Аминевы. Судьбы Смутного времени

Аминевы происходят из дворян Костромской земли. Одна из ветвей рода получила поместья в Новгородской земле. Это происходило в связи с насильственным переселением части старого новгородского боярства в центральные части Московского государства.

Среди помещиков, переселенцев из Костромы отмечается Петр Гридин (т.е. Григорьевич) Аминев, который вместе с сыном Борисом получает часть владений одного из самых богатых новгородских бояр Олферия Ивановича Офонасова — а именно земли в Лопском погосте по реке Лавуй у южной оконечности Ладожского озера, вдобавок к расположенным там же участкам двух других новгородских бояр. В общей сложности речь идет, согласно писцовой книге 1500 г. о 28 дворах с 40 жителями, поделенными на 18 деревень.

Эти же владения отмечаются за Аминевыми и по переписи 1539 г. Но уже по переписи 1564/68 гг все эти поместья перешли во владение других семей или запустели. Только Наталья Иванова жена Аминева в 1560 г.получила часть выделенного поместья ее умершего мужа. По тексту она была женой Ивана Борисовича Аминева, умершего примерно в 1560 г. Это известие становится последним упоминанием об Аминевых в Новгородской земле вплоть до шведской интервенции[1].

Зато примерно в то же время появляются упоминания об Аминевых в Псковской земле. Четверо Аминевых упоминаются по писцовой книге 1585-87 г. Угрим Семенович Аминев выступает городовым приказчиков в Вороначе в 1590-1598 гг. — благодаря чему это единственный из Аминевых занесенных в Разрядные книги.

«Красногородский уезд.

Губа Николская Дрецкая.

За Богданомъ за Угримовымъ сыномъ Аминева дрв. Лаврово, всего 4 деревни да 26 пустошей, въ живущемъ 9 четвертей съ полуосминою пашни, а въ пусте сошного писма пол-пол-трети и пол-пол-четверти сохи и 3 четверти съ осминою перелогу.

Городище Воронич и его уезд

на Козьмодемьянскомъ поседе ото псковскіе дороги внизъ подле реку Сороть в. городовой приказщикъ Угримъ Аминевъ;... огородъ Угрима Аминева, къ тому жъ огороду припущено место черное, вдоль 32 сажени, а поперегъ 28 сажени, оброку 5 алтынъ;

Губа Полянская

За Богданомъ за Угримовымъ сыномъ Аминева селцо Ермолино да || 4 пустоши, въ живущемъ 3 четверти съ полуосминою пашни, а въ пусте сошного писма пол-пол-трети сохи.

За Семейкою за Ивановымъ сыномъ Аминева пус. Бесово Филепка Карпова, всего 5 пустошей съ полупустошью, сошного писма въ пусте пол-пол-пол-трети и пол-пол-пол-четверти сохи и 4 четверти съ полуосминою перелогу.

За Феткою за Араповымъ сыномъ Аминева пус. Боброво, всего || 4 пустоши, въ пусте 18 чети перелогу.

Губа Заклинская.

За Федоромъ за Араповымъ сыномъ Аминева пус., что было селцо Онтоново, на ржевскомъ рубежъ, всего 17 ||пустошей, сошного писма въ пусте пол-пол-трети и пол-пол-пол-чети сохи и 2 чети съ осминою перелогу.

Губа Егорьевская.

3а Семейкою за Ивановымъ сыномъ Аминева дрв. Палкино, всего деревня, да 5 пустошей, да 2 пустоши въ пашню припущены, въ живущемъ 1 четь пашни, а въ пусте сошного писма пол-пол-пол-трети сохи и 11 четвертей безъ полуосмины перелогу.
За Богданомъ за Угримовымъ сыномъ Аминева пус. Березниково, всего 7 пустошей, сошного писма въ пусте пол-пол-пол-трети сохи и 8 чети перелогу.

За воронацкимъ за городовымъ приказщикомъ за Угримомъ за Семеновымъ сыномъ Аминева селцо Оксентьево‚ что была деревня, да 11 пустошей, въ живущемъ 3 чети съ полуосминою пашни, а въ пусте сошного писма пол-пол-пол-чети сохи.

Город Опочка и его уезд

Внутри жъ городе места осадные детей боярскихъ и городовыхъ прикасщиковъ:…м. Шибана Неклюдова, м. Михаила Неклюдова, М. Федки Арапова сына Аминева…идучи Болшою улицею у Феткина места Аминева м. Ивана Карповского…у спаскіе колокольницы кл. дву саженъ Федора Арапова сына Аминева;...

Въ Опоцкомъ уезде губа Николская посадцкая.

За Федоромъ за Араповымъ сыномъ Аминева дрв. Омосово да 13 пустошей, въ живущемъ четь съ полуосминою пашни, а въ пусте сошново писма пол-пол-трети и пол-пол-пол-чети сохи и 5 чети съ полуосминою перелогу»[2].

У Семена Аминева были еще владения в Крекшинской губе Выборского уезда.
Три из упоминаемых Аминевых укладываются в схему отец — сын — внук Семейка (Семен) — Угрим — Богдан. Федор Арапов в стороне от нее, но несомненно является их близким родственником, хотя бы на основании того, что их земельные владения тесно связаны. Поэтому он мог быть братом любого из трех и скорее всего Семена (Семейки).

После смутного времени в Полянской губе Вороночского уезда отмечаются имения только одного из Аминевых — Богдана Угримова.

«Губа Полянская.

За Богданом Угримовым сыном Аминева. Сельцо Григорьево, в сельце д. помещиков пуст, пашню пашут на Богдана наездом, приезжая с Опочки, люди ево, наездные пашни пахано четверть. Дер. Парфеево, в. был Сысойко Артемии, взяли в Полон литовские люди, да Степашков сын Карпушка сшол кормитца, а ныне в. Трешка Микифоров да непашенной бобыль Петрушка, пахано пашни четверик. Пус./-дер./ Кожино, д.пуст, в. был Юшко Новгородцов, умер. Пус./-дер./ Лаврово, в. были Ивашко да Насонко Смехины, померли. Пус. Петрово. Пус. Донево. Пус. Будаево. Пус. Забелино. Пус. Ковылино. Пус. Юшково. Пус. Губаново. Пус. Менково. Пус. Брюханово. Пусты все, перелогом и лесом поросли»[3]

Отмечу, что с доступных опубликованных источниках нет дозора по Опочецкому уезду.

Воеводы в Опочку назначались из Пскова. В частности, в одной из разрядных записей отмечено, что еще в 1612 г. воеводами Опочки были Иван Семенович Бороздин и Богдан Михайлович Аминев. Эти воеводы находились в Опочке в 1614 г., как отметил в свое время Л.И. Софийский. Особый интерес представляет следующая фраза относительно воевод Бороздина и Аминева в данной разрядной записи: «…отпущены изо Пскова в 120-м году». 7120 год начинается 1 сентября 1611 г. и завершается 31 августа 1612 г. В течение этого периода Иван Бороздин и Богдан Аминев приехали из Пскова в Опочку. Я.Н. Рабинович указыввает, что трудно сказать, то ли они прибыли как воеводы Лжедмитрия III, после того как этот самозванец укрепился в Пскове в декабре 1611 г., то ли их отправил в Опочку псковский воевода князь И.Ф. Хованский уже после свержения этого самозванца в мае – июне 1612 г.

В любом случае, начальную дату воеводства в Опочке Бороздина и Аминева можно перенести назад на два года (следует считать не 1614 г., а 1612 г.).

К началу лета 1613 г. служилые люди Опочки, Себежа и других псковских пригородов, а также бежавшие из Заволочья пусторжевские помещики уже признали нового царя Михаила Романова, выступили против поляков и польского полковника Лисовского, вытеснив последнего из Заволочья. Главную ударную силу при освобождении Заволочья составляли казаки из Себежа и Опочки, а также «всякие люди», стрельцы и некоторые дети бярские. Прошло больше года с того момента, когда Лисовский захватил Заволочье, а противники польского короля вынуждены были бежать из Заволочья в Опочку, бросив свое имущество. Они жаждали реванша. И вот это время наступило. Тем более что некоторые отряды казаков из Подмосковного ополчения уже прибыли на помощь Пскову.

Руководство операцией по освобождению Заволочья осуществляли воеводы Опочки Иван Семенович Бороздин и Богдан Михайлович Аминев. Эти воеводы, Иван Бороздин и Богдан Аминев, как было отмечено ранее, служили в Опочке в 1612, 1613 и в 1614 г. В феврале 1614 г. мы видим в Опочке этих же воевод Бороздина и Аминева), которые отправляли донесения в Псков[4].

«№ 67 1614 г. Отписка Псковских воевод Ивана Хованского, да Никиты Вельяминова и Василья Корина о вестях про Литовских и Немецких людей, что они, соединившись, намерены вместе воевать Русскую землю.

«Государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу … да генваря, государь, в 25 день писали к нам холопем твоим с Опочки Иван Бороздин дла Богдан Аминев: приехал де к ним на Опочку из Полоцка Осипко Харин, а в распросе, государь, вестей сказал…»[5]

Отметим, что Богдан Аминев в разрядной книге носит отчество Михайлович. Вероятно, что Угрим — это произвище, а не крестильное имя отца.

После 1614 г. упоминания о каких либо Аминевых среди псковских дворян исчезают. Связано это, скорее всего, с деятельностью еще одного представителя Аминевых в годы Смутного времени.

В 1608 г.Лжедмитрий II осадил Москву и разбил Тушинский лагерь. Россия сама обратилась к Швеции с просьбой оказать помощь в борьбе против самозванца Лжедмитрия II, занявшего обширные территории. Переговоры со шведами вел князь М.В. Скопин-Шуйский, племянник Василия Шуйского. Лжедмитрий II устремляется на сервер. Его войска подходят к Новгороду, а Псков и, частично, его северные пригороды признают его власть. Скопин-Шуйский вынужден уйти из Новгорода к Ивангороду. Но по дороге он узнает, что Ивангород перешел на сторону Лжедмитрия и возвращается в Новгород, где уже сложилась прошведская группировка его сторонников.

В феврале 1609 г. был подписан русско-шведский Выборгский договор, хотя уже до этого шведские войска вступили в пределы России. В соответствии с договором Швеция оказывала помощь Москве. В 1609 г., как об этом говорится в Первой псковской летописи, произошло нашествие шведов и новгородцев на Ивангород, Ям, Копорье. Жители обратились за помощью в Псков. 3 станицы донских казаков из Пскова освободили эти города и они сохранили приверженность Лжедмитрию II.
Именно в этот год к шведам в Нарву переходит, как его обычно называют, ивангородский «стрелецкий начальник» Федька Аминев. Находясь у шведом он пытается письмами безуспешно уговорить защитников сдать шведам те крепости, которые они контролировали; в первую очередь Ивангород, Ям и Копорье. Русские источники обычно пишут, что все это время он находился в тюрьме. Но, вероятнее, статус его был другим. А деятельность связана с приверженностью к прошведской партии Скопина-Шуйского и новгородцев.

После ряда совместных действий со шведами в 1610 г. Скопина-Шуйский с триумфом проходит через Старую Руссу, Пустую Ржеву, Торопец, Торжок, деблокирует Москву от осаждающего ее Лжедмитрия II. Но в Москве он внезапно скончался при невыясненных обстоятельствах.

В сентябре 1610 швеские войска осадили Корелу, которую заняли в июне 1611. Осенью 1610 Делагарди занял приладожскую Карелию. От нового московского пропольского правительства в Новгород был послан И.М. Салтыков, сумевший привести новгородцев к присяге. Но когда новогородские дети боярские оказались воевать с ним против шведов, он потерпел поражение и в феврале-марте 1611 был пойман и посажен на кол.

Среди боярства, особенно новогородского, появляется идея о выдвижении на престол шведского цесаревича Владислава. 16 июля 1611 Делегарди вступил в Новгород. 25 июля заключен договор новгородцев с Делагарди, предполагавший избрание шведского претендента на престол.

В марте 1611 г. в Ивангороде появился очередной самозванец, Лжедмитрий III (в источниках его называют вор Сидорка, дьякон Матюшка, Псковский вор или просто Вор), которого вскоре признали другие города, в том числе Ям и Копорье. Новгород безуспешно пытался свергнуть этого самозванца и даже вел переговоры со шведами о совместных боевых действиях против него.

В дальнейшем, шведы вместе с новгородцами участвовали в походах против Лжедмитрия III (об участии новгородцев исследователи предпочитали умалчивать). В то самое время, когда Новгород был захвачен шведами, Лжедмитрий III предпринял из Ивангорода поход к Пскову, надеясь устроить себе в этом городе новую базу. Тогда псковичи не приняли его. Совершив неудачный поход к Пскову, этот самозванец осенью 1611 г. вернулся в Ивангород. Однако уже в конце 1611 г. псковичи признали Лжедмитрия III и пригласили его к себе. С декабря 1611 г. и вплоть до мая 1612 г. самозванец находился у власти в Пскове, а Ивангород, Ям и Копорье все это время также продолжали его поддерживать[6].

Якоб Делагарди отрицательно отнесся к новому Лжедмитрию и отказался от ведения переговоров с этим авантюристом, несмотря на рекомендации короля (письмо Карла IX от 6 июля 1611 г.). Шведское правительство направляет на переговоры к Лжедмитрию III в Ивангороде дипломата Петра Петрея. В 1601 г. Петрей был послан в Россию, где провел около четырех лет, в 1607 и 1608 гг. Петрей снова был в России в качестве посланника с предложением военного союза и помощи Василию Шуйскому. После заключения такого договора в 1609—1610 гг. находился в составе корпуса Я. П. Делагарди.

В мае 1611 г. Петрей отправился в Нарву и Ивангород с этой важной миссией (деньги на дорогу были ему выплачены 12 мая). Как он сам впоследствии рассказал, Карл IX поручил ему встретиться с Лжедмитрием III, который в марте 1611 г. объявился в Иваногороде и сразу выслал гонца к нарвскому коменданту Ф. Шедингу, чтобы через него установить контакты с королем и попросить у Швеции военной помощи. Новый Дмитрий вызывал подозрения, так что Петрею, по его собственным словам, знавшему первого самозванца в лицо, предстояло убедиться, что это не тот же самый человек. Но Петрей так и не сумел встретиться с Лжедмитрием лично, и встреча с его уполномоченными тоже ни к чему не привела.

В своих последних инструкциях Петрею шведский король рекомендовал ему использовать в качестве посредника при переговорах «стрелецкого начальника русских, прибывшего в Нарву», Федора Григорьевича Аминева, богато одарив его в случае успеха. Интересно, что сам Петрей ни слова не говорит о том, что на переговоры с Лжедмитрием он был направлен не один, а с Федором Аминевым (Аминовым). Более того, в составленных в мае 1611 г. письмах Карла IX к Лжедмитрию III и к Ф. Шедингу, где речь идет об организации переговоров с новым самозванцем, именно Ф. Аминев выглядит главным действующим лицом. Правда, интересуясь в письме от 6 июля того же года у Ф. Шединга, как продвигается дело с Лжедмитрием, король упоминает Петрея на первом месте и спрашивает, достаточно ли благонадежен Аминев и не перейдет ли он на другую сторону. Но в любом случае, похоже, роль Ф. Аминева в этом деле была ничуть не меньше, чем у Петрея[7].

В 1612 г. шведы занимают снова Ям и Ивангород в 1612 г. По воспоминаниям одного голландского дипломата, бывавшего в 1615 г. на Новгородской земле, «король во всех городах, принадлежащих ему в России, содержит двух градоначальников, одного шведа или немца, а другого русского, который, однако, над войском власти не имеет». Другой член того же посольства пишет в текстологически близком описании, что русский воевода должен «содействовать шведскому в отправлении правосудия среди русского населения».

Эти высказывания вполне совпадают с тем, что мы знаем об инструкциях русским воеводам. В январе 1616 г., когда канцлер Аксель Оксеншерна написал Ф. Шейдингу: «Его Королевское Величество, всемилостивейший мой государь, намеревается назначить русских наместников в некоторые из Его крепостей в России, которые наряду с другими (т. е. шведскими) должны содействовать отправлению правосудия среди подданных по обыкновениям и обычаям их страны, как и в взыскивании и ускорении того, чтобы все, что Его Королевское Величество вправе от них требовать, было доставлено вовремя».

Среди назначенных воевод: Федор Григорьевич Аминев в Ивангороде, его сын Исая Федорович в Гдове, Никиту Ивановича Калитина в Ямгороде, Василия Семеновича Чеботаева в Копорье.

В 1614 г. шведам удалось занять Гдов, который им не переходил по условиям перемирия. В начала 1615 г. Между Псковом и Гдовом в начале 1615 г. велась переписка. Посредниками здесь выступали как русские, выехавшие из Гдова в Псков после сдачи крепости, так и оставшиеся на шведской службе. Гдовичи, союзники шведов, вели переговоры с Псковом, уговаривая его жителей сдаться. Эверт Горн докладывал королю 27 апреля 1615 г., что из Пскова тайно прибыл со своей семьей боярин, который был воеводой в Гдове в момент сдачи крепости Густаву Адольфу.

Г.А. Замятин считал, что в начале 1615 г. русским воеводой в Гдове был Федор Григорьевич Аминев. Мог быть Федор Аминев воеводой Гдова на момент сдачи шведам, так как мы уже видели его службу им еще ранее? Или же он назначен вторым воеводой к щведскому уже после сдачи крепости?

Современный исследователь Адриан Селин приводит выдержку из документа, хранящегося в Стокгольмском архиве, в котором указывается, что «марта, в... день послана отдельная грамота во Гдов воеводам Анстрейну Иванову (Гансу Трейдену) да Федору Аминеву» об отписке части поместья Афанасия Бачина «на государя ко Гдову». С Ф.Г. Аминевым вели оживленную переписку псковские посадские люди. После прибытия в Псков из Москвы 28 апреля 1615 г. нового воеводы В.П. Морозова всякие контакты между шведскими сторонниками в Гдове и псковичами были прерваны. Г.А Замятин нашел в РГАДА документы о контактах псковичей с Ф.Г. Аминевым в это время. Он привел рассказ переводчика Павла Томосова московским послам от 8.9.1615 г. о переписке псковских посадских людей с Ф.Г. Аминевым.

Позже в Гдове воеводой был сын Ф.Г. Аминева, Исай Федорович (так считает современный шведский исследователь А.И. Пересветов-Мурат), а сам Федор Григорьевич стал воеводой в Ивангороде[8].

И.Ф. Аминев в феврале 1619 г. сообщал генерал-губернатору Ингерманландии К.К. Юлленъельму о мнимых событиях под Тихвином, основываясь на сообщениях крестьян, бежавших в занятый еще шведами Гдов из соседних погостов: «был де у них из Новагорода в Щепецком погосте сотник стрелецкой Григорей Обольнянинов, приежжал женитца, и февраля де в 20 день, в ночи приехал к нему из Новагорода от отца от ево человек с вестью, а сказал, пришли де на Тихвину черкасы и Тихвину взяли и стали на Тихвине, а Черкасов де сем тысечь, а про то де в Новегороде слух есть, что хотят идти на Сомерскую волость и на Гдовские места»[9].

Шведы к 1615 году оккупировали весь Гдовский уезд и весь бассейн Плюссы.

«10 октября 1617 г. в деревне Лавуя для установления границ между Ингерманландией и областью Великого Новгорода встретились представители Швеции — благородные господа Юхан Берендс из Стремсберга, Клас Эриксон из Мальгилы и секретарь Генрих Йонсон — и представители великого князя — дворянин Семен Иванович Жеребцов (Serebzhoff), Иван Борисович Доможиров (Dernosireff) и дьяк из Ладоги — Иван Леонтьев сын Льговский (Ivan Lewantewitz Logeffski).

Продолжительные и трудно протекавшие переговоры между ними закончились только к 30 марта 1618 г.

Великий князь приказал своим представителям ни в коем случае не уступать селения (Selentze) Holmar и пустоши Кондуши (Konduie) или пограничной территории у Лавуи, а равным образом не допускать, чтобы граница прошла дальше мили от укрепления Ям. Русские требовали также, чтобы пограничные шведские крестьяне присягнули, что будут соблюдать границу. Однако нашим представителям помог тот страх, который русские испытывали перед присягой. Когда они увидели, что наши готовы дать клятвенное обещание, они уступили Швеции упомянутое селение Holmar со всеми лугами и угодьями до самой пустоши Кондуши, оставив себе только самую пустошь с условием, что крестьяне поклянутся не нарушать этой границы. В равной мере они отказались и от своих притязаний на территорию в миле от Яма, притом без присяги. Однако реки Плюссы наши никак не могли получить, ибо не было возможности привести какие-либо доказательства: получить свидетельство от фельдмаршала Карла Карлсона или от кого-нибудь из наместников, или от окрестных жителей — русских крестьян и бояр. Наоборот, спрошенный представителями русский Федор Аминев и другие русские рассказали, что король Юхан III никогда не владел Плюссой ни в военное время, ни во время перемирий; что в военное время крестьян иногда принуждали платить налоги (gora... rattigheet) и Ивангороду, и Гдову. Шведские представители возразили было, что, по рассказам ивангородских и ямских крестьян, существовали твердо установленные границы между Гдовом, Сумерской волостью и Ивангородом, которые и следует теперь установить, но русские и слышать ничего об этом не хотели. Они заявили, что скорее прекратят всякие переговоры, чем уступят шведам хотя бы пядь земли у Плюссы, которая не только является границей между Гдовом и Ивангородом, но и издавна была границей двух великих областей — Новгородской и Псковской. Они напомнили также, что во времена короля Юхана на Плюссе часто происходили переговоры русских со шведами, чем хотели сказать, что там проходила граница. Они напомнили даже о печальном случае, когда в этой реке во время переговоров с русскими утонул господин Понтус Делагарди. Шведы же не могли найти никаких оснований ни в мирном договоре, ни где-нибудь еще, чтобы требовать перенесения границы за Плюссу.

В остальном договор об установлении границ был составлен так, что в тексте его содержалась гарантия сохранения установленных границ, как при его королевском величестве, так и при будущих шведских королях»[10].

Ф. Аминев, хотя и перешел на службу шведскому королю, отказался подтверждать право Швеции на земли южнее Плюссы и даже лишился из-за этого части земель.
После заключения Столбового мира в 1617 году граница со Швецией была проведена «Пятою ж рекою вниз, до устья Пяты реки, где она впала в Плюссу реку, а от устья Пяты реки межа пошла Плюсою рекою вниз до устья, где она впала в Нарову реку с версту, и тут у Плюскова устья и у Наровы реки межа Гдовскому уезду с Иванегородским уездом отошла.» Однако сразу она не сложилась, а произошло это только в 1622 году, когда Гдов был возвращен по дополнительному соглашению, возвращен был и правый берег реки Нарвы в верхнем течении. Русско-шведская граница того времени примерно соответствовала нынешней границе Сланцевского и Кингисеппского районов на участке до р. Луги[11].

Для заселения шведской Ингерманландии, т. е. большей части Водской пятины Новгорода, после Столбовского мира 1617 г. нужен был русский слой помещиков, умевших обращаться с русскими, православными крестьянами, не выгоняя их на русскую сторону чужими обычаями, чужим языком и чужой верой. Таким образом, русские байоры были пожалованы значительным числом деревень в Ингерманландии.

Байоры, видимо, перемещались в Ингерманландию в полном порядке и со всем имуществом. У Ф. Г. Аминева и М. Ф. Клементьева были взрослые дети; другие байоры привели сестер, невесток, зятьев. Можно сказать, несколько обобщая, что среди байоров, принявших окончательное решение оставить Россию, доминируют два семейства: семейство Ф. Аминева (Аминевы, Пересветов, Карповский и, наверное, Калитин) и семейство В. Чеботаева (Чеботаевы, Хомутов, Клементьевы).

Семья Аминовых сохранила свои крупные земельные владения в Копорском и частично Ямском уездах, потомки Федора Аминова жили в Швеции и Финляндии. В Ямском уезде сохранил свои земли Максим Корповский (124 обжи); в Копорском уезде — Микита Калитин (более 100 обеж), Мурат Пересветов (98 обеж), Михаил Клементьев, Василий Жебетоев, Федор Лухменов, Иван Исупов и Sunemo Hummotoff (Хомутов).

В XVII в. ни один из этих родов не принадлежал к русской знати; были они помещики и воины из числа дворян и детей боярских. Но в качестве помещиков и воинов они все-таки могли общаться с русскими подданными Ингерманландии сверху, оставаясь при этом «своими». Стокгольмское правительство этим и пользовалось при решении столкновений среди русского православного населения. В этом качестве байоры могли участвовать в переговорах (Клементьев, Пересветов), при ревизиях земель и при межевании границ (Аминев, Калитин). В других шведско-русских переговорах, надо полагать, они могли участвовать как русскоязычные представители Швеции, будучи в известной степени «в версту», как тогда говорилось, русским дворянам.

Подобно этому, в декабре 1617 г., после заключения вечного мира между Швецией и Россией, король Густав II Адольф в секретном послании пишет, что «если государство великого князя развалится», Ф. Г. Аминев с остальными байорами должен уговорить «какого-либо знатного князя и боярина» поступить на шведскую службу, за что тот должен получить в награду Новгород или Псков!

Со временем байорские роды получали достаточно обширные поместья в Ингерманландии — тем обширнее, чем большие услуги они оказывали государству и чем больше земли они были в состоянии обработать. Сидя в своих поместьях, они во многом сохраняли русские обычаи и нравы.

Датский историк Дж. Линд, говоря о неуместности употребления современной терминологии и современных представлений об «измене Родине» (как это нередко делали русские, особенно советские, историки), пишет о переходе русских байоров: «Если вообще говорить об измене этих семей, то она совершается позднее, в XVII в., и при совсем иных обстоятельствах, а именно, когда они стали уступать давлению шведской церкви, стремящейся создать одну церковь для всех подданных новой великой державы, и перешли в лютеранство. Тем самим они изменили подчиненным им и зависимым от них сельским жителям … Лишенные природных своих покровителей, русского дворянства, они в большом числе переселились в Россию…».

Потомки байоров со временем переходили в лютеранство, но этот переход, как и ассимиляция вообще, в большинстве случаев шел медленно. Почти все браки в первых двух поколениях заключались внутри группы байорских семей, и большинство членов этих семей долго сохраняли православную веру — в одном случае даже до начала XVIII в. Еще в середине XVII в. несколько байоров подписывают документы кириллицей, тогда как другие, видимо, научились немецкому и — реже — шведскому.
Постепенно байоры ассимилируются в своего рода шведско-немецкую остзейскую дворянскую культуру и удаляются от культуры своих крестьян. Но в начале они выступают за права православных в Ингерманландии, отправляют по этому поводу многие послания в Стокгольм и добиваются известного успеха. Жертвуют деньги в пользу православных церквей и часовен. Вдовы и незамужние дочери могут уйти в монастырь — обычай, совсем чуждый шведам-лютеранам XVII в.

Правда, относительная верность православию была не без исключений. Один из молодых членов семьи Аминевых учился богословию в Упсальском университете в 30-е годы XVII в. Из молодого русско-шведского дворянина Андрея Исаевича вышел ученый, владеющий латинским языком, Andreas Isaci[12].

Федор Аминев выделялся среди всех байоров и признавался лидером шведских «русских дворян». В 1618 г. Аминевы первыми из байорских родов пожалованы шведским дворянским гербом и внесены в матрикулу шведского Рыцарского дома. На шведскую службу Федор Аминев перешел со всеми своими сыновьями и четырьмя зятьями. Сын боярский Фёдор Аминов (бывший начальник ивангородских стрельцов) стал родоначальником одного из самых знатных родов Швеции и самого знатного дворянского рода Финляндии XVIII-XIX веков.

«№311 1631 Отписка новгородских воевод о принятии мер против выходцов из-за рубежа и русских перебежчиков.

Новгородские воеводы, Юрий Сулишев да Семен Гагарин в отписке, полученной в Розряд 14 июля 1631 г. доносили: «…А татарин де Павлик Алабурдуев сказал, что де бежит он от немец для того, что товарищей его, детей боярских: Никиту Калитина, Василья Чеботаева, Мурата Пересветова да Федоровых детей Аминева и иных мелких детей боряских, всех повезли за море на кораблех с женами и с детьми; а что де у них было животов в Ивангороде, и в житнице и в поместьях хлеба и лошадей, и то де все взяли у них на короля…»[13].

Вот некоторые представители потомков Федора Аминева:

—Карл Мауриц Аминофф (1728–1798), генерал-лейтенант, директор шведского королевского армейского пенсионного фонда;

—Аминов Иоганн-Фридрих (1756–1842 гг.), генерал-майор шведской службы;

—Аминов Адольф Иванович (1806–1884 гг.), граф, генерал-адъютант, генерал от инфантерии. Он начал службу сержантом в Финском егерском полку в 1823г., через два года получил звание прапорщика и переведён в лейб-гвардии Финский егерский полк. Вместе с полком он принимал участие в турецкой кампании 1828г. и в усмирении польского восстания 1830–31 гг. После этой войны уволен от службы и находился в отставке до 1854г., когда был определён подполковником и командиром стрелкового батальона в Або. В 1858г. получил чин генерал-майора и назначен инспектором стрелковых батальонов, а через год инспектором финских войск. С 1863г. в свите Российского императора, в 1868г. – генерал-лейтенант, назначен состоять в распоряжении Финляндского Сената, в 1873г. – генерал-адъютант, а в 1878г. – генерал от инфантерии;

— Ивэр Аминофф (1868–1931), министр обороны Финляндии;

— Грегор Карл Георг Аминофф (1872–1934), адъютант короля Швеции Густав V;

— Карл Горан Аминов (1916–2001), генеральный директор страховой компании Varma и министр внешней торговли Финляндии;

— Мэриэнн Аминофф (1916–1984), шведская киноактриса.

Представителям рода Аминофф принадлежат такие фирмы как Helvar, Mercantile и Veho. В Бромарве недалеко от Раасепори (юго-запад Финляндии) находится усадьба Риилахти, которая принадлежит роду Аминофф с 1725 года. Недалеко от Риилахти в 1714 году состоялось Гангутское сражение между русским и шведским армейскими флотами. В память об этом сражении в Риилахти в 1870 году указом императора Александра II был установлен мраморный памятник, а в 1884 году император Александр III посетил усадьбу и памятник[14].

Джон Ховард Линд отождествляет Федора Григорьевича Аминева с Федором Араповым. Он указывает, что только шведские источники используют отчество Григорьевич, в русских источниках отчество нигде не употребляется. Также, имена Арап и Угрим не могли быть имена даваемыми при крещении, это прозвища их владельцев. Поэтому не возможно использовать идентификацию по отчеству. Это подтверждается появлением отчества Михайлович у Богдана Угримова Аминева к 1614 г.

Джон Линд предлагает возможность косвенной идентификации по связям с окружающими людьми. Такого рода подход достаточно твердо указывает на происхождение Федора Григорьевича Аминева из Вороночского и Опочецкого уездов Псковской земли.
Двор Федора Араповича в Опочке располагался бок о бок со двором Ивана Карповского «идучи Болшою улицею у Феткина места Аминева м. Ивана Карповского», а его соседом по имению в Полянской губе был Петр Иванович Карповский. Известно, что одна из дочерей Федора Аминова по имени Мария была замужем за Максимом Петровичем Карповским, который одно время тоже быд шведским «русским дворянином», но стал одним из немногих, вернувшихся потом в Россию; он документально зафиксирован в Себеже в 1634 г. как псковский помещик.

В Никольской посадской губе соседями Федора Арапова записаны Константин Семенович Карповский и Третьяк Васильевич Ломаков. Ломаковы — фамилия очень редкая во Пскове и совершенно неизвестная в Новгороде, но широко распространенная в Твери. На Псковщине, Ломаковы в связаны с Опочецким уездом. А, как известно, Федор Аминев женат на Авдотье Ломаковой.

Основываясь на этих данных, Джон Ховард Линд считает, что можно с уверенностью говорить, что «шведский» Федор Григорьевич Аминев и Федор Арапов одно и тоже лицо.

Линд также подробно исследует появление «официальной родословной» рода Аминевых, в которой они пытаются производить себя от более знатной ветки Аминевых. И твердо указывает на очевидный подлог в родословной, когда в середине XVIII в. представителям рода требовалось доказать, что они владели не пометными землями, которые давались на время службы, а родовыми потомственными землями. Связано это было с получением компенсации от шведской короны за утраченые земли. Очевидно, что в тот момент их не устраивало происхождение от простых служилых дворян. Попытка получить компенсацию не удалась, но новая родословная закрепилась за родом и использовалась в таких официальных изданиях как «Родословная…» Долгорукова и часто цитируется и сейчас в разных источниках.

[1] Джон Ховард Линн. Ингерманландские «русские бояре» в Швеции. Их социальные и генеалогические корни. — Российский родословный фонд. Выпуск 6. — Памятники исторической мысли. Москва, 2006.
[2] Из описания Пскова и его пригородов, произведенного писцами Григорием Ивановичем Мещаниновым-Морозовым и Иваном Васильевичем Дровниным за 1585-1587 гг.//Сборник Московского архива министерства юстиции. Т. 5. — 1913.
[3] Дозорные книги поместных земель Вороначского, Себежского, Велейского уездов Псковской земли начала ХVII в. // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М. АН СССР. 1985
[4] Я.Н. Рабинович. Ржева Пустая (Заволочье) и пусторжевские помещики в Смутное время. — Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2017, № 1 — с. 41–51
[5] Акты московского государства Т. 1 1571-1634. стр. 103
[6] Я.Н. Рабинович. Ивангород, Ям и Копорье в Смутное время (1608-1617): общий очерк событий и характеристика источников. — Вестник ИГПИ им. П.П, Ершова №2 (14) 2014
[7] А. В. Толстиков. Петр Петрей в России (1601–1613 гг.) — Studia Slavica et Balcanica Petropolitana [8] Я.Н. Рабинович Малые города Северо-Запада России в Смутное время (Гдов в 1610-1621 гг.)
[9] Донесение шведского дворянина Исая Федоровича Аминева к фельдмаршалу барону Карлу Гюлленгиельму. 1619, февраля после 19 // Саблер Г. Собрание русских памятников, извлеченных из семейного архива графов Делагарди // УЗ Юрьевского университета. 1896. Документ № 15. С. 65-66. // А. А. Селин. Новгородское общество в эпоху Смуты — СПб.: Издательство «Русско- Балтийский информационный центр «БЛИЦ»
[10] Ю. Видекинд. История десятилетней шведско-московской войны. [11] А.И. Резников, О.Е. Степочкина. Локализация южной части русско-шведской границы 1617 года и пограничных знаков на ней. [12] А. И. Пересветов-Мурат. Из Ростова в Ингерманландию: М. А. Пересветов и другие русские baijor’ы — https://ingria-art.livejournal.com/23133.html
[13] Акты московского государства Т. 1 1571-1634. стр. 331
[14] Русская Финляндия: 100 лет – 100 судеб – от Андрея Шёгрена до дворянского рода Aminoff

16.10.2019