Глава I. Делос

Ангст, психология, драма, выживание, античность, исторические эпохи, рабство.





Римская империя, Рим, 70 год н.э., октябрь.



      Наконец наступил долгожданный момент, прибытие в Рим императора произвело на столичных жителей больший эффект, чем он себе представлял. Каждый так и норовил взглянуть на нового императора, прикоснуться к нему или поклониться. Словно чудо господне.

      Но шестидесятилетнему властителю было не до объятий и поцелуев с простым народом, хотя теперь, когда сенаторы осыпали его почестями и увенчали званиями, полагающимися принцепсу, он мог вздохнуть более спокойно.

      — Отец, ты словно не рад. — Юноша, обеспокоенно смотрящий на родителя, пытался найти в нём хоть долю радости от произошедшего. Но, как пытливы ни были его поиски, все они оказались провальными.

      — Не рад, — голос Флавия был тих и сух. — Всё это, — правой рукой он указал на город, простиравшийся за дворцовым окном, — всё это, сын мой, досталось нам не в лучшие, а в тяжёлые времена.

      — Но ведь Виттелий убит. Война окончена? — Верил ли сам Тит в слова, которые говорил? — по правде сказать, он и сам не знал.

      Тацит как-то сказал: «Война кончилась, но мир не наступил». В стране царили власть оружия, бесчинства и разбой. Всё это очень беспокоило нового императора, и он знал, какая ответственность легла теперь на его плечи.

      — Нет, сын мой, еще ничего не окончено. — Юный консул лишь кивнул головой и отправился к выходу.

      И пусть Боги помогут им…



      Эгейское море, Южные острова, Делос*, 71 год н. э, март.



      — Не проходите мимо, только у нас вы можете найти лучшие ткани, шёлк, лён! Всего двести сестерциев (2)*! — мужчина кричал так громко, что подростку пришлось закрыть уши, но избавиться от крика полностью никак не представлялось возможным. Купцы, обычные путники и дети, бегающие без присмотра, кричащие в голос, — они перебивали даже шум прибоя, тишиной Делос боги обделили.

      Но самым ужасным кошмаром была вонь. Зловонье, казалось, выбивало землю из-под ног. Запах рыбных туш, мочи, пота и прочих нечистот въедался намертво, это разнообразие едких отвратительных ароматов заставляло глаза наливаться слезами.

      Всё это, смешавшись в одном месте, наводило огромный страх на того, кого уже очень долго, не сворачивая, вели в неизвестном направлении. Кандалы стёрли ноги до крови, а конца тяжёлому пути всё не было.

      Оказавшись впервые в подобном месте, в подобном качестве, обременёный железом на конечностях, человек, по внешности перс, не знал, как себя вести, — и всю дорогу молчал, терпя боль от стертых в кровь ног, но только морщась от этого.

      По пути маленькой процессии попадались лавки, торговавшие исключительно специями, тканями или изделиями из драгоценных камней, — такие он видел впервые, но какое ему было дело до чужого богатства? Счастье стать обладателем всей этой роскоши ему явно не светило; тем не менее разнообразие товаров, произвело большое впечатление на юношу, он стал идти не спеша, чтобы подольше полюбоваться выставленным на продажу. Конечно, это ему не удалось.

      — Плетёшься, как черепаха! — Один сильный рывок цепи — и вот он уже лежит перед всеми на животе. Уставший и очень голодный, парень с трудом нашёл в себе силы, чтобы подняться: не сделал бы этого — подняли бы силой и без всяких нежностей.

      — Персидское отребье. — Смачно плюнув в сторону раба, римлянин вновь дёрнул юношу на себя, но в этот раз с куда меньшей силой.

      Прошло ещё какое-то время перед тем, как они остановились у большого шатра, где их уже ждал полный мужчина, внешностью напоминающий араба, но юноша не был в этом полностью уверен.

      — Хвала богам, вы добрались. И вижу, весьма успешно. — Первое впечатление было благоприятным, доброжелательная улыбка и манера мужчины говорить немного расслабила парня, стоявшего у входа и не могущего разобраться в истинном положении вещей, — и это сыграло с ним плохую шутку.

      Юноша с тёмными, как персидские ночи, волосами не мог сопротивляться, когда его резко затащили в шатёр.

      Запах благовоний и масел, смешиваясь с запахами пота, сразу ударил в нос, а пёстрые узоры ковра и подушек заставили взгляд разбежаться в разные стороны — проще было смотреть в одну точку на полу, опустив глаза так сильно, насколько это можно.

      — Значит, это он, Коцит тебя побери, Циберн, он же тощий, негоже такому достойному римлянину так отвратно следить за товаром.

      Резко подняв голову, раб отошёл на шаг от мужчин. Он догадывался, зачем араб затянул его в шатёр.

      — Твоё имя! — Чужак, одетый в яркие одежды и с тюрбаном на голове, был намного добрее в голосе, чем мужчина, приволокший юношу через весь порт и рынок, но невольник знал, что никому нельзя доверять. — Твоё имя! — Сопроводив вопрос взмахом плети, которая со свистом рассекла воздух рядом с телом юноши, заорал на гостя поневоле хозяин шатра, отчего перс сжался, втянув голову в плечи.

      — Асет, сын Акбэра, — он тихо, но чётко произнёс каждую букву имени.

      — Асет — значит, на льва ты не тянешь. — Ухмыльнувшись, мужчина в тюрбане вышел из шатра. Римлянин вышел следом, несколько минут Асет ещё слышал их разговор вполголоса, но не прислушивался. Хотелось пить и есть, усталость навалилась тяжёлым камнем — и в конечном итоге он осел на пол, не в силах больше стоять на ногах.

      Правда, долго эта радость не продлилась. Стоило ему сесть, как тут же, видимо, не довольный состоявшимся разговором араб вернулся и поднял его:

      — Встать!

      Холодными и потными руками он грубо поворачивал его за плечо то в одну, то в другую сторону, периодически запуская руку под тунику, касаясь тела парня. Словно случайно задевая соски, он оценивающе кивнул головой, видя, как Асет остро реагирует на прикосновения. Порванная местами туника слегка спала с плеча, обнажив тонкую линию лопаток и ключицы раба.

      Тёмные волосы отлично подчеркивали смуглую кожу. Невысокого роста, Асет был похож на ребёнка, но с уже сформировавшимся, переломившимся голосом. Впалые щеки и общая худоба говорили о долгом голодании и ужасных условиях доставки.

      — Не тронутый, как меня уверяли? Это хорошо, потом проверю. А ну-ка, подними на меня голову. — Взгляд Асета устремился вверх, подбородок слегка приподнялся. — Впервые вижу такой цвет! — Удивление Халила было ожидаемым для Циберна, римлянин, вошедший следом, в подтверждение слов похлопал его по плечу. — За него заплатят немало денег, я согласен на сделку. Но я уменьшу стоимость вдвое, ведь мне теперь придётся его откармливать. Кто ж заплатит за полудохлого раба?

      Циберн хотел было возразить, но быстро остыл. Ведь и правда, чем больше новый господин заплатит за парня, тем больший процент от выручки достанется посреднику в дальнейшем, а в этом случае навар обещал быть приличным.

      — Твоя взяла, Халил, — ругаться он более не желал и дождавшись когда араб, протянет ему  кожанный мешочек с вновь установленной суммой, удалился восвояси.

      Всё, что происходило потом, Асет помнил плохо. Отмывание, натирание маслами и смена одних кандалов на другие словно проплывали мимо него. Асет же был даже рад этому: будто актёр театра, он со стороны наблюдал за творящимся вокруг.

      — Сбежит — поплатишься головой, — грозный голос выходящего из шатра Халила, пригрозившего надсмотрщику, вывел Асета из ступора.

      Свернувшись калачиком, укрытый покрывалом — тонким, но на удивление тёплым, юноша с глазами цвета Благословенного камня (3)*, молил богов, чтобы всё это скорее закончилось, но прикорнуть ему не удалось — невольника сразу же стали откармливать, это оказалось мучением не меньшим, чем недоедание.

      Боги, казалось, отвернулись от Асета. Слишком долго он не мог вкусить хоть какой-то пищи и теперь, всё, что попадало ему в желудок, предательски выходило обратно. От частых позывов болели горло и тело, но Халил понимал, что так или иначе заставит пищу поступать в него. И тогда он приказал уменьшить порции и сделать их менее жёсткими и твёрдыми — на его радость, это сработало. Асет смог наконец поесть, и Халил лелеял надежду, что меньше, чем через месяц, перс наберёт в весе и его можно будет выгодно продать. А пока его держали в отдельной части шатра, периодически разрешая выйти на улицу для того, чтобы опорожниться или подышать воздухом.

      После его вновь тащили в шатёр и заковывали в цепи, словно преступника, приговорённого к казни на арене, дабы потешить зрителей, пришедших посмотреть на кровавое зрелище.

      — А ты не больно разговорчив. — Высокого роста, темнокожий и не имеющий волос, скорее всего, такой же раб, как и сам перс, следил за тем, чтобы Асет не сбежал. Возможно, его специально наняли для наблюдений за подобными Асету — перс этого не знал. Юноша старался как можно больше времени проводить во сне, укутавшись в покрывало и закрыв лицо подушкой — единственное удобство, что ему дали, в дополнение к тюфяку, набитому сеном — колючему и жёсткому, но кое-как скрадывавшему холод. Когда Асет плыл в трюме корабля, их снабдили лишь местами сьеденной молью тканью, — согреваться приходилось, прижавшись к другим, таким же рабам, каким стал и он.

      Один раз девочка которая всё время плакала, сидя в стороне от остальных, внезапно затихла. Асет решил подойти к ней и спросить, всё ли у неё хорошо.

      Шла ночь. Нащупав её мягкие, но растрёпанные волосы, перс с ужасом отпрянул. Луна высвечивала стекленевшие глаза — Асет сразу всё понял.

      — На вид тебе не больше тринадцати лет, хотя, может быть, ты старше? — Чуть подойдя, темнокожий мужчина подозрительно огляделся по сторонам. Асет в испуге натянул на себя одеяло и зашипел, отползая от потенциального врага.

      — Так, что тут происходит? — К счастью перса, хозяин вовремя зашёл в шатёр и, больше ничего не сказав, взмахнул плетью — та со свистом ударила по спине раба.

      — Пошёл вон, жалкий мавр! — Быстрым шагом лысый мужчина направился к выходу, бросив на ходу: — Проклятый verna(4)*! А ты, — рукоятью плети он указал на перса, — веди себя тихо и не высовывайся. Понял?! — стоило Асету кивнуть, как Халил, удовлетворённый собой, вышел на улицу.

      Ещё четверть часа были слышны голоса, ругань и свист плети. В который раз юноше стало страшно, он боялся этого места и этих людей, они наводили на него ужас. Только спустя какое-то время, постепенно, он научился стойко противостоять страху, который его сковывал первые несколько дней.


      Через неделю после того, как он оказался в этом жутком месте, ему стали давать более жёсткую пищу. Порцию увеличили и добавили фрукты — по одному в день, обычно это были цитрусы, реже перепадала кисть зимнего винограда, основной же рацион представлял из себя смесь морепродуктов и изредка мясо — пожаренное на костре, со специями, в небольшом количестве.

      — Отлично, а ну встать! — Послушно сделав то, что ему приказали, Асет позволил себя осмотреть, как и в первый раз, когда его только привели. Халил был груб, как обычно, тем не менее казалось, что он остался доволен результатом увиденного. — Ты прибавил кое-где, это хорошо: тощего тебя не купят. И всё же, каков твой точный возраст?

      Римлянин, что продал его Халилу, утверждал, что он достиг возраста зрелости. То есть Асету было больше четырнадцати лет — скорее всего, пятнадцать-шестнадцать, но, сколько именно, Халил не знал.

      — Шестнадцать, господин Халил.

      Но для араба это было не столь важно: единственной вещью, которая его беспокоила, было то, что у перса периодически наблюдалось изменение цвета глаз. По не известным для него причинам, они становились либо ярче, либо темнее. И Халил уже подумывал о том, чтобы поднять цену за такой товар.

      — Фурии с ними! — Оставив Асета одного, он вернулся к остальным рабам, которые с самого утра стояли под палящим солнцем в ожидании того, что кто-нибудь их купит и заберёт из этого кошмарного места, где распоряжались люди, подобные Халилу.

      До времени, когда Асета должны были выставить на продажу вместе с остальными, оставалось меньше двадцати дней.



* Делос - остров в Эгейском море, в античности центр работорговли.
(2)* Сестерций - денежная валюта Древнего Рима
(3)* Verna - раб (лат.)
(4)* Благословенным камнем в древнем Риме называли аметист.