Неизгладимое впечатление

                Сначала Мишку отвели в парикмахерскую, где упрашивали не вертеться. Ему не терпелось увидеть, что будет с маминой головой, когда она вынет ее из жужжащего кокона. Голова осталась на месте, но волосы были чужие. Мама вынырнула с другой прической, такой, как у Розалии Францевны, пожилой и крикливой ответственной по их подъезду. Когда Мишку одели в новый костюмчик, он еще терпел, но галстук-бабочку сорвал с шеи сразу. Это было совсем уже по-девчачьи. Взамен на обещание пойти в салон игровых автоматах, где можно было топить корабли торпедами и пролетать самолетом под мостом, Мишка согласился на позор. Тем боле, что все равно никто из двора не увидит. Сегодня родители впервые вели Мишку в театр.

               Розалия Францевна Жмунд, заядлая театралка Пучанска и соседка по подъезду, остановила вчера Мишкину маму на лестнице. Она объявила, заглядывая в тетрадку:

         — Так. Сто сорок четвертая квартира. Вы на позапрошлой неделе бессовестно пропустили дежурство по вашему пролету. Стыдно должно быть. А вы знаете, что в Пучанске уже месяц работает приглашенный московский режиссер? Хотя, откуда вам… — она достала из сумочки пачку билетов, — вот вам теперь два билета в ложу. Ребенок до семи лет бесплатно, а с вас десять рублей, завтра премьера.

              Мишкина мама стала извиняться и обреченно объяснять, что как раз в воскресенье они всей семьей хотели на дачу, но ответственность Розалии Францевны за культурное развитие жильцов перевесила, и билеты были куплены. На вопрос, о чем спектакль, соседка страстно поведала такое:

        — Что вы! Останетесь довольны, это очень прогрессивный режиссер, милочка. Я была на генеральной репетиции, и это просто фурор. Пьеса кстати по повести нашего писателя Волевого, ну вы не можете его не знать. Помните, он шахтер, после взрыва в шахте остался без рук, еле выжил. Книгу потом написал, держа карандаш зубами и пальцами ног, представляете… Она про шахтерский подвиг и про него самого, как писателя, и про любовь там есть. Обязательно нужно смотреть, очень новаторски. Потом, патриотично, на местном материале, и ребенку полезно…

              Драматический тетр Пучанска располагался в помещении дворца культуры железнодорожников, который стоял рядом с переездом, что очень нравилось Мишке. Головокружительный аромат шпал, запах ожидания чудес. С него начиналась мечта — поездка на море. Мишка загадал желание, чтобы сегодня повезло и на переезде был поезд. И вот он появился. Звонки у шлагбаума оглушали, толпа застыла в предвкушении. Важно двигался маневровый тепловоз, вот он уже близко, почти можно потрогать, он пышет жаром, грохочет железом. Медленно проплывает в окне молодой замасленный машинист, улыбается и машет хихикающим девчатам. Дорога, неведомые края. Скоро наступит бесконечное лето каникул, и мечта превратится в желанный евпаторийский пляж.

               У входа в здание дворца с серыми колоннами и лепниной в виде знамен над карнизом мать застегнула на шее Мишки проклятую неудобную бабочку. У него сразу начала чесаться шея, все тело стало рваться на волю, но он помнил про обещанное и терпел. На время его отвлек от страданий оркестр в холле и, самое главное, бассейн с фонтанчиком и рыбками. Пока мама покупала в буфете мороженое, Мишка спросил у отца:

          — Па, а что там в театре будет?
               Мишкин папа любил футбол, но в театре пару раз бывал, и ответил так:
          — Ну, Мишук, там в зале много народу, они смотрят на сцену, где актеры играют пьесу… как в кино, но в живую, как у вас в садике на утреннике… Говорить можно только им, а тебе и всем зрителям можно только смотреть и слушать, понял? Хлопать еще потом… Мороженое съедим здесь. А, вот и мама…

               Мишка ел ледяной шарик мороженого с вареньем, волновался и дрожал от нетерпения, рассказывая маме про рыбок в бассейне и про то, как он будет на море рыбачить. В сумраке ложи он стих, прислонился лицом к плюшевому барьеру, и стал рассматривать рассаживающихся зрителей. Их было меньше, чем в цирке. Мишка думал, что это наверное скучно, только смотреть. Вот в цирке можно было смеяться и даже кричать, когда клоуны выходили, и медведи… Мама, улыбаясь, прочитала отцу театральную программку:

          — Пьеса «Всем смертям наперекор» в двух действиях, по повести писателя-шахтера Леонида Волевого, драматург и режиссер-постановщик Иван Алтынников. Слушай, Гриша, это тот самый Алтынников! Я про него читала, хороший режиссер из Москвы, знаменитый, писали… — отец поморщится и ответил:

            — Представляю себе. Производственная тема пополам с выматывающими душу местечковыми трагедиями… И социалистическим пафосом после антракта.

           — Ладно тебе брюзжать. Розалия Францевна обещала, что любовь будет. Может, даже новаторская… А вот и она, наша общественница, видишь? В третьем ряду, платье черное и бусы. А сумочка какая!

           — Ну, если любовь, Катя, это совсем другое дело. Патриотическая, конечно… И ребенку полезно… — мама прыснула со смеху и удивилась:

           — Слушай, и она так говорила. Свет гасят. Где наши бинокли?

               Мишка из разговора понял только слово любовь, и еще раз подумал что в театре будет скучно. Но, оказалось, что с биноклем это все можно как-то пережить. Первое действие разворачивалось в шахте, и напомнило Мишке кино про войну. Когда мигающие фонари, дым и грохот металлического тазика за сценой изобразили взрыв в забое, он был в восторге. Повернув к родителям стриженую голову, и у же готовясь вскричать «Ура!», Мишка был остановлен приложенным к губам маминым пальцем, что ему сильно не понравилось. Он заскучал, думая: «Тоже мне, театр. Замороженные все какие-то. И эта бабочка еще...» В антракте родители его еле нашли, Мишка решил спрятаться в гардеробе. Второе действие сразу началось с больницы, потом перешло в любовь между безруким шахтером и медсестрой Галей. Шахтер Николай мучился сам, изводил Галю тоской по погибшим друзьям и своей никчемной жизни, хотя все действующие лица и исполнители убеждали его в том, что он должен гордиться каким-то подвигом. Потом он действительно стал героем, и принялся писать книгу про шахтеров втайне от Гали, держа карандаш в зубах. Зрители плакали, пока герои не начали выяснять отношения, что и было, видимо, задумано Алтынниковым как новаторский взгляд. Николай страдал от того, что, как ему казалось, он недостоин любви Гали, а девушка и друзья безуспешно пыталась его переубедить. В общем, все было плохо, особенно когда издательство отказалось почему-то печатать повесть и Николай запил. Мишка задремал на руках у плачущей мамы.

              В наивысшей кульминации трагического действия, когда Николай готовился покончить с собой, и уже прилаживал курок двухстволки к большому пальцу ноги, появилась Галя. Состоялся разговор, который завершился долгим поцелуем влюбленных в дыму от выпалившего ружья. И в этот момент, проснувшийся от выстрела Мишка в замершей тишине зала, нарушаемой только тихими всхлипываниями Розалии Францевны, громко и звонко спросил:

         — Мама, а почему дядя тетю кусает? Он ее ест, как волк?

              По залу пошел шепот и стали слышны редкие смешки. Опомнившаяся мама зажала Мишке рот, отец тихо затрясся в кресле, а Галя на сцене зашептала на ухо, подавившемуся беззвучным хохотом, Николаю:

         — Кусай, сволочь. Забыл, что надо по действию? Или ты потом Алтынникову будешь рассказывать, что ребенок тебя расколол? Слушай, я тоже забыла...

              Весь трагизм этого, гениально задуманного режиссером, хода заключался в том, что Николай, как бы в отместку за неосуществленное самоубийство и в порыве смятенных чувств должен был завершить поцелуй укусом любимой. Гале нужно было схватиться за губу рукой, и незаметно приклеить туда красную тряпочку, символ крови. Дальше шел диалог, придуманный самим Алтынниковым. "Расколовшийся" Николай кусаться уже не мог, Галя отпрянула от него как ужаленная, но тряпочку прикрепить забыла, и улыбаясь смотрела на Николая, напрочь забыв текст роли. В зале уже смеялись, Розалия Францевна рыдала. За кулисой началась паника. Алтынников, выпучив глаза, зашипел в сторону Николая, пытающегося было вытащить спрятанную под одеждой несуществующую руку, чтобы вытереть слезы:

        — Кровь давай! А ты реплику! Куда руку… Не сиди как осел!

             Последние слова были сказаны уже так громко, что с первого ряда поднялся мужчина в костюме, и произнес угрожающе, обращаясь к сцене:
 
        — Товарищи, это кто же там смеет шахтера-инвалида ослом обзывать!
 
             И тогда, уже ничего не понимающий, Николай наклонился над Галей, прицелился и укусил ее за шею. Партнерша взвизгнула, посмотрела на полуобморочного режиссера, достала из кармана красную тряпочку и приклеила ее себе на губу. Дали занавес.

              А в "Вечернем Пучанске" тем временем версталась редакционная статья под заголовком «Аншлаг и триумф», где были такие строчки: «Театральный сезон Драматического театра при ДК ЖД открылся масштабной премьерой — пьесой по повести нашего земляка Леонида Волевого «Всем смертям наперекор» о судьбе пучанского шахтера, которая в руках драматурга и режиссера Ивана Алтынникова превратилась в неутешительный приговор безжалостному равнодушию общества к герою и народному писателю, который не сдался наперекор судьбе. Театральная общественность с восхищением увидела, как шахтерская, почти криминальная трагедия выросла до высот абсурда и трагикомедии, и идеально отразила московские новаторские изыскания, слом традиций и театральных форм в последние годы. Иван Алтынников не идет на поводу у ожидания людей, зрителю интересно вместе с режиссером вязать какую-то странную изысканную сеть из отношений героев повести, наслаждаясь нетривиальным, но жизнеутверждающим финалом.»

             Розалия Францевна Жмунд, подхватив под руки хохочущих родителей Мишки, тащила их с сыном за кулисы извиняться перед приглашенным гением за кошмарную выходку наивного чада, сорвавшего премьеру. Отец сопротивлялся и просил:

        — Кать, перестань, ребенок же, — а мама умоляла театралку как-нибудь помочь загладить вину и упрашивала испуганного Мишку:
        — Сыночка, когда я тебя подтолкну, скажешь дяде режиссеру, что        спектакль тебе понравился, хорошо?
        — Угу, — гундосил Мишка.

          Возле кабинета директора дворца железнодорожников они протиснулись сквозь возбужденную толпу актеров и постучали в дверь. Вышел сам Иван Алтынников, высокий, небритый и лысеющий, хотя еще совсем молодой. Почти как на фотографии рядом с афишей. Он спросил, чего они хотят. Мама Мишки представилась и, перебиваемая несвязными извинениями восхищенной Розалии Францевны, стал рассказывать, какой это был замечательный спектакль, и как им всем жаль, что ребенок спросонья брякнул глупость, и что всем это никак не помешало оставить себе неизгладимое впечатление… Режиссер молчал, сумрачно разглядывая Мишкину макушку, затем сказал, чтобы они не винили сына, что он, Алтынников, дескать, понимает все и уже успокоился. Общественница благоговейно кивала, все как-бы уладилось, но тут она спросила:

      — Скажите, может я чего-то не поняла, но если ребенок сказал ерунду, зачем тогда актер, который играл Николая, все же укусил актрису? Хотя… Это было просто потрясающе, да! Фантастический и триумфальный финал. Низкий вам поклон. Так же, дорогие мои?
           В наступившей паузе было слышно, как позвякивают бусы на груди, дрожащей от страха, театралки. Режиссер раздосадованно закатил глаза, а Мишкина мама вновь заговорила, чтобы замять неловкость:
     — Вот и нашему Мише все понравилось, взрывы там, и выстрел… — скажи, Мишенька, — она подтолкнула сына. Мишка стащил наконец с шеи надоевшую до чертиков бабочку, потупился и сказал:

    —  Понравилось. Только в цирке все равно смешнее.