Битва

         
        БИТВА

Стихи из книги «Таянье тайны. Битва».


***
Кто пасет на лугу золотых петушков,
С перелётными гусями свет сторожит?
Кто зарницами вспыхивает из-за стожков,
Вечным облаком сердце кружит?..

Что-то вспомнилось мне, из далекой дали,
Из такой старины-глубины,
Что не вспомнить уже – то ли это с земли
Поднимались волшебные воды и шли,
Золотясь и волнуясь, в подлунной пыли,
И сквозь сердце прошли,
Через небо прошли,
Сквозь родные,
Ночные могилы прошли…

То ли вечные, отчие сны…


***
ПОД КРОВЛЯМИ
«…вот когда бы на кровли свои, хоть однажды, всем миром
Люди все возлегли в ясный час, осиянный Эфиром,
И для целой вселенной
Предстали бы чуткой антенной,
Ветви тёмных дерев наклонились бы мягко над всеми,
По-над миром, прозрачным отныне овамо, осемо,
И, расслышавшие наконец, все друг друга припомнив,  узнали,
Снова стали бы звёзды родными, как долы и близи, и дали,
Месяц, шаря радаром, шурша золотой камышиной,
Нам шептал бы с вершин расступившихся:

«Вот вы и стали большими…
И, похоже, пора наступает не только плохие
По-над миром ловить голоса, но и дальнюю быль про стихии,
Чутким слухом ловите, уж коли настала пора вам,
Коль распахнуты стали, прозрачны, как чистые рамы,
Точно створки оконные, с визгом промытые к Пасхе,
И всем миром решите потом – это быль, сновидения, сказки?..»


1. Битва дерева с камнем. Эфир.
***
На речном берегу, где песку намело,
Рядом с хижиной рыбака
В камни кручёное древо вросло.
Так врастают в легенды века.
Дерево камню – досада:
Роняет в щель семена.
Дереву камня  – не надо.
Дереву влага нужна…
Не вспомнить, какое столетье
Враждуют два чудака.
Влага обоих жалеет.
Обоих поит Река…

***
Но если семя в трещинах камня
Вдруг заворочалось в срок,
Проверенный срок веками:
Камень – скала – песок,
Когда поползут из трещин
Ростки молодые, тогда
Камень зубьём скрежещет…
Камню, значит, беда.

При мысли о дереве сумрачно стынет,
Не потому, что такой уже злой,
А потому, что не хочется стать пустыней.
А до того – скалой.

***
Волну за волною гонит река,
Наплывает время на время.
Забыли спорщики – у рыбака
Есть дом. Есть жена. Есть племя.
Женщина чует все фазы луны,
Рассказывает их мужчине,
И он тонко правит силу волны
В реке, в мирозданье, в пустыне.
И не попрёк, а добрый совет
Мерцая, дают всегда
Поступком на земле – Человек.
Лучом на небе – Звезда.

***
Есть корни. Стихии. Камень.
Леса шумят над горой.
Займётся в дереве пламень,
Спасёт суглинок сырой.
Но если сквозь пласт обгорелый
Пробьётся весной росток,
Снова у камня ревность:
Ростка переменный ток.
Пусть даже земля – могила,
И умирает зерно,
Есть луч. Колючая сила.
Колос. Пажить. Гумно…

***
Издревле земля и лоно – могилы.
Но знал человек всегда,
Есть, кроме хищных, живые силы:
Солнце. Воздух. Вода.
Это сильней революций.
Стихии. Это навек.
Камни с деревьями бьются.
А человек...

***
Он блистал, герой Эфира!
Даже в помраченьях мира
Он светился, весь в огне,
Весь от мира в стороне,
Чуть покашливал порой,
А порой – гора горой,
Как серебряным ремнём,
Опоясанный огнём.

В том огне, как на ремне,
В сумке, словно в колчане,
Золотились письмена,
Проступали имена,
И ворчал, и кашлял он,
Будто старый почтальон
У заспавшихся дверей,
Отворяйте, мол, скорей…

И в земле, воде, огне,
В воздухе, и где-то вне
По ночам сверкал он…
Днём
Громом говорил ко мне.

Он вращал Эфиром, он
На коне скакал, вдогон
Битве блещущей,
С копьём,
С громыханьем, как гроза,
С булавами, как с репьём,
С молнией во все глаза,
С бородой, как облака,
Вьющейся через века…

***
Издревле земля и лоно – могилы.
Но знал человек всегда,
Есть, кроме хищных, живые силы:
Солнце. Воздух. Вода.
Это сильней революций.
Стихии. Это навек.
Камни с деревьями бьются.
А человек...

***
«… – а кто ты такой? Скажи…
– А ты кто такой? Ответь…
– Мне сказано – не можи!
– И мне сказали – не сметь!
– Нет, ничего не поймёшь,
Коль всяк человек ложь.

– Да что мы с тобой поймём,
Оба-два дурака?
Из тебя – хороший бетон...
– А из тебя – доска…
– А кто это доказал?
– А тот, кто взял и сказал.

– Ой, дураки-дураки…
– Ох, дурачьё-дурачьё…
– Как тут не сдохнуть с тоски?
– А знамо как, ё-моё,
Знаю я, как нам быть:
Морды до смерти бить!

– А, знаешь, пожалуй, ты прав,
Хоть камень, хоть истукан…
– А ты не трожь моих прав,
Чурка, лесной великан…
– А нож – завсегда нож…
– А всяк человек – ложь…

Но крикнула сверху звезда:
– «Не может такого быть! –
Надо, туда-сюда,
Надо не только бить,
Надо того… любви…»

– Это – мир на крови?..»

***
Ты не вор? Ты неправ! Это дело в народе
Всё почетнее ныне. В  тоске, в безысходе
Отыскать каплю света не можешь во тьме?
Стыд и совесть похерил? Не мучайся, право,
Знамя Вора над Русью взошло величаво…
Не похерил? Тогда твоё место в тюрьме.
В каталажке теперь твоё место, похоже,
Это прежде ты был работягой, надёжей,
А теперь повернула иначе судьба
Чудака-мужика, не способного выжать
И по капле сцедить из себя, чтобы выжить,
Хоть какую-то совесть. Не то что раба.

***
А муж – он рыбак, он кормилец, добытчик,
Как помощь в годину лихую – соседи.
А мир, он всегда человеку обидчик,
Да что человеку! Мир злобен со всеми.
Да что там со всеми! Он сам себе ворог,
На все на четыре стихии распорот –
На землю, на воздух, на воду, на пламень,
И всё это так перекручено миром,
Что даже коренья вгрызаются в камень,
И если бы мир не объят был Эфиром,
Как будто плацентой младенец в утробе,
Давно человек всё и вся бы угробил.

Корни, грунты, перевои лихие,
Норов на нрав. На стихию стихия...

***
Думал рыбак, а его жена
Думала вслед ему:
«Куда не глядишь – война…
Злобные потому.
Четыре стихии бьются.
Волны гасят огни.
Ветер слизнёт, как с блюдца,
Семена со стерни.
Семена прорастают в камне.
Камень гнобит семена.
Но эта – меж всеми – война мне,
По крайней мере, ясна.
Неясен – Эфир… кто такой он?
Таится он почему?
Гневен? Или покоен?
Не говорит никому…»

Но вскинул глаза отважно,
Золотокудр, как свет,
И крикнул Эфиру бражно
Внук рыбака, поэт:

– «Я кончу гнилую пьянку,
Я перейду на кефир!..
Но для чего несознанку
Крутишь с нами, Эфир?..»

И был отголосок поэту,
Словно очнулись льды
И полетел по свету
Снег из-под бороды:

– «А кто ты таков?.. Поди ты,
Проспись во своих кустах…
Ишь, не хватало пииты
В наших больших местах!

Наши места – пустыня,
Здесь не до грёз, простак,
Блага хотишь...
Благостыня
Не осенит за так.

Не укорю в обмане,
Правдой не накажу,
Но – слышал струну в тумане? –
На струну посажу!

Я не служитель в рясе,
Не суд тебе, не палач,
Пой, мяучь, придуряйся,
Вытягивайся и плачь,
Здесь ни к чему твой пафос,
Не вопрошай ко мне,
Неполномочен хаос
Шуметь «на ты» тишине»...»

– «А как же мне быть, скажи мне,
Ответь, как же быть всем нам?
Так хочется быть не чужими
Стихиям и временам!..»

– «Вот-вот, – временам и брашнам,
Где рубитесь вперекрест,
А вечность – по долам страшным.
Она не из ваших мест.

Да вам не взнуздать и сушу,
Где заварили содом.
А вы поглядите – в душу.
И – друг на друга, потом.

Однажды, не портя крови,
Договоритесь впредь
Однажды возлечь на кровли
И – просто в небо смотреть.
 
Но только всем миром, разом,
«Молчать» приказав словам.
И – да сокроется разум,
И – да откроется вам…»

***
А те семена, что не сжёг огонь,
Воздух взметнул, понёс,
На землю, как на руку, как на ладонь,
Ронял их и вкривь и вкось.
А те, что выронила рука,
К себе загребла река.

Утёс прибрежный стоял в реке.
Точила глыбу вода.
Огни и воды – накоротке.
Камню – беда.
Молнии, ливни… старый утёс
Трещинами оброс.

В трещины камня ветер набил
Влажные семена,
И дрогнул камень – в расщелине ил
Выкармливал ветвь. Она
Корнями рылась у камня в тылу
И – расколола скалу.

Корни, как раки, на берег вползли,
И зарычали в земле.
Гора песка взросла на мели
Памятником скале.
– Я победил! – Величав и туп,
Ухал дуплистый дуб.

Минули годы. Вошли века
В медленный круговорот,
Руины камня – волны песка
Дуб окружили тот.
– Кто победил? Ответь на вопрос… –
Тихо спросил утёс.
***
То снег, то пух. На лёгкой белой ноте
Мне подают обидные слова.
А я здесь в пеpвый pаз живу. И вы живёте.
И надо бы опомниться спеpва!
    
Неполнотою чувств, несовеpшенным жестом
Не раз, должно быть, вам чинил неловкость я,
Вы впpаве позабыть – несовеpшенствам
Плачевен и убог здесь, на земле, судья.
    
Ещё снесут нас волны снегопада,
Тpава устанет вслед нам pокотать…
Дpузья мои, а вдpуг забвенья и не надо,
И надо бы, опомнясь, заpыдать?
    
Там, в бездну снесены, слабее, беспощадней,
Покинув нас,
поют
в тумане
Остpова...
Пpощай, Обида, Музыка,
Пpощайте
Беспамятные, гоpдые слова!..


Любовь рыбака и жены

– Я который век смотрю, мой любимый, на них,
И до сих пор никак не пойму
То ли дерево глупое, то ли камень псих,
Враждуют зачем? Почему
Не спросят совета? Ведь дом наш вблизи.
Ты умный, у них спроси.

– Хорошо, я спрошу, хоть мне и претит,
Как вас ненависть не сожрала?
Почему моя женщина сильно грустит
И глупеет, глядя на ваши дела?
Я спрошу их так… или спросить не так? –
Отвечал с улыбкой рыбак.

– А может, рассказать им про единство душ,
Про то, что кровно родство всех и вся,
Про то, что все повыползли из солнечных луж,
Из которых пить бы ещё, да уже нельзя,
Рассказать, чтоб не точили друг на друга ножи?..
– Расскажи, умный мой, расскажи!

– А вдруг они пробурчат – смотри, какие мы разные,
И рады дружить, да, видимо, с разных звёзд…
И все слова твои, дорогая, слова прекрасные
Не сольют нас в объятиях. Звезда звезде рознь.
– А ты про любовь им скажи, скажи им с отчим укором,
И любовь им сделается добрым корнем.

– Ах, какая ты умная! – засмеялся рыбак жене,
Каменный болван чурку полюбил деревянную!
Да когда человек у человека не всегда в цене,
Как им разжевать эту мысль, всю неотсюдную, странную?
Нет, пусть уж бодаются, до сокрушения лба…
А вообще-то, жена, ты не так уж глупа.
Я и сам не ведаю, за что полюбил тебя,
Мы же ведь тоже разные, и даже очень,
Сколько веков друг на друга смотрели, скрипя
Сердцем, как пустая капуста и выдранный кочень…

– Да-да, мой любимый, я помню, как было под сердцем темно,
Холодно, розно, бессмысленно. Покуда не стали одно.
А теперь я люблю тебя, милый, затмила миры
Наша любовь. Нет миров. Есть только ты, только я.
– Ну, видишь как просто – вышли из глупой игры,
И вот, завязались меж нас все узлы бытия.
Я заврался, наверное… слишком сложно я говорю…
– Говори, говори, мой любимый, любого боготворю!

Стихии

Как назвали стихии в давние-предавние времена,
Так себе и живут они, гордые именованьем,
И всё только растут, и никак не меняются их имена,
Которые не выкорчевать никаким корчеваньем –
Хоть крест-накрест, хоть вкривь, хоть вкось, хоть ты как.
Просто было – Детство. И так их назвали – по-детски.
А потом времена повзрослели, и крест воздевши в руках,
Осознали – никак от себя, бывших младенцев, не деться.
Просто было Детство. Потом Взросленье пришло.
Но имена как были, такими остались. И даже
Каждое имя стихии плотью новою обросло.
«Поганьством» ныне зовут. А детство как же?
Детство свято. Но ведь и Взросленье серьёзно.
А солнце-огонь – Ярило, а земля – Матерь-Дивия-Жива.
Ветер – Стрибог, небо – Сварог, в пруду – Водяной. Поздно,
Подло имя менять. Мена-замена лжива.
Можно заставить забыть. Да разве прозванья избудешь?
Плотью уже обросли, живут уже сами собою,
Выглядывают их лики, как из окон волшебных избушек,
Изо всех четырёх стихий, из имён своих, ставших судьбою.
Выглядывают, смотрят на дольний мир…
Вот-те жаром обдала Рожа!
Да это ж Ярило, батюшки-светы, раздвинул тучи,
И – рассиялся Сварог. Стрибог приутих. Коричневая рогожа
Мамки-земли раззеленилась, когда ещё с огненной кручи
Рожу Ярилы затмив, хлынул дождик слепой на долины,
Засверкала Дивия-Жива, из семян погнала побеги –
Наподдавали друг другу, и – обнялись. И всё без причины.
И Водяной засмеялся, забулькал довольно, скрывшись в озёра-пучины…
Все же родные, свои. Не половцы. Не печенеги.


***
Былина Битвы. Слово.

1.
Как наехал бел-камень на дерево,
Да на дерево возле хижины,
Как набычилось дерево сильное
Всеми жилами, всеми кореньями,
Как пошла между ними, как сталася
Чубо-битва тягучая, медленная,
Несусветная брань, неуступчивая,
То-то крепко рыбак тут спечалился,
Загрустил он, сам-друг,  призадумался,
Горько жёнушке милой посетовал:

– Как же так? – мы же тут с незапамятных,
Со времён допотопных, сколь помнится,
Вот и камень-алатырь, от века тут
Притулился близ дома, и дерево
Кровлю-дом осеняет, все свойские,
Не чужие нам… что им не ладится?
Вот и небо нам светит пригожее,
И огонь служит службу исправную,
Согревает всё наше, исконное.
Буен-ветер, щепу раздуваючи,
Распаляет огонь, сердце радует,
Да в котлишке ушицу набулькивает.
А потом и вода-миротворица
Усмиряет огонь, уголубливает,
Всё тишком да ладком, как и следовает…

Почему же меж них не заладилось,
Что неймётся им, глупым соседушкам?
Вот гляжу я на них, всё дивуююся,
Всё гадаю – с чего  супротивничают?..

2.
Помню время, мы тоже, бывалыча,
С милой жёнушкой люто бодалися,
Как набычится дурень на дурочку,
Как замкнётся она, побледнеет вся,
Так и нет мне, вражине, спокойствия.
А чего? Всё одно, так тянуло нас
Друг ко друженьке, так нас потягивало,
Что не знали как быть…
Нет бы слово нам:
- «Вы не бейтеся лучше, а кайтеся,
Вы покаетесь, вам и отпустится,
А залюбится-заголубится,
Позабудете битву-напраслину.
Слово верно. Вовек не избудется…»

Да ить стыдно сказаться, поверишь ли,
Что мила мне голубушка чистая,
Как признаться, коль ёжкой-колючкою
И сама, щуря глазки-муравчики,
Становилась порой, да в неровен час
Шебутной становилась, бывалыча,
Норовистою, неуступчивою…
Вот и бил её боем протяжныим,
А она лишь молчала, родимая,
Побледнеет, замкнётся, завянится...

3.
А потом стало грустно мне, молодцу,
И поплыл я в ладье, одинёшенек,
Как поплыл я рекою великою,
Как закинул я невод в глубинушку,
Как попалась мне рыба-вещуния,
Как она рассказала, поведала
Слово верное, средство надёжное...
Но об этом речами недолгими
Не сказать, а вот словом протяжныим
Притча мало-помалу и сладится.

4.
Ну так вот. Как поведала средствие, как уж глупое сердце смутила мне,
Так, домой воротясь, не «Встречай!» вскричал, не разинул пасть, как бывалыча,
Не припнул у ворот, как заведено, нашу псишку-дозорку лядащую,
А к жене подошёл, да тихонечко её обнял за плечи за белые…
Целовал ей печальну головушку, лобызал её груди поникшие,
Тут-то слёзка моя, страсть горючая, белы груди ожгла, аж взострила ей,
И так жарко, до лона медоваго, докатилася слёзка, до лядвиев,
Тут и сам-то я, млад, бивень огненный, весь вошёл в её лоно сладимое.
Эка охнула, эк разрумянилась! Наконец-то блаженно, разымчиво
Застонала от радости, бедная, сладкой слёзкой своей умываючись,
Может быть, в первый раз как сошлися мы, вся с нутра, вот как есть, засветилася,
И, счастливая, тою же ноченькой нам детишек любимых и зачала…

5.
Эва, тень-потетень! Сказ не кончен тут.
Глянь как оба теперь, оба-два живём, 
Как журим драчунов, как их пестуем:
– «Ну, чего тебе сделало дерево,
Уж ты камень-алатырь, поведай нам,
Расскажи, диво-древо, и чем тебя
Тот бел-камень обидел, досадовал?
Не хотите сказать? Аль не можете?
Так мы сами вам скажем прямёхонько:
Просто глупые вы, дети малые,
Прям такие, как мы, когда попусту
Бились дружка со дружкою, глупые,
Грызлись лютыми псами урчащими,
Света белова в окнах не видели…»

Так и скажем вам. И добавим так:
– «Все ваши пыльные споры –
Нашей вражды отраженье.
Все наши дольние свары –
Битвы Верховной зерцало…»

Ну а бой тот небесный – невидимый,
Лишь порою в грозе громы-молнии
Приоткроют на миг его, тучею
Тут же скроют тяжёлой, свинцовою.
Нет, не нам их судить. И не судьи мы.
Нам себя осудить бы, коль сможется,
Как и этим бойцам, камню с деревом.
Ну, да что там, побьются, пощерятся,
Да и прочь расползутся. Ты, дерево,
Семена не сори в щели каменны,
Ну и ты, каменюга увесистый,
Не дави корень-жилу живёхоньку,
Вот и будет всем ладно, улыбчиво,
Будет радостно всем, будет весело, 
А как будет всем ладно и весело,
Жизнь сама во весь свет рассияется!..

Иль соврали неправду мы, тёмные?
Или мы вас не любим, не пестуем?
Все вас любят, и воды, и небушко,
И земля, и огонь, все на свете вас
Любят просто, природной любовию.
Вот и мы, потому и беседуем,
Что взаправду вас любим, вы слушайте,
А услышите нас, после скажете:
«Ваша правда-молва, люди добрые,
Люди светлые, люди хорошие…»
И тогда мы всем светом поклонимся
Всем стихиям, и силы небесные,
Те ли горние силы увидят нас,
Да и сжалятся, да и помилуют
Как на кровлях своих, присмиревшие,
Чутко слушаем что нам поведают,
Что, откуда, какое повыкатят
Слово верное, слово ли горнее…

***
Мерно катится по раме деревянная луна,
Вечерами, за горами, топорами срублена,
Мне приснился шум рабочий, корабельной рощи стон,
Этой ночью, этой ночью я увижу старый сон,
Я увижу – рушат сваи, режут обод колеса…
Старый кот, вприщур зевая, стережёт мои леса.
В мёртвом небе одиноко. Страшен скрип луны хромой.
И недрёманое око продал страж лукавый мой.
Заповедный кедр загублен, а ясней не стала ночь,
Одноглаз мой страж, и куплен, и бессилен мне помочь.
Пахнет хвоей и пилёным.
Это было, где-то, встарь,
И несут туда зелёный,
Немигающий фонарь…

***
Смотри, – тростинка. Ость. Косноязыкий
Убогий стебелёк в миру, музыкой
Туманной просквожённый. Лишь игра
Природы, пустячок. Но понемногу
В лады вникая, понимаешь, к Богу
Взывают сквозь него, поют ветра,
Трубят свою невнятицу земную,
Но, Там, пресотворясь, уже иную
По скважинам низводят долу Весть,
Лишь вслушайся в гармонию, и хоры
Небесные прольются через створы
Волокнами затянутые. Здесь,
Вот здесь-то он и взыскан, дар поэта
Путь расчищать для воздуха и света,
Пронзать дремучих скважин зыбь и сон
Певучим словом, строй и лад на горний
Регистр переводить, и всё упорней
В нечистой тьме держать свой чистый тон:
Последняя, наверное, надежда
Связь не утратить с горними. Невежда
Сочтёт пустым всё это. Но смотри –
Тростник прочищен, скважина для слова
Благодаренья и слезы готова
И музыкой мерцает изнутри.
Вот оправданье, может быть, поэта,
Он свет хранит, и связь на грани света
Он держит в Слове, воздух серебря
Струящий в тростинке той, и, буде,
Подступят воды и отступят люди,
Он проведёт сквозь воды их, торя
Незримый брод по мокрому суглинку,
В зубах зажав ничтожную тростинку,
Последнюю с высоким миром связь,
Последний путь для воздуха и света,
Сквозящих в тёмной музыке поэта.
Тьма костенеет, Словом протравясь.

***
Тихо ползла змея,
Зыблясь среди песка,
Яд в глубине тая
Медленный, как тоска.
Пока времена стоят,
Это блаженный яд.

Пока стоят времена
В стойле, как табуны,
Плети и стремена
В сущности не важны.
Пока целомудренна
Вечность – спят времена.

***
В колючей энергии спящего мрака
Лежали лощины, дремали зарницы,
Лишь треньем крутым – о корягу коряга –
Сноп искр для костров распускали десницы,
Покуда, набычившись мозгом упорным,
Хитрец не погнал эти искры по горнам.

А после загнал в провода и турбины,
В машины, компьютеры, телеэкраны…
Но сущность Энергии, суть основины
Божественной – током назвал, и престранным
Электро. Но вновь, как и прежде колючи,
Врастали коренья Энергии – в тучи!

Сияя над долом, как северный обруч,
Эфир в пеленах полоумного снега
Энергию мира замкнул, и свой образ
От мира упрятал…
« – Я Альфа-Омега! –
На всё мирозданье орал он в гордыне –
Взорвали мой обруч? Слабо вам и ныне!

Никто сквозь меня не прорвётся, я главный!
Лишь молнии жалкие, в обруч мой чиркнув,
Достанутся долу, а весь достославный
Свет лампочек ваших – не первопричина.
Иное творится в божественных высях,
Гадай, жалкий дол, кто зарю тебе высек!..» 
***
Если сказано: «Всяк человек ложь»,
Сказано с горних высот,
Гор супротив не попрёшь
Бледным разливом красот.
Мнимости брезжут во мгле
Грезящим на земле.

А земля… что такое земля?
Прах, песчинка в мирах.
Какой же истины для
Оберегать прах?
Прах за прахом, за веком век,
За врагом – враг. Человек.

А человек, он кто,
Может, голимый смех?
Может, мнимость, Ничто
Прущее противу всех
Мнимостей? Суд… борьба...
Ба! Псевдоним: Судь-ба.

Выходит, ему судить,
Ему же и примирять
Всё то, что не объёдинить,
Но и не разъединять.
Быть. Разгребать то,
Что замусорено в Ничто.

2. Портал. Арка.

***
…талая была весна,
          Ясные лучи.
            Световая шла стена
              За спиной в ночи,
     Рой неназванных имён
       Бился за стеной,
         Струи света шли вдогон,
           Шли и шли за мной.
     Сколько ближних и родных –
        Днепр ли, Волга, Нил
Умерли уже?..
  Я их
 Всех похоронил.    
     – «Ты согласен, или нет?..» –
         Столп восстал огня.
           Только ужас, только свет
             Вынесли меня.
     Я, наверно, господин,
       А не господа –
          Отреклись… лишь я один
             «Да! – ответил  – да!».
     И меня взметнуло
так
        Больно,
так светло,
           Что куда-то в новый мрак
               Сладко понесло.
     Помню шум ручьёв… весну…
       Силы… зной в конце…
         Помню скорбную одну
           Складку на лице...
     «Помни силы доброты!
        На тебе ещё
          Девять месяцев, а ты
            Потерял им счёт...»
        Да моя-то в чем вина?
           Вынесли ручьи........
….…………………………..
  Талая была весна.
     Рясные лучи……………

***
«Я – Победитель.
Я зверь. Вандал.
Мглы праообитель
Я прободал.
В огне соитья
Не погрешил,
Рвануться, выйти
На свет решил!
Пусть кто-то первый,
Напрягши кровь,
К истере – спермой 
Рванётся вновь
На штурм, сквозь нервы,
Сквозь лютый страх…
Кто будет первый,
Тот будет прав.
Сквозь праобитель –
Один, сюда!..
«Ты – Победитель» –
Скажу тогда»

***
Там Битва шла. Я это смутно видел…
Плыл на глаза задумчивый  туман,
Волнистый, непохожий на обман
В котором жил и я как все, смотрел
На крохотные битвы, на удел
Двуногих, самой странной в мире хищи.
Теперь же видел я, хоть истемна, 
Совсем других. Не тех, кому слова
И всё, чем плоть дебелая жива
Нужны на этом бедном пепелище,
Кому иное надобно… но что?
Не знаю верно. Расскажу про то,
Что в Битве мне открыла синева,
Беззвучные значенья и слова,
Что вклинивались в синие прогалы:

«…там ходят звуки, как в чалме пингвины,
Закутанные, ходят тихо, тихо,
Приподнимая ноги, точно гири
Обмотанные войлоком тумана…»

Или ещё, совсем как назиданье:

«Сон –  половина жизни. Слишком мало
Снам на земле вы места уделили.
Сон выше и протяжней пыльной были,
Протягновенней, проще и прозрачней.
Как заморочил зренье сложный мир!..
………………………………………………
Усильем воли… медленные веки...»

***
… и был – Портал.
 В проёме арки резком
Возник объёмной  радугой, и мощно
Все направленья ветра развернул
На корневой оси так, что обрывки
Всех тёмных масс и солнечных в портале
Раскадровались вдруг,
И панорамно
Круговращенье Битвы выплыло…
………………………………………
Но там
Всё только начиналось…

***
…всё только готовилось к битве. Казалось,
Ещё лишь немного, и малая малость
Шатнёт равновесие жаждой движенья
Туч звероподобных, огнём всесожженья,
И словно бы двигнуты мощной рукою,
Дружины сверкнут из преддверий покоя,
Такого покоя, как предгрозовая
Долина темнеет, траву наливая
Огнём преисподней и запахом смерти,
Озоном разряженной грозами тверди…

***
Тощие кони гуляют по жирной траве.
Тучные кони пасутся в сухом ковыле...
Вот и pазвязаны вы – в облаках, в синеве,
Вот и поведайте ныне пpо жизнь на земле.
– «Вволю мы пожили – тощие кони в ответ –
Тpавушки сладкой поели, не ведали бед,
Сбpуя была хоpоша.
Тpавка и в этом кpаю оказалась жиpна,
Только не в пpок нам, не в прок завязалась она, –
Оголодала душа...»
– «Лёгкий отмеpит ли путь – вопpосят в свой чеpёд
Тучные кони – кто чёpное поле оpёт?
Вот на ином pубеже
Плоть наша пpежняя – этот ковыль да сухмень,
Ну а довольство и лад на тепеpешний день –
Это ль не всходы в душе?..»
Кони вы, кони... топчитесь пока…
И не в слова уже, а в облака
Долю pядите свою,
Вам ли, скоpбей не избывшим, pешать
Кому отвечать, а кому вопpошать
В этом кpаю?..


3. Битва. Храм.

***
Но кони-то ржали, они были вьяве,
Скакали на воле, хотя и в оправе,
Свечой озарённые в тёмной иконе,
Где ныне и присно…
Заржавшие кони
Ожили на воле, свечой озарились,
И кони, и вои, чьи пики искрились,
И лики, что молча готовились к Битве…

Луч хоры пронзил, уподобленный бритве,
Когда приоткрылись алтарные створы,
И горней молитвою занялись хоры…

***
А страх тяжёлых молний,
Излучённых
Кардиограммой огненной,
Разящей
Поля,
Дотла сжигающей овины,
Дома, угодья, пастбища – за что?
За грех людской?..
 
А как же дуб, шумевший
Столетья на холме, он тоже грешен?
– «Да, грешен, грешен! – знающий ответит –
Ты только загляни в его дупло,
Оно черно, нутро совсем сгорело,
Дотла, как сердце, полное греха…»

***
С Севера – сирые, босые.
С Юга, с Востока – раскосые.
С Запада – взгляды косые.
Россия…

***
Пока собиралась могучая Сила,
Сияла и арка, куда негасимо,
Ползли облака, багровея в закате,
Чем ниже к земле, тем в лучах языкатей.
В той арке  ПРОСТРАНСТВО от мира отдельно
Стояло под радугой. Даже прицельно
Ни луч, ни клочок облаков обагрённый
Войти не могли в тот фрагмент озарённый,
Что был от миров отделён, точно рамой,
Где зрело в ночи очертание Храма,
Венчанное куполом, а в середине
Алтарной зари загорались святыни…

Свеча за свечой занималась, и блики
Уже озаряли туманные лики,
Когда понял я – вот пространство, где можно
Не телом, но краем души, осторожно
Проникнуть вовнутрь, облетая приделы
Вокруг алтаря и увидеть не стрелы,
Не копья и шлемы, как виделось снизу,
А – Лик. И ещё – белоснежную Ризу…

***
… и проступили всадники сквозь тучу,
Словно содвинутую вбок, и поскакали
Средь белобоких облаков, чернея
Предгрозово, ритмично колыхаясь
Косматой конницею в пересверках
Шеломов, молний, пик. Шли понизовьем.

А красные – на красных конях – выше
И чуть прозрачней. В золотых кольчугах
Они гляделись постройнее чёрных.

А выше всех забрезжили под аркой,
Под самым сводом – белые на белых:
Без шлемов, лат, кольчуг… но блеск алмазный,
Покалывающий колосками, шёл
Не то от копий их, не то от взоров
Неясно чьих ещё, но перегляды
Самих лучей как будто бы пронзали
Всего меня, и будто бы грозили:
– «Вам не сломить ни мужеством, ни волей,
Ни молнией, ни сталью, ни коварством
Тех Сил. И не пытайтесь. Здесь не дол...»

***
Кто правит равнодействующий стрежень
В единое, в незыблемое русло,
И где он, этот самый главный стрежень,
И русло, где законы и заветы
Из глубины плывущие, как морок,
И красотою названные – где?
И разве красотой спасти возможно
Весь этот мир? Соблазн, улыбка, прелесть...

Да вот пчела… она летит на взяток,
А не красой цветка любуясь, видя
Издалека мерцанье габаритных
Огней, полос, как на аэродроме,
И точно знает, это указатель
Для взятки мёда нужного. В природе
Прицельна красота, рациональна.
Так значит, миром «рацио» владеет,
Всё держит в равновесии, и только
Нас «рацио», по призказке, «спасёт»?
А как же Тот, Кто создал мир однажды,
Не Он ли и спасти его однажды
Один способен?..
Что же, что ещё,
Что, кроме смерти, даже и красивой,
В мир красота внесла? Ведь и могилки
Любовников отравленных красивы,
Отравленных всё той же красотою,
Всё той же сластью? Что ещё, создатель,
Таится в красоте земной – соблазны?
Но для чего он, этот мир, зачем он,
Такой пропащий в дольней красоте?..

***
Но чёрные всадники, выстроясь к бою,
Вдруг словно смутились, и вскинувши пики,
И словно рассорившись между собою,
Друг в друга вонзили угрюмые лики.
И гнев, разгораясь то справа, то слева,
Кипел, как в купели, горящей от гнева,
И рос, и грозил извержением тяжким.
Кому? На свою же ярился дружину!..

Но тут с высоты, в развороте протяжном
Багряные, словно сжимая пружину
Огня своего, раззадорив друг друга
И тоже смутившись, сомкнулись упруго.

И – красное с чёрным смешалось…
Как будто
Весь гнев, перевеянный бликами света,
Тут страстно излился на дивное блюдо,
Всей кровью – на Чашу, стоявшую где-то
Незримо в алтарном пространстве покоя,
Вдруг словно раздвинутом белой рукою.

И – белые всадники, огнекрылаты,
Спустились в алтарь, между красных и чёрных,
И Чашу, огнём озарявшую латы,
Вдоль Храма в руках понесли меж покорных,
Вдруг ставших покорными воев, изливших
Угрюмого гнева и страсти излишек,
И силы, восставши в покое алтарном
И пресотворясь, эти дольные силы,
Что жили, казалось, лишь в образе тварном,
Предстали – Дарами. Их силы иные
В той Чаше теперь возносили для мира
И силам земным, и героям Эфира.

***
…там и я сладкий луч преломляю,
За овальную выпав кайму.
Воздаю тебе, смерть, утоляю
Пунктуальность прохода сквозь тьму,
Эту сущность разверстого гроба,
Эту резкость наводки на суть...
Ну а вдруг – это лишь фотопроба,
Чей-то фокус?...

Но – Битва!..
Но – Путь!..

В дикой тьме, пред слепящим порогом,
Непоклонном стопе и уму,
Зверь, тоскуя в нас, борется с Богом
И, рыча, уступает Ему…
***
И всё примиряется кровью в итоге:
Мрак, гроздьями спевший в колосьях полночных,
Восходит зарёю, как будто кровавым
Разостланный полем, колышется плавно.
Так чёрное, плавно налившись рассветом,
Становится красным…

Так что же за сила
Меняет цвета и оттенки? Что это,
Смешенье цветов или кровосмешенье?
А может быть,  самая кровь –  разрешенье
Стеснённого гнева? Гнев праздника ищет.
Он ищет излиться. И вот оно: грозы,
И поле потом, всё в озоне, и пики
Из туч просверкнувшие, кони в тумане,
Фигуры качнувшихся всадников… битва...

Но всё, что под небом мучительно зреет,
Не так уж и властно в себе, и в пределах
Долин поднебесных не всё разрешимо…

***
А Храм, где восходит Пречистая Чаша,
В каких он пределах, и где? После Битвы,
Травой и озоном, предчувствием счастья
Луг дышит, живёт. А надолго ли воздух
Разряжен грозою? А главная сила
Всех Сил, сила освобожденья
Из плена и тьмы, из неведенья, смуты –
Где Сила? Неужто же лишь сквозь виденья
И лишь предрассветные снилась, мерцала?
Да, были под сводами полусвеченья,
И были хлеба преломлённые, въяве
На белой, плывущей руке их вносили
В алтарь, причащали поникнувших, пели….
Да, было всё это! И всем доставало
Хлебов преломлённых, пропитанных кровью,
Даривших усталым надежды, дышавших …   
Но где? В заоконье, в окне сновиденья? 

***
А Храм – он стоит в чистой радуге, в арке
Портала огромного, словно отдельно
От мира. А всё пламя той Битвы небесной,
Непонятой здесь – только отблеск на бледной
Земле, просто сполохи, просто зарницы
Все битвочки наши, все свары и гневы–
Лишь зеркало бледное, лишь отраженье
ТОЙ  Битвы… 

Эфир отдыхает протяжно,
Грозой на земле разрешась, тёплый ливень
Все травы, все камни умыл, а светило
Ударив лучом, изрумянило небо.

Улыбчивы лица, лошадки по лугу
Несутся, как дети, ликуют беспечно,
Не думая вовсе надолго ли радость,
До битвы ли красной, до поступи чёрной?..
Зачем это знать, если дышится вольно,
Купаются кони в траве, словно дети… 

***
Кто в силах единое мощное русло
Взнуздать – не поток, не бродильное сусло,
А РУСЛО со стрежнем, реке соразмерным,
Погнать вопреки всем кривизнам и сквернам,
Соблазнам сплести все красоты, коросты
Заветов?..
Да ветви ли? А не наросты
На древе дуплистом, подвластном гниенью
И времени?
Нравственность…
Мир в упоеньи
Взыскует её, а могилу могила
Теснит… ну какая тут нравственность?
Сила,
Лишь Сила в мирах обретается мощно,
Но только назвать её вряд ли возможно
Как только своим же названием – С И Л А.
В ней всё: то, что есть, то, что будет, что было,
Вся нравственность в ней, и единственный стержень
Завета отцова. И русло. И стрежень.   

***
…изгнал из Рая. Да. Но напоследок
Всё ж гнев смягчил, и не в трясинах гиблых,
А в долах нашаливших деток спрятал
От нового греха, и божью плоть   
Сам кожаными ризами укутал,
«Одежды кожаные дал», как говорится
В преданиях священных. Или – «Ризы».
Он знал, конечно, будет людям трудно
В местах суровых жить, плоть обнаживши
Совсем, аж до сосудов кровеносных,
А кожаные ризы одежонкой
Им станут там, пусть и худой, на вырост,
Но всё-таки защитой, всё ж защитой…
И пусть ветшают ризы, пусть и словом
Таким их не зовут уже, а всё же…
      
***
Ты видел, как младенца мать целует?
Конечно, видел. – Истово, всей сутью,
Исконной сутью матери желая
Пробиться к Сути своего младенца:
Он чист ещё! Ещё не источились
Далёкие прообразы, просветы
Воспоминаний о блаженстве, чуде
В том тайнике утробы светоносной,
Где были так нездешни, так свежи
Радения в блаженных водах. Мать
Целует плоть его, ещё святую
От пальчиков до родничка, прозрачно
Пульсирующего в теменном просвете,
Как будто вновь сквозь кожицу младенца
Почуять безгреховный мир стремится,
Проникнуть к Сути… 

Только год от года
Всё реже, реже своего ребёнка,
Возросшего, и с каждым днём всё боле
Коснеющего дарит поцелуем.

Целует, но не так уже, как прежде.
Он – отдалился от неё. Целует
Порой с печалью, ведь его морщины
Состарили со временем, и мать,
Всё понимая, всё-таки целует
Подросшего, без тех воспоминаний
О пуповине в чреве, и о Сути
Предельно ясной – о любови к Сути –
Целует. Только реже. Всё же реже.

Но «Кожаные Ризы» в изначалье
Столь были светоносны, что порою
Ей кажется – и ныне через них
Она одна способна искупить
Неясный грех. И чем? Прикосновеньем
К тому свеченью, временем ещё
Не скрытому? Увы, до повзросленья…

***
Бывает же, мужчина лет за сорок
Влюбляется в девицу молодую,
Невинную, светящуюся нежной
Прозрачной кожей. Разве только бес
В ребро и седина, как говорится,
Его, козла, влекут к ней? А не жажда ль
Сквозь Ризу кожаную, нежную ещё,
Медово налитую, не она ли
Его к девице тянет? Та же тяга 
Приникнуть к Сути…
Да, его осудит
Молва людская. Суд мирской осудит
И окрестит козлищем похотливым.
Наверно, будет прав тот суд. Конечно,
Он будет прав. Но разве только похоть
Влекла его, не могущего к Сути
Пробиться на земле никак иначе,
Как только излияньями смешными,
Признаньями в любви простой девчонке,
Которая горит ещё, сияет
Остатками, но всё же – Сути.
Грустно…

Не знает девочка, пока ещё  не знает,
Суть золотая скоро, слишком скоро
Её покинет, и в её младенца
Неясно как, но тоже перельётся,
Сейчас она охвачена тревогой:
Найти бы мужа…  только поскорее!
А этот, что он ей? Она сегодня
На сверстников своих взирает зорче
Выискивая жертву для семейной,
Пригожей жизни. А козёл тот – старый.
Что ей козёл? Он сед. И нищ к тому же.
Он втюрился в неё, но ей-то, юной,
Что до того? Он глуп, смешон. И просто
Ничтожен. Что он ей? Сейчас младенца
Здорового зачать бы ей, да мужа
Здорового найти. Да побогаче.
Ну и, само собою, помоложе.
Ну и, немножечко любви. В самом начале.
Но – страстной, молодой любви! А жажда
Той Сути ей пока ещё сегодня
Неведома. Иль просто непонятна.
Она придёт – позднее…

***
Мать целует
Младенца своего с той жаждой Сути,
Что высмеена ей самой когда-то
В несчастном и седом, непреткновенном
Искателе земного идеала.
Искателе – чего? Той Сути? Риз?..


***
Сколько же правда Твоя горяча,
Господи, коль так могучи враги?
Спрячутся в ночь от прямого луча
И – ни гу-гу. Ни копыта, ни зги.
– Даруй же, страждущему от жажды, ключа!..
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..

Господи, битва глухая темна,
Разве под силу узреть где враги?
Правда Святая, она ли видна
Малым сим, щурящимся из-под руки?
– Даруй же, молящему о забвеньи, вина!..
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..

Милостив, милостив буди хоть им,
Не разглядевшим в тумане ни зги, –
От укосненья ли, Боже?.. Таим
Путь Твой высокий. Сокрыли враги.
– Озари же их, Господи, пресокровенным Твоим,
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..

Холодно, Господи, здесь… холода
Сердце сковали, забрали в тиски.
Как тут не взропщешь? Не видно ни зги.
Только не ропщет, – бредёт… а куда?
Молча шатается, свет из пурги
В ночь иссекая – любви и тоски
Свет покаяный…
                Ну хоть иногда
Путнику, Господи, путнику – да! –
Путнику, бредущему сквозь снега,
Помоги!

***
…а кони скакали, и вправду скакали,
Блистали подковы и пики в долинах.
И – не было их. Излучались, сверкали
Зарницы меж туч перепутанных, длинных,
То красных, то белых, то чёрных, то словно
Олуненных, словно овальное слово.
А Храм разгорался… его окаймовка,
Как радуга в небе росла осиянно,
И кажется, только росла загрунтовка
Фрагмента с хоругвями, и неустанно
Узоры струились сквозь тёмные Лики,
Как яркие, огненные повилики.
А кони скакали вдали, и качала
Свеча полумрак зоревого начала…

***
…там тень на склоне дня я собираю в нить.
Но тень моя меня
Не в сипах изменить.
Так облаку не изменить Того,
Кто устремил в зенит безоблачный его –
В бестеневой…
Так по огню свечи
Тоскует тень, бесплотная в ночи,
Не властная смиреньем изнемочь
Без пламени, тиранящего ночь.

***
Огонь, огонь, исчадье ада, света
Больной извив, излом, огонь – ведь это
Болезненный, несовершенный свет,
Как жар любви на уровне соблазна,
Невопрошённый, замкнутый, как плазма,
Как обращённый внутрь себя ответ…

***
Двуединая панорама:
Камень пола. Восхолмие Храма.
Стены. Крепь. Проступившие Лики.
Подступающих всадников блики.
И опять вне времён, вне пространства
Поступь ужаса. И постоянства.

***
Словно дождь на закате, под сводами арки
Токи крови из Чаши багряны и ярки.
Занимается таинство, пресотворенье,
Горней влагой слепцам отворяется зренье,
Тёмным, дольним, отчаявшимся многожданно
Возникает под сводом закатным: «Осанна!..».
Восхищенье и ужас. Предчувствие крови.
Тайно бродит волненье… уже наготове…

***
…и – двинулись тяжко. Но только вначале
Казалось что медленно, словно спросонья
Угрюмые тучи поплыли, толкая
Друг друга боками, темно налитыми,
Лениво свергая зарницы на землю…
Куда они двигались? Было неясно.
Но только сначала неясно…
Кинжально
Луч солнечный тучу пробил, и возникли
Те кони, те всадники в красном, что ниже,
В рядах эшелона косматого, плыли.
Их копья, дремавшие прежде, очнулись
И к верхним слоям эшелона, сверкая
В кинжальном луче, к облакам потянулись
Багряным, неясно откуда взошедшим,
Где не было края, восхода, заката
И времени…

***
Резкая арка портала
Всё так же стояла, распахнута в небе
Отдельною радугой. В этом пространстве
Чего-то, подвластного мысли и ладу,
Причинам и следствиям, не было. Просто
Стояли три Силы: та, чёрная, снизу
На красное воинство правила пики,
А красная, словно с ленцою, с прохладцей
Ещё разминалась, багряные тучи
Как дюжие мускулы переливая.

А белое воинство словно бы стыло
В покое заоблачном… разве что пики
Лучами легонько бродили меж чёрных
И красных, мерцанием неторопливым
О силе своей говорило беззвучно,
Но в бой не вступало. Ещё не вступало… 

***
Космический огонь
Погуливает в бане,
Вышатывая донь
Из сутеми – в сиянье.
Два дна, она и он,
Из полымя купели
Доводят тёмный стон
Двух дон – до колыбели.
И вот уже душа
Гуляет над трубою,
Светла и хороша,
Светла – сама собою…

***
А белая Сила стояла спокойно,
Блистая свежо молодым перламутром
Серебряных облачков, перисто-стройно
Плывущих над воинством золотокудрым,
Стояла, светая под сводом портала
И в свете незримую мощь обретала.

Казалось, что пёрышки лишь украшали
Шеломы и пики, как в прежние годы
На пышных парадах, но прежние дали
Утратили силу, а новые своды
Раздавшись, иные пространства раскрыли,
Где пёрышки те лишь пунктирами были,
Лишь стрелками к цели, покуда незримо
Шло медленное протягновенье пространства –
Неясно куда… но всё ярче убранство
Приделов его раздвигалось… в иконах
За ликами вои мерцали на конях…

И вдруг что-то вторглось и в конницу белых,
И красных, и чёрных, иная стихия
Смешала всё воинство, как оробелых
Юнцов, но не воды, не ветры лихие
Бал правили здесь, плыли силы иные,
Как бороды облачные, неземные…

***
Нарезанный неделями и днями,
Мир заиграл отдельными огнями,
Как храм, в котором свечи зажжены…
А небеса – звездой застеклены.

Уже не зовы слышатся, а речи,
Уже не человек, всечеловече,
Обломки скорлупы отдалены…
А небеса звездой застеклены.

Уже у кромки свода встал, качаясь,
Как рыба из-под льда глядит, отчаясь
Небесной отхлебнуть голубизны…
А небеса – звездой застеклены.

***
И невидимый Храм за чертой
Засиял, словно край золотой,
Храм незримый в огнях заиграл,
Словно не было стен, и казалось
Восходил не из храма хорал,
А из призрачных сфер. Но вязалась
Кладка стен всё реальней, она
Всё росла – за стеною стена.

И чем более стены росли,
Намечавшие контуры Храма,
Тем отчётливей зрела вдали
Двуединая даль, панорама
Двух долей сопредельных, одна –
Лики в рамах, другая – война.

***
…и незримый до времени Храм, наконец-то, под аркой портала
Перевился огнём семицветья. И так его пререплетало
Переливами радуг, что всё в них открылось всему: и Эфиру,
И крутой энергетике гор, и тишайшему дольнему миру,
Где моленья о Храме, уже на глазах, воплотились в сиянный,
Недолимый и подлинный Храм, нестяжаньями обетованный,
Где все чаянья, слёзы земные, взывания и завыванья
Пролились в нём, и явственны стали все обетованья
Голубиной легенды, как сны, что, мерцая, сновали
Сквозь века и сердца, а свершившись – Собор основали.
И такое сиянье излилось на ликах, иконах,
На лошадках, на чёрных и красных, на облачных конях,
Что невидимый Храм, обретя вертикаль полусферы,
Кольца пленного мира прорвал, будто сопло тоску атмосферы,
Все корявые битвы деревьев, камней, всех раздоров, подвластных
Чёрной воле – прорвал наконец-то...
А в далях неясных
Купол Храма прорвал и заснеженный обруч Эфира,
Слюдяной полусвет застеклённого звёздами мира,
И в излитии крови, вином становящейся в огненной Чаше,
Наконец-то открылось:
«Отныне теперь это – ваше!
Были малыми вы, злые детушки, были чужими,
Но стучались – и вам отворилось. Вы стали большими.
И мольбы ваши вас же  услышать – услышаны!
Эта казна
Не скудеет, прозревшие трудно, познавшие…
«Яко позна…»

***
Войдёшь и ты в тот храм однажды, там
В приделе правом, ближе к алтарю,
Найдёшь икону. Свет не знает сколько
В ней света запечатано. Как будто
Тот свет был замкнут кем-то и доныне
Не каждому открыт. Сияет строго,
Но милосердно. Замкнуты уста.
К ним тянется Младенца перст и словно
Приказывает ей – молчи, молчи!
Хоть матерь ты Моя, и Я не смею
Приказывать тебе – молчи, молчи,
Доколе срок не вышел…
Отчего
Он так ей наказал? Безвестно. Только
Влечёт к себе тот свет. Сквозит не часто,
Порой лишь в навечерье, иногда,
И то не для любого. Но испробуй,
Всмотрись, а вдруг и явится тебе
Тот свет, передвечерний и блаженный,
В улыбке, может быть, обетованной…

А почему бы не тебе, не здесь?


***
Вьют облака себя из синевы,
Из пустоты, из ничего
И тихо тают...
А я лежу в траве,
Я из травы
За ними наблюдаю.
...и было сказано, что от простых частей
Составился прообраз плоти мира:
От камня – кость,
Кровь – от воды морей,
А мысль – от облаков, плывущих мимо,
И  что когда-нибудь, в такой же светлый день,
Всё обратится вновь к своим пределам,
И поплывёт над миром опустелым
Лишь облака торжественная тень…