Не срослось из жизни солдата шестидесятых

Армейская жизнь в шестидесятых сильно отличалась от настоящей. Во, первых служили мы три года и за этот период узнали многое, терпели больше, да и приключения были интереснее.

И хоть служили мы в Москве, в увольнение ходили только по увольнительным запискам, полученным в штабе. Но вскоре мы научились делать свои. Помогал нам в этом наш художник Слава. Он окончил художественное училище и умел мастерски подделывать штабную печать, которая ставилась на настоящие увольнительные.

Об этом знал только наш старшина, но он об этом не распространялся, поскольку иногда сам просил их у нас, для своих нужд. Я сам неоднажды пользовался услугами Славы, так, как была необходимость посещения городской библиотеки, которой я пользовался при подготовки в ВУЗ, если получить увольнительную легальным путём было невозможно.

Но при этом, старшина всегда предупреждал, что ответственность за самоволку, лежит на самом "утопающем". Мы все об этом хорошо знали и старались не попадаться на глаза своим же патрулям.

Процесс изготовления у нас проходил в три этапа. На первом,- незаметно брали чистые бланки, хранившиеся в штабе у дежурно, их никто никогда не считал, и риск "погореть " был ничтожным. Но,как известно, увольнительная без печати считалась "липовой". Поэтому процесс изготовления печати требовал время. Копии печати брали с грамот, которые мы получали за спортивные достижения.

Предварительно прогревали печать на грамоте, и наносили её на фотографическую бумагу. Получалась печать в обратном изображении. Затем за работу брался наш художник Слава. Тончайшим пером он  обводил рисунок печати на фотобумаге, тщательно вырисовывая каждую деталь. С фотобумаги печать переносили на бланк увольнительной. С одного рисунка удавлось поставить печать на четыре, пять увольнительных. За это мы его ценили,- Свой парень. Его даже сержанты посылали в более лёгкие очередные наряды, поскольку и они иногда пользовались его услугами.

Прошли два года службы. Мы уже были "старики", и считали дни до дембеля. Оставшиеся дни до конца службы, солдаты, возвращающиеся в казарму, аккуратно наносили на барельеф солдата на станции  метро"Таганская" -кольцевая. карандашом, каждый день меняя цифры. Эта традиция передалась нам от старослужащих прошлых призывов.

Вскоре мы узнали, что наш художник Слава  решил жениться. Эту весть солдаты его взвода восприняли с восторгом. Можно хорошо провести время в компании московских девушек. Шли дни, но дату свадьбы Слава пока не называл. Прошло около полугода. Однажды сослуживцы спросили его, когда он пригласит их на московскую свадьбу. Слав долго не хотел рассказывать причину разрыва, но онажды "раскололся".

Внешне она "баба" была ничего. Всё при ней: грудь пятого размера, было за что подержаться, ноги умеренной полноты, правда немного прихрамывала, но это меня не смущало. Внешней красотой, конечно, она не блистала. Явно была из тех дев, которые свой возраст женихов "прошляпили", и теперь рады были выйти взамуж даже за солдата. Я решил проверить её в постели, поскольку назрел вопрос о дате свадьбы. Сделал увольнительную и поехал к ней.

  Всё способствовало интиму. Я был в предвкушении предстоящей близости с женщиной, которую не обнимал более двух лет. Родителей дома не было, моя избранница отослалала их куда-то.

Немного выпили. Я всё никак не мог понять, кто же из нас первым станет раздеваться, и с жадностью лавеласа смотрел на вырез кофты, из кторой заманчиво выпирали полные  груди. Трудно описать ощущение, которое я испытывал в тот момент. Я ждал,не сводя глаз с её груди. Потом посадил её к себе на колени, погладил бедро, даже попытался приподнять платье. Стул под нами заскрипел и подозрительно стал расползаться. -Не успел жениться, а уж стул придётся ремонтировать, подумал я тогда.

Мы встали, она подошла и села за стол. Свет настольной лампы осветил её лицо, более отчётливо стала видна её грудь. -Не красавица, тогда впервые подумал я. Неожиданно, я заметил, что на открытой части груди едва заметную точку, и попытался  поцеловать ей грудь, захватив их обеими руками. Приблизив своё лицо, я заметил, что точка вдруг поползла вниз. Что-то мелкое на её груди шевелится. -Боже мелькнула мысль, да это же вошь. Настоящая, живая на теле женщины, с которой ему придётся делить постель. Вначале я даже не поверил и пытался потрогать грудь. Но вошь упала ей за бюстгальтер и быстро скрылась в нём.

Я отшатнулся, хмель выскочила у меня из головы. То, что ещё минуту назад, едва не порвало галифе, резко упало, а вместе  с ним моё желание почувствовать эту женщину под собой. Она. как видно, даже её не почувствовала и попыталась  меня обнять, но я высвободился и встал. - Ты что, не можешь? Её вопрос окончательно укрепил моё желание поскорей от неё удалиться.

 Ничего не понимая, она встала вслед за мной, надеясь увести меня на кровать. Но её желание ничего не вызывало кроме отвращения  к ней, и к её квартире, и ко всему остальному. -Вот влип бы, тогда подумал я. -Да меня в этой квартире сожрут или вши или блохи. В старых московских квартирах, в шестидесятых годах, насекомые были нередки. В комнатах было тесно и соблюдать санитарию не все стремились.

В семидесятых годах все старые двухэтажные дома-бараки  пошли под слом. По их территории протянулся Пролетарский проспект. Исчез и наш плац, где занимались строевой подготовкой батальон и рота почётного караула. А вскоре вся воинская часть сменила свою дислокацию.

 Слава замолчал, молчали и мы, ему по все сочувствовали. - Не повезло тебе Слава, чуть не влип! Больше Слава о женитьбе не заикался, отслужил положенный срок и уехал к себе на Родину, где женился на любимой женщине. А московской подруге он больше не вспоминал и жене своей о ней не рассказывал.