Константин Бальмонт. Романтики

/ Избранные фрагменты. К.Д.Бальмонт "Романтики", 1936.

Есть в каждом языке чёткие слова, имеющие свойство магической формулы.

К разряду таких слов-формул, сразу вызывающих тот или иной образ или целый ряд образов… относится и слово романтик, романтизм. Романтик Фридрих Шлегель и романтик лорд Байрон. Но как мало между ними сходства. С другой стороны, что романтичнее фигуры Прометея, похищающего огонь с неба? Почему бы нам, опираясь на это, не считать Эсхила одним из наиболее крупных романтиков?

Формула сразу точная и вовсе неопределённая. Впервые оно стало употребляться в половине XVII столетия в Англии. Самое раннее известное его употребление мы находим в 1654-м году: художник Эвелин называет место у подножья горы романтическим. Из Англии это слово перешло в XVIII веке во Францию и в Германию, ещё не став боевым лозунгом. Сначала романтический лишь означало живописный, таинственный, сказочный, похожий на вымысел.

Любовь к далёкому, что связано с мечтой и достижением, — вот, быть может, первый из этих признаков. Романтик, воплощая в себе жажду жизни, жажду разносторонности, являясь чёткой вольной личностью, всегда стремится от предела к Запредельному и Беспредельному. От данной черты к многим линиям Нового.

Любя Землю, как планету не в частичном минутном её лике, а в звёздно-небесном её предназначении, он жадно устремляется к новым, ещё не познанным её частям, к иным странам, к чужим краям.

Величайшие поэты иных стран и иных времён, стоящие на черте эпохи Возрождения и эпохи Мировых Открытий, Данте, Сервантес, Кальдерон, Шекспир делаются священными певцами романтиков.

Каждый романтик и в грёзе и в жизни мог бы применить к себе чеканное слово Байрона: "Пилигримы вечности". Каждый истинный романтик должен быть путником, ибо только в путях и странствиях завоёвываешь мир и себя, отталкиваешься от обычной черты, чтобы вступить в свежую тайну, в воздухе которой раскрываются новые цветы и поют и кличут необычные птицы, с иной окраской перьев, с иным размахом крыльев.

И тем, что мечта всегда уводит романтиков в новые страны, они делаются такими, что поэтический и жизненный лик их уводит людей к новым достижениям.

Звуки золотого колокола, качающегося в голубой вечности, строки, обрызганные звёздной росой любви, магнетизм лунного света, уводящего душу в тайну, серебряные бубенчики мечты, рассыпавшиеся по весенним лугам, жаворонок, притянутый солнцем, в полёте поющий и в пении летящий, облако, которое меняется, но не умирает никогда, необъятный оркестр океана, в котором хорошо утонуть, слиянье воедино вселенской любовности, поэзии и музыкальности, голубой цветок, ведущий в непознанные дали, к торжеству пения, музыкальное начало всего совершающегося, звук как основа мира, звук как основа человеческой души, через любовь познавшей всё, — это и много ещё другого есть в глубоких созерцаниях и в мелодических напевах Шелли и Новалиса. Отсюда, дорогой лучей и тропинками внушений, разбег путей к лунному безумию музыки Шумана, к напевному шелесту колосьев и волн в созданьях Шопена, к слиянию поэзии, музыки, любви, боли и искупления в могучих и нежных разливах музыкальных огней колдующего Вагнера.

Угадав миротворческое значение ритма, мы у тайны мира. В музыкальную основу души смотрится вечность.

В человеческой душе два начала: чувство меры и чувство внемерного, чувство безмерного. Древняя Эллада — это чувство меры. Пафос романтики и творческий огонь нашей современности — это чувство внемерного, беспредельного. Мы хотим пересоздания всей Земли, и мы её пересоздадим, так что все на Земле будут красивы, и сильны, и счастливы. Это вполне возможно, ибо Человек есть Солнце и его чувства — его планеты.