Дом, ночь перед Рождеством

Предрождественский день клонился к закату.
С утра дул южный ветерок. Шел густой мокрый снег, который плотно оседал на ветках деревьев. Небо было хмурым и неприветливым.
К вечеру ветер сменился на северный и быстро разогнал тучи. Заметно похолодало, мороз принялся сковывать округу. Воцарилась глухая, безмолвная тишина, которая лишь изредка нарушалась потрескиванием замерзающих деревьев. Воздух все тяжелел и тяжелел.
Вдруг в этом безмолвии послышался тихий скрип, напоминающий выдох тяжело больного человека, а потом раздался грохот от ломающихся балок и обваливающейся, под толщей снега, крыши.
На гулкий звук ничто не отозвалось в округе, только замерзшее эхо как-то неохотно, даже лениво, единожды ответило на него. Поднявшийся вначале столб снежной пыли, на холодном воздухе, быстро осел и вновь установилась гнетущая тишина.
Неожиданно появившиеся порывы ветра, моментально присыпали свежим переметным снежным пухом следы упавшей кровли и вскоре уже ничто не напоминало, что на этом месте стоял Дом деда Апатия.
На небосводе появилась первая звезда. Наступало Рождество.

Еще утром Дом своим одним, чудом уцелевшим окном, с надеждой поглядывал вокруг.
Он всегда любил и ждал этот день, когда-то, в это время, все было пронизано предпраздничной суетой, детским смехом. Взрослые занимались подготовкой праздничного стола и незамысловатых подарков, готовящихся, однако для каждого с особым смыслом и любовью.
Всю неделю до праздника, дома в округе весело и озорно переглядывались своими окнами друг с другом, выставляя напоказ разукрашенные ставни и двери. Особую гордостью они испытывали за дворовые дорожки, резные ворота и скамеечки возле них, откуда хозяйки, несмотря на холод, весело перекликались с соседками.
Предметом гордости была также большая ватага хозяйской малышни, хотя на праздниках она весело сновала вдоль улицы, играя в казаков-разбойников или штурмовала снежные горки, зато в будни это были главные блюстители чистоты. Пока взрослые занимались хозяйственными работами, младшие члены семьи поддерживали чистоту и порядок во дворах, во многом благодаря им дома выглядели опрятными и ухоженными.
Но года проходили, многое поменялось с тех пор. В последние время вокруг Дома не осталось никого из его былых соседей. У каждого была своя судьба: кого не обошли своей неудержимой силой пожары; кого сгубило военное лихолетье; кого вынуждены были бросить хозяева, ибо судьба заставила искать лучшей доли в чужой стороне; а у кого вообще из домочадцев никого в живых не осталось.
Все эти дома, как брошенные щенки, жалобно поскрипывая, постепенно опускались все ближе к земле, а потом в какой-то момент просто с облегчением падали, не в силах больше стоять и сопротивляться течению времени. Так все старые соседи и ушли. Дом уже привык одиноко встречать этот день.
Рождество был для него не просто праздник, это был еще день его рождения. Много лет назад дед Апатий украсил входную дверь, специально подготовленными веночком с вплетенным, образом Спасителя, перекрестился и вместе со всеми домочадцами вошел во внутрь.
По правде сказать, первое дыхание жизни, Дом ощутил еще за год до этого, когда установили первый опорный столб, на котором был водружен маленький крестик- символ начала стройки. Потом ежедневно он ощущал прилив новых сил: возводился каркас, устраивались стропила, покрылась крыша, строилась большая печь, но всё-таки именно Рождество было его Днем Рождения.
В центре большого семейного стола, покрытом праздничной вышивной скатертью, красовалось расписное блюдо с сочивом и кувшины с яблочным взваром. Вокруг расположились тарелки с блинами, винегретом с селедкой, голубцами, рыбными пирогами. Пост остался позади, и на столе красовались запеченный гусь, жирная рыба и конечно жаренный поросенок, согласно поверью, когда родился Иисус, в яслях все животные радостно встречали божественного младенца — кроме свиньи. Она надоедливо хрюкала и мешала малышу спать. Оттого в наказание свинья и стала непременным блюдом рождественского стола.
Все собравшиеся чинно сидели за столом, то и дело бросая восхищённые взгляды по сторонам, явно подыскивая для себя будущие укромные уголки.
Тот январский день был намного холоднее сегодняшнего, но Дом не чувствовал тогда холода. Жарко натопленная печь, радостные лица домочадцев, предчувствие светлого будущего согревало его. Он радостно мечтал, как будет защищать их всех от любых невзгод.
Снега, холодные ветра, жгучие морозы никогда не смогут омрачить их светлые лица. Дом всегда будет стоять на страже своей семьи.
Так он думал тогда, но сегодня по прошествии стольких лет, он лишь горько ухмыльнулся своей чудом уцелевшей, скособоченной входной дверью:
-Молодой был, горячий.
По прошествии многих лет, он понял, что не только морозы и дожди губят людей…
Сегодня же, содрогаясь от пронизывающего холода, и тяжелой шапки налипающего на крышу снега, он вспоминал как первый раз услышал историю своего рождения.
Помещик Крыжовский, слывший в округе большим либералом, когда его сын, после окончания историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, вернулся домой решил приучить его к настоящей жизни. Прикупив, по случаю, маленькую умирающую деревеньку, в долине речки Смолянки, переселил туда десяток крестьянских семей из своего имения, выделив им деньги на обустройство, а своего сына назначил управляющим.
Молодой барин, изучавший историю римского права и опыт французской революции, решил для начала созвал сход переселенцев, на котором много говорил о правах гражданина и реформах в Европе.
На этом сходе дед Апатий высказал, что он с сыновьями вначале обустроил бы одно большое подворье с большим домом, в котором они временно пожили все вместе, и заодно начали строить большой амбар, погреб, поодаль хлев, конюшню, завозню и птичник. Разбили огород, заложили новый сад и устроили запруду, и только потом, по прошествии нескольких лет, начали бы развивать другие хозяйства.
Идея понравилась, поэтому деду Апатию вместе с тремя сыновьями выделили смежные земельные наделы и объединили причитающиеся подъемные. Так и было положено начало строительство большого дома, с тремя комнатами. Для всех места конечно было маловато, однако дом получился теплый, прочный. Как говорили - в тесноте, да в тепле и сухости. Работы никто не чурался, хозяйство быстро становилось на ноги.
Впоследствии, за семь лет, все заметно преобразилось. Сыновья уже поженились, появилось собственное жилье, так и выросла целая улица, которую в деревни начали называть Апатиевской.
Но наступила черная полоса - 1914 год.
Сыновей деда Апатия- старшего Федора и среднего Ивана забрали на фронт. Тяжелые были времена, в хозяйстве не хватало рук, но самым страшным стали похоронки, которые все чаще стали приходили в деревню.
Дом вспомнил, как сразу менялись яркие краски в соседних дворах, все становилось серым и мрачным, переставал звучать детский смех и все чаще слышался бабий плач.
Похоронка на Ивана пришла в 1916 году, который погиб во время Брусиловского прорыва под Ковелем. Позже жену и его малолетнего сынишку Петра дед Апатий забрал к себе.
От старшего Федора четыре года не было никаких вестей, на запросы отвечали, что пропал без вести. Только в 1918 году пришла весточка, что служит он в Красной Армии у самого Буденного.
Через два года вернулся Федор в деревню, комиссованный, без левой руки.
Время сильно изменило его. Федор стал бредил идеями мировой революции. Дух противоречий бередил его душу. С одной стороны, он знал, что революцию сейчас надо кормить, а с другой стороны, существующие частнособственнические настроения односельчан его уже раздражали. Временами он искренне сочувствовал им за тяжелейший труд, за царящую несправедливость, за ограниченность во взглядах, жалел, что они цепляются за свои наделы и тормозят при этом приход нового счастливого будущего, где каждому будет по потребности и от каждого по способности.
Федор рьяно начал претворять эти мысли в жизнь. В первую очередь он решил создать союз свободных крестьян. Так как неосвоенной пахотной земли в деревне уже не осталось, он потребовал от деда Апатия передать все имущество их общего подворья в фонд коммуны.
Дед Апатий уступил, но сам переселился в пустовавший дом, погибшего Ивана.
Дом хорошо запомнил те времена, когда до поздней ночи коммунары жарко обсуждали перспективы будущей жизни. Спорили до хрипоты, часто перебивая друг друга. Желание построить всеобщее светлое будущее было огромно, зачастую засиживались за полночь, да и тут же и ложились спать, чтобы поутру продолжить свои споры.
Договориться, что делать в первую очередь, что во вторую не всегда получалось. Дела в коммуне продвигались тяжело.
Дом внимательно слушал их разговоры, замечая, что в их речах все чаще стали появляться слова: заставить, обязать, реквизировать, выслать, арестовать. Он давно знал этих ребят, хорошие были деревенские парни, только что-то их сломало. А может жить торопились? Хотели, как можно быстрей, и фундамент, и крышу, и стены коммунизма построить?
Дом был согласен со словами деда Апатия, что если так случилось, что человеку в молодости дано было с оружием в руках, распоряжался чужой жизнью, то потом ему трудно без этого оружия разговаривать с людьми.
Когда-то, в хозяйстве деда Апатия, никто никого в работе не подгонял. Каждый максимально старался выполнить свою работу, как бы исполняя принцип от каждого максимально по способностям. В коммуне действовала первая часть этого принципа - каждому по потребности. Однако нажитого добра на долго не хватило…
Хозяйство хирело: как-то случайно по недосмотру сгорел коровник, потом, якобы кто-то потравил птицу в птичнике. По деревне начали выискивать «врагов» коммуны.
Вот так и начали появляться по соседству постройки с пустыми глазницами и вышибленными дверями. Дом с сожалением смотрел на них. Некогда чистенькие и опрятные они могли еще долго служить, однако их хозяева уже были сосланы в далекие края. Так сиротливо и стояли дома, подобно изгоям, обреченные на медленную смерть.
Потом пришла новая беда, несколько лет подряд были неурожайными. Пошел по деревне голод.
Появились люди с оружием, которые ходили по дворам, устраивали обыски, искали запасы продовольствия, когда находили забирали почти все, оставляя самую малость.
Дом хорошо запомнил собрание сельского совета. Коммунары, сами голодные, сильно осунувшиеся, яростно убеждали друг друга, что в городах еще хуже и долг всех крестьян помочь им. Так январским вечером и появилось постановление ячейки о необходимости дополнительно к плану разверстки собрать новый обоз с хлебом.
Дом хорошо видел, как на погосте, каждый день кто-то да копал новые ямы. Тогда же и появилась могилка деда Апатия. Не обошла стороной беда и семью Федора. Ранней весной, одна за другой, опухшие от голода, ушли его жена и дочь. Дом с содроганием вспоминал как Федор хмурым весенним днем, с двумя своими полуживыми коммунарами копали две ямы уже на своей «кладбищенской улице».
Никто из оставшихся жителей деревни не пришел на эти страшные похороны. После этого Федор замкнулся в себе.
Наступал новый период сбора урожая. Выжженные поля, палящее солнце, на небе ни облачка…
Дом отчетливо вспоминал тот день. Федор был хмурый с утра, молча обошел былое хозяйство, подошел к домам своих братьев, потом усталой тяжелой походкой направился на погост. Дом проводил его сочувственным взглядом, отметив как он сразу постарел.
Где-то через час Федор вернулся и закрылся в своем кабинете. Воцарилась тишина и потом прозвучал тот резкий выстрел…
Приехавший следователь приказал вынесли все документы из сельсовета и наказал Прокопу, самому младшему из сыновей деда Апатия, похоронить Федора ночью, тихо, не приглашая никого на поминки. Так ночью Прокоп, вместе со своей женой, и похоронил Федора рядом с его семьей и отцом. На кресте только и написал- «Раб божий - Федор».
После этого случая сельсовет переехал в другой дом. Новый присланный председатель не хотел ничего слышать о Федоре, считая его предателем интересов мировой Революции.
Дом после этого простоял несколько лет пустым, а потом, когда началась очередная борьба с религией, кто-то поджег деревянную церковь. Сгорела заодно и рядом стоящая начальная школа. Тогда Сельсовет решил временно открыть здесь школу.
Это было счастливое время. В Доме давно не звучали детские голоса. Эти дети выглядели намного серьезнее тех малышей, которые когда-то жили в нем. Разговоры были более взрослые, глаза выдавали тяжело пережитые голодные годы. Однако детское озорство нет-нет да проявлялось, то кошке привязывали к хвосту металлическую банку, и она гоняла по всему двору, то невесть откуда взявшаяся ворона начинала летать по классу. Дом лишь усмехался этим шалостям.
Но как говорят, пришла беда открывай ворота. Пришла в деревню и новая война. Проходящие мимо немецкие войска, облюбовали подворье для своего штаба. Дом виноватыми глазами смотрел на своих соседей, но что он мог поделать.
На улице выдалась холодная зима, вокруг жарко натопленной печи сидели немецкие офицеры и радостно обсуждали успехи на фронте.
В таких тяжелых раздумьях Дом, однажды ночью, заметил Прокопа, который прокрадывался к дальнему углу с бутылкой керосина в руке. Дом с благодарностью смотрел на него и старался не скрипнуть своими ставнями, чтобы не привлечь охрану, но Прокоп со своей искалеченной еще в юности ногой, замешкался и хрустнувшая под снегом ветка, выдала его. Часовые заметили его раньше, чем он зажег фитиль. Следующей ночью, кто-то выкрал брошенное на пригорке тело Прокопа, а рядом с могилой деда Апатия появился новый холмик без креста и без надписи.
После войны Дом еще послужил сельчанам. В нем разместилась амбулатория и детские ясли, но годы начали брать свое, без ремонта и ухода стены начали ветшать. Было решено устроить здесь склад сельского магазина. Народ приходил разный и Дом был в курсе всех новостей. Люди говорили о колхозных новостях, о трудоднях, о спущенных планах по выращиванию новых культур, которые никак не могли привыкнуть к местному климату, потому и давали плохие урожаи. Про радужные перспективы прорыть ирригационный канал вдоль речушки Смолянки, но как потом оказалось, что где-то что-то не рассчитали, канал сильно углубили и поверхностная вода вся ушла глубоко вниз. Колодцы опустели. Плодородные пойменные земли пересохли. Урожаи еще больше ухудшились.
Вдобавок появилась решение передвинуть центральную усадьбу ближе к центральной дороге, а данное поселение оставить как неперспективное, и вскоре, оставшихся жителей, начали переселять на новые места. Со временем в округе никого не осталось, а заброшенные дома постепенно падали на землю.
Дом стойко держался, не желая поддаваться судьбе, словно ждал чего-то. Однажды уже через много лет возле него остановилась две машины. Вышли две мужчин, женщины, дети. Открыли, чудом сохранившуюся калитку, обошли бывшее подворье.
Дом пристально вглядывался, но никак не мог узнать приехавших. Дети с визгом пробирались сквозь заросший бурьяном двор. Взрослые молча вошли во внутрь, походили по былым комнатам. Только по характерному говору, Дом признал в мужчинах внуков деда Апатия, сыновей Прокопа. Их после войны забрали в детский дом, куда-то в Казахстан, там они выросли, женились и остались по призыву комсомола покорять целину, и вот по прошествии многих лет приехали навестить родные края. Братья сходили на погост и привели в порядок позараставшие могилки.
Дом был безмерно рад, что где-то пусть далеко есть другой Дом, в котором помнят о нем и это согрело его остывающее сердце.
На последок братья помолились перед дверью и попросили прощения, что не могут остаться. Дом не был в обиде на них, он, как мог, пожелал им доброго пути.
Это было последнее радостное событие, которое он вспомнил, потом было только одиночество.
В эту предрождественскую ночь Дом уходил с чувством благодарности к людям, которые его построили, жили в нем и связывали с ним свои лучшие мечты. Он понимал, что не их вина, что мечте не суждено было сбыться. Несмотря ни на что жизнь близких ему людей все равно продолжается, даже где-то там в далеком Казахстане.
Испытывая людей, время нещадно сгубило семьи, ломая их судьбы и надежды. Человеческая жизнь была на втором плане. Разве можно было осуждать этих людей, что они уезжали. Это был просто способ выжить.
Может когда-то кто-то из их потомков и вернется в родные края, чтобы вдохнуть в них новую жизнь. Возможно на этом месте вырастит новый дом праправнуков деда Апатия, и эта Земля станет наконец их собственностью, которую никто не сможет отобрать.
Дом с надеждой вглядывался в первую, появляющуюся в небе, рождественскую звезду…