Смеющаяся гордость рек и озер
глава 40
Достижение гармонии
Писатель: Цзинь Юн
Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин
глава 40 Достижение гармонии
Лин-ху Чун в великом опьянении спустился с горы, и протрезвел только к полуночи. Придя в себя, обнаружил, что находится на безлюдной равнине, ученицы клана Хэншани сидели вокруг него, неся стражу. У Лин-ху Чуна голова разламывалась, он вспомнил, что с этого дня больше не сможет никогда увидиться с Ин-ин, так у него тут же и сердце заболело.
Путешественники дошли до горы Хеншань, поднялись на пик Постижения Сущности, перед мемориальными табличками наставниц Дин Сянь, Дин Цзин и Дин И сообщили, что великая месть за их души осуществлена. Все полагали, что учение Солнца и Луны в ближайшее время атакует гору, после битвы весь клан Северная Хэншань, несомненно, будет уничтожен, исход сражения уже предрешен, однако все, напротив, чувствовали облегчение на душе, и ни капли не заботились. Бу Цзе с супругой, И Линь, и Тянь Бо-гуан вчетвером уже у подножия горы Хуашань присоединились к общей группе, со всеми поднялись на Хэншань. Все равно полагали, даже если сейчас броситься тщательно тренировать боевое искусство, то можно будет всего лишь убить чуть больше людей из учения Солнца и Луны, делу этим никак не поможешь, так что дополнительно тренировать меч не имеет смысла. Набожные люди погрузились в чтение молитв, остальные проводили время, наслаждаясь прогулками по горе. Обычно в клане северная Хэншань очень строгие правила, утренним и вечерним чтеним сутр никто не смел на тончайший волосок пренебрегать, но в эти дни было сделано послабление.
Прошло несколько дней, и на гору поднялись с десяток буддийских монахов под предводительством настоятеля монастыря Шаолинь, Великого наставника Фан Чжэна.
Лин-ху Чун в главной обители сам себе наливал, сам пил, распевал песни, аккомпанируя себе постукиванием по столу, развлекался в свое удовольствие, и тут услышал, что явился Великий наставник Фан Чжэн, он невольно и заволновался, и обрадовался, выскочил ему навстречу. Великий наставник Фан Чжэн заметил, что он босым прибежал, не успел даже обувь надеть, весь в винных парах, улыбнувшись, произнес: «Люди древности обувались, встречая гостей, не забывали туфли одеть. Глава клана Лин-ху, встречая гостей, об обуви позабыл, в учтивости превзошел мужей древности».
Лин-ху Чун согнулся в поклоне: «Великий наставник Фан Чжэн осчастливил визитом, Лин-ху Чун не встретил загодя, в самом деле, страшно перепугался. Великий наставник Фан Шэн тоже пришел!» Фан Шэн слегка улыбнулся. Лин-ху Чун увидел, что у остальных восьмерых буддистов седые бороды развеваются на ветру, почтительно осведомился о их буддийских именах, оказалось, что те все были монахами старшего поколения с именным иероглифом «Фан». Лин-ху Чун провел почтенных монахов в главный зал, предложив места на футонах.
Изначально этот главный храм был резиденцией госпожи-наставницы Дин Сянь, там и пылинки было не найти, но с тех пор, как туда вселился Лин-ху Чун, все помещение было заставлено виннывми кувшинами, чарками, кругом был полный беспорядок. Лин-ху Чкн покраснел: «Малявка невоспитан, прошу уважаемых наставников не винить».
Фан Чжэн улыбнулся: «Старый монах сегодня прибыл на гору для поклонения, а также для важных переговоров, глава клана Лин-ху, не нужно много церемоний». Он помедлил, и продолжил: «Говорят, что глава клана Лин-ху ради сохранения и защиты клана Северная Хэншань не принял пост Заместителя главы учения Солнца и Луны, не взирая на собственную жизнь и смерть, к тому же добровольно расстался со своей возлюбленной спутницей барышней Жэнь, и другими друзьями, в сообществе боевых искусств все об этом узнали, не могли не восхититься».
Лин-ху Чун вздрогнул: «Я не хотел ради клана Северная Хэншань втягивать единомышленников из сообщества боевых искусств, запретил членам клана Хэншань распространять информацию об этом, чтобы кланы Шаолинь и Удан не двинулись на подмогу. Я не хотел устраивать великое побоище, увеличивать число убитых и искалеченых. Не ожидал я, что Великий наставник Фан Чжэн все же получит сведения». Вслух сказал: «Великий наставник ошибочно хвалит меня, право слово, ужасно стыдно. У позднерожденного с учением Солнца и Луны отношения крайне запутанные, благодеяния и месть взаимно перемешались, до конца и не рассказать. Что до того, что отверг милости и верность барышне Жэнь, то дела сложились так, что это стало неизбежным. Великий наставник не только не попрекает, но еще и похвалил за это – позднерожденный ни в коем случае не может принять этих похвал».
Великий наставник Фан Чжэн произнес: «Глава учения Жэнь решил пойцти карательным походом на гору Северная Хэншань. Теперь кланы Суншань, Тайшань, Южная Хэншань и Хуашань в упадке, подмоги не окажут. Глава клана Лин-ху не послал людей в ветхий храм с известиями, неужели полагает, что наш клан Шаолинь настолько цепляется за жизнь и боится смерти, забыл уже о долге перед воинским сообществом?»
Лин-ху Чун поднялся с сидения: «Никоим образом! Прежде позднерожденный был неразборчив, свел знакомство с главарями учения Солнца и Луны, это и стало причиной и корнем всех бед. Позднерожденный решил, что человек сам должен отвечать за свои дела. Даже то, что впутал клан Северная Хэншань – и то тяжким грузом лежит на сердце, как мог осмелиться еще и Великого наставника с даосом Чун Сюем в это дело впутывать? Если Шаолинь и Удан, движимые рыцарской справедливостью, придут на помощь, то множество мастеров погибнут, вина позднерожденного будет неискупима десятками тысяч смертей».
Фан Чжэн улыбнулся: «А вот эти слова главы клана Лин-ху не точны! Демоническое учение уже давно хочет уничтожить Шаолинь, Удан, школы меча Пяти твердынь, у них эта мысль была еще более ста лет назад. В то время даже старый монах еще был мирянином, разве это имеет отношение к главе клана Лин-ху?»
Лин-ху Чун покивал головой: «Учителя былых времен часто поучали, издавна добро и зло друг с другом не уживались, колдовское учение столько лет подряд ведет войну с нашими школами истины, взаимная ненависть достигла предела. Позднерожденный имеет неглубокие познания, полагал, что стоит только обеим сторонам сделать шаг назад, и ситуация разрешится. Мог ли он знать, что глава учения Жэнь, хоть поначалу и с глубокими чувствами относился к позднерожденному, в конце концов, выйдет на него с оружием в руках?»
Фан Чжэн произнес: «Ты сказал, что, если обе стороны отступят на шаг, то ситуация разрешится – вообще-то это была неплохая идея. Колдовское учение уже так давно враждует с нашими истиными школами, на самом деле изначальные причины этой вражды вовсе не были такими, что из-за них непременно нужно было идти на взаимное истребление. Просто главари с обоих сторон жаждали единолично властвовать в воинском сообществе, и поэтому захотели уничтожить друг друга.
В тот день. когда мы – старый монах, даос Чун Сюй и глава клана Лин-ху собрались в «Висящем в Пустоте» монастыре для переговоров, то очень серьезно обсуждали, что глава клана Суншань Цзо Лэн-чань взбаламутил школы меча Пяти твердынь, боялись, что он ожесточенно рвется к власти в воинском сообществе». Сказав это, он испустил протяжный вздох, и продолжил:
«Говорят, что в учении Солнца и Луны есть фраза: «Тысяча осеней, десять тысяч лет, объединим цзянху», только одна эта фраза ясно дает знать, разве могут быть в воинском сообществе спокойные дни? В мире рек и озер каждый клан, каждая фракция ведут дела по-своему, разница огромная. Объединить мир рек и озер под одним управлением решительно невозможно».
Эти слова глубоко совпадали с пониманием Лин-ху Чуна, он покивал головой: «Великий наставник очень верно сказал».
Фан Чжэн продолжил: «Глава учения Жэнь сказал, что в течении месяца начисто истребит Северную Хэншань, собак и кур не оставит. Его слова – что гора, он никак не может их не сдержать Сейчас лучшие бойцы кланов Шаолинь, Удан, Куньлунь, Эмей, Кунтун уже собрались у подножия горы Северная Хэншань».
Лин-ху Чун был потрясен, с выкриком вскочил на ноги, спросил: «В самом деле? Все кланы пришли на помощь, а позднерожденный пребывает в неведении, да он смерти достоин». В клане Северная Хэншань со дня на день ждали нападения учения Солнца и Луны, никто в счастливый исход не верил, на разведку, посты и караулы не стали тратить силы, и давно отозвали все посты с подножия горы. Лин-ху Чун снова начал извиняться:
«Прошу всех уважаемых оставаться здесь на отдых, позднерожденный возглавит учеников, спустится с горы для встречи». Фан Чжэн покачал головой: «Мы сейчас в одной лодке противостоим общей опасности, вместе боремся против общего врага, все эти церемонии сейчас без нужды, ребята сами уже все подготовили».
Лин-ху Чун откликнулся: «Слушаюсь!» Снова спросил: «Не могу понять. Великий наставник Фан Чжэн, как вы узнали, что учение Солнца и луны будет атаковать нашу гору Северная Хэншань?» Фан Чжэн изрек: «Старый монах получил известие от мастера предшествующего поколения, сам недавно узнал». Лин-ху Чун произнес: «Мастер старшего поколения?» Он задумался, Фан Чжэн в воинском сообществе стоит на высочайшем месте, кто может быть старше его? Фан Чжэн улыбнулся: «Этот преждерожденный наставник обитает на горе Хуашань, когда-то учил главу школы Лин-ху технике меча».
Лин-ху Чун обрадовался: «Дядюшка Великий наставник Фэн!» Фан Чжэн подтвердил: «Именно преждерожденный Фэн. Этот преждерожденный Фэн отправил в Шаолинь шестерых приятелей, передать сведения о том, что случилось на пике Приветствия Рассвета. Эти шестеро приятелей в речах несколько спутаны, склонны ссориться, и очень любят дотошно спортить. Они говорили несколько страж, и старый монах терпиливо их слушал, в конце концов, понял, что они хотели сказать». Сказав это, он не выдержал, и улыбнулся. Лин-ху Чун рассмеялся: «Это Шестеро святых из Персиковой долины?» Фан Чжэн рассмеялся: «Именно они».
Лин-ху Чун обрадовался: «Позднерожденный, когда достиг горы Хуашань, очень хотел поклониться дядюшке Великому наставнику Фэну, но на него неприятности посыпавлись одна за другой, вплоть до того, как спустился с горы, так и не смог земно поклониться его старейшеству. Вот не знал, что он втайне все узнал».
Фан Чжэн произнес: «Преждерожденный Фэн ведет дела подобно волшебному дракону, если видишь голову, то не видно хвоста – то появляется то исчезает. Его старейшинство избрал гору Хуашань для отшельничества, учение Солнца и Луны вело себя неподабающе и разнузданно, разве он мог не обратить на это внимание? Шестеро святых из Персиковой Долины тоже устроили безобразия, так что он их схватил, продержал несколько дней, а затем направил с посланием в монастырь Шаолинь».
Лин-ху Чун подумал: «Дядюшка-великий наставник Фэн поймал Шестерых святых из Персиковой долины, об этом деле они наверняка предпочтут умалчивать, но в конце концов обязательно проболтаются, растреплют, они постоянно трещат обо всем направо и налево». Вслух сказал: «Но что же дядюшка-великий наставник Фэн советовал предпринять?»
Фан Чжэн ответил: «Преждерожденный Фэн в словах был очень скромен, только сказал, что узнал об этом деле, и послал людей к старому монаху, также сказал, что глава клана Лин-ху – его любимый ученик, в этот раз он наотрез отказался вступать в демоническое учение, его старейшество очень этому обрадовался, велел старому монаху хорошенько заботиться. Да только у главы клана Лин-ху боевое искусство превосходит уровень старого монаха, так что эти два иероглифа «заботиться», звучат чересчур громко».
Лин-ху Чун нисколько не загордился, согнулся в поклоне: «Великий наставник уже давно, и не один раз, заботился обо мне».
Фан Чжэн произнес: «Не смею. Старый монах, как узнал об этом, и без приказа преждерожденного Фэна также поступил бы. Истоки у драгоценного клана и моего одинаковы, уже этого достаточно, да к тому же у нас с главой клана Лин-ху личная дружба, как можно стоять в стороне, опустив рукава! К тому же тут идет речь о жизни и смерти всех кланов, после разрушения Северной Хэншани колдовское учение неужели оставит в покое Шаолинь и Удан? Поэтому сразу же написал весточки во все кланы, чтобы собирались у подножия горы Северная Хэншань, готовились к смертному бою с колдовским учением».
С того дня, как спустился с горы Хуашань, Лин-ху Чун пребывал в угнетенном состоянии духа, ни о чем не думал, видя, какую мощь собрало учение Солнца и Луны, понимал, что клан Хэншань неизбежно будет разбит. Он только ждал, когда Жэнь Во-син возглавит атаку на Северную Хэншань, чтобы весь клан Хэншань дал ему яростный отпор, и хотел погибнуть вместе со всеми. Хотя некоторые и советовали ему послать вести в Шаолинь и Удан, но он неизменно отвечал: «Даже если Шаолинь и Удан вместе придут к нам на помощь, разве они могут защитить нас от колдовского учения?»
Советчикам нечего было на это отвечать. Лин-ху Чун тогда продолжал: «Раз уж нет возможности спасти Северную Хэншань, то зачем впутывать в это Шаолинь и Удан, обрекать на смерть множество высоких мастеров этих кланов?» В душе, он вовсе не хотел сражаться с Жэнь Во-сином, Сян Вэнь-тянем, и другими, раз уж их брак с Ин-ин распался, он махнул на себя рукой, считая дальнейшую жизнь бессмысленной, и больше желая умереть, чем так жить.
Увидев, с какой решимостью Фан Чжэн и остальные последовали наставлениям Фэн Цин-яна, какие силы пришли на подмогу, он немного взбодрился, но необходимость вступать в смертный бой с людьми из учения Солнца и Луны его совершенно не вдохновляла.
Фан Чжэн произнес: «Глава клана Лин-ху, отрекшиеся от мира прежде всего чтут милосердие, старый монах вовсе не любитель подраться. Если бы это дело закончилось миром – и ладно, разумеется, это самое лучшее, но ведь мы уступили на шаг, так Жэнь Во-син на шаг продвинулся. Сегодня дело не в том, что мы не хотим идти на уступки, а в том, что глава учения Жэнь твердо решил искоренить наши истинные кланы. Разве только мы упадем ему в ноги, будем стучать лбом в землю, и выкрикивать: «Гениальному Главе учения тысяча осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху! О, Будда Амитабха!»«
Вот это «Гениальному Главе учения тысяча осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху!» он так смешно сказал, да еще и «О, Будда Амитабха!» к этим словам добавил, что Лин-ху Чун невольно расхохотался: «И в самом деле. Позднерожденный, как услышит «Гениальный Глава учения», или «Тысяча осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху!», так тут же все тело гусиной кожей покрывается. Позднерожденный и от тридцати чарок вина не пьянеет,
[Это поэтическое сравнение, принятое в литературе. На самом деле, этнические китайцы весьма плохо переносят алкоголь, в реальной жизни они пьют весьма умеренно. Могучая сила винопития - такое же легендарное свойство литературных рыцарей, как и умение вспрыгивать на крыши, управлять потоками энергий, обездвиживать нажиманием на точки.]
но, как услышит несколько раз «Тысяча осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху!», то у него и голова начинает кружиться, и в глазах рябит, и он падает, как будто опьянел.
Фан Чжэн слегка улыбнулся: «У них там, в колдовском учении, и в самом деле здравицы очень мощные». Он помолчал немного, потом продолжил: «Преждерожденный Фэн на пике Приветствия рассвета видел, как у главы клана Лин-ху голова закружилась, и он велел Шестерым святым из персиковой долины принести словесное заклинание техники нэйгун,
[нэйгун – управление внутренней энергией]
велел старому монаху передать их главе клана Лин-ху. Шестеро святых из Персиковой долины в речах путаются, часто ошибаются, очень нелегко от них связной мысли добиться. Похоже, что преждерожденный Фэн с большой строгостью заставил их наизусть заучивать. Прошу главу клана Лин-ху показывать дорогу, пройдем во внутренний зал, чтобы получить устное наставление преждерожденного Фэна».
Лин-ху Чун с великой почтительностью проводил Великого наставника Фан Чжэна в одно из тихих внутренних помещений. Передача словестного заклинания через Великого наставника Фан Чжэна – это то же самое, будто бы сам дядюшка-великий наставник Фэн Цин-ян лично появился перед ним. Поэтому он преклонил колена, земно поклонился, и произнес: «Благодеяния дядюшки-наставника Фэна к позднерожденному велики, как гора».
Фан Чжэн не стал отказываться от церемонии, принял коленопреклонение, произнес: «Преждерожденный Фэн возлагает огромную надежду, что ты подкрепишь это словесное заклинание дополнительной практикой». Лин-ху Чун произнес: «Ученик повинуется приказу».
Фан Чжэн тут же слово за словом прочел словесное наставление, и Лин-ху Чун старательно запомнил его. Это заклинание не было слишком длинным, от начала и до конца всего тысяча с небольшим иероглифов. Фан Чжэн прочел один раз, дал Лин-ху Чуну хорошо запомнить, прошло некоторое время, и прочел еще один раз. Потом он прочел еще пять раз, и Лин-ху Чун без ошибок повторил наизусть.
Фан Чжэн произнес: «Эти методы нэйгун, регулирования сердца, переданные преждерожденным Фэном, хоть и имеют всего-навсего тысячу с небольшим иероглифов, но содержание их богато, смысл глубок, ни в коем случае нельзя смотреть с пренебрежением. Мы оба близкие друзья, не обижайся на старого монаха за прямые слова. Глава клана Лин-ху превосходно владеет техникой меча, а вот в управлении внутренней энергией, похоже, совсем не искусен. Лин-ху Чун произнес: «Позднерожденный только самую малость знает о нэйгун, прошу Великого наставника не бросать в помощи, прошу помогать указаниями». Фан Чжэн покивал: «Методы нэйгун и регуляции сердца преждероденного Фэна, разумеется, отличаются от шаолиньских, но все пути боевого искусства Поднебесной приводят к общей вершине, и базовые указания не сильно различаются. Если глава клана Лин-ху не сочтет, что старый монах лезет не в свое дело, то старый монах будет помогать в трудных вопросах».
Лин-ху Чун знал, что он является мастером высочайшего уровня современности, получить его наставления – это почти то же самое, что и получать наставления от самого мастера Фэн Цин-яна. Дядюшка-великий наставник Фэн выбрал для передачи именно его, разумеется, по причине, что его нэйгун является глубоким и тщательно проработанным. Лин-ху Чун торопливо согнулся в поклоне: «Позднерожденный внимает поучениям».
Фан Чжэн произнес: «Прошу без излишних церемоний!» Он тут же провел анализ этого искусства регуляции сердца, разбирал фразу за фразой, затем дал указания, как дышать, перемещать энергию, как выводить и принимать, как запасать и транспортировать. Лин-ху Чун выучил эти ключевые заклинания, память у него была хорошая, вдобавок он получил ключевые указания, и только тогда понял скрытый в каждой фразе необъятный смысл.
Лин-ху Чун изначально был очень сообразительным, но ему потребовалось очень много времени, благо еще, что великий наставник Фан Чжэн терпеливо и подробно разъяснял тончайшие смыслы, позволяя ему проникнуть в удивительные области мира боевых искусств. Он вздохнул: «Великий наставник, позднерожденный все эти годы странствовал по рекам и озерам, хвалясь силой и смелостью, на самом деле не знал, насколько мелки его познания, стыдно до слез. Позднерожденному не суждено прожить долго, нет возможности отработать это тончайшее гунфу дядюшки-великого наставника Фэна. Но, вроде древние говорили что-то вроде того, что если утром довелось услышать о великой истине, то, если суждено умереть вечером, то не стоит тревожится, это о такой ситуации сказано?»
Фан Чжэн изрек: «Если утром услышал о Пути, то вечером можно и умереть!» Лин-ху Чун произнес: «Точно, именно эти слова, я слышал это от шифу. Сегодня я получил указания Великого наставника, будто у слепого очи открылись, даже если не останется времени это отработать, это все равно счастье».
Фан Чжэн произнес: «Наши кланы истинного учения собрались вокруг горы Северная Хэншань, перекрыли главные дороги, ждут атаки сил колдовского учения. Мы все вступим в схватку, возможно, и не проиграем. С чего главе клана Лин-ху так падать духом? Этот метод регулирования сердца вовсе не требует долгих лет для изучения и тренировки, потренируешь один день – на один день получишь пользу, потренируешь дольше – больше пользы получишь. Ближайшие несколько дней вроде, будет спокойно, главе клана Лин-ху ничего не мешает начать тренироваться. Да и старый монах тут без дела пребывает, уж лучше вместе исследовать». Лин-ху Чун поблагодарил: «Великий наставник необычайно добр, позднерожденный безмерно признателен».
Фан Чжэн произнес: «Опасаюсь, в ближайшее время сюда явится брат даос Чун Сюй, давай-ка, вместе посмотрим?» Лин-ху Чун спешно поднялся: «Оказывается даосский настоятель Чун Сюй тоже затруднил себя визитом, вот же я невежда». Они вернулись во внешний зал, и увидели, что в зале Будды уже горят свечи. Они вдвоем тренировали гунфу более трех страж, и уже стемнело.
Тут они увидели, что на футонах сидят три старых даосских монаха, и один из них как раз и есть даос Чун Сюй. Трое даосов увидели вошедших, и разом поднялись.
Лин-ху Чун опустился на колени для поклона: «Северная Хэншань попала в беду, уважаемые даосы пришли на подмогу, убогий клан сверху донизу, не знает, как выразить свою благодарность». Даос Чун Сюй торопливо поднял его, рассмеялся: «Старый даос уже давно пришел, узнал, что настоятель с молодым братцем Лин-ху во внутренних помещениях разбирают тончайшие вопросы нэйгун, не посмел отвлекать. Маленький братишка изучит это тончайшее гунфу, едва получит, тут же использует. Придет Жэнь Во-син, так он на нем потренируется, напугает его как следует».
Лин-ху Чун ответил: «Этот нэйгун регулирования сердца и глубок и широк, как позднерожденный может овладеть им за считанные дни? Говорят, что кланы Эмей, Куньлунь, Кунтун и другие тоже собрались, надо бы позвать всех высоких мастеров подняться на гору, вместе с оставить план. Каково мнение присутствующих?»
Чун Сюй изрек: «Они все тщательно замаскировались, чтобы подручные старого черта Жэнь Во-сина о них не узнали, если попросить их подняться на гору, боюсь, не избежать утечки информации. Мы тоже изменили облик, когда поднимались на гору, иначе отчего еще даже ученицы клана Хэншань не сообщили о нашем прибытии?»
Лин-ху Чун вспомнил, что когда он впервые столкнулся с даосом Чун Сюем, тот изображал старого крестьянина на ослике, с ним еще были двое сопровождающих – тоже высокие мастера клана Удан. Он внимательнее пригляделся, и узнал в остальных тех самых двоих ханьцев, с которыми в тот день соревновался на мечах на дороге в провинции Хубэй. Он тут же поклонился и рассмеялся: «Двое даосских старейшин изумительно владеют мастерством перевоплощения, если бы даосский наставник не упомянул бы об этом, то позднерожденный и не признал бы».
Эти двое старейшин тогда были наряжены крестьянами, один нес хворост, другой – овощи, дыхание их было тяжелым, будто они были тяжко больны, но в этот раз они были бодры и молодцеваты, только по контуру лица и можно было их узнать.
Чун Сюй указал на того ханьца, который тогда нес хворост: «Это брат-наставник Цин Сюй». Указал на того, который нес овощи: «Это мой племянник-наставник, даосское имя – Чэн Гао». Все четверо довольно рассмеялись. Цин Сюй и Чэн Гао разом заговорили: «У главы клана Лин-ху отменные методы меча». Лин-ху Чун скромно благодарил: «Виноват, провинился!»
[Имеется в виду. что в он их победил тогда, и теперь извиняется]
Чун Сюй произнес: Мои брат-наставник и племянник-наставник, может, и не очень утонченно владеют искусством меча, но в молодости они несколько десятков лет прожили в Западных землях, и каждый из них овладел одним особенным искусством. Один в совершенстве овладел мастерством изготовления механизмов, другой силен в изготовлении взрывчатых веществ». Лин-ху Чун произнес: «Это редчайшие навыки в этом мире. Чун Сюй продолжил: «Братец Лин-ху, я взял с собой именно их двоих, так как у меня была одна мысль. Полагаю, что они вдвоем помогут нам совершить великое дело».
Лин-ху Чун не уразумел, брякнул: «Совершить великое дело?»
Чун Сюй произнес: «Старый даос имел дерзость привезти с собой на драгоценную гору некую вещь, прошу братишку Лин-ху взглянуть». Он с людьми держался свободно и расковано, не то, что осторожный и крайне церемонный Фан Чжэн, поэтому один из них обращался «Братишка Лин-ху», а другой – «Глава клана Лин-ху». Лин-ху Чун был заинтригован, думал, тот что-то вытащит из-за пазухи. Чун Сюй рассмеялся: «Эта вещичка на самом деле не маленькая, за пазухой не поместится. Братишка-наставник Цин Сюй, зови, пусть заносят!»
Цин Сюй откликнулся на приказ, и вышел наружу, и скоро четверо босых парней крестьянского вида ввалились с коромыслами овощей. Цин Сюй произнес: «Вы видете перед собой главу клана Лин-ху и наставника монастыря Шаолинь Фан Чжэна». Четверо согнулись в поклонах. Лин-ху Чун понимал, что их место в иерархии клана Удан наверняка не из низких, и крайне вежливо ответил на их поклоны.
Цин Сюй распорядился: «Собирайте, будем устанавливать!» Четверо ханьцев стали выбрасывать из коромысел зелень и корнеплоды, под ними показались узлы и свертки. Они развязали узлы, и стали извлекать оттуда деревянные рейки, металлические инструменты, винты, пружины и прочие механизмы. Четверо работали быстро и слаженно, начали быстро вставлять одно в другое, и быстро собрали большое «кресло великого наставника». Лин-ху Чун изумился еще сильнее, подумал: «Этот трон такой сложный, в нем такое множество деталей. Не пойму, для чего такой сложный механизм, неужели для отработки внутренней энергии?»
После того, как трон был собран, четверо накрыли его подушками и накидками, натянули чехлы. И в этот момент все присутствующие в зале недоуменно уставились, увидев, что кресло обтянуто желтой парчой, с вышитыми золотом девятью драконами, подпирающими восходящее из вод океана солнце, слева было приписано восемь иероглифов «Возродил волшебное учение, окормляет всех живущих», а справа – «Тысячу осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху».
Эти девять драконов скалили зубы и вытягивали когти, будто живые, шестнадцать иероглифов были вышиты сильным и мужественным почерком, доставляющим читающим невыразимое словами наслаждение. Вокруг этих шестнадцати иероглифов было пришито немало жемчугов и алмазов, яшма и другие драгоценные камни. Убогий маленький зал внезапно весь наполнился переливами жемчугов и бликами драгоценных камней.
Лин-ху Чун захлопал в ладоши от восторга, вспомнил, что Чун Сюй рассказывал, даос Цин Сюй много лет прожил в Западных землях, овладевая мастерством изготовления пружинных зарезающих механизмов, спросил: «Едва глава учения Жэнь увидит этот драгоценный трон, он не сможет на него не сесть. А внутри наверняка скрыт пружинный механизм, который погубит его жизнь?»
Даос Чун Сюй ответил: «Глава учения Жэнь обладает совершенной реакцией, он быстр, как молния. Механической зарезаловкой его не возьмешь. Даже если он заснет на этом стуле, то все равно успеет вскочить, и ранения не получит. Тут другое. Под этим стулом уложены специальные снадобья, которые приведут к воспламенению большого количества пороха».
Едва он это сказал, как Лин-ху Чун и шаолиньский настоятель изменились в лице. Фан Чжэн произнес мантру: «Эмидуофо».
Чун Сюй продолжил: «У этого механизма есть еще одно преимущество. Когда кто-то сядет, то сначала ничего не случится. Нужно просидеть время, достаточное, чтобы сгорела палочка благовоний – а вот тогда – рванет. Этот Жэнь Во-син очень подозрительный, проверяет все крайне тщательно, он вдруг обнаружит на пике Созерцании Истины такой вот трон – вряд ли осмелится тут же на него садиться, наверняка пошлет сесть кого-нибудь из подручных, чтобы тот опробовал. Раз на этом троне девять золотых драконов поддерживают Солнце, к тому же написаны эти слова: «Тысячу осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху», то никто из предводителей колдовского учения не посмеет сидеть на нем достаточно долго, а вот Жэнь Во-син, после того, как сядет, долго не захочет с него слезать. Лин-ху Чун произнес: «Оказывается, даосский наставник все так тщательно рассчитал». Чун Сюй произнес: «Брат-наставник Цин Сюй еще кое-что предусмотрел. Если Жэнь Во-син не станет садиться, а велит людям снять чехлы и подушки, вплоть до того, что начнет механизм разбирать, чтобы посмотреть, что у него внутри, стоит только начать разборку, и механизм будет приведен в действие. Племянник-наставник Чэн Гао в этот раз принес на драгоценную гору двадцать тысяч цзиней взрывчатки. [десять тонн]
Опасаюсь, что это изуродует волшебный пейзаж драгоценной горы.
Лин-ху Чун аж заледенел, он лихорадочно размышлял: «Двадцать тысяч цзиней взрывчатки! Если это рванет, то «разобьются и камни, и драгоценная яшма»! Жэнь Во-син, само собой, в живых не останется, так ведь с ним вместе погибнут Ин-ин и большой старший брат Сян». Чун Сюй увидел, как он изменился в лице, произнес: «Колдовское учение во всеуслышание заявило, что хочет уничтожить Шаолинь, Удан, причинить им великие беды. Мы разработали этот план, чтобы противостоять Жэнь Во-сину, хотя наш план и коварен, но, погубив Жэнь Во-сина, мы спасем тысячи и тысячи жизней в воинском сообществе».
Фан Чжэн сложил ладони перед грудью: «Эмидуофо! Наше буддийское учение стремится к добру, ради всех живущих, нужно искоренить зло, обуздать демонов. Уничтожить одного, но спасти тысячи тысяч людей – это в самом деле великое благо». Он говорил эти слова с очень строгим выражением лица, все присутствующие буддисты и даосы тоже поднялись, и сложили ладони перед грудью: «Великий наставник Фан Чжэн говорит верно».
Лин-ху Чун соглашался с логикой слов Фан Чжэна – колдовское учение шло на гору Северная Хэншань с целью поголовного истребления, кланы истинного учения решили взорвать Жэнь Во-сина, уничтожить его – это было в согласии с Законами Неба и справедливостью Земли, никто с этим не смог бы поспорить. Убить Жэнь Во-сина – это его не особо трогало; что касается Сян Вэнь-тяня, то он бы предпочел умереть первым; о жизни и смерти Ин-ин он думал и так, и эдак, они давно уже решили умереть вместе, так что и это его уже не слишком заботило. Он видел, что все присутствующие ждут его реакции, он чуть поколебался, и произнес: «Дело уже дошло до этого, учение Солнца и Луны не оставило нам иного средства, план даосского наставника Чун Сюя, опасаюсь, является выбором с самыми малыми жертвами».
Чун Сюй произнес: «Брат Лин-ху неплохо сказал. «С минимальными жертвами» – эти четыре иероглифа – это желание всей моей жизни».
Лин-ху Чун произнес: «Позднерожденный молод и неопытен, посему прошу великого наставника Фан Чжэна, даосского наставника Чун Сюя взять на себя общее руководство нынешними делами. Позднерожденный возглавит последователей своего клана, будет старательно помогать в общем деле». Даос Чун Сюй рассмеялся: «Вот этого не достоин. Ты глава клана Северная Хэншань, как мы с великим наставником можем тут власть захватывать?» Лин-ху Чун ответил: «В этом деле позднерожденный никак не скромничает, ситуация такова, что нельзя не просить двоих уважаемых руководить». Фан Чжэн произнес: «Глава клана Лин-ху просит совершенно искренне, брат-даос тоже не должен много раз отказываться. Сейчас мы трое руководим в этой ситуации, но приказы брата-даоса сейчас самые важные для успеха».
Чун Сюй произнес еще несколько скромных вежливых фраз, и согласился. Он начал командовать: «На всех путях, ведущих к горе Северная Хэншань, мы уже спрятали засады, откуда бы колдовское учение не стало атаковать Хэншань, мы будем предупреждены. В тот раз, брат Лин-ху возглавил войско для штурма монастыря Шаолинь, мы приняли план Цзо Лэн-чаня, применили стратагему Пустого города...»
Лин-ху Чун слегка покраснел: «Позднерожденный был глуп, стыдно до сих пор». Чун Сюй улыбнулся: «Вот уж не думал, что враги в прошлой битве станут в этой битве друзьями. Если мы снова применим стратагему Пустого города, то это не выйдет, Жэнь Во-син крайне подозрителен. На поверхностный взгляд старого даоса, клан Северная Хэншань должен принять бой на вершине горы, из кланов Шаолинь и Удан мы выберем несколько десятков людей, чтобы они бились вместе с ними. Понятно, что, если Жэнь Во-син начнет атаку, и не увидит в рядах защитников пришедших к ним на подмогу мастеров из Шаолиня и Удана, то он сразу заподозрит обман.
Фан Чжэн и Лин-ху Чун в один голос подтвердили: «Именно так».
Чун Сюй продолжил: «А остальные отряды кланов Куньлунь, Эмей и Кунтун не должны себя обнаруживать, мы должны спрятаться в пещерах на горе. Когда отряды колдовского учения появятся, им будут сопротивляться силы кланов Северная Хэншань, Шаолинь и Удан, биться, как по-настоящему. Мы должны отрядить бойцов высшего уровня, чем больше они убьют врагов – тем лучше, а мы должны понести как можно меньшие потери».
Фан Чжэн вздохнул: «В колдовском учении сильных бойцов – как облаков, когда это дело закончится, с обеих сторон потери будут ужасающими». Чун Сюй произнес: «Мы выберем несколько мест с отвесными скальными стенами, приготовим веревки и железные тросы, когда битва дойдет до того, что поражение станет неизбежным, один за другим спустимся по этим канатам в долину, чтобы противник не смог с легкостью нас преследовать. После того, как Жэнь Во-син одержит полную победу, увидит этот трон, наверняка на него сядет. А когда произойдет взрыв, какие бы не были волшебные навыки у старого демона Жэня, он взлетит на Небо, тут бы и крылья не помогли, это уж точно. На гору Северная Хэншань ведет восемь тропинок, на них будут заложены тридцать два заряда – назад уже никто не вернется.
Лин-ху Чун спросил: «Тридцать два заряда?»
Чун Сюй ответил: «Именно так. Чэн Гао начнет завтра с утра, на каждой из восьми тропинок, ведущих на вершину горы Хэншань, выберет четыре самых опасных места, установит там заряды. Когда «земные громы» взорвутся, то все тропинки, ведущие на гору и с горы, срежет начисто. На гору взойдет десять тысяч людей из колдовского учения – значит, десять тысяч погибнут от голода, взойдет двадцать тысяч – значит, двадцать тысяч погибнут. Мы учли опыт ловушек Цзо Лэн-чаня, в этот раз они не сбегут, используя подземный ход».
Лин-ху Чун произнес: «В тот раз удрали из Шаолиня через подземный ход, можно сказать, счастливо отделались». Вдруг он вспомнил об одной вещи, и охнул. Чун Сюй спросил:
«Братишка Лин-ху, в плане что-то не так?» Лин-ху Чун спросил: «Позднерожденный подумал, Жэнь Во-син поднимется на гору Хэншань, увидит этот драгоценный трон, и очень обрадуется. Но он наверняка что-то заподозрит, зачем это клан Северная Хэншань изготовил этот роскошный трон, вышил на нем эти восемь иероглифов «Тысячу осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху»? Если это дело не прояснить, боюсь, он не наверняка сядет на этот трон». Чун Сюй ответил: «Это затруднение старый даос тоже продумал. На самом деле, сядет старый демон Жэнь на трон, или нет – это не так уж и важно. Ключевое решение в том, что мы кроме того устроим другие механизмы с воспламеняющимся средством, они тоже смогут инициировать взрыв. Просто, когда он будет сидеть перед надписью «Тысячу осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху» беда придет у него из-под ног – это будет темой для разговоров в воинском сообществе». Лин-ху Чун ответил: «Точно».
Даос Чэн Гао произнес: «Дядюшка-наставник, у ученика есть идея, не знаю, можно сказать?» Чун Сюй рассмеялся: «Так говори, пусть великий наставник Фан Чжэн и глава клана Лин-ху дадут указания». Чэн Гао предложил: Говорят, глава клана Лин-ху и барышня Жэнь из колдовского учения договорились о свадьбе, но из-за того, что истинное и ложное не могут существовать вместе, для этого возникли помехи. Если бы глава клана Лин-ху послал двоих учениц приветствовать главу учения, чтобы они ему сказали, что ради барышни Жэнь он специально разыскал искусных ремесленников, чтобы они сделали для него почетный трон. Он хочет его подарить, ради примирения между семьями. Не важно, согласится на примирение глава учения Жэнь, или нет, но, когда он увидит этот трон, то уже не будет столь подозрителен». Чун Сюй хлопнул в ладоши: «Замечательная стратагема! Во-первых...»
Лин-ху Чун покачал головой: «Не выйдет!» Чун Сюй вздрогнул, понял, что в плане есть слабость, спросил: «Братишка Лин-ху имеет какие высокие воззрения?» Лин-ху Чун произнес: «Жэнь Во-син хочет разрушить наш клан Северная Хэншань, я должен сопротивляться изо всех сил, но обманывать грозного противника не годится. Он пришел убивать, мы хотим взорвать его, но я решительно отказываюсь говорить неправду».
Чун Сюй произнес: «Хорошо! Братишка Лин-ху честен и благороден, заставляет людей восхищаться. Ну, быть по сему! Старый демон Жэнь заподозрит – и ладно, не заподозрит – тоже ладно, если он явится на гору Хэншань вредить людям, то мы заставим его вкусить великую горечь от дел своих».
И тут они обсудили все тонкости встречи противника, кому сдерживать, кому прикрывать, как отступать, как инициировать взрывы – обсудили все пункты по порядку. Чун Сюй был очень скрупулезным, боялся, что при начале боя ответственные за взрывчатку люди будут потеряны, и всем назначил заместителей.
Утром следующего дня Лин-ху Чун отправил по всем направлениям учениц, хорошо знающих местность, Цин Сюй и Чэн Гао утвердили места для минирования, разложили запальное зелье, определили для каждого места позиции зарядов. Чун Сюй и Лин-ху Чун выбрали четыре места с отвесным рельефом, и подготовили пути отступления. Фан Чжэн, Чун Сюй, Лин-ху Чун и Фан Шэн выбрали себе позиции, чтобы не позволять врагам теснить спускающихся на веревках, чтобы дождаться, когда последний человек спустится, и тогда одним ударом меча отрубить канаты, чтобы враги не могли преследовать.
В этот день после полудня с горы Удан снова пришли десять человек, переодетых крестьянами и дровосеками, они сновали вверх и вниз, тайно расставляя заряды со взрывчаткой под руководством Цин Сюя и Чэн Гао. Ученицы клана Хэншань заняли все близлежащие перевалы, не позволяя посторонним приближаться к горе, чтобы шпионы учения Солнца и Луны не узнали их секретов. Так хлопотали три дня, а когда все было улажено, с почтением стали ожидать атаки, когда пожалует учение Солнца и Луны со своим великим делом.
По пальцам можно было сосчитать, что прошел уже целый месяц с тех пор, как они встречались с Жэнь Во-сином на пике Встречающем Рассвет, этот человек раз сказал – значит придет, наверняка не опоздает. Все эти дни Чун Сюй, Чэн Гао и другие выбивались из сил, стараясь все успеть, а Лин-ху Чун – наоборот, был абсолютно беззаботен, каждый день читал про себя переданное ему наставником Фан Чжэном устное наставление, в соответствии с наставлением тренировался, в сложных местах обращался за разъяснениями к Фан Чжэну.
Однажды после полудня, И Хэ, И Линь, Чжэн Э, Цинь Цзюань и другие в тренировочном зале отрабатывали технику меча, Лин-ху Чун со стороны давал указания. Он видел, что Цинь Цзюань, хотя и была самой младшей по возрасту, но очень хорошо понимает сущность работы с мечом, похвалил ее: «Младшая сестра-наставница очень смышленая, этот прием правильно поняла, только...» Не успел фразу закончить, как вдруг в даньтяне ощутил резкую боль, и тут же осел наземь. Ученицы испугались, поддержали его, стали спрашивать, что случилось. Лин-ху Чун знал, что это разнородные энергии, накопленные в его организме, перешли в очередную атаку, в горечи не произнес ни слова.
Ученицы запаниковали, и в этот миг вдруг раздалось хлопанье, и два белых голубя влетели в зал. Ученицы разом вскричали: «Ай-йо!»
Клан Северная Хэншань выращивает множество почтовых голубей, когда наставница Дин Цзин в провинции Фуцзянь столкнулась с противником, когда наставница Дин И и наставница Дин Сянь вдвоем попали в окружение в Долине отливки мечей «Источник Дракона», тоже посылали голубей за помощью. Этих двух голубей выпустили ученицы клана Хэншань, которые стерегли в засаде у подножия горы, на спинках птах красной краской были нарисованы большие метки – с первого взгляда стало ясно, что началась атака учения Солнца и Луны. С тех пор, как великий наставник Фан Чжэн и даос Чун Сюй пришли к ним на подмогу, порядок наладился, и люди приободрились. Но сейчас, в критический момент вражэеского наступления, с Лин-ху Чуном как раз случился приступ – кто мог такое предположить?
И Цин крикнула: «И Чжи, И Вэнь, быстрее сообщите великому наставнику Фан Чжэну и даосскому старейшине Чун Сюю». Двое откликнулись, и побежали выполнять поручение. И Цин продолжила: «Сестрица-наставница И Хэ, прошу тебя ударить в колокол». И Хэ кивнула головой, легко выпорхнула из зала, и рванулась бежать к колокольне.
Тут послышалось: Дон-дон-дон, динь-динь, дон-дон-дон, динь-динь – три длинных удара, два коротких – колокольня передавала сигналы на Золотой Пик, в долину Тунъюаньгу, монастырь «Висящий в Пустоте», перевал Черного Дракона, и во все скиты и храмы. Великий наставник Фан Чжэн заранее распорядился, что, едва завидят противника, подавать такие сигналы – три длинных, два коротких, но ритм должен быть спокойный и медленный, чтобы он не будоражил и не вызывал панику. Да только И Хэ перенервничала, хоть у нее в монашеском имени иероглиф «Хэ» – «теплота и мир» был, да ее поступки ни на грош не были теплыми и мирными, и в ее звоне с очевидностью выражалось чувство тревоги.
Люди из кланов Хэншань, Шаолинь и Удан тут же организовались, и бросились по местам согласно планированию, готовясь встречать неприятеля. Чтобы уменьшить потери, от подножия горы до самого пика Прозрения Сущности не было заслонов, ворота и двери были распахнуты настежь, чтобы противник поднялся на самый пик, и уже здесь вступить с ним в сражение. Едва колокол стих, как на всей горе снизу доверху, установилась такая тишина, что даже птицы замолкли.
Высокие мастера боя из кланов Куньлунь, Эмей, Кунтун и других, все укрылись тайных местах вне пика, ожидая команды, когда силы демонического учения пройдут мимо них, перекрыть им пути отступления. Чун Сюй, ради предотвращения утечки информации, не оповещал бойцов из других кланов о тайном минировании дорог на вершину. У колдовского учения были удивительные способности и обширные связи, было бы совершенно неудивительно, если у них в клане Куньлунь были тайные шпионы и информаторы.
Лин-ху Чун услыхал колокольный звон, понял, что, скорее всего, учение Солнца и Луны идет в атаку, и у него внутри будто тысячи острых ножей стали резать и колоть его плоть, он схватился руками за живот, и свалился наземь. И Линь и Цинь Цзюань испугались так, что у них на лицах не было ни кровинки, не знали, что и делать.
И Цин произнесла: «Отнесем главу клана в «Бесцветную Обитель», а там посмотрим, что посоветуют шаолиньский наставник Фан Чжэн и даосский наставник Чун Сюй». Тут же Юй Сао и еще одна пожилая монахиня взяли его по бокам, наполовину поддерживали, наполовину тащили, доставили его в «Бесцветную Обитель».
Едва подошли к дверям храма, как услыхали под горой непрерывный треск петард, звуки труб и грохот барабанов – похоже, учение Солнца и Луны шло в атаку торжественным парадным строем.
Фан Жэн и Чун Сюй уже получили известия, что у Лин-ху Чуна приступ болезни, выскочили из обители. Чун Сюй произнес: «Братец Лин-ху, ты не волнуйся. Я уже распорядился, чтобы брат-наставник Лин Сюй вместо меня прикрывал отступление клана Удан. А твой драгоценный клан будет сам старый даос прикрывать». Лин-ху Чун только кивнул в знак благодарности. Фан Чжэн произнес: «Главе клана Лин-ху следует первому спуститься в глубокую долину для отступления, во избежание неприятностей». Лин-ху Чун поспешно произнес: «Ни в ... ни в коем случае! Дайте... дайте меч!» Чун Сюй пытался его убедить, но Лин-ху Чун с жаром отказывался.
Внезапно звуки труб и барабанов замерли, и раздался звук голосов, подобный грому: «Гениальному главе учения тысяча осеней, десять тысяч лет, объединить цзянху!» Судя по звуку, людей было, самое малое, тысяч сорок - пятьдесят. Фан Чжэн, Чун Сюй, Лин-ху Чун втроем переглянулись, и обменялись улыбками. Цинь Цзюань принесла Лин-ху Чуну его меч. Лин-ху Чун взял его в руки, и правая рука невольно затряслась, было ясно, что он едва держит меч. Цинь Цюань взяла меч, и повесила ему на пояс.
Вдруг раздались мелодичные звуки струнных инструментов, мелодия была совершенно не воинственной. Множество людей громко возвестили: «Гениальный глава учения Солнца и Луны пожелал увидеть пик Прозрения Истины, увидеться с главой фракции Северная Хэншань Лин-ху Чуном» – это прокричали старейшины учения Солнца и Луны.
Фан Чжэн произнес: «Учение Солнца и Луны сначала учтиво, а потом солдат использует, нам тоже не следует быть слишком малодушными. Глава клана Лин-ху, так что, дадим им подняться на вершину?»
Лин-ху Чун покивал головой, и в этот миг его живот снова пронзила ужасная резь. Фан Чжэн увидел, что у него все лицо покрылось холодным потом, забеспокоился: «Глава клана Лин-ху, трудно справится с болью в даньтяне, не грех попробовать метод регуляции сердца, переданный преждерожденным Фэном, попробуй добавить спиральное закручивание». У Лин-ху Чуна внутри бились, перемешиваясь, более десяти потоков разнородной внутренней энергии, разобраться в них было невозможно, если начать их скручивать, это было бы то же самое, что самому себя зарезать своим же ножом, на одну боль наложить новое мучение, но в этот момент боль в самом деле достигла наивысшей точки, и он стал скручивать согласно наставлениям. Сразу боль стала еще более нестерпимой, но, после нескольких циклов вращения, разнородные потоки стали сливаться в маленькие ручейки, ручейки стали сливаться в протоки, протоки – в большие каналы, и у него появилось смутное ощущение, что он взял разнородные энергии под свой контроль. Хотя боль и была прежней, но у него внутри появилось ощущение, что теперь он сможет это контролировать.
Тут послышался размеренный голос Фан Чжэна: «Глава клана Хэншань Лин-ху Чун, Уданский настоятель даос Чун Сюй, настоятель монастыря Шаолинь Фан Чжэн с уважением приветствуют главу учения Солнца и Луны Жэня, затруднившего себя визитом. Голос Фан Чжэна был негромким, очень размеренным, но распространялся очень далеко.
Нэйгун Лин-ху Чуна возымел действие, он сумел сесть, поджав под себя ноги, созерцая нос, концентрируясь на сердце, держа левую руку на груди, правую у живота, как он тренировался в соответствии с наставлениями наставника Фан Чжэна. Он тренировал метод регулирования сердца всего несколько дней, хотя Фан Чжэн и давал постоянные указания каждый день, все же изучил весьма поверхностно, но сейчас, после того, как начал практику, все же сумел собрать воедино все эти разнородные потоки внутренней энергии. Он не смел быть на самую малость небрежным, полностью ушел в работу по скручиванию потоков энергии, сначала до его сознания смутно доносилась струнная и духовая музыка, а потом он и вовсе перестал слышать посторонние звуки.
Фан Чжэн заметил, что Лин-ху Чун тщательно тренирует внутреннюю работу, и на его лице проступила легкая улыбка. Тут он услышал, что усилился грохот барабанов, и люди из учения Солнца и Луны провозгласили: «Глава учения совершенен в гражданской добродетели и военном поприще, окормляет сомны живущих, совершил подвижничество визита на гору Северная Хэншань!» Прошло некоторое время, и звуки музыки стали постепенно приближаться.
Но дорога до вершины Созерцания Сущности весьма длинна, люди учения Солнца и Луны, хоть и были быстрыми ходоками, прошли немало, но звуки музыки раздавались только с середины горы. Лежащие в засадах бойцы истинных школ только ругались в сердце своем:
«Мерзкий глава учения, вот хвастун, ты же еще не умер, что это с музыкой пожаловал?» Люди готовились биться с могучим противником, сердца их трепетали, все заранее рассчитывали, когда колдовское учение понесет смерть на вершину горы, вступить с ними в смертный бой, после того, как убьют некоторое количество, заманивать их, чем больше, тем лучше, чем более сильных – тем лучше, а потом воспользоваться веревками, и отступить с отвесных склонов горы. Но кто ожидал, что Жэнь Во-син явится с таким важным видом, будто император пожаловал с инспекционной поездкой, с торжественной музыкой движется к вершине, атаковать его первыми очень неудобно, и в глубине сердца все только сильнее переживали.
Прошло достаточно долгое время, и Лин-ху Чун почувствовал, что разнородные энергии внутри его даньтяня мало-помалу оказались под контролем, боль постепенно прошла, мысли прояснились, и он тут же спросил: «Глава учения Жэнь хочет подняться на вершину?» Он вскрикнул, и вскочил на ноги. Фан Чжэн улыбнулся: «Полегчало немного?» Лин-ху Чун спросил: «Уже начали бой?» Фан Чжэн ответил: «Пока не начинали!»
Лин-ху Чун воскликнул: «Прекрасно!» Свистнуло, его меч покинул ножны. Но он увидел, что у Фан Чжэна, Чун Сюя и других в руках нет оружия. И Хэ, И Цин и другие ученицы уже построились на свободном месте перед Бесцветной Обителью. Они приняли традиционный строй мечников горы Северная Хэншань, но их мечи по-прежнему висели у пояса. Только тогда он понял, что Жэнь Во-син до сих пор еще не поднялся на вершину, он, похоже, рановато перепугался, рассмеялся, и вложил свой меч обратно в ножны.
Тут он услышал, что вместо труб и литавр звучит струнная музыка циня и бамбуковых флейт, задумался: «Глава учения Жэнь так любит пышность, затруднился с личным визитом». Чем дольше он думал о его причудах, тем большее отвращение испытывал.
Под нежные звуки музыки две колонны людей учения Солнца и Луны плечом к плечу поднимались на пик. Люди взглянули на них, но увидели, что первыми поднимаются около сорока человек, одетые в новехонькие парчовые халаты темно-зеленого цвета, с белыми кушаками, радующие взор своей чистотой и свежестью. Каждый из этих сорока нес на вытянутых руках поднос, покрытый драгоценным шелком, но что было под теми шелками, не было видно. Все эти сорок на своем поясе не имели никаких клинков.
Сорок человек поднялись на вершину, и замерли в отдалении. За ними шествовал оркестр человек в двести, также все в шелковых одеждах, они непрерывно играли на струнных инструментах и бамбуковых флейтах. За ними поднялись горнисты и барабанщики, музыканты с большими и малыми литаврами, большими тарелками, колоколами и бубенцами – все инструменты были представлены в этом оркестре.
Лин-ху Чун заинтересовался, подумал: «Через некоторое время великие воины начнут бой под барабаны и литавры, это разве не будет похоже на театральную постановку?»
Под звуки музыки учение Солнца и Луны отряд за отрядом поднималось наверх. Они строились согласно своим подразделениям на залы, у всех одежда была неодинаковая, желтые, зеленые, черные, белые одежды – отряд за отрядом «букетами цветов и свитками парчи» заполняли вершину, они были одеты еще более пышно, чем для театральной постановки, да только у каждого на поясе был белый кушак.
[Белый цвет - траурный.]
На вершине уже было тысячи четыре - пять.
Чун Сюй размышлял: «Можно воспользоваться тем, что они стоят неподвижно, и начать их убивать – легко получим преимущество. Но противник разыгрывает какие-то дьявоьские козни, изображает нечто вроде «прежде этикет, а потом солдаты». Если мы сейчас атакуем, прослывем малодушными». Он посмотрел на Лин-ху Чуна – тот посмеивался, Фан Чжэн смотрел вперед, как будто ничего не замечает, с непроницаемым лицом, снова подумал: «Что-то я один паникую, видать, выдержки маловато».
Когда все люди из колдовского учения встали по своим отрядам, наверх поднялись десять старейшин, встали по пятеро в две колонны. Музыка вдруг смолкла, десять старейшин хором произнесли: «Прибыл гениальный Глава волшебного учения Солнца и Луны, совершенный в гражданском поприще и воинской добродетели, окормляющий сомны живущих».
На вершине показался большой паланкин, задрапированный синей тканью. Его несли шестнадцать носильщиков, он быстро приближался. Наверняка носильщики были высокими мастерами гунфу легкости, они легко взбежали на пик, было ясно, что их боевое мастерство незаурядное.
Лин-ху Чун взглянул на носильщиков, и обнаружил, что среди них Цзу Цян-цю, Хуан Бо-лю, Цзи Ву-ши, и другие. Он подумал, что, если бы у Лао Тоу-цзы не был такой маленький рост, что он никак не мог нести паланкин вместе со всеми, то он бы тоже наверняка был бы среди носильщиков. Он разгневался: «Цзу Цян-цю и остальные – славные рыцари, глава учения Жэнь сделал их простыми носильщиками. Вот так превращать героев Поднебесной в рабов, от такого у любого человека грудь взорвется от гнева».
Слева и справа от паланкина шли двое: по левую сторону – Сян Вэнь-тянь, по правую – некий старейшина. Лицо этого старейшины казалось очень знакомым. Лин-ху Чун вдруг остолбенел – это был тот самый старик Зеленый Бамбук, который в Лояне обучал его игре на цине. Этот старик величал Ин-ин «тетушкой», из-за чего он сам, не видя ее лица, принял Ин-ин за древнюю старуху, стал обращаться к ней «бабушка». С той встречи в Лояне они больше не виделись, и вот он пришел сегодня вместе с Жэнь Во-сином на пик Созерцания Сущности. Сердце учащенно забилось, он задумался: «Отчего же не видать Ин-ин?» Вдруг он понял одну вещь, все люди из учения Солнца и Луны были опоясаны белыми поясами – похоже, они соблюдали траур. Неужели Ин-ин не смогла отговорить своего отца идти походом на гору Северная Хэншань, и в отчаянии покончила с собой, совершив самоубийство?
У Лин-ху Чуна кровь в груди забурлила, даньтянь пронзила резкая боль, он уже хотел ринуться к Сянь Вэнь-тяню, но подумал, что в паланкине находится Жэнь Во-син, и сдержался.
На пике Прозрения Сущности собрались тысячи людей, но при этом вокруг установилась мертвая тишина.
Паланкин остановился, все уставились на его занавески, ожидая выхода Жэнь Во-сина.
Вдруг из Бесцветной Обители раздался смех и громкие голоса. Кто-то кричал: «Скорее, отойдите, дайте, я сяду!» Другой человек увещевал: «Не надо спорить, в порядке старшинства, по очереди посидим на этом роскошном кресле девяти драконов!» Это были голоса Тао Хуа и Тао Чжи.
Фан Чжэн, Чун Сюй, и другие в тот же миг изменились в лице от ужаса. Когда Шестеро святых из Персиковой долины успели вломиться в Бесцветную Обитель, успели ли они уже посидеть на троне девяти драконов, как долго сидели, привели ли они в действие запальное снадобье, что делать, в конце концов? Чун Сюй мигом метнулся в Бесцветную Обитель.
Тут послышался его крик: «Быстрее вставайте! Этот трон для главы учения Солнца и Луны, главы учения Жэня, вам нельзя садиться!» В ответ из Бесцветной Обители раздались голоса Шестерых святых: «Почему же нельзя? А я назло сяду» «Быстрее вставай, сейчас моя очередь!» «На этом кресле сидеть очень комфортно, мягко, будто сидишь на заднем месте огромного толстяка!» «А ты уже раньше сидел на задницах больших толстяков?»
Лин-ху Чун понял, что Шестеро святых из Персиковой долины в самом деле дерутся за место на троне девяти драконов, один посидит – другой залезает, того и гляди – приведут в действие заряд, и воспламенят десятки тысяч цзиней пороха вокруг Бесцветной обители, и тогда уже никто не отличит кирпича от драгоценной яшмы – учение Солнца и Луны взлетит на воздух вместе с кланами Шаолинь, Удан и Хэншань. Сначала он хотел броситься в храм, и остановить их, но потом его обуяла тоска, он подумал, что Ин-ин все равно умерла, и он решил, что уж лучше и ему уйти вслед за ней, все вместе погибнут в мгновение ока, разве это не будет чистым и абсолютным завершением? Он бросил быстрый взгляд на И Линь – та смотрела на него во все глаза, но тут же отвела свой взор, встретившись с ним взглядом. Он подумал: «Маленькая младшая сестра И Линь еще так молода, но ей тоже предстоит быть разорванной на тысячи осколков плоти и костей, разве это не печально? Но кто в этом мире может избегнуть гибели? Даже если сегодня все уцелеют, пройдет сотня лет – разве все, кто ныне собрался на вершине Постижения Сущности, не превратятся в груду костей?»
Шестеро святых спорили без умолку: «Ты уже два раза сидел, а я еще ни одного» «Я первый раз едва залез, так меня тут же стащили, этот раз не в счет». «А у меня есть идея, мы шестеро братьев, давайте-ка вместе сядем – попробуем, выйдет, или нет?» «Замечательно, прекрасная идея, давайте заберемся вместе, ха-ха!» «Ты первый садись! Садись, а я сверху!» «Нет, первым должен быть самый старший! Чем младше, тем выше должны садиться!»
Великий наставник Фан Чжэн видел, что момент совершенно критический, но не мог отговаривать, во избежание утечки информации о механизме. Он быстро вошел в зал, прикрикнул: «Драгоценные гости снаружи, нельзя безобразничать, прекратить ссору!» Когда он произнес эти два слова «Прекратить ссору», то применил свой несравненный навык шаолиньского нэйгун «Гунфу рыка алмазного чаньского льва», и направил действие этого навыка на Шестерых святых из Персиковой долины.
Даос Чун Сюй почувствовал, что у него голова закружилась, он едва не свалился с ног. Шестеро святых уже валялись без сознания. Чун Сюй чрезвычайно обрадовался, проворно, как ветер, начал действовать. Сначала он вытащил из кресла двоих застрявших, потом всем шестерым запечатал точки, и закинул всех шестерых под стол для приношений Бодисатве Гуаньинь, приник к стулу, тщательно вслушиваясь, его руки обмякли, голова покрылась обильным потом. Он понял – помедли Фан Чжэн хоть на миг, и с ними со всеми уже все было бы кончено.
Чун Сюй и Фан Чжэн плечом к плечу вышли из зала: «Просим главу учения войти в храм выпить чая!» Однако, занавеска на паланкине даже не колыхнулась – внутри не было ни малейшего движения. Чун Сюй пришел в великий гнев. подумал: «Ну и высокомерен же этот старый черт! Мы с великим наставником Фан Чжэном, да с нами третьим еще глава клана Лин-ху, в современном воинском сообществе выше и не найти, стоим тут перед тобой, а ты на нас и внимания не обращаешь!» Если бы в троне девяти драконов не был спрятан взрывной механизм, он бы тут же ринулся в атаку с мечом в руке, сорвал бы занавесь, и тут же вступил бы в схватку с Жэнь Во-сином. Он пригласил еще раз, но из паланкина опять никто не откликнулся.
Сян Вэнь-тянь согнулся в поясе, прислушиваясь около паланкина, получил указания изнутри, кивая головой, потом выпрямился, и произнес: «Глава убогого учения Жэнь говорит, Великий наставник Шаолиня Фан Чжэн, даосский настоятель Удана Чун Сюй, не смею принимать ваши приветствия. Через некоторое время лично явлюсь в Удан и Шаолинь, буду у вас просить прощения».
Сян Вэнь-тянь продолжил: «Глава учения Жэнь говорит, что прибыл нынче на гору Северная Хэншань, дабы специально встретиться с одним лишь главой клана Лин-ху Чуном, увидится с ним внутри храма». Сказав, сделал знак рукой, и шестнадцать носильщиков внесли паланкин прямо в зал Бодисатвы Гуаньинь. Сян Вэнь-тянь вместе со стариком Зеленым Бамбуком сопровождали паланкин до самого зала, но потом вышли вместе с носильщиками, внутри зала оставался только паланкин.
Чун Сюй думал: «Тут какая-то ловушка, возможно, в паланкине спрятан какой-то механизм». Он сделал Фан Чжэну и Лин-ху Чуну знак глазами. Фан Чжэн не знал, как лучше отвечать на изменения ситуации, на его лице отразилась растерянность. Лин-ху Чун произнес: «Глава учения Жэнь жаждет встретиться только с одним позднерожденным, так что прошу обоих уважаемых пока здесь немного подождать». Чун Сюй прошептал: «Будь осторожен». Лин-ху Чун покивал головой, и большими шагами вошел в обитель.
Во всей обители был только один малюсенький зал, если человек в зале бодисатвы Гуаньинь будет громко говорить, то снаружи все прекрасно слышно, послышался голос Лин-ху Чуна: «Позднерожденный Лин-ху Чун с поклоном приветствует главу учения». Но ответных речей Жэнь Во-сина слышно не было, вдруг раздался голос Лин-ху Чуна: «А!»
Чун Сюй взволновался, он боялся, что Лин-ху Чун попался на коварство Жэнь Во-сина, он сделал шаг, хотел уже ворваться внутрь, но подумал:
«У братишки Лин-ху мастерство меча тончайшее, ему нет равных в наше время. Он вошел в храм при мече, не успел и приема провести, а старый черт уже взял его под свой контроль. Если он и в самом деле пал жертвой коварства, то, даже если я сейчас вмешаюсь, мне его уже не спасти. Если старый черт Жэнь не убил Лин-ху Чуна, то это лучше всего, если братишка Лин-ху пал от его коварства, то старый черт один остается в зале, наверняка сядет посидеть на троне девяти драконов, если я ворвусь, то наоборот – испорчу великое дело». Некоторое время его мысли прыгали и так и эдак, он задумался: «Старый черт Жэнь, опасаюсь, уже уселся в кресло, пройдет несколько мгновений, и сработает запальное зелье, и половина пика Созерцания Сущности взлетит на воздух. Я сейчас брошусь убегать, неизбежно покажусь испуганным, это бросится в глаза Сян Вэнь-тяню и остальным, они тут же насторожатся, и великое дело пойдет прахом накануне успеха. Но, если взрывчатка рванет, как бы не были хороши навыки скорости, но убежать уже не удастся, что же делать?»
По первоначальному плану, силы учения Солнца и Луны должны были атаковать вершину, они бы приняли бой и отступили, а когда Жэнь Во-син воссядет на трон девяти драконов, то отряды Шаолиня, Удана и Хэншани уже отступили бы в глубокие долины – таков был расчет. Кто ожидал, что учение Солнца и Луны не станет завязывать бой, начнет вести дело сперва по ритуалу, а потом уже двигать солдат, Жэнь Во-син захочет встретиться с Лин-ху Чуном наедине – это все не входило в рассчеты. Хотя он был и богат на уловки, но сейчас совершенно не понимал, что предпринять.
Великий наставник Фан Чжэн также считал, что сейчас наступил самый критический этап в их игре, он также очень сильно заботился о безопасности Лин-ху Чуна, но он был тренирован предельно глубоко, у него было глубокое понимание сути вещей, он чувствовал, что жизнь и смерть, слава и позор, счастье и беда, успех и поражение – все это вовсе не является чем-то особенно важным. Человек планирует, но успех зависит от Неба, и конечный итог зависит для кадого человека от его предшествующей доброй или злой кармы, и нет смысла требовать большего. Потому, хотя он в сердце и несколько тревожился, но ничем не выдавал этого на лице, если заряды действительно взорвутся, то их всех разнесет в пыль, а это тоже один из способов отказаться от бренного тела – о чем тут стоит переживать?
Секрет того, что под троном девяти драконов скрыта взрывчатка, помимо Фан Чжэна, Чун Сюя и Лин-ху Чуна, знали только выполнявшие работы по закладке взрывчатки Цин Сюй, Чэн Гао и прочие, но они сейчас находились на середине горы, и готовились взорвать мины, едва заслышат взрыв на вершине. Остальные люди на пике Созерцания Сущности пребывали в абсолютном неведении. Люди из кланов Шаолинь, Удан, Хэншань, ждали только сигнала, чтобы Жэнь Во-син или Лин-ху Чун из Бесцветной Обители призвали к бою, чтобы, выхватив мечи, ринуться на людей из учения Солнца и Луны.
Чун Сюй ждал весьма долго, но в обители не раздавалось никаких звуков движения, никто ничего не произнес, он раскрыл свое внутреннее искусство, стал внимательно вслушиваться, и ему показалось, что он различает тихий шепот Лин-ху Чуна – похоже, тот прошептал несколько фраз. Он обрадовался: «Оказывается, братишка Лин-ху цел и невредим». Эмоции проявились самую малость, но и этого было достаточно, чтобы концентрация упала, и прислушивание стало нечетким, он некоторое время ничего не мог расслышать, снова забеспокоился, что не слышат не от того, что потерял концентрацию, и не может расслышать, а вдруг ему показалось – отчего он больше ничего не может услышать? Прошло еще некоторое время, и послышался крик Лин-ху Чуна: «Большой старший брат Сян, прошу тебя проводить главу учения Жэнь, он покидает храм».
Сян Вэнь-тянь откликнулся: «Слушаюсь!» Они со стариком Зеленым Бамбуком возглавили шестнадцать носильщиков паланкина, вошли в Бесцветную обитель, и вышли из обители, уже с большим паланкином цвета Неба. Стоящие возле Бесцветной Обители члены учения Солнца и Луны согнулись в поясных поклонах: «Приветствуем Главу учения!» Паланкин отнесли на прежнее место и поставили там на землю.
Сян Вэнь-тянь произнес: «Подать подарки главы учения для шаолиньского наставника Фан Чжэна».
Двое в парчовых одеждах принесли подносы, подошли к Фан Чжэну, согнувшись в поясе, протянули ему. Фан Чжэн увидел, что на одном подносе лежат древние четки из Орлиного дерева, на другом – древний рукописный трактат, на обложке можно было разобрать надпись на санскрите: «Алмазная сутра», он невольно пришел в восторг. Он тщательно изучал буддизм, ему очень нравилась «Алмазная сутра», да только те тексты, которые он читал, были времен династии Восточная Цзинь, которые написал известный буддист Цзюмо Луошень в переводе на китайском. Там было несколько невразумительных мест, он всю свою жизнь жаждал найти изначальный трактат на санскрите, чтобы сверить тексты, но на всей Срединной равнине такого трактата не было. Сейчас он, едва увидел, озарился радостью, сложил десять пальцев перед грудью, произнеся: «Эмидуофо, Будда Амида, старый монах получил этот драгоценный трактат, тронут безмерно!»
Он с благоговением принял обеими руками этот свиток «Алмазной сутры» на санскрите, потом взял древние четки: «С почтением благодарю Главу учения за щедрый дар, в самом деле не знаю, как ответно отблагодарить».
Сян Вэнь-тянь произнес: «Глава убогого учения сказал, убогое учение было непочтительно по отношению к героям Поднебесной, испытывает угрызения совести. Если великий наставник Фан Чжэн не станет укорять, убогое учение уже будет безмерно благодарно». Он склонил голову в сторону: «Подать дары главы учения Жэня для даосского настоятеля клана Удан».
Двое в парче откликнулись, подошли к даосу Чун Сюю, и протянули свои подносы.
Эти двое еще не подошли вплотную, а Чун Сюй уже увидел, что на одном подносе поперек лежит длинный меч. Когда двое приблизились, он внимательно всмотрелся, и увидел на ножнах меча окисленную древнюю бронзу – инкрустация медной проволокой изображала два иероглифа, написанные почерком Чжуань: «Чжэнь Ву».
[Эти два иероглифа можно перевести по-отдельности как Истиный Воинский, а вместе – Владыка (Дух) Севера (божество, изображаемое с черепахой и змеёй, один из весьма распространённых народных культов, символ даосского монастыря Удан)]
Чун Сюй не сдержал изумленного вскрика. Основатель клана Удан Чжан Сан-фэн – первый наставник, использовал драгоценный меч «Чжэнь Ву», он прежде был драгоценным сокровищем всего Уданского Столпа. Восемьдесят лет назад высокие мастера учения Солнца и Луны совершили ночное нападение на Удан, и выкрали драгоценный меч вместе с собственноручно написанным Чжан Сань-феном трактатом «Тайцзицюань цзин».
Тогда в ожесточенной схватке клан Удан потерял убитыми трех мастеров высшего уровня, и, хотя тоже убили четверых старейшин учения Солнца и Луны, но один трактат и один меч отобрать так и не смогли. Это был великий позор клана Удан, и каждый настоятель из поколения в поколение на смертном одре передавал завещание – во что бы то ни стало вернуть этот трактат и этот меч. Но склоны утеса Хэйму высоки и суровы, клан Удан неоднократно и светлым днем открыто нападал, черной ночью тайно прокрадывался, но так и не смог вернуть, наоборот – каждый раз оставляли несколько жизней на утесе Черного Дерева. Он не мог даже вообразить себе, что увидит этот меч на пике Постижения Сущности. Он скосил взгляд на другой поднос – на нем лежала стопка сшитых рукописных листов, бумага уже давно пожелтела, на кожаной обложке были написаны четыре иероглифа: «Тайцзицюань цзин». Даос Чун Сюй на горе Удан видел немало реликвий, написанных собственноручно Чжан Сань-фэном, и он спервого взгляда понял, что это подлинный трактат «Тайцзицюань цзин».
Его руки затряслись, он принял длинный меч, правой рукой потянул за рукоятку, легонько-легонько вытащил до половины лезвия, и ему в лицо от клинка ударила струя холода. Он знал, что предок-наставник на склоне своих дней имел божественное искусство меча, но старался его не использовать попусту, если же его принуждали к бою, то брал простой железный или деревянный меч. Этот меч «Чжэнь Ву» он использовал в среднем возрасте как орудие битвы, когда он потряс реки и озера, истребляя нечисть, и наказывая зло – это было необыкновенно острое боевое оружие. Чун Сюй все еще боялся, что Жэнь Во-син вводит его в заблуждение, он еще раз пролистал «Тайцзицюань цзин» – это в самом деле был автограф Чжан Сань-фэна. Он вернул меч и трактат обратно на подносы, опустился на колени, и восемь раз отбил поклоны, касаясь лбом земли, потом поднялся на ноги, и произнес: «Глава учения Жэнь великодушен и щедр, Чун Сюй расколет вдребезги свои кости, но вряд ли сможет отплатить за такое благодеяние». Он снова принял трактат и меч, расчувствовался, не сдержался, и его руки снова затряслись.
Сян Вэнь-тянь произнес: «Глава убогого учения произнес, убогое учение в прежние дни провинилось перед кланом Удан, нестерпимо стыдно. Сегодня «драгоценная яшма возвращается на родину», надеюсь, клан Удан сверху донизу простит за это». Чун Сюй произнес: «Глава учения Жэнь говорит очень учтиво».
Сян Вэнь-тянь снова произнес: «Принести дары гениального главы учения для главы фракции Северная Хэншань Лин-ху».
Фан Чжэн и Чун Сюй оба подумали: «Но что же будет подарено главе клана Лин-ху, наверняка какая-нибудь редкостная драгоценность».
Тут пошел отряд из двадцати человек, наряженных в парчу, каждый тоже держал перед собой поднос, они встали перед Лин-ху Чуном. На подносах, однако, были халаты, шапки, обувь, чайники для вина, винные чарки, чашки для чая и тому подобные предметы повседневного пользования. Хотя они были изящны, но все же очевидно не представляли из себя ничего невероятно редкого. Только на одном подносе была нефритовая флеята-сяо, а на другом гуцинь, сравнительно драгоценный музыкальный инструмент, но по сравнению с теми дарами, которые получили Фан Чжэн и Чун Сюй, их бы лучше было не показывать рядом в один день.
Лин-ху Чун сложил руки аркой: «Премного благодарен», – велел Юй Сао и прочим ученицам Хэншани принять дары.
Сян Вэнь-тянь произнес: «Глава убогого учения произнес, в этот раз прибыл на гору Хэншань неожиданно, вызвал суматоху, действительно неподобающе. Для каждой хэншаньской монахи принес один комплект одежды, и один длинный меч, для каждой ученицы-мирянки один комплект украшений и один длинный меч, прошу принять со снисхождением. Глава убого учения выкупил у подножия горы Хэншань три тысячи му добрых полей, с почтением преподносит их Бесцветной Обители, как монастырское имущество. На сем откланиваемся». Сказав это, сделал в направлении Фан Чжэна, Чун Сюя и Лин-ху Чуна три глубоких поклона со сложением рук, обернулся, и пошел прочь.
Чун Сюй произнес: «Господин Сян!» Сян Вэнь-тянь развернулся, с усмешкой спросил: «Какие распоряжения отдаст даооский старейшина?» Чун Сюй ответил: «Удостоился великих милостей от драгоценного главы учения, без всяких заслуг получил награду, на сердце не спокойно. Не знаю... не знаю...» Он так и произнес дважды это «не знаю», не осмелившись, в конце концов, договорить «Не знаю, с каким умыслом», да так и замолчал.
Сян Вэнь-тянь посмеялся, обняв кулак произнес: «Вещи вернулись к изначальному владельцу, это само собой разумеется. Отчего же даосскому старейшине волноваться?» Он повернулся, и крикнул: «Глава учения отправляется в путь!» Снова раздалась музыка, десять старейшин пошли впереди, шестнадцать носильщиков подхватили закрытый синим тентом паланкин, и пошли вниз с горы. Следом за ним двинулись трубачи, музыканты с гонгами, оркестр струнных инструментов, а за ними гуськом потянулись и все остальные подразделения.
Чун Сюй и Фан Чжэн вместе глянули на Лин-ху Чуна, равно подумав: «С чего это Глава учения так изменил свои первоначальные намерения, каковы причины этого, знать можешь только ты». По лицу Лин-ху Чуна совершенно невозможно было ни о чем догадаться, но казалось, что он был вроде бы немного обрадован, и в то же время несколько опечален. Было слышно, как отряды учения Солнца и Луны немного удалились, смолкла музыка, никаких речевок типа «Тысяча осеней, десять тысяч лет, объединим реки и озера» не последовало, было очевидно, что явление было под грохот музыки и с бряцаньем оружия, а возвращение со свернутыми знаменами и умолкшими барабанами.
Чун Сюй не выдержал: «Братец Лин-ху, Жэнь Во-син неожиданно явил милость, не иначе, как ради твоего великого авторитета. Не знаю... не знаю...» Он, разумеется, хотел сказать «Не знаю, о чем он с тобой говорил», но тут подумал, что если Лин-ху Чун захочет рассказать о причинах происшедшего, то и сам расскажет, а если не захочет, то расспрашивать будет бестактно. Поэтому он сказал эти два слова, и умолк.
Лин-ху Чун произнес: «Прошу прощения у уважаемых, позднерожденный только что пообещал Главе учения никому не рассказывать о причинах происшедшего. Но тут нет никакого особенного секрета, двое уважаемых скоро об этом узнаете».
Фан Чжэн рассмеялся: «Великое бедствие устранено, это в самом деле, великое счастье для всего воинского сообщества. Судя по сегодняшнему поведению Главы учения, он больше не смотрит на наши истинные кланы, как на врагов, он положил конец вековой вражде, в самом деле, это радостно и похвально».
Чун Сюй не мог понять причин происшедшего, у него все внутри так и зудело, он услышал слова Фан Чжэна, согласился с их логикой: «Не то, чтобы старый даос чрезмерно тревожился, но учение Солнца и Луны сотни раз доказывало свое вероломство, нам все-таки лучше быть немного поосторожнее. Возможно, глава учения Жэнь хорошо знал о наших приготовлениях, опасался, что может быть убит взрывчаткой, поэтому сегодня специально усыпил нашу бдительность добром, дождется времени, когда мы не будем готовы, и совершит тайное нападение. Как вы полагаете, возможно такое?» Фан Чжэн ответил: «Это... человеческое сердце трудно измерить, не мешает быть начеку». Лин-ху Чун отрицательно покачал головой: «Нет, ни в коем случае невозможно». Чун Сюй произнес: «Раз глава клана Лин-ху сказал, что это невозможно, то лучше и быть не может». Но в сердце своем он вовсе не был с этим согласен.
Прошло некоторое время, из-под горы пришли донесения, когда отряды учения Солнца и Луны проходили середину горы, охраняющие дороги группы не получили сигналов, не получив сигналов убивать, не стали приводить в действие мины. Чун Сюй велел людям оповестить Цин Сюя с Чэн Гао, чтобы они демонтировали заряды на троне девяти драконов.
Лин-ху Чун пригласил Фан Чжэна и Чун Сюя пройти в Бесцветную обитель, отдохнуть в зале бодисатвы Гуаньинь. Фан Чжэн перелистывал трактат «Алмазная сутра» на санскрите. Чун Сюй подержал меч «Чжэн Ву», прочел несколько строчек трактата «Тайцзицюань цзин», был не в силах успокоиться от радости, и его подозрения мало-помалу улеглись.
И вдруг из-под стола раздалось:
– А, Ин-ин, это ты!
Другой человек произнес:
– Чун гэ, ты... ты... ты...
Голоса принадлежали Шестерым святым из Персиковой долины.
Лин-ху Чун издал вопль ужаса, вскочил со стула.
Из-под стола непрерывно доносилось:
– Чун гэ, мой батюшка... Он... его старейшество уже покинул этот мир.
– Как это могло произойти?
– В тот день на пике Встречи Рассвета, ты еще не успел далеко уйти вниз по склону горы, мой батюшка внезапно упал вниз прямо с Ладони Святого. Мы с большим старшим братом Сяном бросились к нему, но прошел только миг, и его жизнь прервалась.
– Но тогда... Тогда это кто-то тайно навредил ему!
– Вовсе нет. Старший брат Сян сказал, что годы у него были преклонные, к тому же более десяти лет он провел в темнице под озером Сиху, разработал мощнейшее внутреннее мастерство подчинения энергии, преобразовал множество несхожих энергий в своем теле – все это подорвало его изначальную энергию. В этот раз, когда решил уничтожить кланы меча Пяти твердынь снова потратил немало сил. Он своими деяниями полностью исчерпал свой срок, отпущенный Небом.
– Вот уж никогда бы не подумал.
– В тот день, на пике Встречи Рассвета, Сян дагэ, и десять старейшин учения Солнца и Луны провели совещание, все вместе предлагали меня в качестве преемницы поста Главы волшебного учения Солнца и Луны.
– Выходит, что глава учения Жэнь – это барышня Жэнь, а вовсе не старый господин Жэнь Во-син.
Только недавно Шестеро святых дрались за право посидеть на троне девяти драконов, и Фан Чжэн поверг их наземь своим буддийским внутренним искуством «Львиного рыка». Чун Сюй боялся, что произойдет утечка информации о секретном механизме в этом троне, запечатал всем шестерым точки, и засунул их под стол для приношений. Но неожиданно эти шестеро оказались обладателями немалого уровня в нэйгун, они быстро пришли в себя, слово в слово запомнили тот диалог, который произошел между Лин-ху Чуном и «Главой учения Жэнь», и сейчас повторили его, и иероглифа не пропустив.
Фан Чжэн и Чун Сюй услышали, что Жэнь Во-син уже умер, Ин-ин стала его преемницей, и все прочее, не обошлось без потрясения, он был и ошеломлен, и обрадован. Ин-ин почтительно преподнесла обоим великие дары, а Лин-ху Чуну подарила что-то из одежды и повседневной утвари – разумеется, это были свадебные подарки.
Но тут Шестеро святых из Персиковой долины снова принялись повторять фразу за фразой:
– Чун гэ, сегодня я поднялась на гору Хэншань повидаться с тобой, если люди из истинных кланов об этом узнают, то не избежать насмешек.
– Да, и ладно, что волноваться? Ты все-таки очень стеснительная.
– Нет, я не хочу, чтобы люди знали.
– Хорошо, тогда обещаю тебе не рассказывать.
– Я дала приказ кричать эти лозунги о «совершенном в гражданском поприще и воинской добродетели, вскармливающем всех живущих Гениальном Главе учения», всех этих «тысяча осеней десять тысяч лет, объединить цзянху», чтобы посторонним людям глаза отвести, вовсе не для того, чтобы позлить тебя и твой клан, настоятеля Фан Чжэна, и даосского настоятеля Чун Сюя.
– Да не беспокойся, Великий Наставник и даосский настоятель поймут.
– И еще, с этого времени между кланом Хэншань, Шаолинем и Уданом заканчивается вражда и начинается дружба, я бы тоже не хотела, чтобы об этих моих мыслях узнали посторонние. Ребята с рек и Озер ведь наверняка скажут, потому что я... с тобой... по этой причине, даже развязать великую битву не смогла, словами не передать, как неловко.
– Ха-ха, а я, как раз – не боюсь.
– Да у тебя лицо толстокожее, конечно, не боишься. Сведения о том, что батюшка скончался, наше учение Солнца и Луны держит в строгом секрете. Люди знают только, что, после того, как мой батюшка посетил с визитом гору Хэншань, и провел с тобой переговоры, установился мир. Так будет лучше для имени моего батюшки. Дождись, пока я вернусь на утес Хэйму и проведу траурные церемонии.
– Да, я же зять, мне нужно прибыть для земных поклонов для выражения сыновнего почтения.
– Если ты сможешь прийти, то это будет замечательно. В тот день на пике Встречи Рассвета горы Хуашань, мой батюшка собственными устами одобрил нашу свадьбу, но только... но только следует дождаться окончания траура...»
Лин-ху Чун услышал, что эти шестеро выбалтывают его с Ин-ин сердечные дела, и закричал громким голосом: «Шестеро святых из Персиковой долины, больше ни слова, будете продолжать – я с вас шкуры сдеру, все жилы вытяну».
Но послышалось, как Тао Гань изобразил легкий вздох, а затем, подражая голосу Ин-ин, произнес:
«Но меня беспокоит твое здоровье. Батюшка не передал тебе свой метод рассеивания разнородных энергий, на самом деле, даже если бы и передал, все равно толку в том бы не было. Батюшка даже самому себе, эх!»
Тао Гань изо всех сил сжал свое горло, говоря убитым голосом.
Фан Чжэн, Чун Сюй и Лин-ху Чун, услыхав это, невольно огорчились. Жэнь Во-син был выдающимся талантом, и, хотя за свою жизнь сотворил немало злых дел, но так закончить свои дни – это у всех вызвало сожаление. У Лин-ху Чуна было еще более странное отношение к Жэнь Во-сину: хотя тот был своеволен и деспотичен, но вызывал восхищение своими знаниями в боевом искусстве, образованности, особенно он ценил его независимый характер – в этом они были схожи, но вот что касается «объединения цзянху», то в вопросе амбиций они были совершенно противоположными.
Всем троим в этот миг пришли одни и те же мысли: «С древних времен, императоры и полководцы, мудрецы и герои, узурпаторы и захватчики, зачинщики смут и великие преступники, равно были бессильны избежать смерти!»
Тао Ши продолжил тоненьким голоском:
– Чун гэ, я...
Чун Сюй подумал, что если эти разговоры продолжатся, то это повредит репутации Лин-ху Чуна, рассмеялся: «Шестеро персиковых братьев, вы уже и так провинились. Вы и так уже много наговорили, если глава школы Лин-ху придет в ярость, то нажмет вам точки вечной немоты, боюсь, не стоит так рисковать». Шестеро святых из Персиковой долины пришли в ужас, хором спросили: «Точки вечной немоты?» Чун Сюй ответил: «Если нажать точки вечной немоты, то человек на всю жизнь лишится возможности говорить, ни слова больше не произнесет. А насчет того чтобы принимать пищу и пить вино – то с этим особых проблем не будет». Шестеро загалдели: «Говорить – это на первом месте, а есть и пить вино – уже на втором». Чун Сюй продолжил: «То, о чем вы сейчас говорили, больше ни одним словом не продолжайте. Глава клана Лин-ху, ради великого наставника Фан Чжэна и старого даоса, прости их, не нажимай им точки вечной немоты. Великий наставник Фан Чжэн и старый даос гарантируют, что то, что подслушали украдкой эти шестеро из вашего разговора с барышней Жэнь ни в коем случае не просочится ни одним словом».
Тао Хуа возразил: «Напраслину возводите! Мы вовсе не хотели украдкой подслушивать, звуки сами в уши лезли, что мы могли поделать?»
Чун Сюй ответил: «Вы услышали, так услышали, хватит об этом рассуждать, а вот то, что стали услышанное неразумно повторять – так не пойдет». Шестеро святых из Персиковой долины откликнулись: «Ладно, ладно! Мы не будем говорить, не будем рассказывать». Тао Гэнь спросил: «Однако, о том, что в волшебном учении Солнца и Луны с этого времени изменился девиз из восьми иероглифов, можно рассказывать? Тут Лин-ху Чун вскричал: «Ни в коем случае, это еще больше нельзя рассказывать!» Тао Чжи забормотал: «Не говорить, так не говорить. Вам с барышней Жэнь можно, а мы назло говорить не будем».
Чун Сюй недоумевал: «Девиз из восьми иероглифов учения Солнца и Луны? Эти восемь иероглифов, наверняка «Тысяча осеней, десять тысяч лет, объединим Цзянху». Когда барышня Жэнь заняла пост руководителя учения Солнца и Луны, она решила не объединять реки и озера, но на что она изменила этот девиз?»
Прошло три года, и однажды наступил день, когда Сливовое Поместье на Одинокой горе близ озера Сиху в Ханчжоу украсилось роскошными цветами, гирляндами фонарей и полотнищами драгоценной парчи – это был счастливый день свадьбы Лин-ху Чуна и Ин-ин.
К этому времени Лин-ху Чун уже передал пост главы клана Северная Хэншань И Цин. И Цин изо всех сил старалась, чтобы этот пост достался И Линь, она указывала, что именно И Линь осуществила великую месть клана Хэншань, снежно-холодной местью отплатила за гибель прежних наставниц, и именно ей следует принять место главы школы. Но И Линь только заливалась слезами, и отнекивалась. В конце концов, пришлось поступить так, как хотел Лин-ху Чун, и И Цин приняла место настоятельницы. Ин-ин также отказалась от своего поста главы учения, передав его Сян Вэнь-тяню. Хотя характер у Сян Вэнь-тяня был гордый и непокорный, но у него не было желания поглотить кланы истинных школ, и за несколько лет среди рек и озер установился безмятежный мир.
В этот день Сливовое Поместье было запружено толпами героев рек и озер, пришедших с поздравлениями. После брачной церемонии, хмельного пира, когда жениху и невесте пора было удаляться в покои для новобрачных, толпа героев пожелала, чтобы жених и невеста показали присутствующим свое искусство меча. В то время искусство меча Лин-ху Чуна было изумительным, но среди гостей, все же имелось множество людей, которым так и не довелось его увидеть. Лин-ху Чун рассмеялся: «В сегодняшний день хвататься за саблю, использовать меч – такое наверняка разрушит благоприятную атмосферу, давайте-ка мы с невестой вместе исполним для вас одну мелодию, как вам такое?» Толпа героев выразила шумное одобрение.
Тогда Лин-ху Чун принес драгоценный цинь и яшмовую флейту, передав ее Ин-ин. Ин-ин вытянула свои прелестные ручки из-под церемониальной накидки, не открывая из-под накидки лица, приняла флейту, взяла пару нот, и заиграла вместе с Лин-ху Чуном.
Они вдвоем конечно же заиграли мелодию «Сяоао цзянху» – «Смеющаяся гордость рек и озер». Все эти три года Лин-ху Чун получал указания от Ин-ин, тщательно изучал цинь, и теперь играл эту мелодию просто замечательно. Лин-ху Чун вспомнил тот день, когда в диких горах за городом Южная Хэншань впервые услышал эту мелодию, которую исполняли Лю Чжэн-фэн из клана Южная Хэншань, и старейшина Цю Ян из учения Солнца и Луны. Эти двое были очень близкими друзьями, из-за того, что принадлежали к разным кланам, предпочли умереть, но не предали свою дружбу.
Сегодня они с Ин-ин вступили в брак, и их принадлежность к разным кланам уже не была тому препятствием, им повезло гораздо больше, чем творцам этой мелодии. Он снова вспомнил, что Лю и Цю, создавая эту мелодию, стремились к тому, чтобы стереть различия между кланами, развеять былую вражду тех лет, и то, что сегодня супруги исполняют эту мелодию, является долгом памяти этих двух преждерожденных мастеров. Когда он понял это, то звуки циня и флейта слились в высшей гармонии.
Толпа героев не слишком глубоко разбиралась в тонкостях музыки, но услышанное доставило им радость, всем стало легко на сердце.
Когда мелодия замерла, толпа героев разразилась криками восторга, и с поздравлениями отступила из торжественных покоев. Служанки попросили всех успокоиться, и принялись затворять двери.
Но вдруг в этот момент за стеной раздались приглушенные звуки хуциня. Лин-ху Чун обрадовался: «Дядюшка-великий наставник Мо...» Но Ин-ин прошептала: «Не шуми».
Полилась мелодия «Феникс заигрывает с супругой», но даже это страстное музыкальное произведение исполнитель пропиликал в своей неподражаемой заунывной манере. Лин-ху Чун в сердце своем безмерно обрадовался: «Оказывается, дядюшка-великий наставник Мо в самом деле не умер, он сегодня играет эту мелодию, чтобы поздравить меня со свадьбой». Звук циня мало-помалу удалялся, и в конце концов, мелодию уже нельзя было услышать.
Лин-ху Чун обернулся, и легонько отвел накидку от лица Ин-ин. Ин-ин соблазнительно улыбнулась, в свете красных свечей ее красота была подобна яшме, она вдруг громко закричала: «Вон отсюда!»
Лин-ху Чун остолбенел: «Как это... вон?»
Ин-ин рассмеялась: «Вон отсюда, а не то водой оболью!»
Из-под постели стали выползать шестеро, конечно же, это были Шестеро святых из Персиковой долины. Эта шестерка спряталась под кроватью, желая подслушать разговоры новобрачных, чтобы потом хвастаться этим перед героями Поднебесной. Лин-ху Чун к этому времени порядком захмелел, и не сумел их распознать, но Ин-ин была очень чуткой, услышала их тщательно задержанное дыхание. Лин-ху Чун расхохотался: «Шестеро персиковых братьев, я снова едва не попался на вашу уловку!»
Шестеро святых из Персиковой долины бросились вон из покоев, крича во все глотки: «Тысяча осеней, десять тысяч лет, навеки вместе!» Чун Сюй в это время вел задушевный разговор с Фан Чжэном в парадном зале, услышал крики шестерых братьев, и невольно улыбнулся. Они три года хранили секрет, а сейчас не сдержались: оказывается, эти шестеро услышали признание в любви Лин-ху Чуна и Ин-ин, и решили что эта новый измененный клич учения Солнца и Луны.
Через четыре месяца наступил сезон пышных цветов и высоких трав – самый конец весны. Лин-ху Чун и Ин-ин отправились в свадебное путешествие на гору Хуашань. Лин-ху Чун хотел вместе с супругой поклониться дядюшке-великому наставнику Фэн Цин-яну, поблагодарить его за переданное искусство меча. Но они вдвоем обошли все пики и долины гор Хуашань, спустились в самые глубокие пропасти, но так и не обнаружили следов Фэн Цин-яна.
Лин-ху Чун был очень огочен. Ин-ин произнесла: «Дядюшка-великий наставник – человек не от мира сего, он подобен то появляющемуся, то исчезающему волшебному дракону, кто знает, где он странствует сейчас с облаками». Лин-ху Чун вздохнул: «Дядюшка-великий наставник не только великий мастер искусства меча, его нэйгун также не имеет равного в этом мире. Эти три с половиной года я практиковал переданное им искусство, и сейчас почти полностью преобразовал все потоки чужеродной энергии в моем теле». Ин-ин произнесла: «Однако, за это следует поблагодарить шаолиньского великого наставника Фан Чжэна. Раз уж мы не нашли дядюшку-великого наставника Фэн Цин-яна, так отправимся завтра в Шаолинь, отобьем земные поклоны великому наставнику Фан Чжэну».
Лин-ху Чун произнес: «Великий наставник Фан Чжэн передавал мне это волшебное искусство, все так подробно разъяснял, что также наполовину может считаться моим учителем, нужно отблагодарить его». Ин-ин улыбнулась: «Чун гэ, ты до сего дня так и не понял, то, что ты выучил, как раз и есть шаолиньское внутреннее искусство «И Цзинь Цзин» – Канон преобразования сухожилий».
Лин-ху Чун с криком вскочил: «Это... так это и есть «и Цзинь Цзин»? Откуда ты узнала?» Ин-ин со смехом ответила:
«Ты тогда сказал, что этот нэйгун дядюшка-великий наставник Фэн Цин-ян передал через Шестерых святых из Персиковой долины, чтобы они рассказали великому наставнику Фан Чжэну. Я сразу заподозрила, что такой удивительный трактат нужно тщательно изучать, нельзя и слова перепутать, любая ошибка приведет к тому, что вместо врат жизни войдешь во пылающие врата мира демонов, как можно такой важный текст передавать через Шестерых святых из Персиковой долины? У этих шестерых в голове все перемешано, разве от них можно ясного слова добиться? Хотя великий наставник Фан Чжэн и сказал, что Фэн Цин-ян заставил шестерых братьев выучить текст наизусть, но это все слишком невероятно. Я потом порасспрашивала этих шестерых господ, так они ввсе подтвердили, что все так и было. Но, когда я их попросила сказать хоть несколько фыраз ниазусть, так один говорил, что все начисто забыл, другой – что говрить об этом может только со старым хэшаном Фан Чжэном, и не может говорить при посторонних. Из того, что они сказали начало с концом не сходились, вся их версия по швам затрещала. Потом кое-кто проболтался, ну я и узнала, что великий наставник Фан Чжэн, ради спасения твоей жизни попросил их прикрыть его, сказать тебе, будто это Фэн Цин-ян через них передал тебе этот метод».
Лин-ху Чун только рот раскрыл, и звука вымолвить не сумел. Ин-ин продолжила: «Но на самом деле Фэн Цин-ян и в самом деле давал им поручение передать великому наставнику Фан Чжэну информацию о том, что учение Солнца и Луны хочет атаковать северную Хэншань, и просил кланы Шаолинь и Удан прийти на помощь».
Лин-ху Чун произнес: «Ну ты тоже, хороша, знала об этом деле, и до сих пор молчала». Ин-ин рассмеялась: «В тот раз в Шаолине, ты очень рассердился. Великий наставник Фан Чжэн велел тебе поклониться ему, как учителю, перейти в клан Шаолинь, чтобы он передал тебе «И Цзинь Цзин». Он боялся, что ты снова рассердишься, невзирая на собственную жизнь, откажешься изучать, вот хорошо бы получилось? Так что пришлось ему обмануть тебя, что это приказ дядюшки-великого наставника Фэн Цин-яна, что он велит тебе выучить внутреннее искусство клана Хуашань, чтобы твоему учению не было помех».
Лин-ху Чун откликнулся: «Да, так и есть, ты мне и не говорила, боялась, что я из упрямства откажусь изучать? А сейчас узнала, что я практически закончил преобразование чуждых энергий, и только сейчас осмелилась рассказать».
Ин-ин улыбнулась уголком рта: «Ты такой упрямый и вредный, всем понятно, что говорить было нельзя».
Лин-ху Чун вздохнул, взял ее за руку: «Ин-ин, в тот год, ты свою жизнь обменяла за меня в храме Шаолинь, чтобы великий наставник Фан Чжэн передал мне «трактат о преобразовании сухожилий», хоть ты и не умерла, но Фан Чжэн знал, что он не смог выполнить данное тебе обещание. Он почтенный мастер воинского сообщества, для него важно держать свое слово, в конце концов, он нашел такой способ передать мне свое волшебное искусство. Ты свою жизнь не пожалела в обмен на это гунфу, можно сказать, что ты свою жизнь не пощадила, неужели... неужели ты думала, что я после этого смогу пренебречь тобой, и отказаться изучать?» Ин-ин прошептала: «Я это всегда понимала, только в глубине сердца все же боялась».
Лин-ху Чун произнес: «Завтра мы спустимся с горы и направимся в Шаолинь, раз уж я выучил «И Цзинь Цзин», то мне придется отречься от мира, и стать хэшаном». Ин-ин знала, что он шутит, произнесла: «Ты такой дикий хэшан, большим храмом не пожалованный, малого храма не желающий, в Шаолине запреты суровые, ты и полдня там не продержишься, такого пьющего вино и поедающего мясо хэшана оттуда погонят палками».
Двое взялись за руки, и пошли, развлекаясь беседой. Лин-ху Чун увидел, что она постоянно оглядывается по сторонам, будто что-то разыскивает, спросил: «Ты что-то ищешь?» Ин-ин ответила: «Пока не могу тебе сказать, когда найду, сам все узнаешь. В этот раз мы не встретились с Фэн Цин-яном, но, если не увидишь этого человека, тоже будет жалко». Лин-ху Чун удивился: «Мы должны еще кого-то увидеть, но кто это?»
Ин-ин улыбнулась и не ответила, произнесла: «Ты позаботился о Линь Пин-чжи, поселил его в темнице под озером Сиху, в темнице у него есть еда и одежда, его жизни ничто не угрожает, и никто не сможет его обидеть. А я не забыла о другом друге, тоже придумала для него один специальный способ позаботиться».
Лин-ху Чун был удивлен, подумал: «Еще один мой друг? Но кто же это?» Он знал, что его супруга зачастую делает дела совершенно удивительным образом, если решила не говорить, то расспрашивать бессмысленно.
В этот вечер они были в старом доме Лин-ху Чуна, пили вино под светом луны. Лин-ху Чун сидел напротив красавицы-жены, но его мысли были заняты чередой приходящих друг за другом воспоминаний, его обуяла печаль, и даже несколько чарок вина не смогли заставить его хоть немного опьянеть. Вдруг лицо Ин-ин озарилось радостью, она поставила чарку, прошептала: «Скорее всего, это он пришел, пойдем, посмотрим». Лин-ху Чун услыхал на противоположном склоне горы крики обезьян, не зная, о ком говорит Ин-ин, вышел из комнаты вслед за ней.
Ин-ин быстро помчалась навстречу крикам обезьян на противоположный склон горы. Лин-ху Чун бежал вслед за ней и в свете луны увидел стаю из семи - восьми обезьян. На горе Хуашань обезьян множество, Лин-ху Чун не обращал на них внимания, но вдруг увидел среди них человека. Внимательно вглядевшись, он узнал Лао Дэ-нуо. Он и обрадовался, и разгневался, обернулся, желая броситься к дому за мечом. Ин-ин придержала его за рукав, прошептала: «Подойдем поближе, получше рассмотрим». Двое быстро преодолели еще десяток саженей, и увидели, что Лао Дэ-нуо зажат между двумя крупными обезьянами, движется с ними вместе туда-сюда, будто он не может от них освободиться. Он владел высоким боевым искусством, однако, сопротивляться двум обезьянам явно не мог.
Лин-ху Чун испуганно спросил: «В чем причина?» Ин-ин улыбнулась: «Ты посмотри внимательно, а я тебе потихоньку буду рассказывать».
У обезьян характер подвижный, они прыгают туда-сюда, ни минуты не сидят в покое. Две обезьяны тянули и рвали Лао Дэ-нуо то вправо, то влево, он вдруг закричал на них, и обезьяны яростно вцепились когтями ему в лицо. И только теперь Лин-ху Чун сумел разглядеть, оказывается, руки Лао Дэ-нуо прикованы к лапам двух обезьян стальными цепями. Он все понял, и спросил: «Это твоя была идея?» Ин-ин ответила: «Как тебе?» Лин-ху Чун произнес: «Ты лишила Лао дэ-нуо его боевого искусства?» Ин-ин ответила: «Это не потребовалось, он пал жертвой собственных преступлений».
Обезьяны услыхали человеческий разговор, раздался звон цепей, они подхватили Лао Дэ-нуо и поволокли его в горную долину.
Лин-ху Чун изначально хотел убить Лао Дэ-нуо, чтобы осуществить месть за Лу Да-ю, но, увидев, каким мучениям тот подвергается, это было намного хуже, чем удар мечом в горло, и он предоставил делам идти своим чередом, в сердце обрадовавшись, что месть все-таки свершилась. Он подумал: «Этот человек наделен хитростью и коварством, его злые дела намного превышают зло младшего брата-наставника Линя, пусть он теперь хлебнет горя». Он произнес вслух: «Оказывается, все эти несколько дней ты водила меня по горе, намереваясь найти его и показать мне».
Ин-ин произнесла: «В тот день, когда мой батюшка пришел с визитом на пик Встречающий Рассвет, этот подлец явился к нему, желая услужить, говорил, что добыл трактат о «Мече, отвергающем зло», чтобы преподнести его батюшке. Батюшка спросил его, что тот хочет, он отвечал, что хочет стать одним из старейшин учения Солнца и Луны. У батюшки не было времени долго с ним разговаривать, он кликнул людей, чтобы того взяли под стражу. Потом батюшка покинул этот мир, все с ног сбились, не было времени им заниматься, отвели его на утес Черного Дерева. Прошло более десяти дней, и только тогда я вспомнила об этом деле, велела привести его на допрос, но оказалось, что тот и сам выучил неправильную версию трактата Бисе, да так, что его собственное боевое мастерство оказалось полностью разрушено. Этот человек погубил твоего шестого младшего брата-наставника, а твой шестой брат-наставник очень любил обезьянку, так что я велела людям найти двух обезьян покрупнее, сковать его с ними, и выпустить на горе Хуашань».
Сказав это, она протянула руку, и положила ее на запястье Лин-ху Чуна, вздохнула: «Да только не знала, что я, Жэнь Ин-ин, на всю свою жизнь буду скована с одной крупной обезьяной, и уже никогда не разлучусь». Сказала, и улыбнулась бесконечно очаровательной озорной улыбкой.
Глава 40. Достижение гармонии
© Copyright: Кузьмин Алексей, 2020
Свидетельство о публикации №220012602054
Свидетельство о публикации №220012602054
Рецензии