Глава двенадцатая 7 Наш новый союзник

Когда мы вернулись, Холмс с помощью Вернера уродовал свои волосы, стараясь сделаться похожим на Мэртона. Нога у него всё ещё болела, но с бронхитом явно наступило улучшение – он заметно окреп и почти не кашлял.
- У вас на редкость крепкий организм, - заметил я. – При таком образе жизни, который вы вели последнее время, вы сохранили отменное здоровье.
- Холод, голод и физические нагрузки – рецепт, который вы мне и в городе бы прописали, - рассмеялся Холмс. – Ещё один раз перекисью, Вернер, не то я, скорее, рыжий, чем блондин. О! Отменные очки. Всё лицо закрывают. Ну теперь, доктор Мэртон, ваше дело сыграть меня, чтобы я потом мог играть вас. Отдохните и, пожалуй, отправляйтесь на прогулку. Времени у нас не так много.
Я с удовольствием отметил, что в голосе его появились знакомые мне властные нотки при том, что тембр его смягчился, и хрипота почти исчезла – впрочем, она могла быть простудной. Но и выговор его всё больше делался привычным моему уху, лондонским. Несомненно, общаясь со мной, Мэртоном и Вернером, тоже говорившим, как лондонец, не смотря на пребывание большей частью в Эдинбурге, он невольно и, может быть, даже бессознательно, подправлял свою речь.
Но здесь-то и таилась основная опасность – чем больше я узнавал в нём Холмса, тем больше меня подмывало вести себя с ним, как с Холмсом, и он охотно подыгрывал мне. Так что мне приходилось то и дело одёргивать себя, напоминая, что под внешней оболочкой моего друга скрывается человек, очень похожий на него, но этот человек знать меня не знает и не доверяет мне. Правда, после того, как он изменил внешность, мне сделалось полегче с этим справляться, но было всё равно тяжело.
После полудня Вернер отправился навестить родителей и заодно предупредить их, чтобы пока не возвращались – нам попросту было бы тесно всем вместе, да и за язык Иды поручиться было нельзя.
- Ничего, - сказал он, седлая коня. – Им там, в гостях, неплохо – хозяева радушные и ничего по дому делать не надо на правах гостей. Последнее время мать устаёт, а отец и вовсе старик. Ни к чему им сейчас яркие впечатления. Собери мне что-нибудь перекусить, сестрица, да смотри не замори своих подопечных джентльменов голодом – будь за хозяйку. Я до ночи постараюсь обернуться.
К моему удивлению, у Роны нашлось и что положить Вернеру с собой, и что подать к столу. Творог, сыр, печёный окорок и домашние лепёшки в её исполнении удовлетворили самый изысканный вкус. Правда, обедать нам пришлось при занавешенных окнах и закрытых ставнях  - Холмс на этот раз, опираясь на палку, смог спуститься и занять место за столом вместе с нами. Понятно, нам не хотелось, чтобы кто-то, случайно заглянув в окно, увидел его.
Мне было любопытно, сможет ли он управиться со столовым прибором так, как когда-то делал в Лондоне, и я нарочно, вызвавшись помочь Роне накрыть на стол, сервировал его достаточно замысловато, использовав несколько предназначений ложек и вилок. Мэртон разгадал мой маневр - я заметил, что он тоже заинтересованно исподтишка наблюдает за Холмсом и не спешит воспользоваться собственной посудой, чтобы не дать этим подсказку.
В первый момент, мне показалось, Холмс растерялся – обилие посуды перед ним, от которого он отвык, привело его в замешательство. Но довольно быстро он освоился, прибегнув к обычно срабатывающему безотказно приёму: ложки и вилки должны последовательно использоваться так, как положены, от тарелки во вне. Не знаю уж,вспомнил он об этом или догадался,  но очень скоро неловкость ушла из его движений, они сделались машинальными.
- Что ж, мы отправимся с Мэртоном сейчас на прогулку, - начал было я, но Рона перебила:
- Нет, Джон, не ты. Это мы с доктором Мэртоном отправимся сейчас на прогулку – я вызываю куда меньше подозрений. Ни в Логове Магона, ни в церкви меня не было. Может быть, гуляя, нам нужно что-то разузнать особо? – повернулась она к Холмсу.
- Не думаю. Вам ведь нельзя общаться с кем бы то ни было слишком близко – это повредит конспирации. Впрочем, если у вас хороший слух, вы могли бы послушать разговоры – в лавке, в пабе. Что люди говорят о пожаре, об исчезновении отца Ози, поверили ли в его вину или, может быть, в его невиновность. Но сами лучше таких разговоров не провоцируйте, а в спровоцированные не вступайте.
- Я хорошо вас понял, - кивнул Мэртон. – Пойдёмте, юная мисс мак-Марель, ваше общество будет мне дополнительным вознаграждением.
- Не стоит вам надеяться на это, - улыбнулась Рона. – Всю прогулку я предполагаю мучить вас вопросами. И отмолчаться у вас не получится. Вы, говорят, отличный патологоанатом, и ещё вы знали прежде и доктора Уотсона, и отца – я буду вас пытать обо всём этом, честно предупреждаю.
- Надеюсь, выдержать допрос, -хмыкнул Мэртон.
Он нацепил свои синие очки, и они ушли. Холмс оставался сидеть за столом, гоняя вилкой по тарелке крошки творога.
- Ну, и как вы себя чувствуете? – спросил я, обернувшись к нему, едва за Роной и Мэртоном закрылась дверь. – Вы сегодня такую крутую лестницу преодолели. Как нога?
- Нога болит, - со странным отстранённым выражением на лице отозвался он. – Будет ещё болеть недели две, но нормально ходить я смогу гораздо раньше. И ещё я, наверное, съел многовато – клонит в сон. Трудно удержаться, когда всё так вкусно и доступно.
- А вам и нужно больше спать, - сказал я. – Набираться сил. Рана на ноге – это только одна проблема, у вас ещё бронхит и истощение. Давайте я вам помогу подняться в вашу комнату, и вы поспите. Устроил бы вас, конечно, с большим комфортом и внизу, но здесь куда выше опасность нечаянно попасться кому-то на глаза.
- Нет, спать я сейчас не буду, - возразил он, оставаясь всё таким же отстранённым. – Лучше расскажите мне ещё раз о деле Крамоля.
- Да ведь я всё только что рассказывал.
Он покачал головой:
- Я не ради информации прошу – информацию я запомнил. Само повествование - может быть, звук вашего голоса – будит во мне какие-то ассоциации, воспоминания…Они даже окрашены эмоциями, и, может быть, я смогу, если не на факты, то хоть на эмоции ориентироваться.
Я невольно усмехнулся – Холмс, ориентирующийся на эмоции, было бы невиданным явлением.
И тут странность и отстранённость вдруг словно тряпкой стёрло с его лица. Глубоко посаженные глаза сверкнули.
- Я понимаю, что вам это кажется забавным, - резко проговорил он. – Судя по тому, что вы рассказывали обо мне, по тому, как общается со мной этот бойкий мой кузен, я не был прежде склонен вообще принимать во внимание такие неверные материи, как чувства.
- Чёрт! А ведь как вы проницательны! – не удержался я. – Мы не говорили ничего подобного, но вообще-то так оно и есть. Не то, чтобы вы не были подвержены страстям, но относились к ним без почтения, поклоняясь чистому разуму. Что ж, видимо, это тот случай, в котором утопающий хватается за соломинку. Не полагаясь на память, как аппелировать к разуму? Вот вы и вспомнили про древнейшую систему восприятия – чувства, которые, оказывается, порой устойчивее разума к повреждающим воздействиям.
- Вы это так победоносно говорите, словно в давнем споре победили, - сказал он насмешливо.
- Так и есть. Это наш с вами давнишний спор. Я отношусь к эмоциям с почтением. И, кстати, именно они подсказали мне, что Магон небезразличен мне и дорог – куда раньше, чем я вас узнал.
- Ах так? Тогда вы должны помнить своё состояние между этими двумя событиями. Между тем, как вы увидели меня в поезде и тем, как вы убедили себя в том, что я – ваш погибший друг Шерлок Холмс.
- Убедил себя? – переспросил я недоверчиво. - Себя, но не вас? Вы по-прежнему сомневаетесь?
Он сделал жест ладонью – не то отстраняющий, не то успокаивающий:
- Сейчас просто вспомните. Что вы чувствовали? Раз уж вы такой поклонник эмоций, я думаю, вы и слова найдёте. Хотя это необязательно.
- Я ужасно себя чувствовал, - честно признался я. – Подозревал, что с ума схожу, по правде сказать. К тому же, я говорил, меня терзала совесть. Мы плохо расстались, и по моей вине.
- Тогда вы и меня поймёте. Мне сейчас настолько же невыносимо, - глухим голосом перебил он. – Я вам слово дал, но бросить вас и исчезнуть – совсем исчезнуть отсюда – тяга мучительная. Потому что каждый миг в вашем обществе меня терзает чувством запертости в тёмном лабиринте. Вроде бы и знаю, что выход должен быть, чувствую солнечный свет за стеной, даже вижу его промельки на непрозрачных стенах. Но он мне режет глаза при малейшей попытке вглядеться.
- Ну, лично я бы ни на что не променял это тягостное возбуждение, - честно сказал я. - Я обрёл не только вас – весь смысл, который мне казался уже потерянным. Солнечный свет режет глаза – вы правы, но жить без солнца незавидная участь. Послушайте, Холмс, я – врач, у меня есть соображения по поводу вашего состояния. Они могут даже вам показаться обнадёживающими.
- Я думал об этом, - сумрачно проговорил он, - хоть я не врач. Я откуда-то знаю основы суггестивной терапии… как и само это слово, означающее по сути императивное стороннее воздействие на психику…
- Я знаю, откуда вы его знаете, - сказал я. – Но продолжайте – не буду вас больше перебивать.
- Если человека привести в уязвимое психическое состояние…
- Это называется «акцент», - снова не удержался я, не смотря на обещание. – Разум затуманивается тем или иным способом – голосом суггестора, метрономом, лекарственными препаратами или всем вместе, а потом запредельное воздействие подчиняет человека воле суггестора на время. Длительность которого, по сути, определяется степенью затуманивания и силой воздействия.
Холмс побледнел, пока я говорил.
- Откуда… откуда вы всё это…
- Вы были близко знакомы с человеком, практикующим эту методику с огромным успехом. Итальянский цыган, врач по образованию, добрый знакомый ваших…вашей матери, - я, естественно, не стал вдаваться в подробности. Не хватало Холмсу сейчас узнать о том, что его отец застрелил его мать как раз за измену с этим человеком, когда ему самому и десяти лет не было, и что происхождение самого Холмса оставляет вопросы из-за слишком густых тёмно-шоколадных ресниц  - точь-в-точь, как у Виталиса Орбелли, а не у Джона Холмса.
И без того мои слова вызвали лёгкий шок, очевидно, затронув снова ту самую подсознательную эмоциональную сферу, о которой он только что говорил.
- О ком вы говорите? – нетвёрдым голосом спросил Холмс. – Добрый знакомый? Он же не мог… Это он со мною сделал?
- О, боже! Нет! Тот человек никогда не причинил бы вам ничего дурного, да я и, по правде сказать, понятия не имею, где он теперь. Он привык вести бродячий образ жизни и скитается по всей земле. Может быть, он за океаном, в Америке, а может, и в соседнем городе. Но он тоже не знает, что вы живы. Нет-нет, Холмс, я говорю не о человеке, а только о методике. Я просто подумал, что нет ничего невозможного в том, что вас похитили, накачали наркотиками или другими какими-то средствами, воздействующими на психику, а потом просто силой заставили забыть себя и всю свою жизнь, заменив её другой. Конечно, такое продолжительное и сильное воздействие трудно себе представить, но, в принципе, оно не противоречит естественным наукам. Не больше, чем ожившие зомби в Афганистане.
- О, господи! – Холмс обхватил затылок руками. – Вы только что сказали очень важную вещь, доктор. – Вы совершенно правы: и то, и другое на грани мистики, но может быть объяснено естественным путём. И это – дело рук одного человека. Наш соперник - великий учёный. Тот, кто руководил экспериментом во время афганской кампании, и тот, кто оживляет трупы плотников, убитых деревьями в лесу, здесь, в Хизэленде.
- Крамоль? Исключено. Крамоль сам в клетке.
- Не Крамоль. Тот, кто посадил его в клетку. Таинственный профессор с «Кольца Сатурна» - корабля-призрака, из Инвернесса, который вам показал мальчишка. Рогатый Праведник был его человеком. И Клуни – тоже его человек. Всё складывается, доктор, всё складывается, - он пришёл в знакомое мне возбуждение, и только больная нога мешала ему вскочить и начать расхаживать по комнате, как это бывало в нашей гостиной на Бейкер-стрит.
- Подождите, - постарался я несколько охладить его пыл. – Если с вами тоже обстоит дело именно так, как мы подумали, вам нужно проявлять огромную осторожность. Ваша связь с человеком, подчинившим вашу волю, должна со временем ослабевать, и её необходимо подпитывать. Кто-то это должен был регулярно проделывать – вернее всего, он сам, но так, чтобы вы об этом не помнили. Значит, он встречался с вами, и будет опять искать встречи. Если не поверил в то, что вы мертвы.
- Хотите сказать, Рогатый Праведник в церкви готовил меня именно к такой встрече?
- Не исключено, если не он сам был вашим суггестором. Ну, то есть, человеком, который внушает свою волю.
- И теперь, - мрачно продолжал Холмс, - я постоянно буду в опасности снова попасть под такое влияние в любой момент… Да… Незавидная перспектива… А почему не вы – этот человек?
Я несколько мгновений подышал, пережидая порыв уступить всё тем же эмоциям, но справился с ними.
- Потому что моя концепция вашей личности в корне отличается от его. И ещё потому, что я первый заговорил о нём и о своём желании поймать его и открутить ему его научную умную голову.
- Вы о таком желании вообще не говорили, - заметил слегка расслабившийся Холмс.
- Вот, говорю…