Горчичный привкус

25 января 1755 ггода родился Ермил Костров.
...
Злые языки утверждали , что поэт пьет только водку и закустываеть исключительно горчицей.
Впрочнем, добрые языки говорил то же самое.
А сам Ермил Иванович просто пил водку и заедал горчицей. Может - эта диета и делала его не человеком, а тенью. Граф Шувалов, у которого из милости жил Ермил, утверждал, что не отличает поэта от кошки. А может - причина тому его язвительный язык и ядовитая самоирония.
Впрочем, всё это для самого поэта не имело никакого значения. Для него не имели значения даже водка и горчица. Ну, есть - хорошо. Нету - еще лучше.
Главным для Ермила Ивановича был Гомер. Не замечали, чтобы он пил неделями и даже месяцами, когда уходил в великие гекзаметры. Он растворялся в Древней Греции, как гребные триеры растворяются в тумане.
Но горьким пьяницей он стал не сразу. Вначале было рождение в семье дьячка, потом переход в монастырские крестьяне. В сём незавидном звании он оказался только ради того, чтобы стать монкастырским библиотекарем. И как уже ему это удалось, мы не знаем. но только к семнадцати годам, сам, в монастыре, выучил он древнегреческий и латинский языки, постиг Римское право и изящно переводил Катулла и Апулея.
Собственно, с Апуля и началось его гражданское падение. По наивности, Ермил Иванович перевёл "Золотого осла" очень близко к тексту. Что опрометчиво было делать за монастырскими стенами. Похождения мельничихи, сожительствовавшей с ослом, записанное классическим александрийским стихом, вызывало у монахов гомерический хохот. А у архимандрита - крайний пуританский ужас.
И библиотекаря выперли из монастыря без выходного пособия.
Но он прихватил с собой собственные рукописи. Это были печси законченные переводы "Одиссея" и "Илиады"
И тут , я вам замечу, тот случай, когда слава бежит впереди поэта. Когда его еще только собирались выгонять из монастыря, его "Золотой осел" уже пошел гулять по миру. Его читали вельможи, переписывали сочинители. Даже подполковнику Александру Суворову досталсяч список поэмы. И будущий генералиссимус фамилию Костров запомнил.
Так оказался "Осёл" и во дворце графа Ивана Ивановича Шувалова. Человек умный, он, в первую голову, отметил поэтические способности автора, а уж потом говорил о сюжете. И велел граф разыскать стихотворца.
А тут стихортворцу, как раз, и отказали от монастрныской кутьи. Вышел он за ворота. В ветхом подряснике, со связкой книг, голодный и без всякого будущего. А тут к нему подворачивает карета с золотыми вензелями."Ты Костров?". "Я Костров", "Так чего ж ты стоишь, сукин сын, когда тебя сам основатель Академии Наук требовает. Садись в карету, шпынь!" .
Ну, приехали. Устроили шпыню смотрины. Перекинулись парой предложений - Шпынь графу глянулся. Будешь, говорит, жить у меня в дворце, в комнате под лестницей. Талант свой пестуй. Сочиняй и пиши, а я тебе цензор и защита. Уже матушке императрице об тебе доложено.
И вот что везение и воля с человеком делают. Повадился Ермил Иванович с утра в город бегать. А к вечеру возвращался никакой. Сначала Шувалову это даже нравилось. Но скоро он понял, что парня спасать надо ! "Я тебя, - говорит граф, - записал в студенты Славяно-Греко-латинской академии. Поедешь в Москву. И чтоб вернулся с димпломом богослова",
Денег дал в дорогу. Уехал Ермил в Москву в апреле, а возвратился в июне. "Вот. - говорит графу, - диплом, сиречь аттестат, на звание магистра богословия"
-Да как же ты, - изумляеться граф - трехлетний курс пробежал за два месяца? .Не подложный ли твой аттестат?
-Да нет, все экзамены честно сдал. Вон - там подписи и ректора, и профессоров. Просто нечему там учиться. Что ни спросят - я лучше преподавателей знаю. Вот они от меня и избавились. Да я еще. ваша светлость, за это время и "Илиаду" закончил переводом. Вот она - прямо для академической типографии.
Граф рукопись принял. Всю ночь читал. Пришел в восторг и на другой день сдал её в набор.
Через месяц книга была издана. Это стало событием в России. Еще через полгода издали "Илиаду". А тут подошла рукопись оригинальных стихов Кострова. Шувалов, иногда поймав тань Кострова в переходах дворца, изумлялся :
-Да когда ж ты работаешь, Ермил Иванович, если вечно пьян? Нельзя же так над собой издеваться. Ты же достояние империи!
Однажды вызвал к себе. Дал денег и велел :
-Купи себе пристойное платье. На неделе представлю тебя императрице. Желает зреть.
Ермил исчез с деньгами, и вернулся почти через месяц. Потасканный до последней степени, пахнущий водкой и горичицей. Граф безнадежно махнул рукой:
– Не стыдно ли тебе, что ты променял дворец на кабак?
– А ты сам , Иван Иванович, побывай в кабаке, так не променяешь его его ни на какой царский дворец! - убеждённо ответил Костров.
То было время становления современной русской словесности. Уходил из литературы громозкий церковно-славянский язык, начиналась эра пушкинской прозы и поэзии. В стране гремели имена Хераскова и Сумарокова, Рубана, Ломоносова и иных, уже составивших братство дворянских русских литераторов.
Костров стоял особняком. Он был первый разночиец русской литературы. Возможно, это и обрекло его на нищенскую кончину.
Да, его не гнобил царский режим. Напротив, сильные мира сего помогали поэту. И даже фельдмаршал Суворов платил Кострову пенсию из личных доходов.
Но Костров был совершенно одинок. Условно говоря - ему не с кем было поговорить на древнегреческом. Человек из несуществующей эпохи, он не смог найти себя в 18-м веке. Как золотой осел, он тыкался в разные калитки. Но за каждой готовы были за талант платить ему пресыщением и блудом. Отдельные водка и горчица там были не в чести.
***
Ермил Костров
Его сиятельству графу Александру Васильевичу Суворову-Рымникскому
Под кроткой сению и мирта и олив,
Венчанный лаврами герой, ты, опочив,
Летаешь мыслями на бранноносном поле,
Дав полну быстроту воображенья воле.
Почил! но самое спокойствие твое
Ужаснее врагам, чем прочих копие.
Известно им, что ты средь мирныя отрады
О средствах думаешь, как рушить тверды грады.
Я, зря тебя, тебе в приличной тишине,
В покое бодрственном, герою в сродном сне,
Осмелюсь возбудить усердной гласом лиры.
По шумных вихрях нам приятнее зефиры.
Дерзну: ты был всегда любитель нежных муз,
С Минервой, с Марсом ты стяжал себе союз.
Позволь, да Оссиан, певец, герой, владыка,
Явяся во чертах российского языка,
Со именем твоим неробко в свет грядет
И вящую чрез то хвалу приобретет.
Живописуемы в нем грозны виды браней,
Мечи, сверкающи лучом из бурных дланей,
Представят в мысль твою, как ты врагов сражал,
Перуном ярости оплоты низвергал.
Враг лести, пышности и роскоши ленивой,
Заслугам судия неложный и правдивый,
Геройски подвиги за отчество любя,
Прочти его, и в нем увидишь ты себя.
1792