, городе. Да, она предполагала увидеть нечто подобное, но что настолько тут поработает время... Нащупав под рукой случайное растение, невольно сжала его - и больно обожглась - то была крапива. Сделала еще несколько шагов, прямо в эту буйную растительность. Вот колодец - журавль. Из него всегда брали воду . Не пробраться к нему, зарос. Дом утопал в бурьяне по самые свои глазницы - черные отметины окон. А здесь, прямо под ногами Марии, раньше была пышная лужайка. Когда-то сидели на этой лужайке они с мамой , расчесывали щенка - Шарика - любимца маленькой девочки. Потом он стал большим ее горем. Уехав в город, собачку пришлось оставить у родственников на хуторе Рыжевой. Когда приезжали раз в год - Шарик встречал, потом провожал, долго бежав за поездом. Так и остался в глазах бегущим...
  Раздвигая заросли крапивы и репейника, Мария пробиралась вглубь бывшего двора, не замечая боли от царапин и ожогов. Здесь был двор. Летними вечерами с мамой и папой они здесь ужинали. Вспомнилось, что когда-то здесь был амбар - она прилипла на морозе языком к амбарному замку - первые пробы жизни на вкус... Невольно улыбнулась. Потом в памяти всплыло, как со двора выводили корову - Красульку. Мария взглянула на мизинец правой руки - вот он, шрамчик от коровьего рога. Не любила Красулька детей - боднула легонько детскую ручонку , лежащую на жердочке - отойди, дескать от моего денника. Когда Красулю уводили покупатели - корова плакала, из ее синих глаз слезы текли струйкой. Она так прощалась. Маша не забудет этого всю свою жизнь. Корова тогда оглянулась напоследок, протяжно замычала. То ли сказала доброе слово напоследок, то ли на своем, коровьем упрекнула хозяев: "Я вам служила верой и правдой, а вы..."
  Едва пробравшись, вошла в дом. Вот они, родные стены. А вот и отметина - в детстве Маша очень любила есть глину, ковыряла мазанную глиной стену, добывая требуемое лакомство. Глина казалась ароматной и вкуснющей - халвы не надо! Ямка на стене тоже вызвала улыбку. А вот здесь, посередине избы, она давала концерты. Зрителем был всегда папа, мама занималась делами. "Русская народная индийская песня..." Обьявляла, а потом пела все, что за день слышала по радио. В ее репертуаре тогда была ее самая любимая песня:
      " Иванами, да Марьями
        Гордилась ты всегда..."
Только пела: "... не все вернулись в Соколы, кто жив, а кто убит..." Вероятно, думала, что - Соколы это название деревни. Снова улыбнулась. Да, радио было тогда всем. Телевизора-то не имели.. Помнит, как почему-то плакала в 3-4 года, когда по радио читали стихи. Но не переставала их слушать. Слов не понимала. Слышала только ритм и голос, голос и ритм... "Радионяня" была гостьей в доме. Мария помнит, как слушала по радио сказку про Серую Шейку, а потом долго рыдала - Серая Шейка не могла лететь со всеми из-за переломанного крыла... Здесь вот , трехлетней, постригла папу - он любил ее и доверил голову - "Стриги, дочь". Бедный. Ему потом пришлось постричься наголо и все лето проходить в фуражке.
  А вот и окно... Когда-то оно не спасло ее, не защитило - разбитое стекло ранило десятимесячную Машу. Ранение было таким, что исковеркало жизнь, поломало судьбу, изуродовав и исказив внешность, подарив страх на всю оставшуюся... Дальше - словно по канату, все опаснее, чем у всех, все особенно и острее...
    А еще стоя в этом оконном проеме плакала потом и прыгала в нем, крича "Мама! Мам!" - страх, как боялась одна дома. Просыпаясь, не открывая глаз, щупала рукой - рядом ли мать. Однажды проснулась - рука мне нащупала мамы. Оделась, вышла из дома, прошла трехлетней, мимо колодца и пошла по селу - маму искать. А мама выгоняла корову в табун - три часа утра. Влетело девчонке. Еще раз влетело, когда Маша, сидя на печи, орала в голос, а мама вышла в сарай. Попробовала слезть - ноги не достали до задороги. Решила кидать в дверь всем, что было на печи - ухватами, какой-то посудой... Мама зашла - обомлела... Дочь долго потом раскаивалась в содеянном. Утешил папа. Он выписался из больницы -лежал в Шентале - приехал и привез игрушки - счеты, медведя с балалайкой. Радости Маши не было предела. Любила папу, но однажды  сдала его. Ходили они с ним в погреб, за картошкой, Маша и бухнулась в него. Легко упала, на мешки. Папа сказал "Маме не говори". Только переступили порог дома " Мам, а я в погреб упала!"... Любила ездить с отцом, он работал на машине. Однажды мама ушла в лес, за орехами, а Маша весь день каталась - кукурузу косили, они с отцом ездили за комбайном - запах скошенной кукурузы, теплый ветер с частицами травы - неописуемый  восторг. А потом обедали на полевом стане - хоть и проголодалась, есть суп-лапшу так и не смогла, с детства не выносит баранину. Вспомнилось, как ее оставляли с нянькой - 90-летней бабой Домной . "Айда, Маш, перьмени ( диалект - примеч автор)есть" Выяснилось, что они с бараниной еще тогда, когда они варились. Баб Домна не разговаривала с Машей, занималась своими делами. Ребенок не скучал. Однажды порезала няньке ее новую клеенку на столе. В лапшу порезала, основательно. Мама получила выговор. Мама этой бабе Домне часто помогала, белила потолки, что-то еще для нее делала. Еще Машу оставляли с тетей Лампишей Черкассовой. Аппетит у Маши всегда был плохой , а тут, из уважения, съела целый кусок вареного сала - до сих пор терпеть не может сало.
 А еще однажды у девчонки разболелся живот, мама посолила чайную ложку водки и дала выпить. Боль как рукой сняло. Похвалила дочь. Потом  вышли на улицу, Маша похвалилась старушкам "А я водку выпила". "Эх, бессооо-оо-вестна", - протянула все та же баб-Домна. Маша как начала плакать! И очень обиделась на маму тогда...
  Как она любила ходить с мамой к теть-Лампиши на телевизор! Снег хрустит, луна светит... Детство-детство...
    Мария вышла из дома, шагнув на крыльцо, под которым когда-то в жаркий летний день прятались от жары куры. Эпизоды в памяти всплывали один за другим. Сейчас она знала одно :" Уезжать, предавать родные места нельзя. От этого страдают и они и люди." Даже непонятно, кому больше достается. Торопливо пошла к машине. Хотелось поскорее уехать от этого пустыря. К Кондурче решила не ходить. Там вспомнится, как ее, маленькую, мама вела по речке - вода доходила до щиколотки. На гладкие камушки было приятно наступать, мелькали, искрясь на солнце, маленькие рыбешки. На голове Маши - белая панама, а рука - в маминой руке, в душе - радость. Крепость ей в детстве казалась большой-большой. Любила ходить с мамой в сельпо и на почту - там всегда ей купят ручку и тетрадку, раскраску. Будет писать письма тетке в город, писать Маша научилась в пять лет. Как же было обидно, когда тетка прислала посылку, -Маша бежала на почту, едва успевая за матерью, еле дождалась, когда откроют ящик дома... а ей ничего в ней не было... только махорка папе.
   Проехала Мария мимо дома соседа. Кличка его была - Большой. Единственный раз Маша пошла Христосываться, в сопровождении мамы. Это было событием. Что она тогда там видела? Мама стояла во дворе, а она зашла в три-четыре дома. Большой открыл дверь, заплакал :" Жена умерла. Красить яйца некому. На ,вот, некрашеные". И так ей жалко стало старика. До слез просто.
  Вот и закончилась деревня. Зашла на кладбище. Постояла на могиле бабушки и дедушки, поклонилась...
   Возвращаться в пыльный, тесный город не хотелось. Уезжать от чистоты и красоты настоящей России было трудно. Но, как и тогда, - надо...