Антология мысли. Искусство

Антология мысли. Искусство. От Аристотеля до Феллини

• Аристотель (Древняя Греция, 384 г. до н.э. — 322 г. до н.э.): Опыт есть знание единичного, а искусство — знание общего.

• Цицерон (Древний Рим, 106 г. до н.э —  43 г. до н.э.): Все искусства состоят в исследовании истины.

• Леонардо да Винчи (Италия, 1452—1519): Где дух не водит рукой художника, там нет искусства. Где мысль не работает вместе с рукой, там нет художника.

• Иоганн Вольфганг Гёте (Германия, 1749—1832): Величие искусства яснее всего проявляется в музыке.

• Жозеф Жубер (Франция, 1754—1824): Искусство есть способность видеть невидимое, осязать неосязаемое и рисовать то, что не имеет облика.

• Рихард Вагнер (Германия, 1813—1883): Верую в Бога, Моцарта и Бетховена.

• Александр Дюма — сын (Франция, 1824—1895): Искусство требует или уединения, или нужды, или страсти.

• Лев Толстой (Россия, 1828—1910): Всё воспитание молодых поколений основывается на том, что мы признаём наукой и искусством.

• Анатоль Франс (Франция, 1844—1924): Для оценки произведений искусства у нас никогда не будет ничего, кроме чувства и разума, а это самые неточные инструменты в мире.

• Оскар Уайльд (Великобритания, 1854—1900): Цель искусства — раскрыть красоту и скрыть художника.

• Оскар Уайльд (Великобритания, 1854—1900): Если природа — это материя, стремящаяся стать душой, то искусство — это душа, выражающая себя в материальном.

• Иннокентий Анненский (Россия, 1855—1909): Нет искусства, и нет даже вообще искания красоты без единой хотя бы минуты торжества. Искусство всегда эгоистично, — и оно радуется самой живой и непосредственной радостью.

• Теодор Драйзер (США, 1871—1945): Искусство — мёд, хранимый человеческими душами и собираемый на крыльях лишений и труда.

• Поль Валери (Франция, 1871—1945): Среди всех искусств поэзия — это искусство, самым существенным образом и навечно связанное с народом — главным творцом языка, которым она пользуется.

• Гильберт Честертон (Великобритания, 1874—1936): Искусство — это всегда ограничение. Смысл всякой картины в её раме.

• Карл Краус (Австрия, 1874—1936): Наука – это спектральный анализ, искусство – синтез света.

• Томас Манн (Германия, 1875—1955): Искусство — самый прекрасный, самый строгий, самый радостный и благой символ извечного, не подвластного рассудку стремления человека к добру, к истине и совершенству.

• Поль Валери (Франция, 1885—1967): Искусство — это попытка создать рядом с реальным миром другой, более человечный мир.

• Николай Гумилёв (Россия, 1886—1921): Происхождение отдельных стихотворений таинственно схоже с происхождением живых организмов. Душа поэта получает толчок из внешнего мира, иногда в незабываемо яркий миг, иногда смутно, как зачатье во сне, и долго приходится вынашивать зародыш будущего творения, прислушиваясь к робким движениям ещё не окрепшей новой жизни. Всё действует на ход её развития — и косой луч Луны, и внезапно услышанная мелодия, и прочитанная книга, и запах цветка. Всё определяет её будущую судьбу...

• Жан Кокто (Франция, 1889—1963): Искусство — это наука, ставшая ясной.

• Борис Пастернак (Россия, 1890—1960): Современные течения вообразили, что искусство как фонтан, тогда как оно — губка. Они решили, что искусство должно бить, тогда как оно должно всасывать и насыщаться. Они сочли, что оно может быть разложено на средства изобразительности, тогда как оно складывается из органов восприятия. Ему следует всегда быть в зрителях и глядеть всех чище, восприимчивей и верней, а в наши дни оно познало пудру, уборную и показывается с эстрады.

• Федерико Гарсиа Лорка (Испания, 1898—1936): Только тайна позволяет нам жить, только тайна.

• Бертольд Брехт (Германия, 1898—1956): Главное в искусстве — простота, величие и чувство, а главное в его форме — сдержанность.

• Бертольд Брехт (Германия, 1898—1956): Все виды искусств служат величайшему из искусств — искусству жить на земле.

• Сальвадор Дали (Испания, 1904—1989): Если классическое искусство холодно, то это потому, что пламя его вечно.

• Станислав Ежи Лец (Польша, 1909—1966): Должно ли искусство быть понятным? Да, но лишь для тех, кому оно адресовано.

• Федерико Феллини (Италия, 1920—1993): Всякое искусство автобиографично; жемчужина — это автобиография устрицы.

• Всеволод Овчинников (Россия, р. 1926): Тайна искусства состоит в том, чтобы вслушиваться в несказанное, любоваться невидимым.

• Брюс Ли (США, 1940—1973): Простота — высшая ступень искусства.


==

Что такое искусство? Понятия об искусстве так же условны, как понятия о добре и зле. Каждый век, каждая страна смотрят на добро и зло различно; что считается доблестью в одной стране, то в другой признаётся преступлением. К вопросу об искусстве, кроме этих различий времени и места, примешивается ещё бесконечное разнообразие индивидуальных вкусов. Во Франции, считающей себя самой культурной страной мира, до нынешнего столетия не понимали и не признавали Шекспира: таких примеров можно вспомнить много. И мне кажется, что нет такого бедняка, такого дикаря, в которых не вспыхивало бы подчас чувство красоты, только их художественное понимание иное. Весьма вероятно, что деревенские мужики, усевшиеся в тёплый весенний вечер на траве вокруг доморощенного балалаечника или гитариста, наслаждаются не менее профессоров консерватории, слушающих в душной зале фуги Баха.

/ А.Н.Апухтин (1840-1893). Между жизнью и смертью. 1892.


==

С тех пор как люди высших классов потеряли веру в церковное христианство, мерилом хорошего и дурного искусства стала красота, то есть получаемое от искусства наслаждение, и соответственно этому взгляду на искусство составилась сама собою среди высших классов и эстетическая теория, оправдывающая такое понимание,— теория, по которой цель искусства состоит в проявлении красоты. Последователи эстетической теории, в подтверждение истинности ее, утверждают то, что теория эта изобретена не ими, что теория эта лежит в сущности вещей и признавалась еще древними греками. Но утверждение это совершенно произвольно и не имеет никакого другого основания, кроме того, что у древних греков по низкой степени, сравнительно с христианским, их нравственного идеала понятие добра не было еще резко отличено от понятия красивого. <...> Высшее совершенство добра, не только не совпадающее с красотою, но большею частью противоположное ей, которое знали евреи еще во времена Исайи и которое выражено вполне христианством, было неизвестно вообще грекам; они полагали, что прекрасное непременно должно быть и доброе.

/ Л.Н.Толстой (1828-1910). Что такое искусство. 1897.


==

В первобытные времена человечества поэты были пророками и жрецами, религиозная идея владела поэзией, искусство служило богам. Потом, с усложнением жизни, когда явилась цивилизация, основанная на разделении труда, искусство, как и другие человеческие делания, обособилось и отделилось от религии. Если прежде художники были служителями богов, то теперь само искусство стало божеством и кумиром. Явились жрецы чистого искусства, для которых совершенство художественной формы стало главным делом помимо всякого религиозного содержания.

Двукратная весна этого свободного искусства (в классическом мире и в новой Европе) была роскошна, но не вековечна. На наших глазах кончился расцвет новоевропейского художества. Цветы опадают, а плоды ещё только завязываются. Было бы несправедливо требовать от завязи качеств спелого плода: можно только предугадывать эти будущие качества. Именно таким образом следует относиться к теперешнему состоянию искусства и литературы.

Теперешние художники не могут и не хотят служить чистой красоте, производить совершенные формы; они ищут содержания. Но, чуждые прежнему, религиозному содержанию искусства, они обращаются всецело к текущей действительности и ставят себя к ней в отношение рабское вдвойне: они, во-первых, стараются рабски списывать явления этой действительности, а во-вторых, стремятся столь же рабски служить злобе дня, удовлетворять общественному настроению данной минуты, проповедовать ходячую мораль, думая чрез то сделать искусство полезным. Конечно, ни та, ни другая из этих целей не достигается. В безуспешной погоне за мнимо реальными подробностями только теряется настоящая реальность целого, а стремление соединить с искусством внешнюю поучительность и полезность к ущербу его внутренней красоты превращает искусство в самую бесполезную и ненужную вещь в мире, ибо ясно, что плохое художественное произведение при наилучшей тенденции ничему научить и никакой пользы принести не может.

Произнести безусловное осуждение современному состоянию искусства и его господствующему направлению очень легко. Общий упадок творчества и частные посягательства на идею красоты слишком бросаются в глаза, — и, однако же, безусловное осуждение всего этого будет несправедливо. В этом грубом и низменном современном художестве, под этим двойным зраком раба скрываются залоги божественного величия. Требования современной реальности и прямой пользы от искусства, бессмысленные в своём теперешнем грубом и тёмном применении, намекают, однако, на такую возвышенную и глубоко истинную идею художества, до которой ещё не доходили ни представители, ни толкователи чистого искусства.

Не довольствуясь красотой формы, современные художники хотят более или менее сознательно, чтобы искусство было реальною силою, просветляющей и перерождающей весь человеческий мир. Прежнее искусство отвлекало человека от той тьмы и злобы, которые господствуют в мире, оно уводило его на свои безмятежные высоты и развлекало его своими светлыми образами; теперешнее искусство, напротив, привлекает человека к тьме и злобе житейской с неясным иногда желанием просветить эту тьму, умирить эту злобу. Но откуда же искусство возьмёт эту просвещающую и возрождающую силу?

Если искусство не должно ограничиваться отвлечением человека от злой жизни, а должно улучшать саму эту злую жизнь, то эта великая цель не может быть достигнута простым воспроизведением действительности. Изображать ещё не значит преображать, и обличение ещё не есть исправление. Чистое искусство поднимало человека над землёю, уводило его на олимпийские высоты; новое искусство возвращается к земле с любовью и состраданием, но не для того же, чтобы погрузиться во тьму и злобу земной жизни, ибо для этого никакого искусства не нужно, а с тем, чтобы исцелить и обновить эту жизнь.

Для этого нужно быть причастным и близким земле, нужна любовь и сострадание к ней, но нужно ещё и нечто большее. Для могучего действия на землю, чтобы повернуть и пересоздать её, нужно привлечь и приложить к земле неземные силы. Искусство, обособившееся, отделившееся от религии, должно вступить с нею в новую свободную связь. Художники и поэты опять должны стать жрецами и пророками, но уже в другом, ещё более важном и возвышенном смысле: не только религиозная идея будет владеть ими, но и они сами будут владеть ею и сознательно управлять её земными воплощениями. Искусство будущего, которое само после долгих испытаний вернётся к религии, будет совсем не то первобытное искусство, которое ещё не выделилось из религии. <...>

Весь этот грубый реализм современного художества есть только та жёсткая оболочка, в которой до времени скрывается крылатая поэзия будущего. Это не личное только чаяние — на это наводят положительные факты. Уже являются художники, которые, исходя из господствующего реализма и ещё оставаясь в значительной мере на его низменной почве, вместе с тем доходят до религиозной истины, связывают с нею задачи своих произведений, из неё почерпают свой общественный идеал, ею освящают своё общественное служение. Если в современном реалистическом художестве мы видим как бы предсказание нового религиозного искусства, то это предсказание уже начинает сбываться. Ещё нет представителей этого нового религиозного искусства, но уже являются его предтечи. Таким предтечей был Достоевский.

/ В.С.Соловьёв (1853-1900). Три речи в память Достоевского (1881-1883).


==

Орнамент — это музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры — какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте. Но никто так прекрасно не слился с ним, вкладывая в него всю жизнь, всё сердце и весь разум, как наша древняя Русь, где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только в пути, что здесь мы только «избяной обоз», что где-то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поёт нам райская сирена и что за шквалом наших земных событий недалёк уже берег. <…>

Самою первою и главною отраслью нашего искусства с тех пор, как мы начинаем себя помнить, был и есть орнамент. Но, просматривая и строго вглядываясь во все исследования специалистов из этой области, мы не встречаем почти ни единого указания на то, что он существовал раньше, гораздо раньше приплытия к нашему берегу миссионеров из Греции.

Всё, что рассматривается извне, никогда не рождается в ясли с лучами звёзд в глазах и мистическим ореолом над головой. Звёзды и круг — знаки той грамоты, которая ведёт читающего её в сад новой жизни и нового просветлённого чувствования. Наши исследователи не заглянули в сердце нашего народного творчества. <…>

Все говорили только о письменных миниатюрах, а ключ истинного, настоящего архитектурного орнамента так и остался невыплеснутым, и церковь его стоит запечатана до сего времени.

/ С.А.Есенин (1895-1925). Ключи Марии. 1918.


==

Есть в искусстве слово, способное обозначить все его формы и все фантазии, сразу же устранив все мнимые трудности, обязанные его контрасту или сближению с той самой природой, которая до сих пор — по причинам естественным — не зафиксирована в понятиях. Слово это — орнамент.

Попытаемся последовательно вспомнить пучки кривых и равномерные деления на поверхности древнейших из известных нам изделий, контуры ваз и храмов, античные квадраты и спирали, овалы и желобки; кристаллограммы, роскошество стен у арабов, конструкции и симметрии готики, волны, блёстки, цветы на японских лаках и бронзе; а в каждую из соответствующих эпох — возникновение подобий растений, животных, людей и совершенствование этих образов — живопись и скульптуру. Окинем мысленным взглядом древнейшую мелодику речи, отрыв слова от музыки, разрастание того и другого, рождение глаголов, письма, создающее возможность образной усложнённости фраз, любопытнейшее вторжение слов отвлечённых; а с другой стороны — всё более гибкую систему звуков, которая простирается от голоса до резонанса материалов и которую углубляет гармония и разнообразят использования тембра.

Отметим, наконец, параллельное развитие построений мысли — от своего рода простейших психических звукоподражаний, элементарных симметрии и контрастов к субстанциональным понятиям, к метафорам, к лепету логики, к формализациям и сущностям, к метафизическим реальностям...

Всю эту многоликую жизнедеятельность можно оценивать по орнаментальному признаку. Перечисленные её проявления могут рассматриваться как законченные частицы пространства и времени в их различных модификациях; среди них встречаются иногда предметы описанные и знакомые, но обычное их значение и использование мы здесь не принимаем в расчёт, дабы учитывать лишь их порядок и взаимодействия. От этого порядка зависит эффект. Эффект есть орнаментальная цель, и произведение приобретает, таким образом, характер некоего механизма, призванного воздействовать на публику, пробуждать эмоции и заставить образы звучать в унисон. С этой точки зрения
орнаментальная концепция так же относится к отдельным искусствам, как математика — к остальным наукам.

/ Поль Валери (1871-1945). Введение в систему Леонардо да Винчи. 1919.


==

Девять десятых писателей, даже самых славных, только рассказчики, то есть, в сущности, не имеют ничего общего с тем, что может достойно называться искусством. А что такое искусство? Молитва, музыка, песня человеческой души... Ах, если бы оставить после себя хоть несколько строк о том, что вот и я жила, любила, радовалась, что и у меня была молодость, весна, Италия... что есть далёкая страна на берегах Атлантического океана, где я живу, люблю и всё ещё чего-то жду даже и теперь... что есть в этом океане дикие и бедные острова и дикая, бедная жизнь каких-то чуждых всему миру людей, ни происхождения, ни тёмного языка, ни цели существования которых не знает и никогда не узнает никто...

/ И.А.Бунин (1870-1953). Неизвестный друг. 1923.