Сон на исходе февраля

Удивительное дело со мной произошло, господа. Только я опять собрался не спать всю ночь  и тут меня как будто покрывалом мягким кто укутал и повлек вглубь моего же сна. Я и не догадывался, вернее уже забыл, какое это приятное чувство: погружаться в сон, как в теплую воду, при этом, продолжать дышать, не боясь захлебнуться. Так, наверное, спят уставшие дельфины, где-нибудь в теплом океане: покачиваясь в волнах; не заботясь о том, что нужно поминутно просыпаться и выныривать для дыхания. И еще, я точно помню, что так засыпают дети.
Ну да, не только об этом я хотел вам рассказать. Дело в том, что в этом сне я встретил изумительную девушку.  Своим присутствием она украшала и смягчала окружающий ее мир.
К сожалению, сон имеет свойство будучи реальным, даже слишком реальным, когда мы его переживаем, после пробуждения распадаться на отдельные лоскутки и исчезать, растворяться пеплом в проточной воде сознания. Впрочем, это касается большинства воспоминаний. Пусть вы пережили наяву нечто, что потрясло вашу душу. Это нечто, казалось бы, навсегда врезалось в вашу память. Ан нет! Попробуйте составить картину с учетом второстепенных деталей, и главное воспоминание начнет тускнеть, закрываясь этими незначительными для самого события, деталями. Вот и воспоминание об этом сне скоро покинет меня, смешавшись с тысячами других обрывков тысяч других снов.
В этом сне я был программистом. И эта профессия несла на себе налет неполноценности, впрочем, как и любая другая, которая не соответствует твоему внутреннему состоянию: как будто и престижно, но все же - не твое.
Я даже не помню ее имени. То есть, не помню наверняка, а может, и не знаю. Мне кажется, во сне мы не обращались друг к другу по именам. Я только помню, что ей было на вид лет  двадцать три-двадцать шесть, не более. Работала она в какой-то конторе, и я там появился для того, чтобы наладить какую-то дурацкую программу. Там мы встретились впервые, мимолетно.
Только я погрузился в работу, как меня выдернули в другой сон, с совершенно другими персонажами, которые были настолько неинтересны, что как только он закончился, я поспешил обратно к ней. К тому времени наступил вечер, я хотел снова ее увидеть, а повод был - пригласить  на концерт. Правда, этот концерт проходил на открытом воздухе в парке.
На концерт, из-за того, что мне пришлось бегать в другой сон, мы конечно, опоздали. И поэтому просто шли по парку, уже никуда не спеша.
Сначала мы шли немного поодаль друг от друга, как малознакомые люди, и я обратил внимание какие у нее стройные тонкие точеные ноги. На ногах были сапоги из тонкой кожи с высокими, на "шпильках", каблуками. "А на работе ты казалась ниже", - заметил я (когда мы перешли "на ты" тоже не помню, а может, и не переходили вовсе).
- На работе я ношу удобную обувь, чтобы ноги не уставали, - тихо рассмеялась она. - Но я и правда невысокого роста.
- Наверное, метр шестьдесят четыре, - ляпнул я, не подумав.
Она с мгновенным удивлением и даже каким-то огорчением посмотрела на меня, но кивнула головой, соглашаясь.
Во сне я был страшно горд собой, что так точно определил ее рост, но сейчас мне стыдно. Какая разница, какой у нее рост: скорее всего она согласилась со мной, чтобы просто не спорить. И еще: возможно она подумала, что я примеряю ее к себе, оцениваю, как мы смотримся со стороны, и это ее задело. Но теперь уж ничего не изменишь.
Удивительно все же, что во сне другие люди ведут себя, как другие люди, - незнакомые, но вполне реальные. Но, если они плод моего воображения, они и вести должны себя, как плод моего воображения. А если мы не способны влиять на собственные химеры, то, что же, грош нам цена?
Я почти не помню ее внешности. Помню, что была осень, наверное, октябрь, конец октября. Она была одета в легкое пальто, по-моему, светло-серое. Точно помню, что она была жгучая брюнетка, с черными, немного миндалевидными глазами, упрямым подбородком, четко очерченными губами и нежной, нежнейшей кожей. Я, похоже, встречал такой тип лица наяву. Это тип южный, не южнославянский, а именно - южный, может - Италия? Очень стройная,  тонкая, с маленькой грудью и талией, которую можно обхватить пальцами. Это я запомнил, когда заходил к ней в первый сон. Я еще подумал, что во время танца ее спина полностью лежала бы в моей ладони. Ну и конечно, - я только сейчас это припоминаю, - она была ростом, даже на каблуках, немного выше, чем я самодовольно предположил.
Все действие проходило в городе, который только временами походил на город, в котором я живу; большей частью возникали другие, совершенно незнакомые улицы, переулки, площади. Какие-то странные архитектурные монстры, наподобие ресторана "Ракушка": вытянутого и сплющенного, как полураскрывшаяся двустворчатая раковина, нелепого бетонного сооружения со стеклянной пастью.
Как искренне она ужаснулась после того, как мы опоздали на концерт: "Неужели мы пойдем в "Ракушку "?!". А я рассмеялся этому ее испугу и ответил: "Даже если бы захотели, вряд ли у меня нашлось бы достаточно денег". Я похлопал себя через куртку по нагрудному карману рубашки, где обычно держал всякий бумажный хлам и вдруг обнаружил там денежный хруст, который ни с чем не спутаешь, причем хруст купюр не мелких. Что поделаешь - сон!
И мы пошли в "Ракушку".
При ближайшем рассмотрении это место оказалось, больше похожим на столовую, чем на ресторан.
В "Ракушке" гуляли. Было много невыразительных мужчин, неопределенного, но не старого возраста и мало девушек. Женщин, старше тридцати не было вообще. Похоже, большинство гулявших людей, знали друг друга и многие знали ее. Подвыпившие мужики в серых, каких-то стандартных костюмах, от которых несло одинаково тяжелым духом, наперебой приглашали мою спутницу присоединиться к той или другой компании.
Мы и в правду немного посидели, выпили по бокалу кислого красного вина и, неожиданно опять оказались на улице.
Я провожал ее до дому, что-то рассказывал, она же оставалась задумчиво молчаливой. К ее дому мы подошли совершенно внезапно.
- Спасибо, - сказала она, - Я здесь живу. - И неопределенно качнула головой в сторону пятиэтажной кирпичной хрущевки. - До свидания.
А я опять смутился. Конечно, я не знал ни номера ее квартиры, ни живет ли она одна, да я, вообще, ничего про нее не знал, а что знал, к стыду своему, уже сейчас, через час после пробуждения забыл. Надо спросить номер телефона, или попросить о свидании, но я молчал, и она исчезла в подъезде.
Ну что, упорхнула пташечка?
Но я же не знал, нужен я ей или нет! А она мне? Именно такая она была мне нужна?!.

Думается мне, что мужчины значительно больше зависят от женщин, чем женщины от мужчин. Власть мужчины - эфемерная власть, она распространяется на женщину настолько, насколько она сама позволяет. 
 Мы действительно не нужны нашим любимым и, господа, не мучайтесь понапрасну, если любимая к вам добра, как говорил Окуджава,  чего еще желать?
Пошло, низко, не интеллигентно, не романтично, в конце концов!
С притворным вздохом разведу руками и соглашусь!
Да, та любовь, которую они от нас действительно ждут, кажется нам недостойной такого  небесного создания, как любимая женщина. Нам кажется, и не без основания, что такой любовью она губит нашу любовь к ней.
Но пусть затупятся перья и высохнут в чернильницах слезы; пусть воспаленные сигаретным дымом, алкоголем и бессонницей глаза, наконец, отдохнут! Не мучайтесь, господа, - любовь, вне всякого сомнения, есть. Но вся та любовь, которую мы, мужчины, придумываем для женщин - им от нас как раз не нужна. Хотя бы потому, что они - женщины. Они хотят любви всегда, но сильнее любви они хотят от нас жертвы. С другой стороны, если они жертвуют собой, рожая нас, то почему не потребовать жертвы от нас, ими не рожденными? 
Почему же она ушла от меня такая задумчивая, почему я не остановил ее? Да потому что такие жертвы нужны и этим тонким, с нежной кожей, с маленькой грудью и точеными ножками газели, девушкам и, чувствуя это, я в смущении отступил перед несоответствием той жертвой, которую она неосознанно ждала от меня и той, на которую я был для нее готов.
Ей еще предстояло стать женщиной, возможно матерью, а для меня одна мысль о том, что с этой красотой может что-то произойти, что-то, что лишит ее этой чистоты и нежной задумчивой грусти - была невыносимой. Ну, не могу я пойти на такую жертву! Кто-то другой, но не я! Есть только одна жертва, которая не даст этой красоте для меня угаснуть - моя смерть. Но как она никогда не пойдет для меня на жертву, равную материнской, так и я не пойду на истинную жертву ради нее.
Ну, и какая же тут любовь?! Баловство одно.
И это уже, к сожалению, не сон. От этого не проснешься.