Лаура Любвистон

Из Сборника "Романески. Полины от А до Я"

                Посвящаю своей ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

 Предисловие:
 «Где ты, мой друг, за долами и за синими морями? Или ты был у меня, и это я тебя зову из прошлого, или надеюсь увидеть тебя в будущем? Как бы мне хотелось всё своё тебе рассказать, во всём с тобой посоветоваться.»
       Михаил Михайлович Пришвин

Эти проникновенные слова  побудили меня взяться за перо и выразить свои чувства в признании своей ПЕРВОЙ ЛЮБВИ  словами Михаила Юрьевича Лермонтова:

  «Таинственным я занят разговором......»

Нет, не тебя так пылко я люблю,

Не для меня красы твоей блистанье;

Люблю в тебе я прошлое страданье

И молодость погибшую мою.

Когда порой я на тебя смотрю,

В твои глаза вникая долгим взором;

Таинственным я занят разговором,

Но не стобой я сердцем говорю.

Я говорю с подругой юных дней;

В твоих чертах ищу черты другие;

В устах живых уста давно немые,

В глазах огонь угаснувших очей.


 На участке завода, где я работал слесарем после службы в Армии, Мария Панкратьевна Красюк была контролёром. Редко встречаются в жизни столь жизнерадостные женщины. Её любовь к украинским песням, речи, шуткам, которые я очень любил, как и она, видимо, и были основой её доброго отношения ко мне. Частенько она говорила: -

«Гарный ты парубок, Миша!, - прищурив глаза в загадочном выражении, продолжала, - а у меня дивка на примете есть! Кровь с молоком, а не дивка! Дотронешся, - пальчики оближешь!».

«Маша Петровна, - так я её называл, - если я после всех дев пальцы буду облизывать, так я ж работать не смогу без пальцев! Видите, сколько их за день ко мне приходит!, - смеясь, отвечал я. Она, вся лучась задорным смехом, утверждала: - «Нет! Лучше Лауры никого нет!»

  Так я впервые услышал это прекрасное имя. И вскоре дал согласие Маше Петровне на знакомство с этой девушкой. Так как Лаура была ещё школьницей и под довольно жёстким контролем своей мамы – Татьяны Сергеевны и старшей сестры Валентины Константиновыны, то знакомство произошло у них во дворе при них же. По всей видимости, Маша Петровна наговорила им обо мне «сорок бочек хвалебных дифирамбов» и те решили увидеть «чудо в перьях» т.е. меня. Иных причин проявления их интереса я не знал. В результате знакомства, столь для всех нас стеснительного, Лауре разрешили изредка прогуляться со мною в очень ограниченное время.

 Был декабрь 1963 года. Зима была лютая. Мы втречались с Лаурой у калитки их маленького домика, шли по улице Погодина до площади Ленина и возвращались обратно. Странное дело – мы, словно, боялись дотронуться друг друга. И когда я впервые взял её озябшие пальчики в свои руки, согревая дыханием, произошло то чудное мгновение, которое я помню, забыть не могу.

Лаура, в своём пальтишке «на рыбьем меху», замёрзшая, молчала, опустив ресницы в снежинках. Глаза мои заволокло туманом, сердце рвалось на части от близости этой бесконечно пленительной девушки шестнадцати лет, её свежего дыхания, и биения её сердца, которое я слышал, прижавшись к Лауре. Видимо, и её сердце забилось так, как ещё никогда, ни при какой радости так не билось и сама она не могла понять, что делалось с нею в таинственные мгновения сумерек зимнего вечера. Я дышу на её озябшие пальчики, смотрю на неё застыдившуюся и румяную неотрывно и слышу почти шёпот:

 - Поцелуй меня.

Не веря своим ушам, я лишь коснулся губами её морозных губ и только.

- Но это ничего не значит!, - отступив от меня, произнесла, вернее, вскрикнула Лаура. - И вообще я должна тебе сказать, что у меня есть жених. Он врач. На Новый год состоится помолвка, а когда я закончу школу, мы поженимся. Вот так! Так что твой поцелуй, это моя прихоть и шутка. Ты не сердись. Проводи меня домой и мы расстанемся друзьями и не более.

 Я проводил её, не говоря ни слова. Лишь у калитки их ветхого домика я выдавил из себя: - Я не скажу тебе прощай.

Тут же развернулся и ушёл не оглядываясь. Мне казалось, словно сердце моё разорвалось и кровь источается капля по капле, наполняя грудь мою дикой ревностью к счастливчику врачу. Впервые я чувствовал свою неполноценность. Восемь классов образования, слесарь на заводе – слабый показатель в ту пору моей жизни. И я, сцепив зубы, уходил от той, чьих губ едва коснулся.

 После такого фиаско, все дни до Нового года я ходил мрачнее тучи. Разумеется, Маша Петровна, познакомившая меня с Лаурой, её мамой и сестрой, не могла не заметить моё состояние, но ни о чём не спрашивала. Тридцать первого декабря предпраздничный день на предприятии. С обеда, уходя домой, Маша Петровна поздравила меня с наступпающим Новым годом. Она буквально искрилась, говоря:

- Если бы я была Лаурой, я такого парня ни в жизнь не променяла бы ни на кого!

Глядя на Петровну с горькой усмешкой, я изрёк:

- Так ты же знаешь, Петровна, что я от ворот поворот получил! Так что «не сыпь мне соль на рану, она и так болит».

- Знаю! Знаю! Что у вас получится не знаю, но вот адресок, где она будет встречать Новый год, тебе дам, - и она назвала адрес:- Красноармейская,.....

- Маша Петровна, она тебя об этом просила?

- Нет. Не просила. Но я чувствую, что только ты один в её сердце.

Я не знал, как мне поступить. Между тем на дворе разыгрывалась вьюга; она несла снопы снега и укладывала их буграми и грядками около домов; она наполняла воздух бесприютностью и застилала огни светящихся окон, где боль моей уязвлённой души; вьюга визжала и выла; она стучалась в стены и окна, словно просилась в новогоднее тепло.

Бом-м!, бом-м!, бом-м!, - бьют кремлёвские куранты. Я стою, прижавшись к заиндевевшему клёну, гляжу со жгучей тоской на окна, за которыми счастливый мой соперник, Лаура и их родственники подымают бокалы шампанского и чувствую себя лишним на этом празднике.

Ещё не добили куранты, как с грохотом распахнулась дверь подъезда и из него в белом платье, словно птица, вылетела Лаура и метнулась ко мне с криком любящей лебеди:

  - Я знала! Я чувствовала, что ты придёшь!

Я рванулся ей навстречу, распахнул свою куртку, подхватил Лауру на руки и прижал к себе. Её руки обвили меня и несколько мгновений мы стояли, задыхаясь и дрожа, охваченные тем острым волнением, за которое я отдал бы все сокровища мира. Что был я, что была она в то время, когда мы и жизнь, и счастье, и море восторгов находили во взаимных обьятиях?!

- Любимая!, - шептали мои уста.

- Любимый!, - отвечали её.

Это были небесные мгновения, сладостная нежность на всю жизнь мою и, надеюсь, её.

P.S. Мы дали клятву: - Когда нам будет по шестьдесят, мы найдём друг друга.

Когда мне исполнилось шестьдесят, я написал ей:

 - Лаура, я женат, но ты по прежнему моя любимая. -Мишук-

Через семь лет, когда ей исполнилось шестьдесят, она пишет мне:

 - Мишук, я замужем, но ты по прежнему трепет моей души. -Лаура-