Неприступная свобода

"Смысл больших вещей скрыт в вещах маленьких".


  На поезд мы, к сожалению, опоздали. До следующего поезда оставалось около часа, но когда последний вагончик гордо скрылся за холмом, к нам с Борисом Ивановичем подошёл сухой, сжатый, маленький старичок лет шестидесяти пяти, с тоскою в глазах, с бородкой клином и с напущенными бровями.
  -Куда путь держите? - спросил его унылый, но как будто желавший казаться добрым голос.
-Во Ржев, - ответил громко Борис Иванович. Он всегда опережал и во всём, как казалось мне, превосходил меня, и мне часто становилось не по себе от этого. В течение многих лет он был моим коллегой по работе,вот и сдружились.
  Тут старичок начал что-то тихо и спешно говорить. Он говорил, останавливался, думал, опять говорил. Из обрывочных и непонятных фраз мне удалось запомнить только: "И во Ржеве я не был. Эх, жизнь"!
  -Вы не были во Ржеве? - спросил Борис Иванович.
  Старик посмотрел на нас неприятным, подозрительным взглядом.
   -Не был, - протянул он. - Там, где я бывал, я не выносил жизни. А там, где я мог бы жить спокойно и свободно, я никогда не бывал. Несчастье это, вот что!
  -А где вы могли бы жить спокойно? - Борис Иванович задавал вопросы с полусерьёзным видом, так, что нельзя было понять, смеётся он над стариком или жалеет его, или просто хочет скоротать время до следующего поезда за счёт своих вопросов. Старик немного замялся.
  -Там, где свобода есть, - тихо ответил он.
  -Ясно, - засмеялся Борис Иванович. -Свобода, значит... Как это глупо! А здесь, в Москве, не свобода?! Не здесь купола дворцов и церквей взмывают в небо?! Не здесь театры и музеи сплелись в одно необыкновенное царство?! Не здесь Пушкин родился? Не здесь, чёрт возьми, усадьбы и парки встречают тебя как старого друга? Не здесь?
  -Свобода - это ведь не купола и дворцы, - покачал головой старик. Он часто на месте переминался с ноги на ногу, шатаясь при этом так, что многие проходившие люди могли бы принять его за пьяного. - Свобода идёт из нашего сердца, и мы должны найти на Земле то место, в котором сможем легко и непринуждённо выпустить её. А у меня нет такого места.
   -Чем же вам Москва не угодила? -с немного наигранным любопытством спросил я. -Вы откуда родом, если не секрет?
  -Родом я из Брянска, -старик сурово наклонил голову. -Но и там мне не жилось. Нигде не жилось! - кричал он.
   Тут Борис Иванович небрежно и холодно высказал то, что и я невольно подумал в эту минуту:
-Да вы ненормальный.
   Толпа любопытных уже скопилась вокруг нас небольшим, неопрятным кольцом. Всё это вызывало во мне чувство неприязни.
  -Пустите меня, -усталым, но сердитым голосом сказал старичок и выбрался из толпы.
  Это небольшое кольцо неумолимо окружило нас так, как будто позабыло обо всём на свете и ничего более не волновало его в эти минуты. Оно шепталось, хмурилось, смеялось, один бородач неаккуратно дёрнул меня за рукав. В конце концов толпа расступилась и скоро разошлась. В половине шестого к вокзалу подъехал наш поезд. Всю дорогу я был довольно молчалив, чем раздражал Бориса Ивановича. Я был занят мыслями о старике. В его словах и голосе было много искренности, но всё равно трудно было понять, как может человеку не нравиться Москва. И почему ему нигде не жилось? А всё-таки жаль, что мы так сурово расстались с ним.
  После этого события, не так уж надолго врезавшего мне в память, прошло двенадцать лет. К тому времени я и сам cтал чуть ли не стариком, волосы мои безнадёжно седели, мне казалось, что мой белый свет упал мне на голову с небес, как безнадёжно и с какою-то тяжёлою и неведомой силой чистый снег падает на улицы, словно принуждаемый к этому серым январским небом.
   Я наведывался в гости к моей племяннице Ирине Фёдоровне. Летом она подолгу проводила время в деревне, со своей матерью, моей двоюродной сестрой Людмилой Константиновной. По пути в деревню на одном из придорожных холмов мне показался маленький деревянный ухоженный домик, а рядом, на деревянной скамье я увидел до боли знакомую мне фигуру. Где же я видел этого старого человека? До боли знакомыми казались мне черты его лица, сухие и между тем добродушные.
  -Здравствуйте, -сказал я старичку.
  - Здравствуйте, - проговорил он с улыбкой. И тут-то я его вспомнил. Не так уж сильно он изменился за такое долгое время.
  - Как вам здесь живётся? - спросил я.
   -Чудесно, - ответил старик. -За семьдесят лет лучшего уголка не сыскал.
 - И вы чувствуете себя свободно?
 - Как же не чувствовать! Я выпустил здесь свою свободу, с тех пор она меня не покидает. Ведь вы поймите: всё самое ценное в жизни мучает нас, пока мы не выпустим эти чувства наружу. Свобода, вера, любовь... Мы должны выпускать их из своего сердца, как выпускаем птицу из клетки.
 - А если выпустишь - и не поймаешь? - бесцеремонно перебил я.
 - Зачем ловить? - удивился старик. - Пусть эта клетка будет из золота, и тогда птица Свобода будет жить в ней и радоваться. Ведь эта клетка -её Родина, здесь она родилась.
   И тут, почувствовав себя неловко и глупо, я спросил наконец о том, что так интересовало меня, о чём, правда, до этого момента я стеснялся спросить.
  - Но... Неужели в Москве, обустроенной дворцами и и парками, цветущей садами, кишащей музеями, памятниками и театрами, вам жилось хуже, чем здесь, в маленьком деревянном домике?
  На что старик так же неопределённо ответил мне:
  -Слышите, как поёт река? Знаете, о чём она поёт?
  Я в недоумении пожал плечами.
 - Она поёт обо всём - и о Москве вашей, и о свободе великой, и Пушкину поёт славу, и обо всей стране, и обо всём мире поёт, и даже о нас с вами немножко...

22 июля 2019,
Пущино.





 «Листья падали».
«Листья падали, падали, падали,
И никто им не мог помешать».
(Г. Иванов)
Глава 1
Невысокая темноволосая девочка тринадцати лет с довольно редким именем Тома проводила свободное время  интересным образом. Она сидела в отцовском гараже и пихала маленькую крысу  в ведро с кипятком. Писк её серенькой длиннохвостой жертвы доставлял Томе огромное наслаждение. Девочка издевалась над крысой как можно дольше, растягивая её мучения, и снимала своё преступление на старенький телефон. Она ведь просила родителей подарить ей новый, но куда там! Всё новое и лучшее всегда достаётся её старшей сестре Але, а Тома, видимо, в глазах её родителей просто забава - точно так же, как эта маленькая несчастная крыса - забава в Томиных глазах. Приходится снимать все её видео на это еле работающее старьё.
К слову сказать, Тома очень часто мучала животных и записывала это на камеру. Как-то раз, около года назад, ей попался видеоролик на эту тему. В этом ролике трое подростков издевались над пойманной ими дворовой кошкой, они били и пинали её, а в конце разрезали, горя желанием посмотреть её внутренности. Видео разлетелось по Интернету, собрало кучу просмотров и лайков, вот Тома и подумала, что может таким образом добиться большой сетевой популярности. Правда, впоследствии то видео про кошку заблокировали, но Тома что-нибудь на этот счёт придумает, и её видеоролики не удалят. Однако пока что она их нигде не публиковала: страшно. А вдруг родители или сестра, или кто-то из класса увидит? Пока что она просто хранила их в фотогалерее телефона.
Родители не знали об ужасном увлечении Томы. Она говорила родителям и сестре, что уходит в гараж порисовать.
-Ну и где же твои рисунки? - спрашивали родители, когда она возвращалась из гаража ни с чем.
- Мне стыдно показывать, - каждый раз отвечала Тома. - Я пока очень плохо рисую.
-А может быть, это на самом деле хорошо? - спрашивала мама. -А может быть, у тебя талант, Тома? А ты стесняешься! Ты пойми: ведь если у тебя есть огромное желание делать что-то,  если тебе это интересно, значит, скорее всего, у тебя есть способность к этому делу...
Тома с понурым видом выслушивала эти пафосные речи матери и приходила к выводу, что у неё есть талант убивать. И ей на какое-то время становилось страшно. А что, если она сумасшедшая и неизлечимо больна? Ведь она занимается ненормальными, кошмарными вещами! Впрочем, когда после этих мыслей она уходила в свою комнату и просматривала видео со своими четверолапыми жертвами - там были и крысы, и кошки, и собаки, и лягушки, и насекомые, и кого там только не было - тогда она  вновь начинала улыбаться и ей становилось хорошо.
 Впрочем, чаще всего она не убивала, а отпускала своих жертв. Боялась попасться. И сейчас, с удовольствием смотря на барахтающуюся крысу, она думала, помиловать её или нет. Крыса билась за жизнь изо всех сил, Тому поразило такое упорство. Казалось бы, серый никчёмный зверёк, довольно противный и грязный, а так борется за жизнь! Тома подумала, что, окажись она на месте этого зверька, уж давно бы сдалась и утонула в кипятке. В конце концов, вряд ли бы кто-то сильно о ней жалел...
-Ну что, боишься подыхать? - спросила Тома у крысы. Та посмотрела на неё ненавистными глазами. Наверное, её писк и визг состоял исключительно из ненормативной лексики, обращённой к её мучительнице.
-Выпустить тебя?
Но крыса была слишком горда, чтобы отвечать, и продолжала барахтаться, а Тома сбрасывала её в воду, как только она поднималась на поверхность ведра.
-Нет, погодь! Я ещё не насладилась. Ну кто ты против меня? Никчёмный, беззащитный комок шерсти! Ничтожное существо. Лишь от меня одной теперь зависит твоя судьба.
Всё это продолжалось бы ещё, пожалуй, долго, если бы Томе не позвонил отец.
-Алло, да, пап, привет, - промямлила Тома, проводив глазами сбежавшую крысу и мысленно удивившись её напористости и любви к жизни. - Я... Я в гараже... Рисую. А что? Ужинать? Да, я скоро приду. Минут через пятнадцать. Что, день рождения? А, да нет, конечно, помню...  Тома убрала телефон в сумку и вздохнула.
Да, сегодня у Али день рождения, семнадцать лет. А она забыла. И даже непонятно, что сказать в своё оправдание. Ведь Аля  про её день рождения никогда не забывала и всегда дарила подарки. Тома не знала, что подарить Але, но главное - не хотела ничего дарить ей. Не хотела её поздравлять, не хотела желать ей ничего хорошего. Почему Але всё, а ей - ничего? Конечно, Аля такая красивая, добрая, светлая... Естественно, все будут любить её, а Тома - так, гадкий утёнок. И никто её никогда не полюбит, не назовёт красивой, не признается в любви. Тома решила, что домой не пойдёт: переночует в гараже, благо, в нём тепло. Пусть за неё хоть раз в жизни побеспокоятся - почему её нет? Что с ней случилось? Тома постелила себе прямо на полу и не заметила, как уснула. Проснулась она оттого, что её кто-то аккуратно растолкал. Она протёрла глаза. Аля.
-Томочка, ты чего здесь? - Аля  нежно обняла сестру, та неохотно поддалась. - Мама с папой все изволновались. У нас ужин праздничный. Пойдём домой.
-Не хочу, - отрезала Тома.
-Почему? Ты здорова?
-Да какое тебе-то дело...
-Томочка! - в сердцах вскричала Аля. - Ну что ты такое говоришь, мы же родные сёстры! И я очень люблю тебя, и мама с папой тебя любят...
-Да. Может, и любят, - кивнула Тома. - Но всё-таки на первом месте у них ты.
-Томо...
-Не перебивай меня, - рассердилась Тома. - Всё лучшее - всегда тебе! Вся любовь, все ласки, подарки... А мне? Я-то для них кто? Ну что ты на меня так смотришь?! Я уже не дурочка, я прекрасно понимаю: ты в миллиард раз лучше, добрее и красивее меня! И я... Я завидую тебе, а потому... Потому не люблю тебя, не люблю! - заплакала Тома. - Будь ты хоть чуточку хуже, я бы тебя, может, могла полюбить, но я... Я кто... Гадкий утёнок, а ты - принцесса... Ненавижу тебя, - всхлипывала Тома. Всё, что она так долго и старательно пыталась скрывать - всё это в одночасье хлынуло наружу. Аля крепко обняла её.
- Томочка, мы тебя очень, очень любим, честное слово.
-Да иди ты! Тоже мне, честная нашлась! - Тома сделала неуверенную попытку оттолкнуть Алю, но та только крепче обняла её.
-Томочка, ну прости меня, -сказала она. -Прости, если моя любовь к тебе малоощутима. Но я исправлюсь, Томочка, я обещаю. Обещаю, - и о\на поцеловала сестру в лоб. Томе эти нежности порядком надоели. Она поняла, что Аля так и будет доставать её ими.
- Да, ты... Ты тоже прости, я... Что-то я погорячилась. Пойдём лучше домой?
-Пойдём, - улыбнулась Аля своей обворожительной лучезарной улыбкой.
Господи, в неё, наверное, вся школа влюблена, подумала Тома - хотя никогда не видела Алю хоть раз с парнем. Отшивает, видимо... важная какая!

 - Ты где была? - сердито спросил Тому отец.
-Я случайно уснула в гараже, - сказала Тома, внезапно заметив, что, в принципе, ответила вполне правдиво.
-Уснула! - отец сменил гнев на милость. -Устала небось рисовать-то!
-Ага, - машинально кивнула Тома.
После праздничного ужина, чаепития и поздравлений Тома выловила минуту, в которую они с сестрой оказались наедине, подошла к ней и искренне сказала:
-Аля, ты прости, я совсем забыла, что у тебя день рождения сегодня. Я без подарка.
Аля рассмеялась. Тома сначала обиделась, что сестра над ней смеётся, Аля почувствовала это и сказала:
-Томочка, для меня самое главное, что мы все сегодня рядом. И то, что ты рядом. А остальное - это такая ерунда, правда...
Тома улыбнулась, но когда пошла спать, снова в душе обозлилась на Алю. Ну неужели нельзя перестать - хоть на мгновение - быть такой идеальной? Неужели она не понимает, что Тома страдает из-за этого - из-за того, что она настолько лучше неё?




Глава 2
Весь день и весь вечер лил дождь. Порывистый ветер с упорством маньяка крутил свою шарманку, сурово срывая октябрьскую листву.Небо было очень бледно, и казалось, что весь город находится в предобморочном состоянии. Самое время для того, чтобы исписать пару страниц личного дневника. Семнадцатилетний Глеб начал вести его совсем недавно -месяц назад.
«Итак, на чём я остановился. Людей я не люблю, я и не обязан их любить. Да и они ничем не обязаны мне. Есть человек, любви которого я и вправду хочу, но это потому, что я сам люблю её. До остальных мне и дела нет. Поразительно, как сильно люди себя любят, а ведь природе, наверное, очень стыдно за то, что она создала нас. Но только не за Алю, за Алю ей не может быть стыдно, а совсем наоборот. Потому что она - самое невинное создание из всех. Добрая, красивая. Хрупкая. Как она похорошела за лето! Когда я вижу, как она проходит по коридору, медленно, словно проплывает, когда вижу, как она поправляет свои длинные волосы - у меня сердце замирает. Я влюблён в неё, но боюсь признаться ей в этом. И не потому, что боюсь выглядеть глупо, насмешки над собой, нет, вовсе нет. Я боюсь разочароваться в ней. Боюсь, что ангел может оказаться не совсем ангелом. Я ведь никогда с ней не разговаривал - да и никто из класса особо не общается с ней. Все считают её немного странной. Все, кроме меня».
Глеб отложил ручку и тяжело вздохнул. Аля нравилась ему уже давно, а в последнее время он начал осознавать, что влюбился в неё и если не признается ей в своих чувствах в этом учебном году, то не признается уже никогда. Не то чтобы он робел перед ней или смущался её, однако же он действительно жутко боялся разрушения идеала, который видел в ней.
Людей Глеб не очень любил, но никогда не показывал им своей нелюбви. Он пребывал в полной уверенности касаемо того, что человек - существо совершенно второстепенное в природном мире. Просто удобнее всего почитать себя главными, а всю ответственность взваливать на Бога или рок. Во всяком случае, так Глеб считал.
После окончания школы он хотел поступать  в консерваторию. С восьми лет он обучался академическому вокалу, по вечерам пыхтел в музыкалке, и мечтал стать известным оперным певцом. В школе никто не знал о его увлечении. Ребята из класса заслушивались Оксимироном*[ Признан властями РФ иноагентом ] и Хаски, и Глеб полагал, что его исполнение академического репертуара в лучшем случае вызовет смех, хотя порой представлял, как он поёт, допевает, кланяется, и ему аплодируют красивые старшеклассницы, а Аля - громче всех! Увы, видимо, сбыться этому так и не суждено, и никто из класса не услышит его звонкую «ля» первой октавы - для лирического баритона (а именно таким типом голоса обладал Глеб) нота высокая. Впрочем, в распевках он порой доходил и до «си». В консерваторию надеялся поступить на бюджет. Другой вариант невозможен, так как оплачивать образование ему никто не станет - более того, родители и так скептически настроены к его выбору. Особенно отец.
- Ну чего ты своими песенками достигнешь? - всё время спрашивает он. - Ты ж не Шаляпин, не Гмыря, не Лемешев! - Глебу было совершенно неизвестно, откуда отец, далёкий от классической музыки, знает эти имена. - Нет бы пойти на юридический или экономический! - Но на иные факультеты Глеб не хотел. Экономический, юридический - это даже произнести, не зевнув при этом, трудно. То ли дело - консерватория, опера, романсы Глинки, арии Вивальди.... Всё это действительно пленяло и поражало юного Глеба. И больше ему ничего не хотелось. Совершенно ничего.
Часто в его музыкальной школе проходили концерты, в которых он пел. Каждый раз, когда Глеб допевал и осматривал аплодирующую публику, он думал: «Ну, разве я пел для этих людей? Нет, я пел для Али! Для Али и только для неё! Как жаль, что она не видела, не слышала...»
Почему же её все считают странной? Да, конечно, она очень скромна и стеснительна, и очень необщительна, однако же... Все люди очень странные, и каждому приходится искать в чужой голове тараканов, родственных тараканам в своей. Эти спорные насекомые есть то, что надо принимать, а если принять не получается, наверное, нужно просто искать других - в иной голове. Но ни в коем случае нельзя пытаться их травить. А Алиных тараканов (и её вместе с ними) одноклассницы порой травили, и Глебу всё время приходилось её защищать. Разумеется, Аля догадывалась о том, что Глеб в неё влюблён - такое сильное чувство, как любовь, никогда не ускользнёт от взгляда девушки. Она догадывалась и терпеливо ждала, когда Глеб во всём признается ей, однако время шло и ничего не менялось.
Глеб решил, что на этой неделе точно признается ей. Настроение было отвратное, во многом как будто из-за ненастной погоды: нужно быть слепым, чтобы не замечать её нынешнего убожества. Дождь, слякоть, ветер. Вообще-то мы злимся на погоду не столько из-за того, что она плоха, а из-за её безграничной власти. Человек ведь очень не любит, когда кто-то или что-то доминирует над ним. А ещё человек зачастую невнимателен и упрям. Мы можем бесконечно любоваться на то, как ветер срывает осенние листья, а потом ужаснуться тому, насколько мы похожи на них. Мы тоже запросто можем сорваться и упасть, и нам, как листьям в стихотворении Георгия Иванова, никто не сможет помешать упасть. И не факт, что  кто-то сможет помочь подняться.
Но не одна погода была виной хандре Глеба. На днях отец сказал ему, что, если Глеб всё-таки не откажется от своего решения поступать в консерваторию, то разговаривать он с ним больше никогда не станет.
- Но я мечтаю об этом всю свою сознательную жизнь, - неуверенно сказал Глеб. Он знал по своему опыту, что споры с отцом ни к чему хорошему привести не могут, но слишком уж серьёзен был этот вопрос.
- Ну, мечтать не вредно, - сухо отрезал отец.
Завтра понедельник. Завтра нужно признаться Але - вот только когда? И как? Логичнее, конечно, на перемене, пока нет никого. А что сказать-то? Глеб, несмотря на то что достиг возраста семнадцати лет, совершенно не знал, как всё это делается. Вообще, наверное, нужно попробовать позвать на свидание - но куда? Просто погулять - вариант не очень подходящий, бог с ней с банальностью подобного свидания, просто вдобавок погода нелётная. Звать в ресторан - на первых порах как-то слишком, да и, признаться, очень дорого. Да и разве одиннадцатиклассники ходят в ресторан? Может быть, позвать домой? Но Глеб, к счастью, сообразил, что это вариант ещё хуже. Он вдруг понял, что совершенно ничего не знает об объекте своей любви. Не знает её увлечений, интересов. Не знает, что ей нравится, а что нет. Подумать только, они же с первого класса вместе учатся! 
Ладно, завтра он что-нибудь да придумает. Или послезавтра. Или на этой неделе - какая разница? Всё равно Аля, как это ни странно, не пользуется никаким успехом у парней. И всё же надо поспешить. Это и так слишком уж затянулось. В конце концов, девушки, даже такие скромные, как Аля, любят смелых и уверенных в себе мужчин. Глеб таковым себя не считал, а значит, ему требовалось таким стать.





Глава 3
Класс, в котором учились Глеб и Аля, был не столь уж большим: в нём учился двадцать один человек. Все, за исключением Али, сидели подвое, Аля сидела одна. За весь период своего одиннадцатилетнего обучения она так и не нашла подруги, и, если некоторые девочки  изредка и перебрасывались с нею парой фраз, то большинство из них попросту не замечало её. Многие про себя считали, что Аля всех презирает. Однако на самом деле Аля всех любила, но по своей природе была человеком весьма зажатым. И, как назло, вдобавок к своей зажатости, к одиннадцатому классу она так расцвела, что одноклассники нет-нет да засматривались на неё, что порождало чувство зависти у некоторых обделённых вниманием девочек. Однако... Кто знает, что там у неё на уме? Такие скромные девочки обычно отказывают всем. Либо сначала спрашивают разрешения у родителей. А потому, находя Алю безумно красивой, одноклассники ухаживали за другими девчонками, оставляя Алю наедине с книгами. Читать она любила с детства, и к шестнадцати годам прочитала всего Джека Лондона и Марселя Пруста.
Глеб сидел щза одной партой с Вовой. Глядя на них, можно было сказать, что это Онегин и Ленский двадцать первого века. Глеб по натуре своей был романтик и мечтатель, однако скрывал свои мечтания за маской серьёзности, а Вова был весельчак и лоботряс, любивший выпить - впрочем, когда он напивался,  становился умнее и серьёзнее. Увлечений он особых не имел, вернее, если считать всех девочек, которыми он увлекался и с которыми заводил коротенькие, на недельку -полторы, романы - в таком случае стоит сказать, что увлечений у него было очень и очень много. Он был бабник, каких днём с огнём не сыщешь.
-Ты меняешь девочек, как перчатки! - то и дело возмущался Глеб.
-Неправда, - смеялся тот. -Перчатки я меняю куда реже, чем девчонок. Глеб, ну ты сам подумай! Столько девчонок хороших, разных! Красивых! Ну не могу я пропустить очередную красотку! И вообще - они сами на меня вешаются!
-Какой ты дурак, - заключал Глеб. - Они ведь отомстят тебе потом.
-Как? - хохотал Вова. - Забеременеют от меня все в один день?
На этом разговоры приятелей о женщинах заканчивались. Но, несмотря на противоположность характеров и взглядов на жизнь, Глеб и Вова были не разлей вода и более ни с кем особо не общались. Вова единственный знал, что Глеб занимается вокалом, и бережно хранил его секрет: как ни странно, секреты он умел хранить действительно хорошо.
В классе была ещё одна парочка «Онегина и Ленского»: раздолбай Ваня и староста Илья. Впрочем, единственное, что их объединяло - так это то, что они сидели за одной партой: за первой партой первого ряда. Ваню решили подсадить к Илье в надежде на то, что тот послужит для него примером прилежного и ответственного ученика. Увы, не помогло. Ваня, казалось, был совершенно необучаем и ленив.
Тут надо бы остановиться поподробнее на его биографии: она была необычна. Родители его были люди безответственные и любившие выпить - причём, столь любившие, что превратили эту привычку в образ жизни. Когда мать Вани узнала, что забеременела, она вместе со своим парнем (женаты они не были) решили сделать аборт. Отговорили их от этого брат и сестра матери. В итоге, когда родился Ваня, мать почти сразу же решила отдать его брату и сестре, и тем было некуда деваться. Всю жизнь Ваня рос у дяди с тётей - они были довольно бедны и скупы, но очень заботливы. Имя Ване тоже дали именно они. Ваня, будучи совсем маленьким, называл их мамой и папой, и лишь к шести годам он понял, что его мама и папа далеко, а воспитывается он дядей с тётей. Так, Ваня был, по сути, сиротой. Из-за этого, надо думать, он и вырос лентяем и раздолбаем, школьный дневник которого был вдоль и поперёк исписан замечаниями учителей. Когда Ваня окончил девятый класс, дядя с тётей были уверенны, что он, выдохнув, пойдёт либо работать, либо, на крайний случай, поступит в какую-нибудь шарагу (куда ж он ещё может поступить!), но Ваня решил поступать в десятый класс, как его ни отговаривали дядя с тётей. Учителя и директор долго не хотели его принимать в десятый класс, но Ваня так красноречиво рассказывал им о том, что перевоспитался, что имеет непреодолимую тягу к знаниям и хочет поступить в достойный вуз, дабы не позорить своих родителей (он не стал добавлять неуместную деталь про то, что родители давно спились), что ему поверили. Поверили - и с первого сентября пожалели об этом. Ваня не изменился. Ещё в пятом классе он начал выпивать и курить - алкоголь и сигареты  перепадали ему от старшеклассников просто так, просто потому, что те уважали его, видя в нём сильного, уверенного в себе и даже жестокого пацана. Матерился он так, что уши слышавших его слова сворачивались в трубочку, и неизвестно, возвращались ли они в своё исходное положение.
Конечно, очень сказывалось на его характере отсутствие родителей, ибо дядя с тётей, как ни пытались, не могли ему заменить их. Их самих много лет назад постигло горе: их единственный сын Даня в тринадцать лет ушёл из дома и не вернулся. Искали везде, где могли, наняли спецотряд, но так и не нашли - ни живого, ни мёртвого. Ваня его совсем не помнил: ему тогда только-только исполнилось четыре. Тётя в глубине души была озлоблена на Ваню, считая его виноватым в потере собственного сына: быть может, Даня, увидев, что мелкому достаётся больше любви и заботы, сильно ревновал, а оттого и покинул дом.
К восьмому классу Ваня сильно вырос, по телосложению он был крепок и коренаст, к тому же занимался боксом. Однако дрался он редко и только тогда, когда было тяжело обойтись без кулаков: например, когда один пацан из параллельного класса назвал его «сироткой несчастным». Этого Ваня стерпеть не смог. К директору повели обоих. Директор был солидный мужчина лет сорока - сорока пяти, в очках, с усами и козлиной бородкой. Он внимательно выслушал и того и другого, сказал им, чтобы они пожали друг другу руки («а не то худо будет»), и, удовлетворённый своею неуверенно выполненной просьбой, отпустил.
Было, впрочем, в Ване одно весьма хорошее качество: он очень любил животных. И очень хотел завести себе собаку, однако разве ему разрешили бы держать её дома! Ваня обожал ходить в зоопарк и, кажется, сам готов был поселиться там, настолько ему было интересно наблюдать за повадками и образом жизни «меньших братьев». Он не мог стерпеть, когда кто-то издевается над своими питомцами и был готов убить нерадивых хозяев. Он всегда завидовал девочке или мальчику, которые вели своих собачек на повадке, и думал о том, что всем этим собачкам было бы куда лучше у него, нежели у них. Как бы он о них заботился! Как бы играл с ними! Но, увы, дядя с тётей были категорически против «псины вонючей», как они экспрессивно называли собаку
Был понедельник. Денёк выдался трудный: Ваня получил двойку по русскому языку - за то, что сделал пять ошибок в слове «противоположный». Всё бы ничего, но затем в его дневнике появилось два замечания - одно за то, что он выплюнул жевательную резинку на учительский стол, другое - за то, что слишком широко и громко зевнул, когда на уроке ОБЖ рассказывалось о необходимости полноценного  восьмичасового сна.
В общем, денёк у Вани не задался, и первое, что он сделал после школы - это побрёл к гаражам. Он довольно часто (дни у Вани часто не задавались) ходил к гаражам, чтобы в уединении немного покурить или выпить. Или, если день особенно не задавался, и то, и другое. Он присел на дубовую лавочку, как будто как раз предназначенную для таких случаев, откупорил бутылку пива и вдруг услышал, как кто-то громко скулит.  Звук доносился из дальнего гаража. Ваня побежал к нему и увидел шокирующую картину: девочка, лет двенадцати или тринадцати, пинала маленького щенка-дворняжку и, кажется, хотела сжить его со света. Происходящее она снимала на старенький покоцанный телефон.
-Слышь! - закричал Ваня. -А ну перестань! - и оттолкнул Тому.
-А если не перестану? - громко спросила Тома.
-Тогда я убью тебя, ты, живодёрша! - и он выругался.
Тома вытащила из кармана шприц и покрутила его перед глазами Вани.
-Не подходи ко мне! Не подходи, а не то я убью её!
Ваня застыл на месте.
-Отдай её мне, - вдруг сказал он.
- Да с удовольствием, - сказала Тома. - Пять тысяч рублей.
-Господи, вот ты...Стерва! - в сердцах воскликнул Ваня. - Ты ведь её на улице подобрала. Она не твоя!
-Я подобрала, значит, моя, - сказала Тома. - Ну раз тебе жалко денег, то придётся ей мирно и тихо успокоиться...
-Нет! Стой! Пожалуйста, подожди! - на лице Вани, кажется, не осталось живого места. Он влюбился в этот маленький комочек шерсти, смотрящий на него жалобными зелёными глазами. - Подожди! У меня сейчас нет таких денег, но я... Я найду! Я заработаю, украду, в конце концов... Скажи, сколько ты готова подождать?
-Сколько готова подождать? До послезавтра! Пока что, так и быть, пусть поживёт в гараже. - Она написала ему свой номер телефона и отдала.
-Только поклянись, что не убьёшь её и... И кормить будешь... Или я сам могу носить еду, только у меня ключей нет...
-Ага, так я тебе их и дам! Ты ещё его украдёшь!
-Тогда поклянись, что будешь с ним любезна...
-Клянусь! А теперь проваливай. И чтоб к послезавтра деньги были у меня, иначе худо ему придётся.
Ваня, полностью опустошённый, побрёл домой.

Глава 4
Всю ночь он не спал. Где ему найти такие деньги так быстро! Дядя с тётей не дадут, они хранят их в сейфе, пароля к которому он не знает. Занять у кого-то из одноклассников? Да разве кто-то даст столько, тем более ему? А ведь если каждый из класса скинется хотя бы по двести пятьдесят рублей, собака будет спасена. Попробовать такой метод? Рассказать, на что ему нужны деньги - на то, чтобы спасти ни в чём неповинного щенка? Должно же подействовать! Или нет? К пяти утра Ваня понял, что так и не сможет уснуть, потянулся и встал. Дядя с тётей ещё не вернулись домой: они оба работали в ночную смену. Такие обстоятельства, казалось бы, благоприятствовали превращению их квартиры в ночной гарем, однако с девушками у Вани было плохо, вернее, никак. Он попросту не доверял им и сторонился их.
Сейчас, впрочем, мысли его были о совершенно другом. Он пробрался к сейфу и стал подбирать различные комбинации. Комбинация «123456» оказалась неверной, и Ваня понял, что дядя с тётей не так уж и просты. Он стал перебирать все цифры и буквы в разных комбинациях и не заметил даже, как миновало полтора часа и как дядя и тётя вернулись с работы.
-Ты что делаешь?! - грозно спросил дядя. -Ты обворовать нас решил?!
-Нет, я просто...
-Знаем мы твоё «я просто»! Ты просто нахал! - рассвирепел дядя. Ещё никогда Ваня не видел его в таком гневе, обычно он всегда был приветлив и в хорошем настроении.
-Мало мне твоего непослушания и отвратительной учёбы, - продолжал дядя. - Так ты ещё и вор?!
-Послушайте, - попытался оправдаться Ваня. - Дело в том, что мне нужны деньги на то, чтобы спасти собаку, пять тысяч рублей. Если вы мне дадите их сейчас, я потом верну их, даже с процентами, мне позарез нужно, - слова Вани путались между собой, наверное, ввиду того, что он совсем не спал и ничего не соображал. Тем дяде стало яснее, что Ваня лжёт.
-Ты думаешь, я в эту ересь поверю? Хоть бы что-нибудь оригинальнее придумал! Я хочу спасти морского котика...или капибару! А то - собаку! - он ударил кулаком по столу так, что каждому увидевшему это стало бы очень жалко этот стол. - Да даже если это и правда - нам-то что! Ты знаешь, сколько собак каждый день подыхает - ты что, всех будешь спасать?! - и на этой ноте дядя с тётей пошли спать.
Конечно, Глеб понимал, что дядя, может быть, отчасти и прав, однако разве не жестоко так рассуждать! Это несчастное, замученное жестокой девочкой (впрочем, нельзя её так называть, это демон, а не девочка!) четверолапое существо так и виделось ему перед собой, и он, кажется, медленно сходил с ума. Он готов был сделать всё, что угодно, если бы только собака была спасена, если бы она стала его домашним питомцем. Он разрывался между необходимостью идти в школу (намечалась контрольная по алгебре) или прогулять, однако дома было оставаться совершенно бесполезно, а в школе кто-нибудь мог помочь ему.
-Слушай, Илья, - сказал Ваня, усаживаясь с ним за парту. - Ты не можещь занять мне пять тысяч? Я верну, правда!
-У меня нет столько, - промямлил Илья, а после добавил: А если бы и были, всё равно не дал бы! Ты ж их пропьёшь.
-Ни черта ты не понимаешь, а ещё староста, - отмахнулся от него Ваня.
-Я как раз-таки всё прекрасно понимаю, - неприятно ухмыльнулся Илья, и Ваня окончательно понял, что спорить и вообще что-то обсуждать с этим всезнайкой и всепонимайкой бесполезно.
На перемене мальчишки собрались в коридоре и стали обсуждать девчонок их класса.
-Вот Алька! - ухмылялся долговязый Костя. - Ведь ни с кем не переспит!
-С чего ты взял? - спросил Ваня, хотя он и был равнодушен к Але.
-Да ты её видел вообще! - спросил картавый Кирилл, который всегда старался обходить не дававшуюся ему букву. -Она такая важная, блин, небось ни с кем и не т...  - И тут Кирилл замолк, вполне убеждённый в том, что его мысль и так понятна остальным. 
-Да, наверное, - подтвердил Боря, единственный инвалид их класса: он был почти полностью слепой и ходил с палочкой. Часто он пропускал школу, ему это никак не возбранялось, все входили в его чудовищное положение.
-Даже мне не удалось, - улыбнулся Вова. Тут надо заметить, что Глеба среди них не было: он приболел и не пришёл в школу. И тут ване пришла мысль.
-А спорим, что я пересплю с ней сегодня?
-Ну давай, - сказал Костя. - А на что спорим-то?
-Если выиграю, то с каждого по тысяче.
-Я чур не участвую! - сказал Илья.
-А тебе никто и не предлагает, - рассердился Ваня и осмотрел окружающих. Всё равно их остаётся пятеро, если все согласятся, следовательно...
-Ну хорошо! - сказал молчавший доселе Максим. -А если ты проиграешь?
-С большей вероятностью, чем выиграешь! - поддакнул его друг Петя, мальчик в гигантских очках, делающими его похожим на водолаза.
-А тут уже вы диктуйте свои условия.
-Тогда ты поцелуешь Ирку взасос.
-Ирку? - переспросил Ваня. - А что, она ничего...
-Ничего, пока тебя одним лещом на тот свет не отправит.
-Ладно, я принимаю условия, - сказал Ваня, перекрикивая звонок, возвещавший окончание перемены.
Теперь ему осталось уломать Алю, и это самое трудное. А если всё даже получится, то они ведь не поверят? И Ваня решил снять всё на камеру. А ведь я её не люблю, подумал Ваня. Как же глупо всё получается, из-за него может пострадать такой прекрасный человек... Но вдруг снова в его воображении появился силуэт несчастного щенка. И Ваня понял, что действовать надо любым способом.
 Аля, - сказал он подойдя к ней, когда она переобувалась в раздевалке. -Можно с тобой поговорить?
-Да, конечно, - застенчиво улыбнулась она, и на Ваню пахнул аромат её духов.
- Ты не занята после уроков? Может, сходим кофе выпьем?
-Давай.
-Я буду ждать у выхода, - сказал Ваня, понимая уже, что пари он, скорее всего, проиграл.

Глава 5
Глеб аккуратно постучался в кабинет своего педагога по вокалу - довольно молодой, но опытной женщины.
-Здравствуй, Глеб,что-то ты сегодня рано? У нас жк позже урок?
-Да, извините, я просто приболел, вот и хотел сообщить. Что сегодня не могу заниматься.
-Понятно-понятно, Глеб... Выздоравливай тогда. Что у тебя, горло?
-Да, горло, нос... Температура небольшая, кажется. В общем, пойду, чтоб вас не заразить.
-Постой, Глеб... А ты в концерте в Кремлёвском дворце будешь участвовать? Тебя ставить?
-В каком концерте? - поразился Глеб.
-В Кремлёвском дворце. Но он нескоро, в конце декабря. Но понимать надо уже сейчас, чтобы мы решили с тобой, что петь.
-Я... Конечно, я очень хочу...
-Можно спеть ариозо Онегина и какой-нибудь романс, который у тебя особенно хорошо выходит... В общем, подумаем ещё, что именно. Время есть. Главное, ты готов участвовать.
-Да. Я готов.
-Прекрасно! И родителей обязательно позови: всё-таки такая площадка...
-Да вы же знаете... Они... Они не захотят.
-И всё-таки ты пригласи их. Ну а если они не пойдут, то друзей там, или девушку...
Глеб представил Вову, который скорее повесится, чем пойдёт на оперный концерт. А вот Аля, наверное, пошла бы , хотя всё это неизвестно, совершенно неизвестно.
-Хорошо, один я не приду, - улыбнулся Глеб. -До свидания, Е.В.
-До свидания, Глеб, поправляйся.
Тем временем Аля и Ваня сидели в небольшой, но уютной и безлюдной кофейне. Ваня находил её девушкой довольно симпатичной, и всё же не мог сказать, что она ему сильно нравится. Уж больно она хороша для него, как будто из другой вселенной, и как она согласилась пойти с ним, не укладывалось в его голове. Подумать только, ведь это всё из-за какой-то собаки! Дворовой собаки, коих огромное количество вокруг. Почему же получается так, что за чужое счастье должен пострадать кто-то другой?
-Аля, - Глеб покраснел, но смущался он не из-за своих чувств к Але - их, собственно, не было - а из-за того только, что она была девушкой, а следовательно, существом загадочным, непредсказуемым и, должно быть, коварным. - Аля, я так давно хотел тебе сказать, что ты так прекрасна, и.. И я люблю тебя, - выжал из себя Глеб и через силу улыбнулся. - Очень люблю.
-Ой, - улыбнулась смущённая Аля: никогда она ещё не слышала признаний в любви. - Так неожиданно...
-А я вообще парень такой... Внезапный, - и, видимо поняв, что говорит чушь, решил доказать её на деле, потянулся к губам Али и поцеловал её. Аля была шокирована и окончательно смущена. Другая бы на её месте давно бы дала пощёчину, а то и чего похлеще.
-Ваня, давай, пожалуйста, не так скоро, мне кажется, ты слишком спешишь...
-А мне так не кажется, - разошёлся Ваня. -алечка, ведь я без тебя умру! Я без тебя жить совсем не могу. Дышать не могу свободно, понимаешь? Алечка, - Ваня упал на колени, - давай мы будем вместе, я тебя прошу.
-Ваня, ты чего, вставай, вставай! -Аля сама встала на колени, чтобы поднять его. - Неужели ты меня правда так любишь, Ваня? Я просто никогда не замечала...
-А я человек такой, Алечка, всё в себе держу, никогда ничего наружу.
-Да, однако сегодня...
-Сегодня - особый момент, - улыбнулся Ваня. - Сегодня ты согласилась пойти со мной на свидание. Со мной, с самым, казалось бы, глупым и никчёмным одноклассником.
-Ну, не говори так, это не так, - сказала Аля. Сама, впрочем, не совсем уверенная в своей правоте.
-Я ведь тебя не достоин, Аля. И ты это понимаешь. Ну кто я такой? Сирота, беспризорник, воспитывающийся дядей с тётей. Пью, курю, матерюсь часто. Но при тебе я не буду всего этого делать. Не буду - а толку? Разве я стану лучше? Да и не любил меня никто никогда. Наверное, поэтому я такой... Я ведь так - всё равно что листок, сорванный ветром с дерева и так этим ветром и гонимый, - на мгновение Ваня подивился своему красноречию. - А только ветер стихнет - так ведь я упаду, упаду и так и останусь лежать, Аля, ты меня понимаешь?
-Я буду любить тебя, -сказала Аля.- Обещаю тебе.
-Значит, мы вместе? - воодушевился Ваня. - Значит, сегодня вечером ночуем у меня, хорошо? - Аля никак не ожидала такой нахальной спешки.
-Ваня... Давай в другой раз? Прости, меня просто пугает твоя поспешность.
-Алечка! А вдруг завтра я умру? Ну вдруг меня машина переедет или кирпич на голову свалится! И что же, мы тогда так и не увидим друг друга в нашем первозданном виде, без искажающих наш облик одежд? Нет, Алечка, я не могу до завтра ждать. Правда. Не могу...
Ване было совестно врать Але, использовать её, пользоваться её наивностью и добротой, и чем дальше, тем совестнее. Подумать только, она согласилась быть вместе с ним, да так скоро! И никакой холодности с её стороны! Ваня никак не был готов к такому благоприятному исходу. В десять вечера дядя с тётей Вани ушли, и он пригласил Алю в квартиру. Родителям Аля написала, что ночует у подруги - именинницы. Родителей это несколько озадачило, так как они знали, что у Али нет никаких подруг. Но они сошлись на том, что, видимо, наконец-то появилась.
-Аля, я в душ схожу, -сказал Ваня. - ты пока раздевайся и не стесняйся ничего. Никого тут, кроме нас, нет, а меня тебе стесняться нечего.
Аля кивнула, сердце у неё стучало как бешеное. Она очень смущалась раздеться - вернее, снять блузку и джинсы не представляло для неё никакого стеснения: она же купается в таком виде, и притом при большом количестве людей. А вот дальше она никогда не шла. К тому же, грудь у неё совсем небольшая, вдруг Ване не понравится - не будет он смеяться над ней? Может быть, пусть он сам снимет с неё всё остальное? Прижав лифчик сильнее к груди, словно так он мог защитить ей, Аля сидела и ждала Ваню. Осмотрев довольно тесную комнатку, старую раскладушку, маленький телевизор, грязный стол без скатерти, Аля поняла, что живёт Ваня довольно бедно. Ей даже на какое-то время стало неудобно: она-то из довольно богатой семьи! Она обратила внимание на огромную фотографию  какого-то лохматого мальчика, висевший на стене в дорогой рамке. Казалось, что рамка, украшенная маленькими драгоценными камешками, стоила дороже, чем всё вместе взятое в этой комнате. Что это был за мальчик, Аля не знала, но точно понимала, что это не Ваня. Надо будет спросить у него... Она ещё довольно долго прождала его, осматривая в зеркальце свою тоненькую талию и стесняясь раздеваться дальше, а когда Ваня наконец вышел, кажется, через какие-то несколько мгновений после этого на ней уже совершенно ничего не осталось.
Глава 6
Эти вечер и ночь Аля впоследствии вспоминала очень часто. Впервые в жизни она солгала родителям, и ей было совестно за это, но ещё ей было страшно.  Всё произошло слишком быстро, и к ней невольно подкрадывалось подозрение, что Ваня её не любит и переспал с ней только затем, чтобы утолить мимолётное желание, а теперь он её бросит. Что ей тогда делать, как бороться с этим страшным унижением? Родители всегда ей говорили, что нужно быть посмелее, особенно с парнями. Мама говорила ей, что, пока мужчина не доказал, что готов отдать за свою возлюбленную жизнь, не имеет права жениться на ней.
-А папа тоже доказал тебе это? - спрашивала Аля.
-Не задавай глупых вопросов! -отвечала мама.
Хотя внешне Аля, хоть и не показывала этого,  очень нравилась себе. Грудь казалась ей маленькой и заставляла порою комплексовать, но всё остальное в ней было восхитительно. Милое, ещё несколько детское личико, длинные волнистые русые волосы, тоненькая талия.
-Как тебя только ветром не сносит, - удивлялась мама.
Аля только улыбалась на это: знала бы её мать, что она уже два года как занимается моржеванием, не задавала бы этого вопроса. В любое время года Аля ныряла в городской пруд. Раньше она очень часто болела, боялась холода и куталась так, что напоминала луковицу на ножках. Однажды, в конце мая, выдавшегося довольно прохладным, она увидела двух мужчин, купающихся в пятнадцатиградусной воде и получающих от этого удовольствие. На следующий день, когда чуть потеплело, Аля тоже решили попробовать.Она разделась, вошла в воду, постояла в ней минуты две, не в силах нырнуть, а когда наконец нырнула и, приятно ошпаренная холодом майской воды, вынырнула, поняла, что теперь хочет делать это часто. На всякий случай она немного походила по врачам, проверила сердце, лёгкие, артериальное давление нервно-сосудистую систему. Всё у неё было в полном порядке.
-В космос можно запускать, - улыбнулся врач с длиннющими усами.
Особенно Але понравилось купаться в зимнее время года. В эти минуты она достигала наибольшего ощущения единения с природой, было в этом что-то сказочное, завораживающее, даже возбуждающее. Со временем она научилась легко переносить холод и купаться так довольно долго, однако никому не рассказывала о своём увлечении - боялась, что ей запретят. Мало ли...
Однако увлечений у Али было ещё много. Она много лепила из глины - в основном это были либо тарелки и чашки, либо фигурки животных - она лепила их и ставила на книжную полку в своей комнате, и в конце концов налепила их столько, что их собрание напоминало музейную коллекцию. Хоть одну из этих фигурок Але было жалко продать: она прекрасно помнила, сколько сил и времени отняла у неё каждая из них.
Также Аля играла на многих музыкальных инструментах, в числе которых были фортепиано, гитара, волторна, скрипка  и гобой. Часто она сама сочиняла коротенькие мелодии, наигрывала и  тихо напевала их. Голос у неё был красивый, нежный и лиричный.  В музыкальную школу она, однако же, не ходила, и с шести лет занималась музыкой сама, без учителей. Родители не хотели отдавать её в музыкалку, так как не хотели, чтобы её постигла незавидная участь музыканта. Отчасти её история была схожа с историей Глеба...
Но особенно Аля любила читать, и в её небольшой комнате книг было, пожалуй, не намного меньше, нежели в Ленинской библиотеке. В одиннадцать лет мама вырвала у неё из рук «Тихий Дон», сказав, что там есть сцены, которые ей читать пока рано. Это «пока рано» Аля слышала в детстве часто и не понимала, зачем же писать такие книги - которые детям читать «пока рано». И всё-таки книги, которые было читать «уже можно», всегда находились. Это были русские и зарубежные (особенно Але нравились братья Гримм) сказки, Жюль Верн, Джек Лондон, Вальтер Скотт, Толстой, Чехов и ещё огромное количество писателей - многих из них Аля прочитала ещё в начальной школе. Однажды, когда ей было лет двенадцать, её внимание пало на «Яму» Куприна. К счатью, мама вновь успела выхватить эту книгу из её рук и сильно накричала на Алю.
-Мама, но там же просто про какую-то яму! - попыталась возразить Аля.
-Вот именно! - сказала мама. - Нечего тебе этот ужас читать. И как я не спрятала! -и мама пошла прятать книгу куда подальше, оставив любопытство девочки неутолившимся.
Такие ситуации, когда Аля невольно  брала читать что-то запрещённое, происходили часто, и каждый раз мама удивлялась, как это она не уследила, не спрятала книжку. Когда ещё в десять лет Аля взяла «Преступление и наказание», её мама спохватилась слишком поздно.
-До какого места ты дочитала? - спросила она.
-До того, как Раскольников зарубил старуху...
После этого казуса мама Али целый месяц не разрешала приближаться ей к книжному шкафу, И Але приходилось тайком читать книги в электронном виде.
Но когда этой ночью она спросила Ваню о его интересах и увлечениях, он сказал лишь, что хорошо разбирается в марках пива и сигарет. Про увлечения Али он спрашивать не стал, и она не решила ему ничего говорить. Во всяком случае, пока. Пока он сам не спросит.
--
-Да ну! - вылупили глаза ребята, увидев запись ночного времяпрепровождения Али и Вани.
-С ума сойти! - сказал Костя.
-Я так понимаю, деньги я выиграл? И они нужны мне сегодня!
Все понимали, чем может закончиться история с неуплатой Ване  его гонорара и скинулись по тысяче рублей. Заветные деньги были его.
-Да, и ещё, - добавил он. - Ни в коем случае не говорите Але, что я спорил с вами. Ни в коем случае, слышите?!
-Что, понравилась? - спросил Максим.
-Понравилась - не понравилась, - небрежно протянул Ваня. - А неудобно всё-таки. Я ей потом сам во всём признаюсь. Никому не говорите! Никому!
-Ладно, не будем, - ответил Вова за всех.
Вечером Ваня позвонил Томе и встретился с ней около её гаража.
-Знаешь, как-то маловато всё же пять тысяч за такую...
-Ты что, издеваешься?! - рассвирепел Ваня.
-Я смотрю, часики у тебя красивые...
-Да это антикварат, это подарок покойного дедушки! - взмолился Ваня. -Что угодно,только не это...
-Ну, раз так, то не видать тебе собаки, а собаке - жизни...
-Стой! Стой... Хорошо, я отдам... - Ваня снял часы , достал из кармана деньги и положил и то и другое в руку Томе.
С этой минуты он стал законным владельцем Нептуна - именно так он решил назвать своего нового четырёхлапого друга.
Глава 7
Дяде с тётей, разумеется, вся эта идея не понравилась. Однако, поворчав немного и посетовав на то, что «им самим жрать скоро нечего будет», они согласились держать собаку у себя дома при условии, что выгуливать, кормить и в случае необходимости водить её по врачам будет именно Ваня. Он был вне себя от счастья и всё свободное время тратил теперь не на алкоголь и сигареты, а на игры с Нептуном. Он и думать не думал, что девочка, у которой он выкупил её, будет продолжать издеваться над новыми своими жертвами, потому больше не звонил ей и даже не подходил к её гаражу: ему казалось, что от него веяло несчастьем и страданием.
Если бы его Нептун был бы не собакой, а девочкой лет семнадцати, то Аля решила бы, что Ваня изменяет ей с другой: настолько чаще он проводил время с ним, нежели с ней. Ваня был холоден по отношению к Але, не интересовался ей, никогда не спрашивал, как у неё дела, казалось, что после той ночи его подменили, и Аля никак не могла понять, почему. Неужели она всё-таки некрасива? А между тем все в классе знали, что Аля и Ваня вместе. Знал это, конечно, и Глеб, и молчаливо страдал.
-Глеб! Знаешь, что гораздо  кислее лимона? - спрашивал Вова. - Твоя физиономия! Ты чего реально такой кислый в последнее время?
-Ничего, отстань, - отвечал тот и писал в своём дневнике:
«Можно опоздать на поезд, и тогда придётся ждать следующего. Можно опоздать на самолёт и полететь в отпуск в другой раз. Но если ты опоздал признаться нравящейся тебе девушке в своих чувствах, тебе уже не поможет ни следующий поезд, ни следующий самолёт»...
Неожиданно к Але начала «клеиться» самая бойкая девочка класса Ирка. Они были совершенно непохожи, имели противоположные характеры, и Аля искренне не понимала, зачем и отчего так резко Ирка захотела с ней дружить. Но она великодушно приняла её дружбу, к тому же, ей было несколько жаль Ирку: около года того назад врачи диагностировали у неё анорексию. Несмотря на то, что сама Аля была очень худенькой, Ирка была явно худее.
-Вот уж кого точно любой ветерок сдует! - думала про неё Аля и считала своим долгом помочь ей набрать вес.
Близилась зима. Окончательно освободились от одежд деревья, и снегом засыпало их как будто вышедшую из моды листву. Ребята вовсю готовились к школьному сочинению, которое считалось допуском к ЕГЭ. Ване помогала готовиться Аля, но работать с ним было трудно: то и дело он витал где-то в облаках и по сто раз переспрашивал одно и то же. В конце концов Аля сдалась и решила, что если Ваня и завалит сочинение, то это будет исключительно на его совести.
В конце ноября был запланирован большой школьный концерт с танцами и песнями. Обычно что-то подобное устраивали в преддверии Нового года, а в этом году решили несколько поменять устоявшиеся традиции - видимо, всем очень хотелось праздничной атмосферы и настроения. Как бы там ни было, концерт был назначен на тридцатое ноября, и участие в нём решил принять и Глеб.
Никогда прежде ещё не слышали его пения одноклассники, и Глеб накануне сильно волновался. Школьный актовый зал вмещал в себя двести кресел, однако в день концерта в нём присутствовало около трёхсот человек! Многие ребята сидели на принесённых ими из разных классов стульях, некоторые стояли, прислонившись к стене. Первый и второй ряд присваивались для участников концерта. Глеб сидел во втором. Происходящее на сцене совершенно его не устраивало: юные «певицы» постоянно фальшивили, один пятиклассник, певший что-то из Битлз, благополучно забыл слова второго куплета и при всей публике достал телефон, чтобы подсмотреть. Слегка ободрённый парой смешков старшеклассников, он продолжил петь ещё ужаснее, чем прежде... Следующий номер был ещё кошмарнее: три девочки танцевали так, словно их принудили к этому под страхом суровой смерти, но что было ещё хуже - так это их внешний вид: каждая была в топике и коротенькой юбке. Глеб мысленно проклял ту минуту, в которую решил принять участие в этой Вальпургиевой ночи - и вдруг увидел Алю, медленно, как прекрасная лебедь, выплывающую на сцену. В белоснежном платье и распущенными волосами она напоминала принцессу из сказки. Аля что-то шепнула классной руководительнице, сидевшей в первом ряду, затем из первого ряда вышли два девятиклассника и вышли за кулисы. Оказалось, вышли они затем, чтобы вынести для Али рояль. Аля шёпотом поблагодарила обоих и села за инструмент.Тонкие белые ручки девочки начали скользить по клавишам - и, казалось, в каждый звук она вкладывала столько чувства и нежности, сколько могла. У Глеба на глазах выступили слёзы, он никогда не слышал и не видел ничего подобного. Сейчас он подумал, что готов сделать всё, что угодно, лишь бы Аля была с ним.Она, как и Глеб, давала сольный номер в школьных стенах  впервые в своей жизни. Зал, заворожённый игрою этой хрупкой девочки, затаил дыхание, напоминая море, затихшее перед бурей - и, когда Аля дала финальный аккорд, это затишье сменилось бурей аплодисментов. Многие, включая Глеба, аплодировали Але стоя. Казалось, весь концерт благодаря ей одной можно было считать прекрасным, хотя её номер был  пока что в нём единственным прекрасным. Аля поклонилась и, скромно улыбнувшись, отправилась на своё место.
-Зорин! - объявил ведущий фамилию Глеба.
Глеб был настолько переполнен чувствами у Але и её мастерству, что совсем забыл про то, что тоже является участником концерта. Спеть он собирался романс на стихи Пушкина «Роняет лес багряный свой убор». Ведущий дал ему микрофон, Глеб прошептал, что он академист и потому микрофон ему не нужен. Ведущий пожал плечами, видимо, усомнившись в том, что без микрофона пение Глеба будет слышно дальше третьего ряда, однако спорить не стал и микрофон забрал. С первой ноты, пропетой Глебом, по залу прокатилась волна восторга. Никто в школе не знал, что он умеет петь. И тем более никто не знал, что он обладает красивым, профессиональным, поставленным академическим голосом... Допев последний куплет, Глебу послышался гром: настолько пламенными и мощными аплодисментами его осыпали. Он посмотрел на Алю и увидел, что она улыбается ему, и не только ртом, но и глазами. Как бы он хотел сейчас обнять её тонкий стан, поцеловать её в светленькую макушку, но увы - всё это было отныне недоступным ему. Сердце Али принадлежало другому, и в душе Глеб боролся между желанием отбить её у Вани и желанием оставить всё как есть, сославшись на то, что главное, чтобы Аля была счастлива. Окончание концерта Ваня смотрел вполглаза и слушал вполуха, поглощённый своими печальными мыслями.
-Ну ты крут, Глебик! - то и дело подходили к нему одноклассники - поздравить с дебютом. Глеб молча улыбался, благодарил, и хотел отыскать Алю, но совершенно потерял её в толпе. Он хотел сказать, что она потрясающе играла, что она прекрасна, хотел спросить, хорошо ли ей с Ваней... Но Али нигде не было. Вместо неё перед Глебом не пойми откуда вырос Вова.
-Айда в бар, - весело сказал он, и Глеб не стал ему перечить.
Тут надо сказать, что Глеб и Вова всегда ходили в один и тот же бар, он располагался недалеко от школы, цены там были ниже средних по городу, но главное - и самое решающее обстоятельство - было  то, что в этом баре работал старший брат Вовы,  а потому он никогда не спрашивал их паспорта.
-Ну, за твой триумф, - сказал Вова, наливая себе и Глебу игристое вино.
-Вот уж не думал, что и тебе понравится, - сказал Глеб. - Ты же, вроде, классическую музыку терпеть не можешь.
-А я и не говорю, что мне понравилось, - признался Вова. - Я говорю: за триумф! За триумф, Глеб, всегда надо выпить... - Они чокнулись бокалами. - Кстати, Глеб, а чё это ты такую песню выбрал... Ну... Грустную? Я чуть не разрыдался! И потом, это ведь не про тебя!  Там поётся - «со мною друга нет» - а у тебя же друг есть - это я!
-Но это же я не о себе пою. А романс очень даже красивый.
Когда Вова пил, он почему-то становился серьёзнее. Обычно он был шутом, весельчаком, а будучи в состоянии даже лёгкого алкогольного опьянения, он становился не то философом, не то нигилистом, что, в сущности, не так далеко друг от друга.
-Так и тянет меня уехать из этой страны, - сказал он, опустошая третий бокал. - И уеду, обязательно уеду...
-Но почему?! - недоумевал Глеб. -Чем тебе тут не нравится?
-Не знаю, Глеб... Не по мне так... У нас ведь как... Это ведь только у нас беременную женщину пнут в живот - и ничего им за это не будет, ещё женщину виноватой сделают.
-Да как же ничего не будет, в своём ты уме! - рассердился Глеб.
-Может, и будет, - согласился Вова. -Однако как меня бесит этот лозунг - о гуманности нашего суда. Ведь давно пора бы ужесточить законы: убийцы и террористы должны знать своё место, в конце концов! А оно на виселице! - ударил Вова кулаком по столу.
-Это всё, что тебе не нравится?
-Знаешь, Глеб, мне ещё климат тут не нравится. Мне хочется туда, где тепло, где птички напевают и не улетают никуда, где круглый год девчонки раздетые...
-У тебя любой разговор к девчонкам сводится, - улыбнулся Глеб.
-Знаю, - сказал Вова. - Но это самое дорогое, что у меня есть. Любая девушка , даже самая неказистая, она богиня. А если она сама убеждена, что это не так, то нужно её сделать богиней!
-Хорошая у тебя философия, да только не шибко ты ей следуешь. Меняешь девушек, как не знаю что.
-Знаю, - Вова отпил ещё. - Это потому, что я редкостный придурок, Глеб. Просто редкостный - и гореть мне за это в аду, наверное. Но что делать, я не могу иначе! Ну они ведь все такие... красивые! - и он зажмурил глаза. -Но я хотя бы не поступил так подло, как Ваня - по отношению к Але.
-Чего?! - вскочил Глеб.
-Да ты чего вскочил-то, сядь, - усмехнулся Вова, однако, увидев Глеба в страшном волнении, понял, что лучше бы умолчал об этой истории.
-Докладывай, - по-генеральски потребовал Глеб.
-Всё-то тебе важно знать.
-То, что касается Али, да. Потому что я влюблён в неё.
-Ты не говорил мне, - удивился Вова. Теперь он понял, почему его друг в последние дни был так страшно  грустен.
-Я никому не говорил. Но теперь мне необходимо знать, что случилось. Что за подлый поступок по отношению к ней ты имеешь в виду! Говори!
-Да успокойся ты, ничего особо подлого нет, - тут же заверил Вова. - Так, немножко. В общем, мы с ребятами и Ваней поспорили, переспит ли он с Алей. На деньги. Ну, и у него это получилось, в общем. А теперь он, хоть и не испытывает к Але любовных чувств, из жалости встречается с ней...
Глеб слушал молча, но внутри него, казалось, рождался свирепый дракон, собиравшийся проучить всех виновных в истории, рассказанной Вовой.
-Вы изверги, - пробормотал он. -Вы настолько... Настолько все омерзительны! Все, включая тебя!
-Глеб, ну я ж не знал, что ты в неё втюрился...
-Да какая разница! Как можно так издеваться над человеком, тем более, над девушкой, которая в жизни мухи не обидела!
-А ты-то откуда знаешь, может быть, она на самом деле...
-Заткнись! - рявкнул Глеб. Поражённый внезапной грубостью всегда спокойного друга Вова решил послушаться его лаконичного призыва. - Я вас всех, всех проучу... Но сначала разберусь с главным ничтожеством!
-Надеюсь, ты не про меня? - обеспокоенно спросил Вова.
-Я про этого Ваньку-встаньку. Но потом и до тебя доберусь. Так что не расслабляйся. Какие же вы все, оказывается...Жалкие. Вы же... вы же мизинца её не стоите... А как она играла сегодня...
-Охренительно, да, - постарался улыбнуться Вова. - Вы б могли дуэтиком выступать: ты голосишь, она бренчит.
-Это называется «аккомпанирует», - зачем-то поправил Глеб.
-Вот-вот, я и хотел сказать...
Наступило длительное молчание. Глеб был полностью погружён в свои размышления касаемо Али и отвратительного поступка его одноклассников по отношению к ней. Он забыл о присутствии Вовы и мысленно составлял план мести Ване, однако придумать ничего не удавалось. Отбить Алю у Вани тоже была задача не из лёгких. Он с ней ради спора. Точнее, переспал с ней ради спора, а теперь, видите ли, совесть не позволяет признаться ей в этом. Но зачем же мучать и её, и себя? В конце концов, чем раньше Ваня всё расскажет Але, тем менее больно будет принять ей данную участь. Зачем подсекать её доверие к противоположному полу - ведь эдак можно сделать из неё стерву, озлобленную на мужчин.
-Может, пойдём уже? - внезапно спросил заскучавший Вова.
-Что? - опомнился Глеб. - А... Нет, лучше.... Лучше дай мне совет. Как мне отбить Алю? Как поступить?
-Ох, Глеб, - протянул Вова. - Это ж Ваня, ты его знаешь. Он свою собственность просто так не отдаст.
-Она не принадлежит ему, - резко сказал Глеб. -Он её не любит.
-Да, всё это, конечно, так, - согласился Вова. -Однако ты же понимаешь, что, если ты уведёшь от него Алю, то он тебя повеситт на ближайшем дереве. И не потому, что он любил Алю, а потому что это позор - когда у тебя из-под носа уводят твою девушку. А такие, как Ваня, авторитетные, скажем так... Такие переживают такой позор вдвое, а то и втрое больнее. Потому и бьют втрое больнее. Понимаешь?
-И что делать?
-Ничего. Ищи другую.
-Нет! - вскрикнул Глеб. - Это ты у нас бабник, а я хочу быть с Алей и только с ней. Неужели ничего нельзя придумать?
-Чуваки, нельзя ли потише? - донеслось из-за соседнего столика, однако Глеб не обратил внимания.
-В общем-то, можно кое-что попробовать, - неуверенно сказал Вова. - Но навряд ли это подействует. Ну да ладно. Можно подойти к Ване и спросить его, любит ли он Алю. Если он скажет «нет», тогда спросить его «а хрен ли ты с ней», а дальше, используя всё своё красноречие, намекнуть ему, что лучше будет им разойтись - лучше для обоих. Разумеется, спрашивать надо вне присутствия Али.
-Хороший план.
-Да, но если он соврёт, что любит её - а скорее всего он соврёт, я даю тебе на отсечение мой язык, то тогда пиши пропало. Тогда придётся переходить к плану Б: «бить больно»...
-Очень хочется надеяться, что до этого плана Б дело не дойдёт... Как-то мирно всё хочется решить.
- Мирно? Ты у нас, значит, пацифист? - завёлся Вова. -За любимую девушку жалко рожу набить?
-Да, я пацифист, - сказал Глеб. - И я не люблю людей, которые решают всё, как животные: кулаками и клыками. Ну да, иногда их, конечно, стоит применить...
-Ну так вот это «иногда» и наступило! - Ваня дружески хлопнул Глеба по спине. - А то когда ж ещё! А насчёт таких людей... так ты ж говорил, что вообще людей не любишь.
-Жестоки они, - сказал Глеб. -Эгоисты, только себя любят и за свою шкуру трясутся.
-Ну так и ты ведь такой же! - ухмыльнулся Вова, но Глеб, не слушая, продолжал:
-Они редко ставят себя на чужое место: им лень, им некогда... Ради денег они готовы продавать себя всё дешевле, вот как Ванька этот... Это ведь кошмар просто...
-Ты брюзжишь, как престарелый дед.
-... Но есть и такие люди, как Аля. Кажется, одним своим добрым и мягким характером, самоотверженностью, теплотой и нежностью они отмаливают грехи большей, жестокой части человечества. И надо же, что порою происходит так, что эти ангелы, сами того не зная, связываются с демонами или даже существами куда хуже демонов. Как страшно демоны обманывают ангелов, как жутко ослепляют их, и ангелы даже не понимают, с кем связались, - Глеб закончил.
-Теперь ты толкал пафосные речи, как герой русского романа девятнадцатого века... Но тебе простительно: ты, видать, реально напился уже... Послушай, Глеб, вот твои проблемы бы нашему Борьке! Ему пофиг и на ангелов, и на демонов, он просто слеп как крот и ни на кого и ни на что не жалуется. А ведь у него вряд ли когда-нибудь появится девушка и семья - при его-то болезни. И тем не менее он всегда радостен. И людей, кажется, любит, а ведь ему, наверное, тоже нередко доставалось от них. Просто надо по жизни быть сильным, Глеб, вот и всё. Кто часто плавает против течения, тот в конце концов находит силы, чтобы повернуть его вспять. И ещё важно помнить, что жизнь даётся всего раз - во всяком случае, в этот раз...
-Спасибо, Вова, - искренне улыбнулся Глеб. - Я как будто на сеанс к школьному психологу сходил.
-Тогда благодарить не за что, - засмеялся Вова. - А вообще, Глеб, если упал, прежде чем подняться, посмотри на звёздное небо. Быть может, ты увидишь падающую звезду и сможешь загадать желание.
-Ну, какие-то метафоры сложные  пошли, - сказал Глеб.
-Это не метафоры, Глеб. Это жизнь.
Друзья оплатили счёт, и оба, уверенные, довольные и в меру выпившие, вышли из бара навстречу холодному ноябрьскому воздуху.


-

Глава 8
Полночь. Первый день декабря. За окном кружились и падали на снег снежинки, словно были реинкарнациями почивших осенних листьев. Глеб ворочался в постели, не в силах уснуть. Ему всё мерещилось, что Ваня издевается над Алей, заставляет делать её что-то неприятное, мерзкое. А вдруг она просто боится уйти от него теперь, вдруг он силой держит её своей девушкой! Всё это наводило на Глеба тоску и страх. Он встал с кровати и подошёл к окну. Снегопад усилился; снег падал и падал, словно хотел поглотить весь город, спрятать его под своим пушистым холодным одеялом. По узенькой дороге проехал, беззвучно сверкая мигалками, реанимобиль. Видимо, кому-то из соседнего подъезда внезапно сделалось плохо. Интересно, зачем людям становится плохо, зачем они болеют? Говорят, что, болея и страдая, человек становится ближе к Богу, но разве Он сам хочет, чтобы страдали люди добрые и порядочные? Чтобы умирали дети и даже младенцы - зачастую в страшных мучениях? И наверняка Ему бы очень не понравилось, что Аля встречается с этим обманщиком Ваней. Всё это так нечестно, несправедливо! Видимо, иногда дьявол побеждает Бога. Это происходит редко, но происходит. И тогда порождается хаос и смерть. Глеб молчаливо размышлял о жизни, а снег продолжал падать, словно непричастный ко всему живому на земле, и голая доселе земля повиновалась снегу. Ему хорошо: он полежит-полежит немного да и растает. А нам на этом свете долго страдать и долго лежать. Только бы нашёлся хоть кто-то, кто мог бы в трудную минуту помешать упасть. Листьям и снегу никто не мешает падать, но им этого и не нужно: они всегда падают по своей воле. А бывает и так, что падает человек, и никто ему не помешает упасть или, если падение произошло, не поможет встать, даже если находится рядом. Вот Ваня, например, наверняка из таких павших людей .Упал он давно, и никто уже не может помочь ему подняться. Или кто-то всё-таки может? Интересно, каждого ли человека возможно спасти? Ведь если подумать, то можно оправдать любого (плохое воспитание или его отсутствие, дурное влияние чего бы то ни было), и получается так, что виноватых нет и в то же время виноваты все. Все до единого. Но что же тогда получается, что и жертва виновата в том, что она - жертва? Это же абсурд и позиция маньяка! Наверное, все наши проблемы - от нелюбви к людям. Казалось бы. «все люди - братья», но всё это только слова, а на деле - ни у одного животного вида нет такой ненависти, как у человека к человеку. Все люди братья, да. Но и братья часто презирают друг друга.
У поэта-эмигранта двадцатого века Георгия Иванова есть стихотворение, начинающееся строками «Листья...». На самом деле оно о людях. Вместо слова «листья» можно поставить «люди» и удивиться тому, насколько и этот образ окажется точным, правдивым, подходящим и для двадцатого века, и ещё сильнее - для двадцать первого. Глеб очень любил творчество Иванова - за то, что тот хорошо чувствовал человеческую жизнь. Короткую, трудную, маленькую и ничтожную на фоне Вселенной. Однако, думал Глеб, ведь и Вселенная тоже когда-то погибнет, взорвётся, исчезнет - стало быть, всевластна только смерть? Да ведь смерть не может без жизни...Увы! Вопросы Глеба, которые он мысленно задавал самому себе и декабрьскому снегопаду, оставались без ответа. Он снова лёг на кровать, накрылся одеялом и почти тут же уснул. Ему приснилось , как он, Аля и Ваня плывут по реке на маленькой резиновой лодке, причём, он сидит посередине, а по краям - Аля и Ваня.
-Слезай, идиот, слезай с лодки! - орёт ему Ваня. -Лодка только на двоих. Мы же сейчас все перевернёмся и потонем из-за тебя - ты этого добиваешься?!
Глеб посмотрел в воду, кишащую пираньями.
-Там... пираньи, - робко пробормотал он.
- Да хоть акулы, мне какое дело! - не унимался Ваня.- Сам виноват, что с нами полез! Слезай - не то сам столкну! - Ваня замахнулся на Глеба веслом - и тот упал в воду. К нему подплыли пираньи и потащили его на дно. Глеб пытался вырваться и доплыть до берега, который был еле виден, но ничего не получалось. Зубастые рыбы неумолимо тянули его ко дну.
-Странно, откуда у нас вообще в русской реке пираньи? - подумал Глеб и с этим вопросом открыл глаза. На часах было семь утра. В это время он всегда вставал и собирался в школу...
Спешно позавтракав - есть по утрам всё равно никогда не хотелось - Глеб оделся и пошёл в школу.Он решил, что поговорит с Ваней на большой обеденной перемене. Никогда ещё уроки не тянулись так долго. Сначала ненавистная Глебу алгебра, потом чуть менее ненавистная физика, затем астрономия, которую половина класса всегда прогуливала. Однако следующий урок русского, которые вела классная руководительница Нина Викторовна - строгая седая кучерявая женщина в очках - этот урок прогулять дураков не нашлось. Все знали, что за это неминуемо постигнет страшная кара.
-Лыгарев, к доске! - объявила она, и весь класс затаил дыхание в предвкушении смертной казни их одноклассника. Ваня неохотно поднялся и поплёлся писать словарный диктант. Нина Викторовна произносила непонятные Ване слова, такие, как «аннотация», «амфибрахий», «бесперспективный», «оттоманка» и многие другие.
-Ох, Лыгарев, Лыгарев, - запричитала учительница, увидев его каракули. - У нас урок русского или еврейского?
-А что, много ошибок? - простодушно улыбнулся Ваня.
-Да больше, чем слов! Амфибрахий через «е» написать - уму непостижимо! Некрасов, наверно, в гробу перевернулся! - тут взгляд Нины Викторовны замер на слове «атаман-ка».
-Господи, за что мне эта «атаман-ка», - учительница села за стол и театрально взъерошила себе волосы. -Лыгарев, ты в курсе, что у тебя по оценкам выходит?
-Два? - упавшим голосом произнёс Ваня.
-Ишь губу раскатал! Кол! - громко сказала учительница, хотя колов, разумеется, никогда не ставили. - Тебе же на следующей неделе итоговое сочинение писать, Лы-га-рев! - в сердцах  воскликнула учительница, явно волнуясь за судьбу ученика. - Ну что ты там напишешь - ты же ни одной книжки в руках не держал, так, только обложку видел, и то издалека! Ладно, садись. Оценку объявлять или сам понимаешь? Мятчина!
Аля вышла к доске. Несмотря на лёгкий декабрьский морозец, она была в чёрной юбке, и Глеб залюбовался её стройными ножками. Аля написала все слова без ошибок, почерк у неё был каллиграфический и отдавал такой же нежностью, как её игра на фортепиано.
-Ох, Мятчина, неинтересно с тобой. Хоть бы раз ошиблась, так нет же! Садись, Аля, пять.
Нина Викторовна называла учеников по фамилиям только тогда, когда они отвечали у доски или когда она вызывала к доске. В непринуждённой обстановке она называла всех по именам.
Глеб бросил взгляд на Ваню - тот после своего не очень убедительного ответа был очень хмур и сердит. Вероятно, сейчас не лучшее время для того, чтобы говорить с ним об Але, но откладывать этот разговор Глеб уже никак не мог. Терпение было на исходе. После Али вышла  Ирка - худющая девочка, которая ответила не намного лучше Вани, однако Нина Викторовна не поскупилась на «три, с минусом до Китая». После этого ребята начали тренироваться в написании итогового сочинения. Они делали это уже не в первый раз, однако именно сегодня мысль к Глебу не шла от слова совсем. Он сдал практически чистый лист. Превзошёл его в этом только Ваня - он сдал совершенно чистый. Прозвенел звонок. Все бросились в столовую, пока очередь там не стала похожей на очередь в Кремлёвский дворец - в котором, кстати, Глебу предстояло петь всего через три дня. Глеб окликнул Ваню.
-Чего тебе? - неприязненно бросил он.
-Да так, поговорить надо, - сказал Глеб, стараясь сохранять уверенность и спокойствие.
-А подождать это не может? Я просто жрать хочу, а там щас очередь набежит.
-Не набежит, - улыбнулся Глеб, почти вплотную подойдя к Ване. -Признайся мне - только честно - ты любишь Алю? - спросил Глеб, посмотрев Ване в глаза.
-Ты трахнутый, что ли, такие вопросы задавать?! На чужой медок разинул роток?! - грозно спросил Ваня. -Пошёл ты знаешь куда! - и Ваня, жёстко оттолкнув Глеба, скрылся в толпе прочих спешивших на обед школьников.
-Разойдись, малышня! - кричал он так, что слышно было, пожалуй, по всей школе. -Дорогу!!!
А Глеб искренне не понимал, что ему теперь делать. Да, Вова был прав: просто так он не сдастся. Просто так он не откажется от Али - тут нужно, чтобы он влюбился в другую, и тогда... Но какова вероятность того, что он в кого-то влюбится, он же в принципе не доверяет девушкам. Глеб понуро уселся на свободный диван. Есть ему не хотелось. Ему хотелось только одного: быть вместе с Алей. Неужели суждено переходить к плану «бей больно?» А может быть, попробовать аккуратно зайти с другой стороны - рассказать обо всём обманутой Але?
И Глеб решил, что этот вариант ему нравится чуточку больше.


Глава 9
Глеб подошёл к Але после уроков, в раздевалке. Она сидела на скамейке и завязывала зимние ботинки.
-Извини, а тебе не холодно в юбке ходить? - спросил Глеб первое, что пришло ему в голову для начала разговора.
-Да нет, нормально, - нежно  улыбнулась Аля. - Тепло. Но спасибо за заботу.
-Послушай Аля, - Глеб сел рядом с ней. - Прости, возможно, это совершенно не моё дело, и я не знаю, как тебе сказать об этом, чтобы ты поверила мне. Но дело в том, что Ваня - он тебя не любит. Мне ребята рассказывали, что он с тобой на спор. Он даже на видео это снял, чтобы доказатл всем... Понимаешь?
-Глеб, - сказала Аля после некоторого молчания. - Мне, правда, очень жаль, что так вышло и что тебе, вероятно, очень тяжело. Но Ваня тебя опередил - и не стоит строить против него какие-то козни и сплетни вести. Пожалуйста, не делай этого. Иначе я на тебя обижусь, а я этого так не хочу! Потому что ты очень хороший - и ты обязательно встретишь чудесную девушку, которая тебя полюбит...
-Мне не нужна другая, - отрезал Глеб. -Мне нужна только ты!
-Это невозможно. Прости меня, ты очень милый, - Аля по-дружески обняла Глеба, её длинные русые волосы коснулись его щёк, и он, кажется, с ног до головы покрылся приятными мурашками. - Но это невозможно. - Последние три слова мгновенно спустили его с небес на землю.
Заметив входящего в раздевалку Ваню, Глеб поднялся и, ни говоря больше ни слова, оделся и ушёл.
- Что он тебе говорил? - тут же спросил Ваня.
-Да так, ничего... Спрашивал, не мёрзну ли я в юбке...
-Понятно. А он в курсе, что не имеет права этого спрашивать! Он тебе никто, значит, и дела ему быть до тебя не должно.
-Ты как будто бы ревнуешь, - слегка улыбнулась Аля.
-И ничего я не ревную, - сказал Ваня. -К тому же, к этому додику безголосому  ревновать в принципе невозможно.
-И всё-таки ты ревнуешь, - снова сказала Аля.
-Пойдём погуляем немного, - предложил Ваня, дабы переменить неприятную тему. Они вышли из школы и решили прогуляться по набережной. Аля всегда одевалась довольно легко, куда легче, чем требовал того сезон.Холодный декабрьский ветер, который на набережной был особенно сильным,  приятно обдувал ей открытые колени и неприкрытые волосы.
-Слушай, - сказала Аля. - А я у тебя давно спросить хочу... Насчёт портрета в твоей комнате. Что это за мальчик? Это твой отец в молодости или кто?
-Нет, это... Это мой брат старший, двоюродный. Даня. Но только он умер.
-Кошмар какой...
-Вернее, не до конца известно, умер он или нет, - Ваня достал сигарету и закурил - не то от волнительного разговора о брате, не то, чтобы просто согреться. - Он много лет назад ушёл из дому и не вернулся. Его повсюду искали, не день и не два, а много месяцев... Но так и не нашли. Наверное, лучше бы его нашли мёртвым - хотя бы была уверенность в том, что он погиб. А так - уверенности в этом нет. И неизвестно, что с ним стряслось и где он в итоге.
-А из-за чего он ушёл из дому?
-Я точно не знаю. Мне тогда было три или четыре, а ему тринадцать было. Но вообще, кажется, он с родителями поссорился. Типа... Потому что они мне, мелкому, больше внимания уделяли. А когда он в итоге ушёл - внимание стали уделять только ему, вот только оно было Дане уже незачем. Его так и не нашли и винили в этом меня. Я ведь дядей с тётей воспитываюсь почти с рождения, меня родители им отдали, они отказались от меня. Мало было моим дяде и тёте их собственного сына Дани, так ещё и из меня пришлось стараться человека сделать. Ну, как видишь, не очень у них получилось, но уж какой есть...
-Значит, возможно, твой брат жив?
-Да скорее всего умер. Всё-таки уж почти пятнадцать лет прошло. Разве мог он выжить! Однако родители его по-прежнему верят в чудо и ждут, что он к ним вернётся. Мало верится, конечно, ну да кто ж знает! Всякое бывает... Слушай, я совсем забыл - у нас же скоро сочинение, да?
-В понедельник, - уточнила Аля.
-Вот! А я ведь действительно, как наша классная выразилась, ни одной книжки в жизни не прочёл... Ну что мне, делать больше нечего? Это ведь так скучно - буковки, мысли эти дурацкие, описания по двадцать страниц...Ты можешь мне помочь?
-Так мы же с тобою тренировались их писать! Только ты меня не очень слушал, - несколько обиженно произнесла Аля. Её вправду раздражали лень и раздолбайство Вани.
-Это верно, - согласился он. - Но это потому, что времени до экзамена было ещё много. А теперь осталось всего ничего несколько дней. Сейчас я буду внимательно слушать тебя, я буду стараться, вот увидишь.
-Ну хорошо. Пойдём вечером к тебе, потренируемся немножко.
-Спасибо, Аля! - и Ваня поцеловал её, однако поцелуй вышел очень холодным: он был вызван вежливостью, благодарностью, но никак не любовью.
Глава 10
Ваня выполнил своё обещание, хотя и не с первого раза, но он стал внимательно слушать всё, что терпеливо объясняет ему Аля. Правда, он прочитал штук десять школьных произведений - естественно, в кратком содержании - и в голове у него всё перепуталось: Обломов был у него то заместо Безухова, то заместо Раскольникова, а «Бедная Лиза» была мало того, что романом, так ещё начала двадцатого века. Аля горько вздыхала, но не упрекала Ваню.
-Обломов, Раскольников,- сурово твердил он. - Все фамилии, блин, похожие. Нет бы хоть какое-то разнообразие.
-Чем же похожи Обломов и Раскольников? - удивлялась Аля.
-Один раскалывается, другой обламывается - в целом действия схожие...
За один вечер Ваня с Алей исписали почти полтетради.
-Аля, -в глазах у вани мелькнула идея. - А ты не знаешь таких произведений, которые... ну... Которые вряд ли кто-то из приёмной комиссии читал?
Аля улыбнулась, поняв, к чему Ваня клонит.
-Хочешь привести такое произведение в качестве аргумента?
-Ну, да...
-Даже не знаю... Может быть, «Красное колесо» Солженицына, например - его даже я не читала, - засмеялась Аля.
-Вот его и приведу! Если ты не читала, значит, никто не читал.
И с этими словами Ваня резким движением закрыл тетрадь и убрал её в ящик стола.
-Хватит с меня, - сказал он. - Пойдём прогуляемся.
Они вышли на улицу и, держась за руки, двинулись в сторону городского театра. В нём не так часто ставилось и игралось что-то достойное, однако Аля часто туда ходила. Театр она любила. Ваня - напротив, терпеть его не мог.
-Всё это такая кука, - говорил он. - Я ходил однажды с родителями на один спектакль. Так там вся суть была в том, что старика, кажется, инсульт хватил и он один остался, и потому вместе с садом продали и его.
-Его не инсульт хватил, его забыли... - сказала Аля неуверенно, однако вполне соображала, что Глеб будет стоять на своём.
-Да инсульт там был, инсульт! Он за сердце схватился, говорить стал как-то нечленораздельно, а это все признаки инсульта. А потом все уехали. Или нет, даже перед этим, вроде. А я больше в театр ни ногой.
-А я очень люблю театр, - сказала Аля. - В этом месте ты... Ты как будто проживаешь все истории, которые там играются. А истории эти зачастую столь интересные, уникальные, и порою герои начинают казаться такими близкими, родными...
-Да глупости всё это, - перебил Ваня. - Слушай, ты бы покрасила волосы...
-Волосы? - удивилась Аля, сроду не красившаяся. - А в какой?
-Ну-у-у, - небрежно протянул Ваня, тем самым намекая Але, что ей бы неплохо самой понимать тенденции моды, а он тут ни при чём. - В какой-нибудь оригинальный. Розовый там, зелёный. Или, может, татушку набьёшь? Ты же видела мою на предплечье?
-Дракона?
-Ну да. Вот такую же набей себе.
-Ваня, но я даже не знаю... Я никогда не красилась, а насчёт татуировки - не лежит у меня к этому душа...
-Ну и что, тебе ради меня жалко, что ли?
-Ой, ну я даже не знаю... Просто мне это, честно говоря, не кажется слишком красивым с эстетической точки зрения.
-А, ну понятно, - зло ухмыльнулся Ваня. -то есть я урод, по-твоему! Приехали!
-Да при чём тут ты, Ванечка! Я же про татуировку, а не про тебя самого...
-А ты не думала, что я считаю, что татуировка - это самое лучшее, что во мне есть! Точнее, на мне! Ну неважно!
-Нет, не думала, - ответила Аля. - Да и потом, быть такого не может - чтобы татуировка была самым лучшим, что есть в человеке.
-Я набил себе эту тату в восьмом или девятом классе. Я тоже поначалу не хотел, очень не хотел. И знаешь, зачем я это сделал? В память о пропавшем без вести брате! Когда ему исполнилось двенадцать и его родители вручили ему первые в его жизни подаренные деньги - он не придумал ничего лучшего, нежели потратить их на тату. Причём, у него она огромная, на полруки, вот реально! Ну и конфликт тогда был у него с родителями! Даня вообще был парнем очень конфликтным, таким же, как я. Вот... И постоянно на него либо ругались, либо не замечали... Наверное, поэтому он в один день и ушёл: устал терпеть это безразличие. Ревновал родителей ко мне. А я ведь, по сути, чужой им! Вернее, не чужой, конечно, но всё равно одно дело - когда сын родной, и совсем другое дело - племянник! Сначала они меня жалели, а после, когда с их сыном стряслась беда страшнее - возненавидели.
-Такая история жуткая, - сказала Аля. -Знаешь, а ведь у нас в семье что-то похожее... С Томой.
-Кто такая Тома?
-Я ведь тебе рассказывала, - почти обиженно сказала Аля. Она действительно много рассказывала про неё Ване, но он то слушал вполуха, то не слушал вовсе. - Это сестра моя младшая. Ей тринадцать. И у неё тоже характер сложный, да плюс ещё возраст подростковый. И в последнее время она очень ревнива стала. Убеждена в том, что родители её не любят, а любят только меня. Но ведь она так заблуждается! Ир мне так страшно, если она пострадает из-за своей ревности. Я даже было думала, что, быть может - правда, это так нехорошо - но, быть может, мне ради неё стоит как-то хоть немножко злить родителей. Пусть видит и слышит, что меня они тоже ругают, что я тоже в их глазах не такая уж хорошая! Это гадко по отношению к родителям, но я так за сестру волнуюсь. Не прощу себе, если с ней что-то плохое случится.
-Так покрасься в розовый или синий, - повторил своё желание Ваня. -Как раз конфликт будет по-любому же.
-А знаешь, это мысль, - улыбнулась Аля. - В конце концов, иногда стоит поступиться своими принципами ради спасения других. Тем более, если ты этого хочешь... Вот только в какой лучше?
-В красный, - сказал Ваня.
-Красный? Ты же говорил, розовый или синий...
-Да какая разница! - вспылил Ваня. - Розовый, синий, хоть фиолетово-буро-малиновый! Главное, не тот, который сейчас... банальнейший цвет соломы! Это неоригинально попросту, понимаешь? Просто дикая старомодность!
Неужели тебе охота быть такой же скучной и банальной, как остальные девушки?
Аля пробормотала что-то, не совсем разборчивое даже для собственных ушей, однако после этих слов Вани окончательно решила, что перекрашиваться не будет - ни в синий, ни в розовый, ни в какой.
Глава 11
Две семнадцатилетние девушки в обеденный перерыв сидели в безлюдной кофейне.
-Ну что, каков план мести? - спросила Ирка у своей одноклассницы и подруги Светы.
-Тебе надо получше её узнать, - сказала Света. - А потом ударить по самому нежному, самому слабому месту.
-Да она ведь вся - сплошная слабачка! В ней нет сильных мест! Ну, красива, никто не спорит, но я что, хуже? Я ради него столько худела, а он...
-Короче... - Света надменно подняла указательный палец. - Тебе удалось с этой Алей сдружиться?
-Ну вроде как да, -сказала Ирка. -Аля - тьфу ты! Имя-то какое-то... Хер знает откуда вообще взялось. Нормальную девку так не назовут.
-Это точно, - согласилась Света. -Ну, что ты о ней знаешь уже, помимо того что её зовут Алей, что она твоя одноклассница и что она увела у тебя из-под носа Ваню?
-Да ровным счётом как-то ничего... Ну мы как-то больше по учёбе с ней талдычим. Её небось ничего, помимо школы, и не интересует. Знаю я таких! Мышки серые!
-А помнишь, она недавно на празднике на рояле играла чё-то?
-Да? Да я не была... Получается, у неё есть ещё какие-то развлечения... Понятно-понятно... Надо узнать, надо проучить эту стерву.
-Ирка, всё-таки она ведь не то чтобы прям сильно виновата, что Ваня в неё, а не в тебя втрескался. Может быть, не стоит с ней так уж жёстко обращаться...
-Ты чё, Светка, ты тоже хочешь предать меня?
-Нет, я просто....
-Мразь ты, вот кто! Вот дал Бог подружку - и та не поможет, не поддержит нихрена, - и Ирка заплакала. - Я из-за него анорексичкой стала! Правда, я же как щепка стала! Кожа да кости. А если я сдохну от этого!
-Никто же не заставлял тебя так худеть.
-Любовь заставила, - сказала Ирка. -Полюбила его, козла... А он вместо на эту дешёвку позарился. Дурак он и есть дурак!
-А сейчас ты любишь его? - поинтересовалась света.
-Люблю. И ненавижу.
Наступило долгое молчание.
-Тогда цель оправдана, - заявила Света. - Надо отомстить ей, надо проучить как можно жёстче эту гадину!
-Спасибо тебе, Светка, - Ирка добродушно обняла подругу. -Одна ты меня понимаешь. Одна ты - и больше никто, правда...
-Ирка, через две минуты история. Погнали?
-Вот вечно ты о своём приземлённом, - прошипела Ирка. - История! Какое нам дело до истории, пока мы сами в неё не попали!
-Кажется, таким образом думали не самые приятные люди... Мне вообще-то ЕГЭ по этому предмету сдавать.
-Ну ты выбрала! - присвистнула Ирка.
-Так это не я, это скорее предки настаивают, чтобы у меня, типа, запасные варианты были... История, инглиш... Спасибо, что не химию с физикой.
-А я до сих пор не решила, что и куда, - небрежно бросила Ирка. -Ладно, пошли!
Тем временем не менее интересный разговор зародился в школьном коридоре между Глебом и Ваней. Звонок на урок уже прозвенел, однако они, в отличие от остальных,  не торопились на него идти.
-В общем, так, - бесстрашно сказал Глеб. - Либо ты во всём признаёшься Але, либо ты пожалеешь...
-Кого пожалею - тебя, хлюпика, что по стенке размазал? - заржал Ваня.
-То есть, ты не расскажешь ей?
-Больно надо мне свою репутейшн портить!
-Тогда я назначаю тебе стрелку! - глухо, как будто боясь своих слов, сказал Глеб. -Сегодня, после уроков...
-А зачем стрелку, я могу и здесь и сейчас тебе прописать, - и Ваня ударил Глеба по лицу - тот, конечно, среагировать не успел и вскрикнул - скорее от неожиданности и злости, нежели от боли. Из носа у него сочилась кровь.
-Что, неприятно быть грушей? - засмеялся Ваня. - Это я ещё тихонько! - Глеб замахнулся на Ваню, но тот успел увернуться.
-М-да, ты б лучше не позорился, Глеб, ты хуже пятилетней девчонки дерёшься. Или тебе охота ещё получить? - Ваня снова замахнулся, в этот раз Глеб кое-как сумел увернуться, однако Ваня и не собирался бить.
-Расскажешь, что это сделал я - убью и в лесу закопаю, - грозно сказал Ваня и, оставив Глеба одного, бодрой походкой пошёл на урок. Остолбеневший Глеб стоял ещё минуту, вытирая кровь рукавом рубашки и как будто не догадываясь пойти умыть окровавленное лицо.
«Хорошо хоть, что уроки, не хватало ещё в таком виде попасться кому-то на глаза», - и, как только он так подумал, увидел спешно идущих Ирку и Свету.
-А ты чего здесь? - процедила Ирка, но, подойдя, чуть ближе, поняла, «чего он здесь».
-Боже, Глеб! - почти взвизгнула Ирка. - Кто тебя так?
-Да это я так... На улице поскользнулся, - соврал Глеб.
-Бедный! Ты иди холодной водой умойся, -мудро посоветовала  Ирка. -Сейчас, подожди, у меня в сумочке должна быть перекись, вата и йод, - и она начала копошиться в сумке, в которую, судя по её содержимому, мог бы вместиться слон.
-Она на самом дне, наверное, - продолжала искать Ирка.
-Я пока пойду умоюсь, - сказал Глеб и пошёл в уборную. Подойдя к крану и посмотрев в зеркало, он испугался сам себя и попытался представить, что на лице у него не кровь, а томатный кетчуп. Сочащаяся кровь сильно щипала щёки, нос и глаза, голова сильно болела. Глеб понимал, что на урок он точно не пойдёт. И вдруг его страшно осенило: концерт! До него осталось всего-то каких-то пара дней... А у него из носа кровь и под левым глазом фингал. Чёрт! И что теперь делать? Заживёт ли оно до концерта?! Глеб матернулся и в сердцах ударил по раковине. До субботы - а именно в субботу ему петь в Кремлёвском дворце - ему точно не вылечиться. Этот фингал ему ещё целую неделю, как орден, носить...Можно, конечно, попробовать придумать что-нибудь, но что, он не знал - не в тёмных очках же ему петь! Глеб подумал, что это могло бы быть интересным пиар- ходом, как у Пелевина - с разницей в том, что Пелевин писатель, а Глеб певец. Однако он прекрасно осознавал всю нелепость этой затеи. Ладно бы он ещё пел мистера Икса - а то Онегин! Вряд ли кто-то когда-нибудь представлял себе Онегина в тёмных очках - хотя кто его знает, всё может быть.... Глеб лениво вышел из уборной и осторожно, как будто собирался переходить дорогу в неположенном месте, посмотрел по сторонам. Девочки, видимо, ушли на урок, не дождавшись больного. Глеб бросил взгляд на школьный стенд, на котором огромными буквами было написано «Никогда не сдавайся», и, решив, что этот призыв относится к кому угодно, только не к нему, понуро поплёлся домой.
Глава 12
Аля и Ваня медленно прогуливались по городскому заснеженному парку.
-Всё-таки летом как-то того, лучше, - сказал Ваня. - Летом сюда хорошо приходить и пиво холодное пить. А зимой не то... Ты любишь пиво?
-Я и не пробовала ни разу, - призналась Аля. -Я вообще алкоголь не очень люблю. Так, иногда могу выпить шампанского или вина.
-Детского? - засмеялся Ваня.
-Вовсе нет, - Аля нежно улыбнулась. -Просто я не очень понимаю тех, кто пьёт каждый день. Вино, шампанское - это ощущение праздника, а когда праздник устраивается каждый день, ощущение этого праздника постепенно пропадает...
-Понятно, - буркнул Ваня, хотя всё прослушал.-Кстати, а ты куда собираешься поступать?
-В МГУ, на филологический, - сказала Аля. -Но я буду во многие пробовать, просто приоритет - филфак. Я так хочу поступить на бюджет,- мечтательно добавила она. - То есть, родители-то, конечно, не против платить за моё обучение, но я так не хочу утруждать их... А ты куда хочешь?
-Да я пока не знаю, - улыбнулся Ваня. - Какие вообще есть? Ну, в какую-нибудь шарагу, - с достоинством произнёс он. - Куда меня ещё возьмут? О, старые знакомые!
Действительно, навстречу им шёл Глеб.
-Здорово, Глеб! А чё это у тебя синячище такой? - заухмылялся Ваня.
-Да так, гололёд просто...
-А-а, - многозначительно протянул Ваня. -Понятно-понятно. Аккуратнее надо, Глебушка. А то так и шею свернуть можно.
-Шею я сам кому угодно сверну, - внезапно сказал Глеб.
-Ну-у! - снова растянул слово Ваня. - Ты нас так не пугай, а то подумаем, что ты нас имеешь в виду.
К слову сказать, Глеб очень не хотел встретиться сейчас с Ваней, особенно в сопровождении Али. Он как раз шёл на занятие по вокалу - и впервые в жизни у него было перед этим уроком печальное настроение. Сейчас педагог посмотрит на его внешний вид - и только руками разведёт. Будет, наверное, успокаивать его, говорить, мол, в следующий раз тогда. А когда он будет, следующий раз? Может быть, никогда уже.
Глеб смотрел на Алю и Ваню и ясно понимал, что они не пара. Люди совершенно разные, во всём противоположные друг другу, они не дополняют, а только разъединяют друг друга. Они вместе... И в то же время не вместе.
-Ладно, я пойду, - буркнул Глеб и поспешно направился на вокал. На Алю Глеб даже не посмотрел: не хотел, чтобы она его видела таким, с фингалом, хотя при этом он  очень боролся со своим желанием полюбоваться ею.
Дойдя до музыкальной школы, Глеб тяжело вздохнул. Казалось, решалась его судьба. До урока оставалось ещё минут пятнадцать, Глеб сидел на лавочке и ловил ртом падающие снежинки. Заболеть он не боялся: всё равно уже в концерте не участвует. Впрочем, ещё завтра итоговое сочинение. Но в последнее время Ване стало на всё наплевать. Если что, пересдаст! Да и какое дело консерватории, в которую он так жаждет поступить, до его сочинения! Нет, грамотность и умение выражать свои мысли, конечно, для всех важно, но он же не на филфак собирается. Да и вообще - его мысли сейчас о несостоявшемся концерте. И о несостоявшейся любви.
-Здравствуйте,  Е. В.- сказал Глеб, войдя в кабинет.
-Что с тобой случилось? - удивилась она.
Глебу уже порядком надоел этот вопрос. Когда он в таком виде вчера пришёл домой, мама укоризненно промолчала, а отец радостно сказал:
-Ну, теперь хрен тебе, а не концертишко!
Ваня был зол на родителей, на их безразличие к его судьбе и упоение его страданием. Именно от них ему действительно очень хотелось бы услышать сочувствующие слова и поддержку, но, увы, они были слишком холодны к его увлечению, а потому радовались любой его трудности в певческой карьере. Екатерина Викторовна  же, напротив, была жутко взволнована и перепугана, увидев Глеба в состоянии, мягко говоря, не очень подходящем для выхода на сцену.
-Я поскользнулся на лестнице, - сказал Глеб. В который раз приходится врать! Однако врал он вовсе не из-за того, что боялся угроз Вани. Он понимал, что тот их не выполнит. Скорее Глеб стыдился того, что, получив свой фингал, он не подарил Ване такой же взамен. Неужели он слабый?
-Ох, нашёл ты, конечно, время, - жалобно сказала Екатерина Викторовна - Ну ничего. Как себя чувствуешь-то?
-Да нормально, - нехотя улыбнулся Глеб и тут же добавил то, что было у него в мыслях. -Только какая разница? Я ведь всё равно в таком виде не смогу послезавтра выступать.
-Так, подожди, не волнуйся, - сказала Е.В. - Почему не можешь? У тебя с голосом порядок?
-С голосом полный порядок, - честно сказал Глеб.
-А большего тебе и не надо, - сказала Екатерина Викторовна и тут же принялась распевать его, и голос у Глеба звучал особенно звонко и шикарно, и впервые в жизни о дошёл в распевке до «си» первой октавы.
Глава 13
Обычно утро пятницы всегда радостно: скоро выходные. Но это утро было волнительным. Все - и ученики, и учителя - злились на то, что итоговое сочинение в этом году поставили на последний день недели, когда силы уже на исходе и мозг ничего не хочет соображать. Однако делать было нечего.
Сопровождающих было два - учительница русского Нина Викторовна и трудовик, имени которого, кажется, никто не знал. Однажды, когда один ученик спросил у трудовика его имя, тот сказал:
-Вам не надо знать. Меньше знаешь - крепче спишь.
Трудовик терпеть не мог свою работу. Он часто опаздывал на уроки или вовсе не приходил, и часто его грозились уволить, но так и не увольняли. Всю дорогу до школы, в которой проводился экзамен, он шёл молча, не проронив ни слова и ни разу не осмотревшись по сторонам.
-Как робот, идёт, - шепнул Вова Глебу на ухо. - Кстати, откуда у тебя фингал?
-Потом расскажу, - сказал Глеб, в душе радуясь тому, что хоть остальные одноклассники не достают его этим вопросом. Вряд ли они знают истинную причину модификации его лица: Ваня не стал бы говорить им, иначе есть риск поссориться с Алей.
Нина Викторовна была антиподом трудовика и говорила без умолку:
-Главное, не бойтесь! Там времени - выше крыши, четыре часа! «Войну и мир» написать можно! Но и не спешите, обязательно проверьте грамотность и пунктуацию... Цитаты - всегда в кавычках!
-Нина Викторовна! - сказал вдруг Вова. - А спорим, я за двадцать минут напишу?
-Чижов, а спорим, если ты не сдашь, я тебя удавлю?
-Я сдам! - заверил Вова, но больше не вылезал.
-Аля, как думаешь, я сдам?- спрашивал Ваня.
-Конечно, сдашь!
-Хорошо бы сдать, конечно... У меня что-то Нептуну нездоровится сегодня. Не ест ни хрена. Может быть, за меня переживает - вот и не ест...
Однако же, как выяснилось уже позже, волнения ребят были напрасными - и сдали все очень хорошо. Даже Ваня, привёдший выдуманную им цитату из «Красного колеса» Солженицына, каким-то чудом получил высший балл...
-Вот видишь! - говорил он Але, когда узнал. -И не надо было ни читать, ни готовиться! Только время бы потерял.
-Повезло, конечно, удивительно, - улыбалась Аля. -Но ты молодец. Это очень смелый ход был, рискованный...
-Да, и оригинальный, я думаю, - продолжал гордиться Ваня. - Никто до меня так не делал, вот по-любому никто! Ну что, теперь я поступлю в лучший вуз?
-Ещё ЕГЭ надо хорошо сдать.
-Ах да, я и забыл... А это сильно сложнее?
-Конечно, - заверила Аля. -Тут уже «Красным колесом» не отделаешься.
-Ну тогда ещё что-нибудь придумаю, - ухмыльнулся Ваня. - Удача любит безрассудных. Приведу ещё «Синее колесо»!
Аля только покачала головой, улыбнулась и вдруг внезапно подумала, что не может представить себе Ваню, получающего высшее образование - слишком уж он был от этого далёк, казалось, это была история не его и не про него.


Глава 14
Глеб проснулся, встал - и первым делом пошёл осматривать свой фингал. Ещё совсем не зажил. Даже как будто ещё больше стал, распух. Неужели он будет выступать с таким? Немыслимо! Однако метаться было поздно. Концерт был запланирован на шесть часов вечера, до Москвы от их города было около двух часов езды,  и времени было ещё очень много. Глеб думал поделать уроки, но за что ни брался - ничего не выходило. Книжки валились у него из рук. В конце концов, Глеб плюнул на уроки и решил пойти подышать свежим воздухом. Родители, сославшись на то, что возвращаться Глебу придётся поздно - да ещё в субботу - сказали, что поедут с ним и на концерте его поприсутствуют.
-Помучаемся немного, не оглохнем, надеюсь, - сказал отец.
Глебу стало чуть веселее: впервые родители услышат его пение! Жаль, что несколько изуродованное лицо всё портило. Впрочем, если спортсмен может продолжать играть с фингалом под глазом, то почему бы и певцу не петь? Он же не фотомодель, в конце концов, не актёр (хотя, конечно, близко к актёру). И тем не менее - это было первое большое выступление в его жизни, и он может упустить такой шанс. И пофиг на то, что некоторые зрители будут говорить о нём, вероятно, не самые лицеприятные вещи.
Вечер не заладился. Сначала Глеб и его родители решили пропустить перегруженную электричку, в которой не было сидячих мест, а после оказалось, что следующая электричка отменена. Они ждали поезд почти сорок минут - и тот пришёл ещё нагруженнее, чем предыдущий.
-Суббота же, куда всех потащило? - удивлялся отец.
-В Кремлёвский дворец, - острила мать.
Глебу не улыбалось два часа стоять в полном электропоезде, однако деваться было некуда: пропусти они и этот поезд - опоздали бы. Приехать надо было ровно к половине шестого, чтобы успеть приготовиться, понять, что, где и как. Эх, была бы у них машина - добрались бы быстрее и комфортне! Однако отец говорил, что машина только лишние хлопоты, что возни с ней много, и что вообще матери и Глебу слишком жирно рассекать на личном автомобиле.
-А мне ещё налоги и штрафы  платить! - кичился он. Поэтому автомобиля в их семье так и не оказалось, и сегодня особенно остро чувствовалась серьёзность его отсутствия. После часа езды у Глеба затекли ноги, он взмок так, как будто его облили водой.
-Больше я с тобой на концерт не поеду, уволь, - ворчал отец всю дорогу. - Вот чёрт дёрнул! Так и думал, что не нужно - на что там смотреть, на твою рожу кривую?
Всё вкупе это выбивало Глеба из колеи, и он уже не чурался мыслей о том, что, быть может, всё это совершенно зазря - и его участие в концерте, и его занятия вокалом - ведь очень может быть, что он на самом деле никакой не певец, что у него не такой уж красивый тембр голоса, что ему все льстят, дабы не обидеть...
Тут надо сказать, что Глеб, как любой певец, не знал, как звучит его голос. То есть примерно-то он это знал, конечно, но он никогда не слышал своего истинного голоса. Голос всегда посылался в зал, зрителям, а слуху Глеба оставались только отголоски этого звука. Конечно, часто он записывал свой голос, однако и на записях его голос был не совсем его голосом, он искажался... Судьба певца в этом плане напоминает судьбу шеф-повара, который почти каждый день готовит вкуснейшее блюдо, однако попробовать его не может - лишь понюхать и полюбоваться. Певец слушает и слышит многих и многих других певцов, но себя, себя истинного - никогда. Даже если голос записан на самое лучшее, самое современное устройство - всё равно это не то.
Когда высаживались из поезда, у Глеба гудело в ногах и в голове - и он сам не мог сказать, где  гудит сильнее. Москва встретила их недружелюбно, суровой метелью, плевавшуюся снегом во всех, кто показывался ей на глаза. Как будто белая змея, она обволакивала своими кольцами тёмное небо столицы. Пробираться через эти кольца было трудно, не было видно ни зги, и дважды Глеб и его родители сбились с курса.
-Хоть бы указатели поставили, -ругался отец. - Хрен поймёшь ведь, где метро.
Наконец они нашли метро - в нём, по счастью, народу было немного - и Глеб ненадолго присел передохнуть. Доехав до Александровского сада, они вышли и поплелись в сторону Кремлёвского дворца. Метель не стихала и так и норовила сбить с ног. В фойе Глеба и родителей встретила Е.В. и сообщила, что концерт не в шесть, а в семь, но приехать надо было за полтора часа, поскольку в шесть начнут пускать уже зрителей. Е,В. сказал Глебу идти за ней, а отец бросил ему в спину:
-Я взял места на последний ряд. Чтоб уж точно не слышать твоего ора.
Глеб выступал четвёртым. С одной стороны, ему было радостно, что он отмучается в числе первых - нет этого тягостного ожидания своей участи; а с другой стороны - всё равно очень переживал, и Е.В. приободряла и успокаивала его как только могла.
-Да не переживай ты так, в классе всё шикарно получалось!
Но Глеб переживал. Переживают все и всегда. Особенно если у тебюя фингал. В какой-то момент Глеб подумал, что, быть может, даже хорошо, что у него фингал. Все скажут про него: «Какой молодец, такая травма - а всё-таки решился участвовать, не сдрейфил, не подвёл никого!»
Но, посмотревшись в зеркало перед самым выходом на сцену, Глеб понял, что куда лучше было бы без этой травмы и куда лучше было бы запомниться зрителям в своём дотравмированном виде.
Они договорились с Екатериной Викторовной, что Глеб споёт только одно произведение  -Ариозо Онегина. Тем более, оно было коротким. Но этого будет достаточно, чтобы поразить или - по крайней мере - произвести на публику сильный эффект.
Выйдя на сцену и посмотрев на зрителей, Глеб заволновался ещё сильнее: публика напоминала собой огромного голодного удава, и не кто иной, как Глеб был в роли кролика, которого удав хотел проглотить. Вдруг он заметил одну добродушную старушку, которая улыбалась почти во весь рот, как бы говоря ему: «Ты справишься, всё будет хорошо»!
Концертмейстер сыграл вступление, и Глеб запел. Сначала немного неуверенно, но почти сразу же он нашёл нужную позицию, нужное настроение, и вот он уже забыл, что поёт на сцене перед огромным количеством людей, вот он уже стал Онегиным, перенёсся в атмосферу романа в стихах Пушкина и музыки Петра Чайковского, в период девятнадцатого века... Весь зал слушал затаив дыхание, слышно Глеба было прекрасно везде - даже на самом последнем ряду, где сидели и слушали его родители. Рядом с отцом Глеба сидел неказистый старичок лет семидесяти и шептал:
-Да, неплохо поёт, даже очень... А вот фингалище этот, конечно, выдаёт истинную его сущность - пьяница либо наркоман, а скорее и то и другое, да-а-а-а...
-Слышь, дятел, - буркнул отец Глеба. - Это вообще-то сын мой, ещё что-то вякнешь, я тебе такой фингалище покажу!
После этих слов старичок вжался в спинку кресла и так и просидел до окончания концерта, боясь издать лишний звук.
А Глебу, как только он допел («Везде, везде он предо мной») многие аплодировали стоя. Включая его родителей.
Глава 15
Многое в семье Глеба  резко переменилось после этого концерта. Отец больше не был против его поступления в консерваторию, даже, казалось, настаивал на этом яростнее всех.
-С таким голосом тебя точно возьмут! - самоуверенно говорил он. -Помяни моё слово!
Глеб даже забыл ненадолго про Алю и про конфликт с Ваней. Весь вечер после концерта он обсуждал с родителями его голос, они смотрели в Интернете, в какую консерваторию лучше поступить, читали отзывы и мнения студентов и выпускников музыкальных училищ.
А вот утро понедельника выдалось для Глеба тяжёлым. Он проспал, однако вовремя спохватился, что первым уроком у них музыка и Инна Васильевна не станет ругать его за опоздание. Можно было бы даже прогулять - в конце концов, все уже и так знают, что петь он умеет.
Каково же было его удивление, когда, постучавшись и извинившись за десятиминутное опоздание, Инна Васильевна рявкнула:
-Зорин, к директору!
-Но я же просто...
-Не желаю ничего слушать, к директору!!! Илья, отведи его, а то ещё заблудится.
Глеб был не столько оскорблён, сколько ошеломлён. Инна Васильевна, всегда такая добрая, спокойная женщина, отправляет его к директору за то, что он опоздал на урок музыки на десять минут, причём, впервые! Да директор не поверит просто!
-Пошли, - спокойно сказал ему Илья - так, как будто они шли на прогулку. -Да ты не бойся, ничё он тебе не сделает.
-Да я ни разу не был в его кабинете, а тут ещё это, - он показал на фингал.
-Ничё, он же добрый.
-По-моему, он очень суровый.
-Не, - сказал Илья.  -Это он чтобы страх напустить. Вот увидишь. Я у него как-то был по одному организационному вопросу. Так он меня коньяком угощал...
-Ну, тебя-то может быть, ты же у нас чистенький...
-Так ты тоже, - сказал Илья. -Подумаешь, на музыку опоздал! Смех!
Они дошли до кабинета директора.
-Ну, дальше иди один. Дойдёшь? - несколько издевательски спросил Илья и тут же удалился. Глеб робко постучался.
-Да-да, войдите, - ответил директор.
-Здравствуйте, Денис Сергеевич, - сказал Глеб с лёгкой дрожью в голосе.
-Здравствуй, Глеб, по какому вопросу ко мне?
Денис Сергеевич был мужчиной лет сорока пяти, однако очки и чёрная козлиная борода делали его как будто чуть старше. Говорил он бодро и смакуя слова. Ясные глаза, выглядывавшие из-под его  очков, как будто впивались в тебя - так, что ему, кажется, было невозможно соврать. Ложь он сразу вычислит.
-Меня Инна Васильевна к вам отправила, - с отчаянием сказал Глеб. -Я опоздал на её урок. На десять минут.
-Понятно-понятно, - сказал Денис Сергеевич. -Выпьешь?
-Что? - не понял Глеб.
-Восемнадцать тебе есть?
-Нет, - честно ответил Глеб, ничего не понимая.
-Ну да всё равно выпьем, - он достал рюмки и налил коньяку себе и Глебу. -Ну, за нашу чудесную, музыкальную Инну Васильевну! -и  Денис Сергеевич залпом осушил содержимое рюмки. Глеб на всякий случай последовал его примеру.
-Ах да, закусочка! - Денис Сергеевич достал из холодильника банку с солёными огурцами. -Держи.
-Да я не хочу, - сказал Глеб и тут же пожалел об этом.
-Милый мой, да ты алкоголик! - засмеялся Денис Сергеевич. - Может быть, за это Инна Васильевна тебя ко мне повела? Неужели просто за то, что ты опоздал на её урок, она решила тебя так наказать?
-Честное слово, только за опоздание.
-Ладно, Глеб.Все мы иногда опаздываем куда-то. Я вот однажды так опоздал... Не опоздай я тогда - не было бы меня сейчас в этой школе... Да нет, я не жалуюсь, конечно, просто надоело мне на одном месте. Тебе не надоело учиться?
-Учиться? Да нет...
-Ну ты странный, - Денис Сергеевич снова налил и спросил: А фингал у тебя отчего? - и тут Глеб понял, что не в состоянии соврать директору - настолько ясен был его взгляд, настолько он проникал в мысли и чувства, а потому Глеб долго молчал, пока ему не помог сам директор:
-Да знаю я. Из-за девушки. Все фингалы из-за девчонок. Ну, за наших дам! - и Денис сергеевич осушил вторую рюмку. - Всё, Глеб, больше не пьём! А то некрасиво. Будь сейчас праздник, тогда другое дело, а то так... Ну, можешь идти. Скажи Инне Васильевне, что я тебя прощаю. И её тоже.
Глеб было направился к выходу, и тут решил спросить:
-Денис Сергеевич, как думаете, почему меня Инна Васильевна как будто недолюбливает? Я ведь знаю, что никого другого она бы не повела к директору за такой проступок.
-Ох, Глеб, да я-то откуда знаю! Ну, бывает такое, когда не сошлись характерами...
-Да! - согласился Глеб. -Но раньше-то всё было нормально. Она никогда на меня не ругалась и не повышала голоса. Вообще ни разу.
-Глеб, ну зачем же ты задаёшь мне вопросы, на которых я не могу дать ответа? Ну откуда ж я-то могу знать?
-Извините, я просто подумал...Ну, мало ли, она что-то говорила вам про меня.
-Нет, совершенно ничего, - сказал Денис Сергеевич. -Хотя, сказать по честности, я догадываюсь, почему она начала лютовать... Я присутствовал на школьном концерте и слышал, как прекрасно ты поёшь.
-И что? - удивился Глеб. - Она ведь наоборот должна порадоваться тому, что у неё такой ученик способный.
-Нет, Глеб, -улыбнулся директор. - Нет. Она тебе завидует.

Глава 17
-Ну что, за твой небывалый успех? - громко сказал Вова Глебу. Друзья снова сидели в баре, однако Глеб был уныл и задумчив.
-Что это с тобой? - забеспокоился Вова, осушив третий стакан коньяка.
-Да так. Все поздравляют, радуются. А я вот думаю, может, не нужно мне всего этого.
Вова присвистнул от удивления:
-Да ты в своём уме, в самом деле!
-Это тебе со своей колокольни легко рассуждать, - сказал Глеб. -А ты подумай: это ведь постоянные, изнурительные репетиции, стресс,  неудавшаяся личная жизнь, и ещё куча всего!
-Да-а-а, - протянул Вова. -Тогда действительно ну его, бросай ты это дело.
-Не умеешь ты поддерживать, - отмахнулся Глеб.
-Я просто не вдупляю, что ты хочешь от меня услышать, - сказал Вова. - Кстати, ты что-то решил с Алей?
-Ничего. Не знаю, что делать с этим.
-Я вот тоже тут в небольшом кризисе, честно сказать, - сказал Вова.
-А у тебя-то что? - удивился Глеб.
-Знаешь Лильку из одиннадцатого Б?
-Высокая такая, долговязая?
-Да, она самая. Красивая очень.
-Ну, да, представляю. Она ж, кажется, олимпиаду по физике по району выиграла или что-то такое... Не помню уже, давно было...
-Это неважно, Глеб. Где физика и где мы... Проблема не в этом.
-А в чём же? - насторожился Глеб.
-Она меня отшила! А я впервые в жизни по-настоящему влюбился, понимаешь? Реально - впервые!
-Кажется, да, - честно ответил Глеб. -Только скажи, пожалуйста, ты понял, что влюбился в неё, уже после того как она тебя отшила или ещё до этого?
-Конечно, до этого! - заверил Вова. - Это мне, Глеб, наказание за мою распутную жизнь. Нечего было менять девочек, как бельё! Это меня Бог наказал, видать... И ведь справедливо... Но я, однако, своего добьюсь ещё. В отличие от тебя, я не такая размазня всё-таки, - засмеялся Вова и неожиданно получил неприятный толчок в спину.
-Ты чего? - возмутился он и даже покраснел от неожиданности.
-Да так, ничего! - жёстко сказал Глеб. - От тебя никакой поддержки, никакого участия! Ты всё - только о себе да о бабах своих, а до меня тебе дела нет.
-Знаешь что! Будь ты чуточку поумнее, чуточку смелее и настырнее, и Аля была б твоей уже давным-давно. Но ты только ноешь и то и дело твердишь, как несправедлива жизнь, что тебя никто не понимает и не любит, что все люди эгоистичные, жестокие твари, а ты один ангел! Вот скажи, ты хоть чем-то готов пожертвовать ради Али? Молчишь? Значит, не готов - а значит, ты не любишь её!
-Я готов, - недовольно, а оттого не очень уверенно прозвучал Глебин ответ.
-Ты хоть как-то показал ей, что любишь её? Хоть как-то?
-Я ей сказал об этом. Сказал, что она нужна мне.
-Значит, неуверенно прозвучало! Слишком робко, капризно! - Вова бил всё сильнее. - Неужели ты думаешь, что тебе - такой размазне, вечно жалующемуся - есть охота как-то помогать и что-то советовать? Ты ведь сам виноват во всех своих проблемах, совершенно во всех!
-Ну и пошёл ты! - крикнул Глеб, резко встал и, приковав к своей персоне внимание заскучавших посетителей,  вышел из бара и направился домой.
Всё тело неприятно обжигал декабрьский мороз, и Глеб не понимал, от него он мёрзнет или от потрясения. Никогда прежде они с Вовой не ссорились - казалось, что любая ссора между ними абсурдна и невозможна, хоть они и были столь непохожи между собой. Глеб осознавал, что поступил не совсем правильно, однако и Вову винил в произошедшем - причём, сильнее, чем себя. Дойдя до своего подъезда, он остановился и, прежде чем войти, стал осматривать соседний дом, магазин, дорогу, машины, людей. Всё это тянулось, как ниточка огромного - преогромного клубочка в руках у Бога. Интересно, а сам Глеб - тоже одна из ниточек этого клубка или только часть ниточки? А Вова и его дружба с Вовой? Если их дружба и была ниточкой, то сегодня она оборвалась. А впрочем, разве есть Богу дело до какой-то там дружбы двух семнадцатилетних чудаков? Глеб как-то раз посчитал, что если население планеты примерно восемь миллиардов человек и если, допустим, каждому из них (включая, впрочем, и атеистов) Бог уделяет одну секунду своего времени, то Он может «внимать» каждому примерно раз в сто тысяч дней - или же примерно раз в двести семьдесят три года! При этом - ни спать, ни есть, а только думать и думать о человечестве. Даже если убрать отсюда атеистов и людей ничтожных и потерянных, цифра всё равно внушительная. И что же тогда получается? А ведь раньше Землю населяло куда меньше людей - и кто знает, может быть, мир катится в тартарары именно из-за того только, что нас слишком много? И чем дальше, тем ближе конец? Однако впоследствии Глеб часто пробовал успокоить себя тем, что, во-первых, у каждого человека и народа своя вера, а во-вторых, наверняка у Бога время идёт как-то по-иному, не по нашим законам. Быть может, Он даже в состоянии быть в нескольких местах одновременно, этого никто не знает. И Он услышит. И поможет нуждающимся в Его помощи. Бог справедлив, Он строг, наверное, однако ведь человечество постоянно делает Ему больно. Если Он всеведущ и знает обо всех несчастиях, творящихся в мире, поразительно ещё, как Он не оставил нас от Его боли, как Он терпит её!
Глеб стал подмерзать и пошёл в подъезд. Перед этим он включил телефон в мизерной надежде увидеть какую-нибудь весточку от Вовы, однако тот ничего не написал. Неужели правда так обиделся? Глеб решил написать ему первым, однако понял, что сейчас совершенно не в силах этого сделать.
Глава 18
На следующий день Глеб и Вова не разговаривали, хотя сидели по-прежнему вместе. Каждый считал себя виноватым, однако притом каждый же считал другого виноватым несколько сильнее. А потому прощения никто не друг у друга не просил, хотя на обоих сильно давила эта игра в молчанку. Так они и разошлись по домам, даже не попрощавшись.
По окончании уроков, уже в раздевалке  Ирка подошла к Але:
-Слушай, Аля, давай прогуляемся, а? Погода класс?
-Давай, конечно, - улыбнулась Аля. - Я в сторону пруда иду.
-Супер! Пойдём вместе, - улыбнулась Ирка, возбуждённая жаждой своей мести. Она пока что не знала, каким образом будет мстить, но пообещала себе, что сегодня не упустит шанса. Она знала, что Аля умеет играть на многих музыкальных инструментах, но разве можно тут отомстить? Разве что как-то сломать ей пальцы, изуродовать их так, чтобы она больше никогда не могла играть... Однако это было бы уж слишком жестоко, и наверняка был способ отомстить Але попроще. Именно его Ирка сейчас и искала.
Когда девочки дошли до парка, перед ними открылся восхитительный зимний пейзаж. Куда ни глянь, везде было бело, на свежевыпавшем снегу следы людей путались со следами животных. В детстве Аля любила отгадывать, какому зверю принадлежат следы, впрочем, обычно они были всегда кошачьи, собачьи или птичьи. На ветках обнажённых деревьев, словно лак на ногтях сделавшей педикюр женщины, ровно-ровно лежал снег. Людей в парке было немного, в основном это были дети, резвившиеся после школы и лепившие снеговиков - впрочем, одна компания попробовала сделать из снега капибару, и получилось весьма достойно.
-Слушай, а почему именно сюда? -спросила Ирка, стараясь быть как можно более любезной с Алей. - Тут красиво, конечно, но делать совершенно нечего...
Аля пожала плечами:
-Мне тут нравится. Кайфово здесь. Часто прихожу сюда - погулять или искупаться, - она показала взглядом в сторону пруда.
-А-а-а, - лениво зевая, протянула Ирка. -Но сейчас же не искупаешься.


-





-