Глава 7. Переселение и репатриация

             
 Летом 1915 года Барановичи столкнулись с проблемой перенаселения. В городе и в окрестностях скопилось большое количество беженцев, которые пытались уехать подальше от фронта.

 С самого начала исход беженцев из Беларуси был стихийным. Первые беженцы появились на территории Северо-Западного края осенью 1914 года, однако никакого плана эвакуации населения не было. Неудачный для российской армии ход войны летом 1915 года вызвал ещё большую волну переселенцев. Российское правительство осознало, какая опасность может исходить от огромного количества бездомных и голодных людей. Возникла опасность эпидемии холеры в войсках, беженцы становились причиной социальной напряженности в местах движения и остановок.
 
 Беженство приобрело настолько колоссальные размеры, что по этому вопросу даже состоялось специальное совещание в Ставке Верховного Главнокомандующего. Царское командование опасалось, что потоки людей заблокируют дороги и перекроют тем самым маршруты передвижения войск, дезорганизуют работу тыла армии.

 Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, 24 июля 1915 года Совет министров Российской империи издал постановление о создании института Главноуполномоченных по устройству беженцев на фронтах. При МВД  были организованы особые отделы и созданы местные комитеты по устройству беженцев в губерниях. По требованию военных властей Всероссийский союз городов и земств развернул на путях следования беженцев сеть пунктов по оказанию продовольственной и медицинской помощи.
 
 Путь на восток в Россию проходил и через город Барановичи. В городе исчезли деревянные заборы, которые использовались проезжающими для разведения костров. Помощь нуждающимся людям оказывали местные помещики. Землевладельцы Вержбовские, Карповичи и врач Крашевский открыли в районе д. Гатище холерный барак на 50 мест, приют для детей-сирот на 50 мест, приют для стариков. В имении Чернихово помещик Рдултовский организовал пункт питания на 500 порций ежедневно.
 
 Однако фронт всё быстрее приближался к Барановичам и многие переселенцы не успели покинуть прифронтовую территорию. По данным О. Гребенникова в августе 1915 года численность беженцев в Барановичах достигала 100 тысяч человек, что более, чем в 6 раз превышало население местечка. Крупное скопление людей приводило к большим потерям во время артобстрелов и бомбардировок. Так, 8 августа 1915 года немецкая авиация бомбила Барановичский железнодорожный узел, где находилось большое количество беженцев, что привело к массовой гибели людей.

 Российские войска оставили город Барановичи осенью 1915 года. Отступающая царская армия использовала тактику «выжженной земли» и, чтобы побудить гражданское население покинуть оставляемые регионы, распускала слухи о зверствах, которые совершали германские солдаты. В связи с этим вслед за отступающими российскими войсками Беларусь покидали и тысячи мирных жителей, которые стремились спастись от ужасов войны в центральных районах Российской империи.

 В Барановичах для беженцев был организован перевалочный пункт. Людей направляли в Тамбовскую, Самарскую, Саратовскую, Калужскую губернии, а также в Москву и Петербург.
 
 Спустя несколько лет многим из них пришлось стать участниками новой трагедии, разыгравшейся на территории бывших казарм для солдат российской железнодорожной бригады.
 Первые беженцы начали возвращаться в Западную Белоруссию из охваченной революцией России ещё до окончания Первой мировой войны. А в начале 1920-х годов репатриация приобрела массовый характер. Согласно официальным данным, только в период с ноября 1918-го до июня 1922 года из России во II Речь Посполитую вернулось свыше четырех миллионов человек.

 Для сбора информации о репатриантах, а также оказания им помощи в Польше в 1918 году было создано Управление по делам военнопленных, беженцев и рабочих (сокращенно «JUR»). На восточных и западных границах страны организовывались так называемые «этапы», или репатриационные пункты, в которых для временного пребывания людей строились бараки либо приспосабливались для проживания нежилые помещения, например, конюшни; устраивались бани, госпитали, амбулатории.

 Один из более, чем 150 «этапов»,  размещался в Барановичах в покинутых солдатами российской железнодорожной бригады казармах. (Расположенный неподалеку от Полесского вокзала военный городок строился в Барановичах на рубеже XIX – XX столетий для солдат российской железнодорожной бригады, квартировавшей тогда в Барановичах).
 
 Условия проживания людей в Барановичском репатриационном пункте были чрезвычайно тяжелыми. Людей размещали в деревянных, мало пригодных для жизни бараках. Репатрианты ночевали на двухэтажных, сбитых из грубых досок нарах. Те, кому не хватило места, вынуждены были спать на полу. Зимой бараки обогревались только небольшой железной печкой, которая постоянно была буквально облеплена людьми. Естественно, многие не выдерживали подобных испытаний.
 О своих  впечатлениях об увиденном рассказал специальный корреспондент польской газеты «Свята» Марьян Фукс в репортаже «В Барановичах» (перевод с польского Татьяны Гавриловны Цыркуновой).
 
 «Этот железнодорожный разъезд появляется внезапно и поезд задерживается на большой станции, которой не хватает только здания … вокзала. Барановичи! К представителю общественности, который едет тем же поездом, приближается комендант местной полиции. Короткий доклад – эпидемия? – От тифа умирает ежедневно несколько десятков человек. Инфекция распространилась по всем близлежащим деревням. Некоторые из них уже стали кладбищами. Нет недели, чтобы несколько человек из служебного персонала не умерло. Несмотря на это, докладывается: « Всё в порядке!».

  Угроза светится в глазах. Неизвестность беспокоит холодной дрожью. Мои попутчики едут, не задерживаясь, в Варшаву. Остаться? Кто-то предостерегает: «Пан хочет заразиться тифом?». Всевластное чувство долга побеждает. Ещё минута и длинный поезд трогается и исчезает в бледной вечерней мгле. Остаюсь один.

 После плохо проведенной ночи – едва забрезжил рассвет – двигаюсь с фотоаппаратом в город. Город? Барановичи – это огромная деревня, расположенная на низкой равнине. Никто здесь не считает эту деревню городом. Один деревянный домик далеко отнесен от другого – и созданные таким образом длинные полосы представляют собой улицы, устланные снегом. Направляюсь сразу же в сторону так называемого «второго обоза». Попадаю на «выгрузку» поезда, прибывшего из Колосова, пограничной станции. Чемоданы, сундуки, различные свёртки и тюки валяются на снегу. Худые, измождённые лица. Исхудавшие фигуры. В глазах радость, соединённая с чувством тревоги. Исчезли мечты. Наконец, после мучений, которые невозможно описать никакими словами, после « чрезвычаек», после долгих месяцев ожидания, оказались на долгожданной Родине. Уже в Колосове встретила их надпись над воротами:
  - Здравствуйте, родные!
 Здравствуйте, родные! Так приветствует Речь Посполита несчастных беженцев в Колосове. А что же происходит чуть дальше, в Барановичах?.. Уже на входе – разочарование. У вновь прибывших сердце забилось от избытка чувств. Здесь – угрюмые лица, часто недоброжелательство чиновников, которые только исполняют свои обязанности. Суровые формальности проверки, продиктованные потребностями общества – и злой волей восточного соседа.

  - Не имеете ли воззваний коммунистических?
  - Нет. Те, которые их возят, выбирают другую дорогу. Тех поймать труднее. Среди репатриантов находятся самые разные элементы. Семьи белорусских крестьян, польских рабочих, интеллигенции. Все, однако, измучились, все исхудали, ободранные людские скелеты в лохмотьях. Лучше выглядят только те, кто прибывает московским поездом. Люди побогаче. Там встречаются особы богатые – и даже с бриллиантами, блеск которых быстро всё улаживает и решает…

   Среди  тех прибывших, которые передо мной – много стариков, калек, детей – существ,  еле передвигающихся, с апатичным выражением лица, безразличных к голоду, холоду и грязи, к отсутствию элементарных удобств.

 Вот бледная женщина, измождённая, которая забыв о собственных мучениях, сопровождает шатающегося старика, прикрывая  его остатками изношенного платка. Старик через пару шагов приседает на снегу, она поднимает его, поддерживает, сопровождает дальше. Только бы  не отдать  его в госпиталь  - потому что там – оставьте все надежды! Никто не спешит ей помочь. Охрана из этапа наблюдает только за одним: чтобы люди входили и выходили через обозначенные двери…

  Я – только фотограф. Не сумею выразить того, что происходит внутри барака – бывшей конюшни кавалерийской русской артиллерии. Крик, стоны, бредовые выкрикивания фамилий, плач женщин, писк маленьких детей, жалобы и вздохи больных. Ледяной ветер, который гуляет по помещению, бессилен против страшного зловония…

 На нарах, сбитых из досок в два яруса, в беспорядке отдыхают те, кто сумел добыть себе место. Однако, внизу, на полу – ад! Крик, беспокойство, отчаяние!  Волна зловонного воздуха  мгновенно  вызывает удушье. Как эти люди могут  здесь находиться! Протискиваюсь к двери, хватаю открытым ртом свежий, морозный воздух. И вижу перед собой  -  установленные полотняные палатки. Вчера было минус 15! В этих палатках находятся  женщины, старики, дети?

  Два человека с носилками. Какие-то лохмотья на носилках. Приближаюсь. Тело маленького ребёночка в лохмотьях…
  Здравствуйте, родные!
                ***
 Возвращаюсь к  поезду. Пришёл автомобиль, служащий для перевозки больных, так называемая «санитарка». Происходит выгрузка больных тифом, которых Советы так обильно нам присылают. Санитарочка бледная, измученная, с озабоченным видом, хлопочет с удивительной энергией. Не думает об опасности, которая ей грозит от контакта с больными, не считается с собственными силами. Исполняет обязанности со спокойствием и заботой, которые вызывают удивление.

 А вот опять сцена, которая царапает нервы. Мать, больную тифом, забирают в «санитарку», трёхлетний ребёнок вцепился в неё. Крик и плач младенца доходит до самых равнодушных. Жалость хватает за горло, глаза наполняются влажной мглой… Мать смотрит на ребёнка глазами, в которых одна горячка. Не говорит ничего. Какой-то мужчина  -  может отец – отрывает ребёнка. Исхудавшая рука женщины поднимается с большим  трудом, простирается к ребёнку и чертит в воздухе знак креста.

  После полудня возвращаюсь к месту расположения центра управления этапа. Один из чиновников сопровождает меня, по ходу всё мне объясняя. Соединённые вместе бараки для российских граждан, которые незаконно приехали в Польшу и которые должны быть отправлены обратно, в Россию. Преимущественно все они  возвращаются назад и всё повторяется.
 
 Хорошее впечатление производит работа польско-американского комитета опеки над детьми, который доставляет и обеспечивает одеждой несовершеннолетних. В то же время работает и Учреждение по посредничеству в трудоустройстве.

  В филиале одного из варшавских банков с удивлением вижу запасы копчёностей и мясных продуктов. Полностью непредвиденный поворот банковской деятельности!

  Центр управления этапа занимается и другими делами. В него отсылаются все сироты. Вот, пример девятилетнего Стефана Игнатевича. Родом с Гродненской земли. Военная завируха всю его семью занесла за Самару. У него было шесть братьев и сестёр. Однако во время обратной дороги вся его родня умерла. И в стране остался один-единственный сын из семьи. Пытается он добраться до Варшавы, чтобы восстановить родной язык – этот молодой поляк, живший первые годы своей жизни в беженцах, не смог научиться говорить по-польски.
 
 Бараки для интеллигенции оборудованы более-менее прилично. Отбор в эту категорию происходит поверхностный. Обычно к интеллигенции относятся те репатрианты, которые едут в Варшаву.

  Уже смеркалось, когда – после получения разрешения от главного врача -  вошёл в больничные бараки, предназначенные для  инфекционных больных. Начали  мы свой поход от так называемой «сортировки», то есть отдела, где происходит отбор больных. Густой, смрадный воздух ударяет в нос. Через несколько минут начинаешь чувствовать сильное головокружение и, чтобы не упасть, выбегаешь на воздух. Половина репатриантов, высылаемых в Польшу Советским правительством, больна тифом. Истинно, те врачи, акушерки, помощники и другие люди, которые в этом аду самоотверженно работают, не обращая никакого внимания на угрожающую им опасность, заслуживают наивысшего признания. Не хватает слов, чтобы выразить удивление и восхищение их жертвенности. Погребальная табличка, сохранившаяся целой, оказалась слишком тесной. Её расширяют сейчас.

 Гробов не хватает, поэтому останки складывают друг на друга. Создаётся беспорядочный, большой холм… Кровь застывает от страшного вида…

  И так уходят  люди в общую могилу, -  и никто из родных не  найдёт того места, в котором  нашли вечный покой дорогие останки.
                ***
 Страшные впечатления кружатся в какой-то адской сарабанде (старинный испанский народный танец – Н.Ф.), одни образы сливаются с другими. Рядом с беспомощностью и отчаянием  - выдержка и жертвенный труд! Рядом с  сильнейшим ничтожеством – огромная сила благороднейшей самоотдачи и самопожертвования! Со всем этим встречаешься в Барановичах. Наверное, только пану Владиславу Грабскому (Владислав-Доменик Грабский – польский политик, экономист, историк – Н.Ф.) удалось бы отделить зёрна от плевел, избавиться от  чиновников неспособных и нерадивых и взамен их создать организацию, которая могла бы одолеть трудный рок отличным трудом! Всё то, что до сей поры сделано, стало свидетельством полной  неспособности, а в полной мере и безразличности, равнодушию к людскому несчастью, очерствению сердца за время долгой войны. Только перо великого писателя могло бы передать весь трагизм того,  что происходит в барановичских бараках для беженцев».

 Утверждение  Маррьяна Фукса о высокой поражённости тифом репатриантов соответствовало действительности. От эпидемии тифа в 1920 – 1923 годах в Барановичах умерло множество репатриантов (точные данные отсутствуют). Болезнь не пощадила работников репатриационного пункта и сотрудников Главного чрезвычайного комитета по борьбе с эпидемией (NNK), действовавшего в городе в 1922 – 1925 годах. Несколько захоронений с надписью «NNK» сохранилось на старом городском кладбище. Известны фамилии 2-х умерших от эпидемии сотрудников чрезвычайного комитета: санитарного инспектора Адама Грудзинского и канцеляристки Софии Оскерко.

 К 1923 году ситуация с наплывом репатриантов стала постепенно стабилизироваться и в этом же году репатриационный пункт в Барановичах был закрыт. В скором времени удалось справиться с эпидемиями тифа и холеры.

  20 октября 1923 года на городском кладбище в Барановичах в память о 182 работниках, санитарах и врачах местного репатриационного пункта, которые умерли на своем посту во время эпидемий, был торжественно открыт обелиск.

  Газета «Островский покровитель» от 27 октября 1923 года сообщала, что в церемонии открытия приняли участие премьер-министр Винцент Витос и министр публичного здоровья Ежи Буяльский. Высота обелиска составляла девять метров.
 Монумент сохранился до настоящего времени, напоминая об одном из самых драматичных эпизодов в истории города Барановичи.