Общество черепаховых скелетов

                Общество черепаховых скелетов

                «Запах черепа –   …»
                Уильям Берроуз «Порт святых»   

Стая ярко-жёлтых появилась на ночном осеннем небе. Будто вся опавшая листва мгновенно поднялась к облакам и заполнила всё воздушное пространство. Жёлтые длинные изогнутые крылья резко контрастировали с угольной чернотой неба. Птицы летели очень медленно, порой казалось, что они вовсе не движутся, и в это время они напоминали отсветы огромной луны, скрытой за непроницаемой пеленой туч. Птицы не хотели улетать. Тучи не хотели рассеиваться. Ночь не хотела кончаться.

Мне удалось рассмотреть только её изящные белые ноги от гладких  ступней до чётко очерченных икр. Её ноги будто фаянсовые, без единого волоска, двигались грациозно и легко, словно и не ногами были, а крыльями бабочки. Они будто порхали с камня на камень, с коряги на корягу. Мелкий дождик оставлял на глянцевой белизне сверкающие дрожащие капельки, образующие волнистые покровы. Из-под своего панциря я мог видеть только эти белые прекрасные ноги с узкими лодыжками и тонкими пальцами, с зеркальных ногтей которых скатывались большие прозрачные капли при каждом движении. Скользкие камни и кривые коряги только придавали движениям ловкости и гибкости. Я не мог выползти из своего укрытия. Я был скован костными пластинами. Мой скелет был мягким и тягучим как карамелевое тесто.

Эта паутина была сплетена из костей. Я не анатом, я не разбираюсь в костях. Из разных костей была соткана эта огромная паутина, повисшая между двумя скальными выступами. В центре её лежало нечто похожее на плоскую человеческую фигуру – чёрный трафарет. Он чётко выделялся среди белых костей. Дождь не утихал. Паутина покачивалась. Ни одного звука.

Я расположился у самого края  видел все движения. Их движения были настолько плавны, что и не скажешь, что они занимались сексом. Да, они занимались этим возле самого огня, чуть ли не обжигая свои тела, потому что вокруг был нестерпимый холод. Под своим панцирем  у самого огня мне и то было не жарко. Свет луны сюда не достигал. Только запахи черепов и черепашьих скелетов.

Чтобы покинуть костяную криптосферу, нужно было выйти из горизонта галерейного сновидения. В наступавших сумерках жёлтые овальные перемещения встревоженно пересекались мутно-водяной хлябью лунных лучей. В этом царстве торчащих коряг и закостенелых пальцев даже запах становился каменным. В воде ничего не отражалось – даже неподвижно висящие в мохнатых небесах жёлтые птицы.

Расставленные панцири лап свидетельствовали о жутком непонимании со стороны огненных пещер и засыпающих лилий. Сконцентрированное облако водных химер перевалило через борт каменного корабля. Её гладко отшлифованные белыми дождями пятки бесшумно ступали на выступы каменных блоков затонувшего судна. Вода поднималась всё выше и выше. Панцирь – мой наблюдательный пункт – погружался на дно отфильтрованных сновидений. Точки опоры превращались в точки подводных созвездий.

Небо стало абсолютно белым до рези в глазах – так и хотелось, чтобы на нём засияли чёрные звёзды, но их не было. Всё пространство погрузилось в эту нестерпимую белизну, лишь кое-где очерчивались голубоватыми линиями контуры левитирующих черепах. Нимбофантомные синклинали соединяли точки вершин выступающих из воды скал в рифмы геологической ауспиции и тригонометрических изумрудий.

Горные вершины словно прозрачные хрустальные как осколки салатниц на мелководье гиацинтовые пирамиды, размещённые в хаотическом порядке преграждали путь двум янтарным черепахам, стремившимся (по-черепашьи, конечно) к Эфирному Океану, лежащему за горной грядой. Семь радуг указывали дорогу к берегам этого вожделенного места, и по их 49-ти дорогам можно было попасть на белопесчанные пустоши эфирных берегов, чтобы в тишине на заре наступающего 100-летнего дня отложить золотые яйца звёздных черепах.

Гранциоза сбросила прозрачную тунику и погрузилась в зеленовато-имбирные воды Эфирного Океана. Невдалеке плескались существа похожие на колоссальные плоды авокадо. За ними чуть дальше, возле группы пурпурных скал, из-под воды извергался гейзер ярко-синим высоким тонким фонтаном, образуя целые облака голубого пара. Гранциоза нырнула, и её тело лёгкое, изящное и крепкое заскользило в прозрачной воде подобно пущенной торпеде. Её тело было как сумеречно мерцающий элблистир. Гранциоза вынырнула и взобралась на панцирь одной из океанских черепах. Её мягкий эластичный панцирь был как маленький остров, площадью около семи квадратных косых саженей. Когда черепаха выбралась на берег, деревья-грибы, покрывавшие склоны окрестных холмов, замерцали коричнево-красным меланхолическим светом. Гранциоза встала в центр панциря и стала медленно погружаться в его податливую глубину. Ей навстречу летели птицы-фоллы, их гигантские узкие крылья задевали поверхность воды, хотя сами пернатые летели очень высоко, касаясь пёстрыми хохлами на головах облаков. Их семиклинные хвосты трепетали. Небо становилось изумрудно-мраморным.

Вдоль всей береговой линии на чёрном чистом песке через чёткие промежутки отмеченные чётким числом чёток лежали черепашьи и человеческие черепа часто попадались только одни нижние или верхние челюсти. Гранциоза аккуратно переступала через эти чудесные экспонаты, стараясь не нарушать рисунки берегового чёрного песка. Галерея черепов была чрезмерна и чрезвычайно прекрасна в своей чрезмерности. Чайки парили над чёрным песком и черепами чёрными тенями. Их крылья черпали из черепов что-то. Чувство исчерпанности прочерчивало очертания чартерных рейсов чаек.

Гранциоза села на череп динозавровой черепахи. Её обнажённые ягодицы, внутренние стороны бедёр и всё раскрытое межножье ощутили прохладу стиксовых вод, из были извлечены черепа. Там они омывались и шлифовались миллионы лет в тишине и эмбрионах сновидений. Преднатальный онерический коллоид покрывал тонкой плёнкой зеркальную поверхность черепов и впитывался теперь в эпидерму Гранциозы.

Она повисла на переплетениях острых и зазубренных конструкций. Остатки одежды удерживали её от падения на бугристую скалисто-гвоздеугольную поверхность множеством отточенных граней угрожающих её нежному мягкому телу. Гранциоза замерла и закрыла глаза. Сновидения покачивали её над пропастью.
Когда она выбралась на берег моря и сбросила изорванные лохмотья, то поняла что находилась в гигантском черепе чёрной протогалактической архейской черепахи

Гранциоза ступила на выступ белого гладкого голыша. Он покачнулся. Гранциоза ухватилась за некий отросток чего-то ещё более длинного изогнутого в нескольких плоскостях и чуждого воображению тело превратилось в скрипичную струну и завибрировало потусторонними звуками всех рек Эреба.

Я всё это видел из-под двускатного панциря, пронзённый скользкими костями черепашьего жира. Лихорадочный дождь кровеносных систем обрушивался на каналы, проделанные в черепашьих черепах чёрными чесоточными червями. «Чушь, чушь, чушь, - твердил некий голос из-под другого панциря, - это только сон». Сновидения приходят перламутровым обрызгом в первую промежуточную нить рассвета. Растолкование по гримуарам производится через программу черепашьих мифов и полустанков космических иллюзий. Перманентное соло на черепашьем черепе укрепляет стенки кровеносных сосудов всех черепашьих родов океанического универсума. Гарпии золотых мыслей, помещённых в черепную коробку, движутся по двум триллионам параболических орбит и приходят в точку суспензии эндокринологических энтелехий, где обретают завершённый и совершенный ад.

Пентеклон Асфод достал из скелета океанской черепахи внушительный том под названием «Фантогенез и онейрогенез сквозь призму сексуальности черепаховых скелетов», улёгся посреди музея на мягкий ковёр и стал читать. «Энтелехия наизнанку галлюцинаторные гигантомахии Аристотеля и Лоплопы Эрнста образуют димутационный тандем хромированных эриний и телепорт всех кошачьих переходит плавно в эксгибиционизиум всех псовых и горн трубит Реббеку Хорн с ногтями до луны и ресницами до солнца грибоподобные тени преследуют перекрещиваясь на Фуле на облачном дыме асгардов трёх ярдов галлюцинаторные тени падают словно покрывало их холста и бересты на голову плезиозаврам и клюквенные телескопы и клюквенные муравьи и термиты рассасывают хлорметиленовую жабру головы Медузы Горгоны в эвкалиптовой эксцессии стеклянно-синих носорогов и железнобоких акул тонкая система акустического стигмата большого округлозелёного фиолета вздрагивает молниями и шарканием шершавых посткосмических сновидений и поверхностей с алгебраической оболочкой континуумных пятен эрнстовских секреций физиологического дипиляриума философской аутентичности сто двадцать третьей софистики в море».

Гранциоза, завёрнутая в мягкую чёрную ткань с головы до ног, тихо вошла в музей и опустила на Асфода прозрачный колпак. Затем сбросила на пол ткань. Её гладко-молочное обнажённое тело сияло в полумраке музея.
- Ты чувствуешь запах? – спросила она Асфода.
- Я вижу его.
- Прикоснись к запаху, - с этими словами, она засунула себе в рот обе руки и вынула из кожи свой череп. Он был белее её тела, белее самого белого цвета, его белой идеи. Она протянула свой череп Асфоду. Его рука, пройдя сквозь стеклянный колпак, освободилась от кожи, и Асфод жёлто-серыми костяшками пальцев схватил абсолютно сверхбелый череп, который тут же стал мягким как глина. Нитивидные паутинные пальцы проникли в глазницы, превращаясь в прозрачных червей.
- Я деформирую запахи! Я гекзаметрирую оттенки и нюансы грамматических эксклипций
- Я отдаю тебе свой скелет
Она запустила обе руки во влагалище и вытащила через него наружу свой скелет. Асфод протянул другую руку сквозь стеклянный колпак и коснулся паховой области скелета. Кости скелета завибрировали и стали испускать опаловое сияние, расходящееся волнами во все стороны. Скелет обмяк, слился с черепом и превратился в волокнистую густую разветвлённую структуру тёмно-апельсинового цвета, заполонившую почти всё пространство музея. Тело Гранциозы поместилось между двух огромных стёкол-витрин и сплющилось в гербарий. Тело Гранциозы колыхалось словно призрачный силуэт вертикального жидкого дельфина. Чёрная ткань поднялась с пола в воздух, обвилась вокруг силуэта и покрылась сетью миниатюрных черепаховых скелетов.