12 01. Лычки

На Фотографии бойцы Седьмой роты наполнили самородной щебёнкой кузов маленького ГАЗ-66.



       По возвращении из отпуска командир Седьмой роты старший лейтенант Рязанов принялся изо всех сил улучшать планету Земля. При свете дня он гонял личный состав вверенного ему подразделения, чтобы эти лентяи хоть немного очеловечили жилищные условия в своих ослятниках. Тёмными длинными ночами он корпел над штатным расписанием Седьмой роты, как Чапай над картой местности. За время отсутствия Рязанова нашу роту несколько раз пополнили. По старинной армейской традиции наприсылали в роту лишь бы кого, распихали по должностям лишь бы куда, а старшему лейтенанту Рязанову теперь надо было всё это разгребать и пытаться выстроить хоть какой-нибудь порядок. Согласно второму закону термодинамики энтропия, то есть мера беспорядка во Вселенной, всегда должна увеличиваться в любой замкнутой системе. Именно из-за этой отвратительной энтропии Рязанов обнаружил в моём взводе на должности снайпера Петю Носкевича, механика-водителя БМП. А на должность гранатометчика в том же взводе угодил Камил Раджапов, водитель ЗИЛ-130. Можете себе представить разницу между снайперкой и дизельной «зверугой» БМП, между гранатомётом и ЗИЛом? Они совсем не похожи. Рязанов изо всех сил постарался найти в списках имущества роты БМП и ЗИЛ-130, чтобы дать покататься Пете Носкевичу с Камилом Раджаповым. Однако таковые агрегаты там не значились, зато в списке личного состава на сержантской должности командира отделения значился рядовой Димон Касьянов. Поганая энтропия напаскудила и здесь, поэтому Рязанов принял решение срочно устаканить данное несоответствие. Это и произошло на ближайшем построении.
       Очередным ранним утром, после гигиенических процедур и приёма питательных веществ, Рязанов застроил роту, малёк вздрочнул всех, чтобы подровнялись-засмирнялись, затем принялся излагать суть предстоящих перемен. В качестве первой перемены он заявил, что подписал приказ о присвоении звания «младший сержант» на имя моей лучезарной личности. А раз так, то эта лучезарная личность с сегодняшнего дня на каждом построении должна занимать в строю место командира отделения и ещё обязана пришить на свои погоны соответствующие знаки различия в виде двух красных полосок. Мне сделалось внутри себя очень приятно, что Командир удостоил повышением такого замечательного, умного, доброго, честного и ещё к тому же скромного человека. Почти сразу же я согласился занять в строю место, положенное для младшего сержанта. Однако на том моё внутреннее согласие закончилось. Спорить с Командиром прямо при всех я не стал. Молча затаил в своей голове мысль, что не буду пришивать на погоны сержантские нашивки.
Причин для такого решения было две.
       Первая причина заключалась в том, что если я пришью себе на погоны две полосочки и попробую объяснить пацанам «старших» призывов, что теперь я сделался главный, то ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Неуставные взаимоотношения – это дискриминация, основанная на сроке службы и физическом насилии. Получается, что впечатлить «дембелей» можно либо офигенным сроком службы, либо побоями. Как видим, лычек в этом списке не оказалось. Поскольку офигенного срока службы у меня не было, то в моём распоряжении оставались лишь побои. При наезде на мою личность мне не следовало уповать на сержантское звание, а надо было кидаться бить морду.
       Вторая причина заключалась в том, что пацаны моего призыва чётко видели меня на Термезском полигоне во время прохождения КМБ (курсов молодого бойца). Они точно знали, что сержантской учебки я не оканчивал, экзаменов не сдавал, необходимыми знаниями и навыками не обладал, задачи командира отделения не понимал, соответственно, не мог выполнять их надлежащим образом. Они знали, что никакой я не сержант, а солдат. Как говорят у нас в Белоруссии: - «Из пана пан – это пан! А из мужика пан – дык это не пан!» По тихой грусти я подумал, что если немедленно кинусь пришивать две красные полосочки себе на погоны, то мои пацаны-дружбаны посчитают меня карьеристом и «жополизом». А мне такое отношение казалось не справедливым. Своё будущее я не планировал связывать с дальнейшей службой в армии, хотел вернуться в университет, продолжить учёбу, стать экспертом-химиком. Армейская карьера меня не интересовала, соответственно, рост в воинских званиях, продвижение вверх по служебной лестнице мне были безразличны. Ну дык зачем мне выставлять себя карьеристом перед пацанами своего призыва? Ни зачем, не надо мне таких приключений. Приятно, конечно, что Командир меня заметил и оценил, любому человеку бывает приятно, если его высоко оценят. Но не надо при всех подпрыгивать от радости, как ужаленный в задницу. Индийские йоги учат, что не следует в жизни сильно огорчаться и сильно радоваться, потому что бурные проявления эмоций отрицательно сказываются на долголетии, и к тому же выставляют тебя невоспитанной обезьяной перед окружающими. С точки зрения йогов, если тише едешь, то кобыле будет легче.
       Исходя из этих мыслей, я задумал, что буду ходить с солдатскими «чистыми» погонами до тех пор, пока Рязанов при всех не заставит меня пришить сержантские лычки. Он должен мне грубить, грозить, может быть даже заехать пару раз по пятаку. Только после этого я возьмусь за иголку с ниткой.
       Пока я мечтал о внешнем облике моих погон, Рязанов дошел до темы, что наша рота сегодня вечером должна будет заступить в караул. Чтобы служба от завтрака до вечера не протекала в грусти и тоске нам перед караулом поставили задачу взять стопку сапёрных лопат, запрыгнуть в Стотридцатьпервый ЗИЛ, который стоял за воротами и поехать наполнить тому ЗИЛу кузов самородной щебёнкой.
        Побрали мы лопаты, строем подались из внутреннего дворика посмотреть, что же там за ЗИЛ. Вышли. Посмотрели. ЗИЛ оказался нарядным, зелёненьким, запряженный в большой бортовой кузов. Ключевым параметром в данных обстоятельствах оказалось слово «большой».
       Залезли мы в кузов, поехали загребать щебёнку. Ехали недолго, даже за КПП-1 не выехали. Горы же кругом, камней под ногами валялось, как грязи. ЗИЛ остановился на какой-то старинной скальной породе, которая от времени и перепадов температуры потрескалась на пластины. Мы выпрыгнули из кузова. ЗИЛ покатался по этим пластинам, покрошил их колёсами на крупные куски. Мы стали лопатами закидывать эту хрень в кузов. Ничего хитрого, ничего сложного, только огорчал размер кузова у ЗИЛа. Большой кузов – это мелочь, но, приятно, как говорится. Хотя по уму огромный ЗИЛ-131 надобно наполнять экскаватором.
       Покидали мы щебёнку двадцать минут, покидали тридцать, стало нас задалбывать однообразие наших действий. Лопаты были сапёрные, а не совковые, они не предназначены для такой работы. Солдатам приходилось сгибаться в три погибели, заталкивать штык лопаты в трещину под слой камней, затем нажимать на черенок всем салом, чтобы камни заскочили на лопату. Потом надо было разгибать горб с груженой лопатой в руках, затем перекидывать камни через борт. Физически работа была очень тяжелая, но по содержанию премудрость была не велика: не попади под лопату товарища, не огрей лопатой никого сам. Что тут нового можно придумать?
        Ага. Я тоже считал, что ничего нового тут придумать невозможно. А вот рядовой Азимов так не считал. Поэтому рядовой Азимов взял и порвал все существующие стереотипы. Когда ЗИЛ в очередной раз переезжал со скоростью беременной черепахи по пластам, рядовой Азимов засунул свою обутую в кирзач стопу под переднее колесо этого ЗИЛа. А ЗИЛу что? ЗИЛу похрен нога в солдатском кирзаче, он переехал её, как будто ничего и не было.
  - Ой-ёй-ёй!!! Ай-яй-яй!!! – Рядовой Азимов схватился обеими руками за отдавленную ногу, прижал её к своей груди. Он прыгал на оставшейся ноге, корчил сморщенную гримасу и страдал всем своим внешним видом.
  - Э-э-э-э, ти! – Бахрам выпятил вперёд пуп, упёр руки в бока точно так, как делал Зимин перед строем.
 - Ти чмо!
       Азимов перестал подпрыгивать, застыл в недоумении. Он стоял на одной ножке, морщил лицо и мелко-мелко моргал глазами. Вся его внешность показывала, какая он жертва, а его земляк в это трагическое время произнёс какое-то странное слово «чмо». Это его, что ли, Бахрам обозвал таким обидным словом?
  - Ти что, чмо? Хатэль карауль нэ хадыть? – Бахрам немного наклонил голову, как делал Майор Зимин, как будто он решил забодать Азимова.
  - Нэ-э-эт! Минэ ЗИЛь нага перэехаль! Ощ-щень болно нага!
  - Ти чимо! Какой х@й ЗИЛь нэ видель что ли? Я тэбэ щас вилечу. – Бахрам с правого кулака заехал Азимову в сморщенную рожу.
  - Чпок!
  - Ай!
  - Я видаль в жопа такая землак! – Бац! - Бахрам с левого кулака заехал Азимову туда же, в рожу.
 - Такая малядой салябон, а хитражопий! Я шшас тэбэ буду училь, как в караул хадыть! – Чпок! Бац!
      Бахрам, не стесняясь, бил своему земляку Азимову кулаками в лицо. При этом обращался к нему по-русски, а не по-узбекски, чтобы всем было понятно за что бьёт.
       Ударил Бахрам Азимова пять или шесть раз. Ничего не разбил, синяков не оставил, нос не сломал, но ударил очень убедительно и очень обидно.
        Эту методику я знал. Если солдату дать расслабиться, то солдат «раскиснет», пустит слюни и сопли, попросит медикаментов и психолога. А если солдату заехать в рыло, призвать к собранности, то это очень плодотворно повлияет на раскрытие его личности, на мобилизацию его лучших качеств.
       В теории всё это я знал. Но на отработке лабораторных занятий в полевых условиях присутствовал в первый раз. Результат лабораторных занятий показал, что Бахрам - тонкий знаток солдатских душ. К тому же народный целитель, блюститель справедливости, ум, честь и совесть советской эпохи. Ну, пускай не всей эпохи, пускай блюститель справедливости, ум, честь и совесть нашей роты. Не суть важно. Важно, что Рязанов назначил на сержантскую должность меня, а не Бахрама. Надо было наоборот.
Ясен перец, что не мне учить Рязанова, какую должность кому доверить, он и без меня в этом вопросе был сам себе мордоворот. Однако Рязанов не смог разглядеть, что я не «тяну» обязанности сержанта, потому что все мои «косяки» и недоработки исправлял без лишней шумихи «старослужащий» солдат Бахрам Жуманов. Ему было наплевать на меня с большой колокольни, он не мне помогал, а жил по принципу: если можешь сделать - сделай, если не можешь – не топчи планету напрасно. Так положено жить настоящему мужчине, соответственно, Бахрам был настоящим мужчиной. Мне в голову не могло прийти то, что он умудрялся разгадать с полувзгляда. Во всех моих поступках сквозило разгильдяйство студенческой общаги, где все были равны друг другу, умны, веселы и беспечны. А Бахрам Жуманов родился и вырос в сельской местности Узбекской ССР. Он с детства усвоил, что если кто-нибудь не накопает клубней картофеля, не разожжёт костёр, то вся тусовка будет сосать лапу от голода и трястись от холода. Если никто не заставит грязнулю помыться, то вся толпа будет поражена педикулёзом и вскоре загнётся в жутких конвульсиях от брюшного тифа. Если не набить морду рядовому Азимову, то завтра в карауле не станет часовых, ночью придут душманы и вырежут всех подряд, включая «шланга» Азимова. В такой ситуации Азимову с битым пятаком оказаться полезней, чем с перерезанным горлом. Бахрам это понимал, а я нет. А Рязанов не понимал, что я не понимал.