В. Глава 34

34


     “16 июня, воскресенье, в районе часа ночи.
     Надо бы лечь и как следует выспаться, но меня непреодолимо тянет писать. Всё-таки это странная потребность человеческого существа – заносить на бумагу события прошедшего дня и собственные мысли по их поводу. Этакое самовозвеличение в миниатюре. Оставить хоть что-то либо после себя, пусть даже описание повседневных и никому не интересных событий. В самом деле, не всем же быть выдающимися писателями. Для большинства сойдёт и просто изложение фактов. Вот интересно – я всё прекрасно понимаю, но продолжаю вести дневник. В чём тут секрет? Сила привычки, разумеется, но ведь привычка просто так не формируется. Значит, потребность в структуризации была у меня изначально, она просто приняла форму дневника. Ну и, конечно, затаённая надежда, что когда-нибудь эти записи опубликуют. Потому что никто, наверное, не пишет исключительно для себя. У любого автора есть желание быть прочитанным. Но дневниковые записки – особенный жанр. Если даже плохие стихи и прозу могут при случае опубликовать, и кто-то их даже прочтёт, то с мемуарами и записями всё по-другому. Никто не будет печатать и тем более читать плохо написанный дневник. И ещё важный момент – имя автора. Начинающий писатель публикует заметки, очерки, рассказы. Но ему и в голову не придёт представить на суд читателя свои дневниковые записи. Кому они нужны, кого могут заинтересовать? Чтобы получить право публиковать мемуары, необходимо сначала стать как минимум известным. Самый большой интерес вызывают, само собой, дневники знаменитостей. Но в чём причина подобного интереса? Так ли уж любопытны подробности жизни и мысли людей, которых принято считать выдающимися? Или читатели ищут в этих записях как раз противоположное: мелкое, повседневное, типичное? В этом есть свой резон. Почувствовать, что сильные мира сего ничем, по сути, не отличаются от тебя самого. Так же встают и ложатся спать, принимают пищу, влюбляются, ссорятся, женятся и разводятся. Тоже люди – и зачастую, в своих сокровенных мыслях, далеко не лучшие их представители. Получается, по-настоящему великих вовсе не существует? Есть лишь сцепление случайностей, благодаря которым тот или иной человек возносится выше других? Пожалуй, эту мысль надо обдумать – и оформить – более тщательно. А сейчас стоит всё-таки вернуться к событиям ушедшего дня, тем более что время позднее.
     Я приехал к Вите вовремя, минута в минуту. Давняя привычка, за которую меня ценят в известных кругах. Но даже во время частных поездок мне нелегко от неё избавиться – да и зачем? Пунктуальность ещё никому не мешала.
     Дом Вити был обычной девятиэтажкой брежневского периода. Меня это несколько удивило, но не более. В чём-в чём, а в сибаритстве Витю было заподозрить трудно. Он всегда умел довольствоваться малым и ставить на первое место работу. Так что то обстоятельство, что он ютился в тесной, хотя и двухкомнатной квартире, было вполне естественным продолжением его жизненной философии.
     На мой звонок в домофон (да-да, цивилизация добралась и до нашего города) ответ последовал не сразу.
     – Это ты, Женя? – услышал я голос Вити, как будто запыхавшийся. – Открываю, тебе на третий этаж.
     Дверь с писком отскочила от косяка, пропустив меня внутрь. Витя жил в квартире под номером 77 – это почему-то показалось мне символичным. У меня есть известная слабость к красивым числам. 
     Хозяин уже стоял на пороге, приоткрыв дверь. Неожиданность – он был в фартуке, плотно завязанном на шее в какой-то причудливый узел.
     – Проходи, проходи, – засуетился он. – Надевай тапки, вот эти, большие. И давай сразу на кухню, всё уже почти готово.
     – Что же это всё? – спросил я, пожимая его узкую сухую руку. 
     – Манты, домашние манты, – быстро заговорил он. – Помнишь, ты их очень любил в своё время? Когда ещё моя матушка их готовила?
     Клянусь, он сказал именно так: “матушка”. Честно говоря, не думал, что кто-то ещё использует это слово.
     – Да, помню такое, – подтвердил я. И действительно, помнил. В юности я был большим поклонником наших особых мант, которые готовились из смеси говяжьего и бараньего фаршей. Иногда туда ещё добавляли картофель – это считалось особенно вкусным. С тех пор много воды утекло. Манты я не ел уже давно, и предложение Вити пришлось мне по душе. Кто откажется вспомнить вкус своего детства?
     Мы прошли на кухню. Это была стандартная кухня – точнее сказать, кухонька – в восемь квадратных метров, на которой вдвоём становилось уже тесно. Витя усадил меня за крошечный выдвижной столик и поспешил к бурно кипевшей кастрюле с мантами. Готовка, очевидно, подходила к кульминации. Витя, орудуя большой ложкой-ситом, начал выуживать манты и раскладывать их на плоской фарфоровой тарелке. Признаюсь, мне стоило немалого труда не рассмеяться, глядя на эту сцену. Угловатая, нескладная фигура Вити смотрелась совершенно некстати над огромной парившей кастрюлей. Да ещё этот фартук добавлял колорита – как будто жирафа одели в подвенечное платье. И я вовсе не хочу как-то оскорбить Витю, отнюдь. Мне была очень приятна эта его, пусть и неуклюжая, забота. Но я человек, склонный подмечать самые различные несуразности окружающего мира. И адвокат, взявшийся варить манты, был одной из таких несуразностей.
     – Ну вот, кажется, готово, – Витя поставил блюдо на стол, и оно оставило на нём совсем мало свободного места. – Нужно только добавить соуса… Ты какой предпочитаешь? 
     – Кисло-сладкий… а вообще всё равно. Ты ведь повар.
     – Кисло-сладкий с мантами – будет несколько странно. Лучше давай чесночного. Он особенно подчеркнёт вкус бараньего фарша.
     – Да ты стал настоящим кулинаром, – пошутил я, стараясь скрыть своё искреннее удивление. Я давно замечал, что легче всего люди обижаются именно на него.
     – Вовсе нет, мне редко доводится что-то готовить… Так, теперь совсем другое дело. Сколько тебе положить?
     Он стоял наготове, держа в руках лопатку. Специальную лопатку для мант, позвольте заметить. Вещь, о существовании которой знают очень немногие.
     – Пожалуй… две штуки, – благоразумно решил я. Манты были довольны большими. Если Витя переоценил своё мастерство, мне, по крайней мере, не придётся насиловать свой желудок сверх меры.
     – Ну и я, пожалуй, возьму две, – с преувеличенной весёлостью ответил он, шлепая себе на тарелку разварившиеся узелки. – Поливай соусом, пока горячие.
     Он сел под углом ко мне, с трудом сумев примостить тарелку. Мысль убрать из центра стола блюдо, на которое он выложил все приготовленные манты, даже не пришла ему в голову. Юристы иногда удивительно непоследовательны в таких вот житейских мелочах.
     Я щедро положил себе чесночного соуса и, отдербонив небольшой кусочек манта, попробовал. Надо признать, что вкус был не из худших. Всё-таки старые рецепты есть старые рецепты.
     – Как тебе? – спросил Витя, следивший за мной с напряжённым вниманием.
     – Весьма, – кивком головы подтвердил я, оправляя в рот ещё один кусок. – С чесночным соусом действительно самое то.
     – Вот видишь, я же говорил, – как-то непропорционально обрадовался он, и только тогда начал есть сам. – Ох, Женя, у меня всё никак не укладывается в голове, – заявил он спустя минуту. – Вот так вот взять и просто приехать…   
     – Да что ж тут такого особенного? Тем более, что мне самому стало интересно.
     – Правда? Я думал, наши провинциальные дела тебя уже давно не трогают.
     Сказав это, Витя смутился и покраснел. Он стал носить очки, которые, конечно, весьма шли к его образу, но выдавали возраст.
     – Отчего же? – возразил я. – Конечно, времени у меня теперь немного. Но родной город – это не пустой звук. И старый друг – тоже.
     Витя был видимо польщён. Он заулыбался, и морщинки в уголках глаз сразу стали гораздо чётче. Да, эти маленькие, почти незаметные на расстоянии метки времени нельзя было не заметить вблизи. Ко всему прочему Витя начал лысеть. Ещё не критично, но уже целенаправленно. Две параллельные залысины протянулись ото лба к макушке. Я невольно подумал, что и сам, наверное, кажусь ему ужасно постаревшим. “Старый друг” – фраза о двух концах.
     – Что ж, это хорошо, очень хорошо, – пробормотал Витя, не зная, видимо, что ещё можно сказать. – Ну а как у тебя дела… в семье?
     Задавая этот вопрос, он внимательно ощупал взглядом мою правую руку. Я мысленно усмехнулся. Конечно, откуда ему знать, женат ли я, и всё такое прочее. В такие подробности мы во время наших редких телефонных бесед не вдавались.
     Кольца Витя на моём безымянном пальце не нашёл. Само по себе это ещё ничего не значило, но он, тем не менее, приободрился и стал ждать моего ответа с уже более уверенным видом.
     – В семье у меня давно не происходит знаменательных событий, – пожал я плечами, расправляясь с остатками манта. – Если под семьёй понимать себя и мою… маму (ну не мог я подладиться под него и сказать “матушку”). Она хоть и переехала вслед за мной, но почти не изменила своего образа жизни. Всё-таки в таком возрасте это сложно… да и не нужно совсем. А так… не о чем особенно говорить. Поэтому давай лучше обратимся  к нашему делу. Если, разумеется, ты не хочешь рассказать о себе.
     Это я вовремя спохватился, хотя был почти уверен, что говорить о себе Витя сейчас не захочет. Он опасался, что я счёл бы такое поведение излишней рисовкой. Надо признать, что задушевного разговора у нас не получилось. Но это неудивительно спустя столько лет. Теряются те невидимые ниточки, которые связывают людей в некое подобие единого тела. Своеобразные лимфатические сосуды близости, если угодно. Но сосудам нужно содержимое, нужна жидкость, бегущая по ним и поддерживающая их в тонусе. У нас её, вполне очевидно, уже давно не было.
     – Будешь чаю? – кстати вспомнил Витя, и это дало ему законный предлог не отреагировать на моё последнее предложение. – Есть мята, лимон, чабрец.
     – Не откажусь от чабреца.
     Чай появился на столе в мгновение ока. Правда, места для чашек уже совсем не было, и Вите, наконец, пришла в голову мысль убрать блюдо с мантами. Теперь мы смогли принять чуть более вальяжные позы, и юрист, прихлёбывая горячий чай, начал вводить меня в курс дела. На этих страницах я, само собой, не буду передавать всех подробностей. Всё равно моя память несовершенна, да и рука уже устаёт. Ограничусь лишь самыми главными обстоятельствами.
     – Я беспокоюсь за Вову, – прямо и без обиняков заявил мой гостеприимный хозяин, когда первые глотки чая начали приятной истомой растекаться по жилам. – Он в последнее время совсем сник.
     Под Вовой он имеет в виду Владимира Приёмова – своего старого друга и известного (по местным меркам) архитектора. Того самого, кто заварил всю кашу.
     – Это у него из-за инвалидности?
     – Да, но главным образом из-за развода. Они жили вместе двадцать два года, а позавчера мы оформили расторжение брака. Конечно, это для них обоих лучшее решение, но я могу его понять. Очень тяжело, когда случается нечто столь бесповоротное. И мне кажется, он хочет занять себя чем-то… чем-то, что позволит ему не думать, не вспоминать. Вот он и ухватился за возможность инициировать расследование.
     – Не хочешь ли ты сказать, что на самом деле у него нет серьёзных оснований затевать это дело?
     Витя снял очки и тщательно протёр их рукавом рубашки.
     – Нет, в этом смысле ты можешь быть спокоен. Володя прежде всего – профессионал до мозга костей. Не будь у него обоснованных подозрений, он бы не пришёл ко мне и не просил, тем более так настойчиво, ему помочь.
     – Ты ведь, кажется, говорил, что эту мысль ему внушил какой-то внутренний информатор?
     Витя немного растерялся от подобных формулировок.
     – Не знаю насчёт информатора, – заторопился он, – не думаю, что… я сформулировал это таким образом. Просто Володя узнал информацию о возможных нарушениях из… скажем так, первых рук. Видишь ли, он не посвятил меня в подробности. Но по некоторым фразам, которые у него вырвались… можно было сделать вывод, что он может получить – если уже не получил – то, что называется инсайдом.
     – И ты основываешься исключительно на его репутации и предположении, что у него есть инсайд? 
     Витя явно чувствовал себя не в своей тарелке.
     – Я прошу тебя, Женя, отнестись к… к этой ситуации снисходительно, – виноватым тоном заговорил он. – Когда Вова впервые попросил меня об этом, я и сам почти… почти отказал ему. Потому что, разумеется, он не мог предоставить мне каких-либо вещественных доказательств. Но потом я понял, увидел, почувствовал: ему жизненно необходимо разобраться в этом деле. Пусть даже он и его предполагаемый информатор окажутся неправы… всё равно. Ему нужно снова ощутить себя в струе, если ты понимаешь, о чём я.
     В этот момент я почувствовал, что о мою ногу трётся что-то мягкое и большое. Я посмотрел под стол и с удивлением обнаружил там внушительных размеров кота.
     – Ох, смотри-ка, Мишка вылез, – с удивлением воскликнул Витя, хватая кота и водружая его себе на колени. – Он чужих людей обычно пугается и прячется от них. А к тебе вышел.
     Кот Мишка обратил на меня свои презрительные зелёные глаза и снисходительно мяукнул. Никогда не любил кошек, но в этом животном было что-то благородно-привлекательное.
     – Не думал, что у тебя есть домашние питомцы.
     – Да, я и сам от себя не ожидал. Но очень уж он мне понравился, когда был котёнком.
     Мишка улёгся клубком и подставил Вите свою мощную спину. Гладя и почёсывая его, адвокат продолжил прерванный монолог:
     – В общем, я считаю себя в некотором роде обязанным помочь моему давнему… другу. После развода, после всех этих пяти лет, проведённых в вынужденном простое, после катастрофы с аквапарком ему просто необходимо вернуться к деятельности. Воспринимай это как акт милосердия… да как что угодно, мне, честно говоря, неважно. Всю юридическую ответственность я возьму на себя. Тебя же прошу только поспособствовать расследованию… используя твои собственные методы. Ведь ты ничем не рискуешь, действуя неофициально. И к тому же, раз ты так быстро откликнулся на моё предложение, значит, тебе и самому это дело небезынтересно, не так ли?
     Витя иногда умеет попадать в точку. Это был как раз такой случай.
     – Возможно, – сухо откликнулся я. (Не люблю, когда люди, пусть даже самые близкие, так вот меня угадывают).
     – В таком случае каждый из нас получит своё. Ты – удовлетворение от сыгранной комбинации. Я помогу Володе и, не исключено, дам ему новый импульс к жизни. Сам он снова почувствует себя нужным. Ну а если, ко всему прочему, информация окажется верной, то мы убережём многих людей от повторения трагедии, случившейся с «Дельфином». Разве игра не стоит свеч?
     Я уже открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг зазвонил домофон. По лицу Вити было видно, что этого он совсем не ожидал.
     – Интересно, кто бы это мог быть? – пробормотал он. – Я больше никого не жду.
     И он поспешил в коридор к надрывавшейся трубке… Нет, хватит. Глаза у меня решительно слипаются, и больше я сегодня уже ничего не в состоянии написать. Продолжу с утра, если будет желание. А теперь – спать, спать и спать. Меня ждёт весьма напряжённый день”.