Грогги

Галопом мчался я на коне по бескрайним полям. В окружающей темноте полагался на звезды и луну, являющиеся единственным источником света.

- Эй, стой! – окликнул издали чей-то скрипучий голос.

- Стой, говорю! – вновь заскрипело из темноты. Я оглянулся и увидел еле заметные черные силуэты неизменно приближающиеся ко мне.
 
- Что вам надо?! – Спросил я, сбавляя ход.

- Царю видеть тебя надобно. – Сказал ряженный в черные одеяния широкоплечий детина с свиноподобным лицом. Он спрыгнул с коня и подошел ко мне.

- Зачем? – Спросил я.

- Негоже задавать такие вопросы. Если царь сказал, значит надо выполнить.
Преградив пути отхода не очень-то добродушные люди не оставили мне выбора и я принял их приглашение.

На красной площади было людно, беснующаяся толпа оживленно галдела. В воздухе веяло гнилью. Я чувствовал на себе недовольные, словно желающие мне смерти, взгляды. Под невыносимо громкий колокольный звон мы проехали через ворота и оказались в резиденции царя.

Худосочный, длиннобородый старик нервно расхаживал по комнате. Сжимая посох костлявой рукой, он уставился на меня. Холодные черные глаза вызывали легкий трепет.

- На колени! – Крикнул он, стукнув посохом о пол. Я растерялся, но выполнять приказ не спешил.

- На колени, пес! – Сказал свинорылый, пнув меня в спину. Я упал. Несколько ударов кнутом отбили желание подниматься. А посох царя, отскочивший от моей головы, вынудил прижать колени к холодному полу.

- Ну, что, Алёшка? Будешь каяться Государю своему? – Спросил царь.
 
- В чем же мне каяться, великий государь?

- Не паясничай, пес! – Заскрипел голос свинорылого прежде, чем он засадил мысок сапога мне в ребро.

- Успокойся, Малюта! – Сказал царь, останавливая избиение.

- Расскажи же о своих преступлениях. И я смилуюсь над тобой.

- Так нет у меня преступлений, великий государь. Честен я.

- Ой, лжешь, сукин сын. Ой, лжешь! На кол тебя посажу, если не признаешься!

- Да не в чем мне признаваться! Ну клянусь я!

- Верите ли вы ему? – обратился он к опричникам.

- Не верим! – Хором пропели они.

- И я не верю. – Заключил царь. - Не искренне слова твои, Алёшка! Меня-то ты обманешь,  а вот господа бога нашего – нет. Не мне признавайся, а ему. Нет людей безгрешных перед богом господом нашим.

Он грозно посмотрел на меня, потом на опричников, потом снова на меня. Затем положил посох мне на шею.

- Ой, не снести тебе головы, Алешка. – Сказал он. –  Ты же ради тела погубил душу, презрел нетленную славу ради быстротекущей и, на человека разъярившись, против бога восстал. Пойми же, несчастный, с какой высоты в какую пропасть ты низвергся душой и телом падаешь!

- Ладно! – Воскликнул он, схватившись за голову. – Я же милосердный государь, не бес какой-то, творящий зло, а во имя справедливости, во имя славы господней и государства нашего вершу закон мирской и божий. Смилуюсь я над тобой,  Алешка.

- Спасибо государь! – Сказал я.
Ощущая ноющую боль в коленях, я попытался оторвать их от холодного пола, но царь не дал этого сделать, вновь приложив наконечник посоха к шее.

- Подожди! – сказал он. – Мне твоей холопской клятвы мало. Челом бей! Но только по настоящему, от души, без жалости к себе. Ведь кто жалости к себе не знает, тому и перед господом стыдно не будет.

Я уперся лбом в пол, ощущая его твердость и холод.

- Сильнее! – Крикнул царь. - Не верю я в раскаянье твое? Может ты государя своего не любишь? Или злобу затаил?

- Ну что ты, милостивый государь?! – Сказал я, продолжая приземляться лбом о пол увеличивая ускорение. В голове начинало греметь. Во рту ощущался горький привкус. Струйки крови, заливали глаза. Я продолжал стучать головой словно дятел, оставляя на белой плите бурое, размазанное пятно. 

- Довольно! – Остановил меня царь. – Вот теперь вижу твою верность, твое раскаяние. Заслужил ты, Алешка, милости моей. Не посажу я тебя на кол.

- Спасибо! Милостивый государь. Спасибо! – Говорил я, продолжая бодать пол. 

- Малюта! – обратился царь к свинорылому. – Отруби ему голову.

Сапоги опричников снова проверяли прочность ребер и зубов. Взяв под руки, они выволокли меня на улицу и потащили на помост. Бесноватые скоморохи выплясывали страшные танцы, расступившаяся толпа галдела и требовала зрелищ. Распихав бездыханные тела и отрубленные конечности несчастных, опричники вели меня по помосту. Свинорылый достал топор. Смерть дышала мне в лицо, а умирать не хотелось.

Меня усадили на колени и прижали головой к каменному цилиндру. Свинорылый решил прицелиться и прислонил острие топора к оголенной шее. Леденящий ветерок, подобный дыханию смерти, проскользнул по каждому позвонку. Малюта взмахнул топором под колокольные звоны и вздохи толпы. Я дернулся и скинул с себя руки душегубов. Тяжелый топор рухнул рядом, чуть не отрубив мне ухо. Растолкав опричников я спрыгнул с помоста прямо на толпу. Пробираясь через жаждущих зрелища зевак,  выбежал к конюшне, запрыгнул на первого же коня и помчал прочь. Опричники шли следом, подгоняя меняя топотом копыт и свистом стрел. Вскоре позади уже никого не было. Я избежал казни. Ночь постепенно сменялась днем, и под восходящим солнцем я видел блеск цветущих одуванчиков.

Ослепительный яркий свет ударил в глаза, которые так не хотели раскрываться. Но даже с склеенными глазами я понял, что это был просто сон. Страшный, но безобидный сон. Ну хоть теперь я знаю, что мне не отрубят голову. Надо бы встать, полностью проснуться. Но мне даже лень раскрыть глаза. Я буду спать.

Яркий свет продолжал бить в глаза.  Ну почему я не повесил шторы? Солнце уже взошло и говорит -  просыпайся. А так хочется еще поспать и увидеть красивые сны.  Я перевернулся на бок и защурился. Но свет предательски просачивался сквозь веки и не давал уснуть. «Ну еще пять минут» - бурчал я, не желая просыпаться.
А мне ведь уже снились одуванчики. Почему бы еще чуточку не поспать? Сладко-сладко. Веки такие тяжелые, ресницы сплелись плотными узлами и не хотят развязываться. Нет, я еще посплю. Как минимум пока не зазвенит будильник. Черт! Вот завтра обязательно повешу штору. А то солнце с раннего утра не дает покою.

Я снова перевернулся, мысленно погружаясь в бурлящую реку новых сновидений. И зайдя по щиколотку, страшная мысль остановила меня. А вдруг я не завел будильник? Так я же могу все проспать и тогда вообще беда. Надо все-таки вставать. Сегодня же важный день. Как-никак на кону большие ставки. Я шел к этому бою несколько лет и теперь могу стать чемпионом мира. Полгода беспощадных тренировок, изнурительная сгонка веса, отрешение от удовольствий и все ради этого поединка. Будет смешно, если я все просплю. Губы растянулись в ехидной улыбке.

- Ладно! – Сказал я, мысленно давая себе пинка. Надо вставать! Ледяной душ быстро вернет бодрость и все будет тип-топ. И вообще, что за телячьи нежности? Я же воин! Я спартанец! Я боец! Какого черта я нежусь в кровати в канун важнейшего поединка?! Все! Встаю на счет три! Я глубоко и решительно вздохнул и начал отсчет.
 
- Раз… два… ТРИ…

Наглухо сомкнутые веки распахнулись. В расширенные до размера апельсина зрачки ударил яркий свет. На языке почувствовался горький привкус крови. Я прищурился. И уже ничего не говорил, но отсчет продолжался. Четыре… пять… шесть…
Я снова раскрыл глаза и на этот раз, бьющий в них свет был не столь ярок. Первое, что я увидел это толстые оттопыренные пальцы усатого мужика в полосатой рубашке. Он сурово смотрел на меня и, выгибая новые пальцы, громко кричал.  Звон в ушах и шум тысяч зрителей на трибунах заглушал его голос, но я отчетливо слышал: "семь… восемь…".

Я медленно поднялся. Он взял меня за руки, на которых были красные перчатки и спросил: "Ты готов, мальчик?! Ты будешь драться?"

Я кивнул.  Рефери отошел в сторону. А на встречу мне ринулся здоровенный, как деревенский бык негр. В его перчатках была спрятана вся мощь африканских деревень.  Он не стал медлить и синяя перчатка, словно топор, со свистом пролетела над моим ухом. Следующий удар был еще опаснее, но своевременный нырок спас меня, и лишь волосы на макушке почувствовали гравитацию ядерной боеголовки.
Охота продолжалась. Я, как загнанная лама, бегал из угла в угол, проявляя реакцию и проворность. Раз за разом он запускал в меня свои бомбы. Я спасался, как мог и даже изредка бил в ответ. Долгие два раунда я превращался в отбивную, но со временем удары его стали ослабевать, а из раскрытого рта начали доноситься тяжелые вздохи. Мои удары стали доходить до цели. Кровь, сочащаяся из сплюснутого носа соперника отчетливо говорила, что он тоже человек, который может упасть.
Следующий раунд был моим, уже не я, а он бегал по углам ринга в поисках спасения, обнимая меня крепче, чем родная бабушка при каждом удобном случае. Постучав джебом я открыл дорогу для прямого удара правой. Красная перчатка прилетел ему прямо в лоб. Нет, он не упал, но доселе дубовые ноги превратились в изящные макаронины. Лунной походкой он зашатался по рингу. В безрассудных глазах не сложно было заметить удивление и страх. Теперь жертва не он, а я. Оставалось лишь зарядить ружье и выстрелить правой в его голову. Зажав гиганта в самый угол, я усердно обрабатывал его корпус, ожидая момента для нанесения решающего удара. Он опустил руки. Одинокая голова смиренно ждала отсечения. Конец был близок. Я наклонился, чтобы нанести удар.

Но свет потух.  В буквальном смысле зал окутала кромешная тьма и увидеть в ней негра, а уж тем более попасть по нему было попросту невозможно. А махать в слепую опасно, ведь под горячую руку может попасть и судья.

К чести местных электриков инцидент был быстро исчерпан. Рефери дал команду для продолжения боя. Я кинулся за головой соперника, накинул пару комбинаций, но он выстоял. А звон гонга спас его от сокрушительного падения. Сидя в углу ринга, я наблюдал за тем, как дезориентированный соперник тщетно искал своего секунданта.

Минута прошла. Я снова вышел на охоту. Ударом в корпус прижал его к канатам. Не стихающий рев толпы предавал мне сил для новых атак. Я собирался закончить бой точным попаданием в челюсть.

Но свет снова потух. Как же это надоело! Шум толпы не стихал. В бездонной темноте голодные до зрелища люди кричали: «Руби, руби». На этот раз я решил не оттягивать и замахнулся для удара. Но, чьи-то пальцы вцепились мне в руку и не дали довести начатое до конца. Все снова залилось светом.
 
- Ну что, Алешка? Снова ты? А я думал все, убежал. – сказал царь, довольно потирая бороду. Окружающая помост толпа продолжала кричать: «Руби, руби». Опричники держали меня за руки, прижимая головой к каменному цилиндру.

- Видит бог, я против тебя ничего не имею. Но разве могу пойти против народа? Воля народа для меня закон. Малюта, руби! 

Холод пробежался по шее, и ослепительный яркий свет вновь ударил в глаза.