День радости

Я сижу в богом забытой дыре, городе, где восемь миллионов людей ведут бесконечную войну друг с другом, войну, в которой каждый сам за себя. Я сижу в баре, сказал бы любимом баре, но просто я к нему привык и обстановка не кажется мне враждебной.

Передо мной на столе - стакан виски, я ненавижу виски, почти так же, как и всех вокруг, но лишь торфяной, островной вкус этого крепкого алкоголя достаточно оглушает меня на время так, что я могу почти выносить свою жизнь.

Мне достаточно лет, чтобы осознать бессмысленность любых усилий. Прикрываю веки -  хочу исчезнуть из этого мира, но уши становятся моими глазами и еще ярче я слышу маленького измученного азиата-официанта, единственного, кто здесь имеет лишь отдаленное сходство с человеком. Женщину, одетую с недешевой простотой, которая почти каждый вечер приходит одна, выпивает с десяток коктейлей, потом за ней приходит мрачный, огромной субъект с лицом, как вымя, и уводит ее. Толстого хозяина-итальянца, который безвылазно сидит в углу за столом, который стал ему офисом. К нему вечно таскаются эти смуглые ребята с иссиня-черными, прилизанными волосами, в нейлоновых куртках, медальонами на шеях, волосами на груди, бейсбольными битами и вечным желанием, чтобы им набили морду. А индусы, провонявшие соусом карри, что они здесь непрерывно толкутся?

Выпиваю еще и еще.

Теперь я открываю глаза, и мир уже может принять меня. Я пьян. Тут же включается контур самоуничтожения - начинаю русскую рефлексию, достоевщину самого отвратительного коричневого цвета, полуобморочный анализ всей моей жизни.

Всю жизнь  я стремился к свободе, максимальной, которая возможна в текущих условиях. Если можно было не идти на работу, я не шел на работу. Если можно было сидеть, а не стоять - я садился, если можно было лечь, а не сидеть - я ложился. Я не женился, у меня не было друзей, я перемещался из страны в страну, у меня уже нет дома и четыре паспорта четырех разных государств. Дольше всего я жил в Индии, на Гоа, сдав свою квартиру в Мытищах. Там, между медитациями и марихуаной, кажется, я стал свободным от всего. Но, как метко заметил Питер Гэбриел – my body is a cage. И я бросился вновь скитаться по миру, лишь редкие женщины снижали градус моего осатанелого одиночества, которое всегда есть плата за свободу.

Вышел из бара на время, неба ночного не было видно в этом непрекращающемся свете города, но я все равно чувствовал в вышине злые звезды. Стало чуть свежее на душе, лишь едва в голове шелестели шлейфы ведьм. Пьяные тротуары уже не так качались в древнем вальсе, можно было вернуться к виски.

Но я долго ждал и вот пришел мой веселый час. Я зашел в бар и долго-долго всматривался в лица, кого же я больше всего ненавижу? Да, я понял кого, я тихонько вытащил эту вещь из кармана, прижал к груди и нажал на спуск.