Нулёвка

***
Раньше, поступить в хорошую музыкальную школу, было уже успехом. Пожилая строгая дама, из совершенно другого, не взаправдашнего мира, и без тени улыбки задаёт вопросы, что-то играет и стучит, а ты должен отгадывать, повторять и петь. Хорошо ещё, что в столь юном возрасте волнения почти нет, это скорее, воспринимается, как увлекательная игра. В конце она задаёт вопрос, и ты понимаешь, что он уже точно будет последним.
–А ты сам музыку сочинять не пробовал?
И вот он, твой звёздный час! Ты радостно выдыхаешь ДА!, и бросаешься демонстрировать самое главное, собственно, ради чего эта дама и назначила встречу, на твой взгляд. А всё, что происходило перед этим, это было так, для разогрева, дабы удостовериться, что ты свой. А потом внезапно, она тебя прервала перед самой кульминацией и сказала выйти, подождать за дверью. И две эмоции соседствуют внутри, с одной стороны, вроде как ты справился с хитрыми вопросами и в точности повторил ритм, который тебе простучали карандашом по крышке рояля Август Фёрстер, а с другой небольшая обида - до конца-то пьесу не дослушали, а вдруг как не понравилась? И мама рядом взволнована, и тоже не знает точного ответа, берут ли тебя в царство музыки или же ты так и останешься прохожим, лишь на минутку заглянувшим в чудесный мир звуков и нот.
И вот ты уже идёшь в нулевой класс, смесь волнения и любопытства одновременно.. Это уже не та простая музыкалка в Доме Культуры, где при входе стояли игровые автоматы и было искушение задержаться у них и не дойти до класса. Видимо поэтому, ещё не всецело доверяя, тебя, пятилетнего, передавали учителю «из рук в руки». И директор школы был похож скорее не на музыканта, а на уставшего председателя сельсовета, сходство с которым было почерпнуто из классики советского кино.
Здесь же было всё иначе, и учителя, по совместительству, авторы учебников, по которым училась вся музыкальная страна, и директор, пожилая дама, которую надо было бояться всем, даже педагогам. При её появлении вокруг сразу становилось тихо, и даже отъявленные озорники втягивали голову в плечи, становясь чуть ниже ростом и бесшумной походкой направляясь на поиски пятого угла.
Но самое главное, здесь было интересно. Да, в музыкалке царила атмосфера если не семейная, то где-то очень близкая к этому. И друзья в классе, которые не дразнились, как в обычной школе, а говорили с тобой на одном языке. Тогда ты ещё не догадывался, что этот особый язык уже стал твоим, и в шесть с половиной лет ты уже знаешь мудрые изречения о музыке Золтана Кодая, о котором твои обычные одноклассники даже не догадываются. Я, к слову, и теперь сомневаюсь, что в обычной жизни люди интересуются музыкой и изречениями венгерского композитора, но тогда мы уже обладали этими знаниями, не вполне понимая, для чего они нам нужны. Помимо плакатов и рояля в большом классе стояли наши парты, мы всегда садились на своё, в первый день выбранное место, и уже не пересаживались до конца школы. А ещё, и это было самым завораживающим, позади парт стояли самые разнообразные ударные инструменты. По слухам, и неясным намёкам от матёрых второклассников мы знали, что вскоре и нас могут допустить до ксилофона, маримбы или даже литавр, но только лучших! Быть литавристом считалось самым почётным. То ли потому, что он один из всего оркестра стоял, горделиво возвышаясь над остальными, то ли потому, что у него были самые большие палочки, то ли по громкости звука – глухой, раскатистый. С ним ни один ксилофон не сравнится, со своими-то крошечными палочками! Да и попадать по большим литаврам было явно проще, чем по узеньким металлическим пластинам.
А ещё там задавали домашнее задание, но не такое, как в обычной школе. Например, сочинить стихи к пьесе про зайца. Нарисовать рисунок для песни, которую распевали на хоре, под руководством ещё одной строгой дамы, постоянно напоминавшей нам о правильной осанке и форме рта, как будто мы произносим букву О. При всей видимой строгости это не мешало смеяться, баловаться, и иногда самых громких даже выдворяли за дверь. Коих по счастью было две, и можно было встать между нами, тогда ты оказывался как бы не до конца выгнанным и тебя, праздношатающегося во время законного урока, не мог встретить твой педагог или завуч. А вот это могло быть уже очень страшно. Ведь тебя могли доставить и к директору, а там уже законы обычного мира не работали. Хотя, если хорошенько подумать, сколько раз не произносилась фраза «Выгонят поганой метлой!», мы эту метлу ни разу не видели, возможно её держали в подвале, специально для таких, торжественных случаев. Да и сам процесс изгнания на улицу мы не застали, может это было в старые времена, и просто поговорка осталась? Не знаю.
Страшнее всего этого мог быть только диктант! Не обычный словарный, а музыкальный, тактов на восемь. И играют его всего ничего 6-7 раз, и во время игры писать нельзя, и вроде бы ты уже написал его с третьего раза и вздохнул свободно, а проверяя в предпоследнее проигрывание вдруг нашёл страшную ошибку, из-за чего все такты сдвинулись на две четверти. И, о ужас! Осталось одно, самое последнее проигрывание, и писать нельзя, и исправлять надо, а сосед по парте, к которому ты норовишь незаметно заглянуть, скосив глаза, громко сопя выводит огромного размера ноты всего лишь третьего такта.
Зато потом можно было сравнить своих желудёвых поросят на ножках-спичках и проволочным хвостиком с другими работами, созданными специально к одноимённой песне о весёлых хрюшках. И заодно отгадать загадку – «Вместо хвостика крючок, вместо носа пятачок, пятачок дырявый, а крючок вертлявый». Ты отчаянно тянешь руку вверх и мычишь, в надежде отличиться, но слишком велика конкуренция, догадались все, за исключением твоего соседа, который напряжённо трёт лоб и повторяет про себя слова этого заклинания в тщетной попытке найти верный ответ.
В конце года экзамен, здесь всё серьёзно, белый верх, чёрный низ. У самых артистичных конечно же есть бабочки. Они уже музыканты во втором или даже третьем поколении. Это видно по тому, с каким достоинством они держатся. А ты всего второй раз в жизни выходишь на сцену, первый раз можно даже и не считать. Это было ещё в той, прошлой жизни. Большая сцена Дома Культуры, где в основном показывали фильмы, и такой же большой и незнакомый рояль, до этого-то ты играл только на пианино. Тебе шесть, незнакомые люди в зале, много света, бьющего прямо в глаза, низкий стул и несколько подкладок на нём, и ты конечно, забыл нажать педаль в своей крохотной пьеске, а когда вдруг вспомнил и нажал, это оказалась не та педаль, да и сама пьеса уже закончилась.
Здесь такого промаха допускать было нельзя, выгонят же, как пить дать выгонят! Но то ли одобрительно смотрящий на тебя с портрета Пётр Ильич помогает, то ли ты действительно неплохо поработал в этот год, и комиссия отмечает небольшой рост в музыкальном плане, и педагог не ругается, и лишь напоминает, что в этой школе у тебя может быть только две оценки – это пять и два. В том смысле, что всё что ниже пятёрки, является по сути парой. А ещё вчера ты думал, что четвёрка, в принципе, не такая уж и плохая отметка.