Дар Огневушки. Глава 24. Весёлые хлопоты

       Пробудился Худобашев по привычке рано, отдохнувшим и бодрым. Новый день уже встречал делами и заботами – и не сказать, чтоб неприятными, однако теми, которые необходимо было срочно разрешить.
       Позавтракав на пару с Пашей сладкими оладьями, что вместе с самоваром подали в комнаты горничные, Иван направился к Мосоловым, дабы, не мешкая отправить тех по поручениям.
        Антипушка с Потапом, запрягши в сани отдохнувших лошадей, погнали их на двор извозчиков, где и вернули прежнему хозяину, артельщику. Тот, не стесняясь, возвращаемый залог почти ополовинил, придравшись к пообтрёпанным порядком волочкам, да похудавшим после долгого пути лошадкам. Братья, наученные Худобашевым, особенно не препирались и, забрав остаток, поспешили обратно в гостиницу. Там, после долгой беседы с Иваном Захаровичем, их дожидался отец. Посовещавшись сколько-то между собой, они отправились втроём по поручению совсем особому.
      Тем временем, у Худобашева нашлись дела свои – не менее серьёзные. Наняв простой, лёгкий возок в одну савраску, Иван Захарович с невестой поехали по Базарному спуску под гору, в Нижний город, где роились десятки купеческих лавок разного толка со всякой всячиной. Осмелевшая Паша с любопытством выглядывала из повозки на городские улицы. Вокруг царила неописуемая суета. Туда-сюда, утаптывая снег бесчисленными конскими копытами, сновали ездоки – кто на санях, с впряжённой в них лихою тройкой, кто в двухлошадном крытом экипаже, кто на совсем простой телеге, с одною неказистою лошадкой – повозки разных видов и мастей заполоняли городские улицы. Постройки, вставшие по сторонам дорог, выглядели ещё чуднее. Дома тут были разные – много богатых, белокаменных - те в два жилья, с нарядными наличниками окон, да затейливыми козырьками над крылечками. Были и деревянные, срубные, попроще, а попадались и диковинные – большие-пребольшие, с высокими окнами, каменные снизу, да с деревянным верхом. А уж церквухи, чьи шатры и нарядные маковки и тут и там маячили над крышами домов на фоне ясного безоблачного неба, казались деревенской девушке и вовсе красоты неописуемой.
       Меж тем извозчик встал рядом с солидной, судя по вывеске, скорняжной  лавкой. Здесь Худобашев важно, с придирчивостью осмотрел товар и выбрал для Прасковьи лисью шубку, - нарядную и лёгкую, крытую поверху не простым сукном, а ковровым бархатом. И не взирая протесты заробевшей Паши, велел немедленно, тут же в неё переодеться. Обрадованный щедрым покупателям, хозяин лавки, кое-что смекнув, не растерялся, а, юркнув ненадолго в закрома, раскинул перед Худобашевым роскошную, вытканную цветами, головную шаль, которую Иван Захарович и приобрёл по названной цене без всяческого торгу. Этим же днём для Прасковьи Андреевны куплены были шерстяные чулки, добротные меховые сапожки с опушкой, да пуховой платок, а под самый конец – распашной сарафан-саян из тяжёлой парчи с набивными рукавами, к нему расшитая тесьмою душегрея, дюжина ярких разноцветных лент и дорогой венец, затейливо украшенный блестящим бисером.
    Подзапоздав ко времени обеда, возок, нагруженный обновками, возвратился к гостинице. Потом, ещё позднее них, вернулись обратно и трое Мосоловых… Кузьма Иванович, с важным видом зайдя в комнаты хозяина, без слов многозначительно кивнул ему…
    Иван Захарович тут же распорядился подавать обед для Паши, а сам, оставив девушку одну, отправился обедать вместе с мастерами. Он пробыл у Мосоловых довольно долго, и Паша, плотно покушав и досыта налюбовавшись на обновки, чуть прилегла было на край кровати, да задремала. Пробудилась она от того, что Иван, с ходу плюхнувшись на мягкую перину, уселся на постели рядом с нею.
- Ну что, душа моя, готовься. -  сказал он Паше весело, когда та сконфуженно и торопливо поднималась, -  Ждёт нас денёк нелёгкий, зато поди повеселее прежнего.
И Худобашев, взглянув на Пашу, лукаво поднял бровь.
- А ну-ка догадайся отчего?
Она молчала, подобрав по себя ноги, только глядела простодушно и доверчиво.
- Да оттого, что завтра нас с тобою обвенчают.
Иван привлёк Пашу к себе и звонко расцеловал  в обе щёки.
- Кузьма, однако, молодец, - сказал он затем, отпустив её плечи, -  за день сыскал, обговорил, да на завтрашний день всё устроил. На свадьбе быть ему посаженным отцом.
- Кузьма Иванович – хороший человек. – спокойно отвечала Паша. – Кому же и быть, как не ему.
- И в посажённые матери сыскалась достойная женщина. Супруга церковного старосты. У них в дому и свадебку отметим – всё просто, по-семейному – но чтобы как заведено, всё честь по чести…
Потом Иван немного почесал затылок, взъерошив тёмные густые волоса, да и добавил, крякнув:
- Сказать по правде - хоть и по-простому, без затей, а всё одно потратились изрядно…
     В ту ночь жених, для соблюдения традиций, отправился спать в комнату к Мосоловым.
     На другой день, к назначенному времени, две молодые горничные из недавних крестьянок с песнями и приговорами нарядили Прасковью Андреевну. В узорчатом парчовом одеянии, в сверкающем венце, с косой, заплетённой шёлковыми лентами, с пылающими от волнения щеками показалась она на глаза жениху. Войдя, Иван Захарович окинул Пашу долгим взглядом, но не сказал ни слова, только слегка прищурил тёмные свои глаза…
Затем, закутав её в шубу, да взяв по локоток, повёл на двор. Там молодых ждала отряженная знакомым артельщиком тройка – с бубенцами, с просторным крытым лаком экипажем, да франтоватым лихачом-извозчиком. Чуть ли не вся гостиничная челядь, гурьбой заполнившая во двор, с поклонами напутствовала молодую пару.
Уже в экипаже, наклонившись к Паше, Иван шепнул ей на ухо:
- Не укоряй меня за то, голуба, что я колечко покупать тебе не стал. Как доберёмся до Нижнего – сам сделаю. Вот этими руками. – И обнял бережно и ласково.
      Тройка остановилась напротив каменной ограды церкви святого Андрея Первозванного. Там, за воротами, прибывших встречали Мосоловы с расшитыми полотенцами через плечо; принаряженные по случаю, церковный староста с супругой, Марьей Тимофеевной и двумя дочерьми, молодухами, да почтенная матушка попадья. Другого народу перед церковью не было, окромя только нищего в истёртом армяке, присевшего на краю паперти.
     Церковь оказалась небольшой, без излишней помпезности, однако обихоженная с большой заботой и старанием – с трапезной, приделом и небольшой изящной колоколенкой. Недалеко от храма располагался и аккуратный домик старосты. Сначала в притвор зашли молодые. Там, местный поп в парадной рясе, подпоясанной вышитым поясом, составил по всем правилам бумагу, о повенчании нижегородского купца Ивана Захаровича, сына Худобашева с государственной крестьянкой, девицей Параскевой Андреевной, дочерью Еремеевой. Худобашев, а затем и едва обученная грамоте Прасковья, заверили бумагу, подписав её. После в церковь зашли остальные собравшиеся, и священник приступил к таинству венчания. Ярко пылали свечи перед образами, немногочисленный церковный хор пропел венчальные молитвы. Ну а венцы над новобрачными держали гордые братья Мосоловы.
       Первыми покинули церковь посажённые отец и мать, готовясь снова встретить молодых – теперь уже у дома гостеприимного старосты. За ними шли другие гости, а самыми последними из церкви показались новобрачные - «князь» рука об руку с «княгинюшкой»…
Едва Иван Захарович с женой успели опуститься по ступеням, как вслед раздался низкий, хрипловатый, незнакомый голос.
- Эй, княже, погоди-ка! Подойди ко мне.
Чуть вздрогнув, Худобашев замедлил шаг, оборотился.  На паперти, высовывая из худого армяка немытую кадыкастую шею, сидел тот же убогий нищий. Придержанный за локоть Пашей, Иван Захарович остановился, затем почувствовал, что Паша вовсе отпустила его руку.
- Подожди, - шепнул Иван ей на ухо. – Пойду, подам, пожалуй, что…
И нащупывая мелкие монеты у себя в кармане, неуверенно шагнул к убогому.
- Вот, возьми, божий человек, да помолись за нас господу.
Нищий руки за денежкой не протянул, а скорчил сердитую мину и замотал кудлатой головой.
- Деньги к маете, а злато – к пламени. На что они мне.
- Да что же ты хочешь? – спросил растерянный Иван Захарович.
- Хочу учить тебя, а ты послушай. – ответил тот и выпростал из ветхого рукава заскорузлый палец.
- Бери, сколько дадено – дадут поверх того. За лишком погонишься –  лишишься и остатка.
Тут грязный палец убогого затрясся перед Ивановым лицом.
- В долгом подоле запутаешься, да длинным воротом удавишься, в глубокой лохани совсем захлебнёшься! – и засмеялся странным смехом, размазывая слёзы по чумазому лицу. И тут же, успокоившись, договорил печальным тихим голосом:
- Да своё место блюди, на чужое не зарься, ежели на моё не захочешь.
Махнул рукой, будто бы отпуская, да напоследок посмотрел на Параскеву долгим тяжёлым взглядом зелёных глаз…
 Иван таки оставил деньги рядом с нищим, и положив те на паперть, сконфуженно вернулся к Паше и, более не замедляя шаг, повёл жену на пирование.
     Там молодых с гостями ожидал накрытый стол, с закусками и пирогами, с начищенным блестящим самоваром, да сладкими церковными наливками…
Отдав положенную дань традициям, уже к середине застолья Иван Захарович полюбопытствовал у старосты о повстречавшемся ему сегодня нищем.
- То наш юродивый, Андрейка-миллионщик. Много годков назад прибился к храму, с тех пор и обретается, аки божий заступник…
- Кто ж он таков?
- Да сам-то он давно себя не помнит. А люди говорили разное…
 - Так пришлый он ведь, не тобольский. – вмешалась Марья Тимофеевна. – Как объявился в городе, никто уже не знает. Одни рассказывали, что пришёл богатым, да всё богатство в карты и спустил. Вот после этого остатки денег роздал нищим, с той поры юродствует.
- Другие говорят, -  возразил её супруг, - что был он из удачливых старателей. Будто имел на тысячи, а метил в миллионщики. Что, якобы, затеял дело, да соблазнился на посулы подлецов.  Те золото обманом выманили, а самого Андрея чудом не убили. Вот с той поры себя не помнит, по божьей милости живёт. И от того и прозвище осталось – миллионщик…
- Да, дело давнее, - покладисто кивнула Марья Тимофеевна. – Нам он теперь, как есть, Андрейка – божий человек. Денежек в руки не берёт, одними хлебом и водою кормится, а спит в приделе, прямо на полу. Святой, как есть святой. – и с кротким вздохом женщина перекрестилась, и староста последовал её примеру.
      К вечеру, оставив веселящихся гостей для продолжения празднования, Иван с Прасковьей вернулись к себе в гостиницу. Там, уединившись с венчанной супругой, он помогал ей снять с себя тяжёлые наряды. Иван, стараясь быть заботливым и нежным, припомнил с благодарностью уроки Аграфены, которые когда-то, жаркими и грешными ночами, она преподала ему… А Паша, словно впитывая и запоминая, откликнулась на каждое его касание, подобно напряжённым струнам гуслей под прихотливыми руками гусляра.
 Потом, ближе к утру, во время кратковременного забытья, ей вдруг явился сон, похожий на однажды виденный.
   Она глядела на размытую в сгустившемся тумане, смутно знакомую фигуру мужчины, что снова ожидал её - там, на далёком берегу обрыва. И голос, тихий, еле доносимый издалёка, всё так же звал по имени. Вот только руки, некогда протянутые к ней, он вскинул вверх в прощальном жесте –так, словно  провожал её…
http://www.proza.ru/2020/02/21/58