Пуля в лоб - избавление

Меня зовут Отто Блумфонтейн, и я битый час пялюсь на этот Смит-Вессон, лежащий в моей руке. Почему я еще не всадил пулю себе в шею? Всё не так просто. Каждый раз,когда подношу револьвер к телу, кожей чую этот металлический холод дула,во мне что-то находит силы для отторжения. Находится хоть одна глупая причина, всякий раз останавливающая меня. Надо-надо, скорее, сукин ты сын, жми, что есть мочи! Выдави пулю из грёбаного барабана!

Было это, как полагается, ранним капстадским утром, когда голубая кровь мыса Доброй Надежды пела свою диковинную траурную песню. Ветер в тех местах слывет юрким прохвостом, жужжа, как дизельный генератор.
Долго маясь, не мог встать, но вспомнив о табаке со Старого Света, что привез Джейс, я вскочил, попутно вспомнив о сегодняшнем приезде Дианы. "Плохи дела" — мысль проскрежетала рассудок. Я заправил кровать, и из-под подушки вывалилась ее фотография: она в небесно-голубом платье, на плечи которого ложатся волосы цвета табака, то-то выделяя большие алмазного цвета глаза. Долго рассматривая фотографию в тысячный раз, я сложил и положил ее в нагрудный карман. Накинув на себя рубашку, я выбыл на улицу. Сигарета легла за ухо, и я спустился вниз улицы, к воде.
Всё, что наполняло меня, — отвращение. Глубочайшее отвращение к себе прошлому, к себе настоящему и к себе будущему. Живот сводило от каждого нового лица, увиденного мной, от каждого нового места, где мне доводилось быть. Я слишком одинок, замкнут, сломлен, но кому интересно это знать? Вон в гавани ветер плачет — и то лишь ведь по мне. Слушая этот скорбный плач, осознаю: не могу снести немую тяжесть мира, не могу жить, чертовски сложно. Мучительное ощущение дискомфорта, внутреннего напряжения, диссонансов уводят меня куда-то не туда последние годы. Предо мной лишь одна дорога — дорога вниз, указатели ведут туда, магнитная стрелка, сломалась, запала, другого компаса у меня нет. И я падаю, чёрт подери, и ведь хочу же ухватиться хоть за что-нибудь, но пучина неясностей всасывает всё сильнее. Ни один человек на свете не пал так низко, как это сделал я.
А она, Диана… Я даже не знаю, как вылить ощущения в мысли, слова. В голове витают образы, нисколько не похожие ни на что, о чем когда либо пелось, говорилось или думалось. Она, как кусок ясного неба на лоскуте залитого дымом неба. Что? Звучит странно, глупо, по-детски... Что люди чувствуют? Должен ли я чувствовать что-то? Можно ли хоть как-то обозначить, что я ОБЯЗАН ощущать? Солоноватый вкус жизни, опоясанный горечью послевкусия? Не чувствую... Хотя нет, если уцепиться за один из тех образов, что идут со мной всю жизнь бок о бок с самого детства, навевает нечто доброе, теплое на душе. Чувствую, как это ощущение разливается по телу, каждую нотку улавливаю костями, эту вибрацию.
Будничным весенним утром оно самое то. Правда! Когда первая сигарета в радость, солнце балует лучами, а на душе еще не мерзко... Так, ладно, хватит раздумий. Надо собираться, погладить костюм. Точно! Костюм. "Энн, погладить смокинг. Тот, что парадный... Да-да, тот самый подаренный тем самым голландцем. Спасибо" . Ещё. Надо побриться, определенно, надо. Позову Якоба, он острижет волосы. Славно. Что дальше? А дальше ждать.

— Черт, который час? — спрашиваю себя
— 11.43 — отвечаю

Весело. Мне неймется, время медлительно разливалось по пространству,
Минуты выстраивались в ряд, гремя цепями. Жарко. Пойду, покурю. Время 13.45. Дожить бы, дожить бы, боже. Я размахивал руками, как идиот, горланя во всё горло. К чёрту. Я достал виски и начал хлестать его так, будто бурский шахтер. Где мой Смитт-Вессен? Я достал резную дубовую шкатулку, внутри которой лежало фото моего покойного отца. Зарядил револьвер. Конец. Хватит. Поднес к виску. Нет, не то. Приноровился, поднес вновь. Что-то не так... Поднес к шее. Кожа потеет. Дуло липнет. Мерзко. "Черт, хлюпик" — прорычал себе я. Револьвер прильнул губами к моему виску. Я закрыл глаза. Слезы.
Лицом, уткнувшись в пол уснул.
Разбудила меня моя домохозяйка Энни, вбежавшая в мой кабинет в панике, крича что-то на своем ломанном английском с сильным голландским акцентом.
— Диана! Сэр! К вам явилась Диана де Кифт! Отто! Господин Блумфонтайн!
—    Энни, душа моя, что за крики? — сонно спросил я
— Госпожа де Кифт ждет вас. — обиженно ответила Энни
— Анна ван Сантэн! Кхм, Вы соизволили шутить?! Который час?
— Пять вечера, господин.

Я вскочил. К зеркалу и вниз. Спускаюсь вниз. Боже. На террасе сидит она в фетровой шляпке, щурится, смотрит куда-то вдаль.

— Диа.. — начал я, но меня резко оборвали
— Отто? Рад видеть? - повернулась она ко мне, улыбнувшись и изогнув левую бровь.
— Хм, имеет ли это значение после столь долгой разлуки? — начал я уходить от ответа, но всё-таки по-кошачьи улыбнувшись
— Достаточно — ответила Диана, внимательно разглядывая меня в полуулыбке
— Тогда скорее да, чем нет. — ответил я.
— Блумфонтейн! Прекрати, милый. - встала она и буквально набросилась на меня, целуя каждый дюйм моего лица.
Я сжал ее в объятия, но стоял опечаленный и безмолвный.
— Я.. рад тебя видеть, Диана. — очень тихо сказал я.
На меня поднялась пара глаз того самого алмазного цвета из-под темных бровей. Вскоре выступили слезы.

— Мне тебя.. — тяжело вздыхая говорила она —...не хватало, родной, милый, Отто!
— Я..Мне.. — я тот час же растерялся.

Что за чертовщину ты несешь, твою мать, Блумфонтейн? Что ты творишь? Ты же любишь ее, но твои слова, твои действия - твоё поведение в целом... Не могу выказать нежность! Вылить хоть каплю живительной росы на душу этой девушки, ведь она ждала, любила ,сложно было ей без меня со всеми этими войнами, невзгодами, ждала же тебя, Отто. Я ее люблю. Не могу не любить, но тело не слушается.

Я очень резко оттащил ее от себя, вытер слезы собственной ладонью, взял за руку и вывел из террасы. Молча закрыв калитку перед ней, залитой слезами.

Я поднялся к себе в кабинет. Достал свою военную форму. Сжечь. Вслед взял военные письма от Дианы и родителей - тоже сжечь. К черту, спасибо, война, за ампутированные чувства, за прогнившее сознание, растрепанную душу. Где мой Смит-Вессон?! Ах, вот он. Я приставил дуло к своей шее. Очень резко нажал на курок. Мгновение. В барабане всего 3 пули. И свою порцию я не получил. "Сука" - прорычал я. Еще раз, только к виску. Закрыл глаза. Ничего. Еще раз...
Замер. Пред глазами пустота падаю.. Не удержался, открыл глаза. Я все еще жив. Следующий выстрел мой. Я не уходящий. Перестал дышать, пот ручьем потек по лбу, по шее. "Жми уже, трус"- задыхаясь, было сказано самому себе. Я отбросил револьвер, потом поднял и поднес к голове. "Подавись пулей" - начал нервно скрежетать зубами. Не выходит. Сел по-турецки. Пялюсь на Смит-Вессон. Прошла, кажется, вечность. Я заплакал, что есть мочи. "Успокойся, Отто" - сказал я себе. Я подошел к столу и вытащил из ящика морфий моих военных дней.
"Успокой меня,успокой меня, позволь мне умереть счастливым" — вспомнилась строка из старой забытой песни. Шприц, жгут, морфий — все лежало в военной аптечке. Удобно. Вот хочешь ты раствориться, потеряться в мягкой теплоте прихода,а оно совсем рядом! Ха-ха-ха,то-то оно пригодилось...

Поршень взвился, в припадке невроза превращая воздух в живительный раствор. Жгут лёг на руку. Затянул настолько туго, насколько хватило сил. Игла. Наблюдаю за тем, как моя кровь превращается в морфий. Тело резко увело в сторону, а за тем оно обмякло.
Я замер.