Своевременный и нужный совет. Фэнтези

               

        Маньяк  Бориска,  бугай  двухметрового  роста,  косая  сажень  в  плечах,  «специализировался»  исключительно  на  своем  более  всего  нравящемся  ему «коньке» - на удушении жертв.  А  зачем  усложнять?  Здесь  же  никаких  премудростей!  Огромными  ручищами  на  полминуточки  сдавил  ему,  ей  ли,  горлышко,  услышал,  а  ещё  и  почувствовал  привычный  музыкальный  хруст  шейных  позвонков – и  вот  тебе  нА,  дружок!  Ещё  одним  никому  ненужным  уродом  стало  меньше  на  свете  белом... 
        И зимой и  летом  «работал»  Бориска,  как  он  сам  себя характеризовал - очень интеллигентно, и даже  изящно. Летом,  значит, обязательно  только  лишь  в  перчатках,  а  в  жуткие  зимние  холода – в  теплых пуховых  козьих  варежках.  Мол,  для  чего  такие  криминалистические  тонкости?  Чтоб  на  шеях  отпечатков  своих  не  оставить?  Совсем  и  нет.  Просто  рожден  он  чересчур  уж  чувствительным.  Бориска  все  понимает.  Сам  уже  два  года,  как  маньяк-душитель – и  вдруг  подобные  «телячьи  нежности».  В  душе  даже  самому  смешно.  Кому  рассказать – обхохочутся  над  его  причудами. 
        Но  просто  не  терпел  Бориска  кожного  контакта  ладоней  с  шеями  удавливаемых им. Ему  казалось, он  как  бы  вроде  брезговал  дотронуться,  соприкоснуться  «кожей  рук  с  кожей  явного  кандидата  в  покойники»… А  что  ты  в  перчатках  и  варежках  почувствуешь? Только хруст, да и все. Но вскоре психология Бориски резко поменялась.  И притом  сразу  же  после  всего  лишь  одной,  но  очень  мудрой  беседы  «со  специалистом  своего  дела».  Правда,  связано  оно  было  с  безжалостным истреблением  вовсе  и  не  человека,  а  ни  в  чем  неповинной  скотины. 
        И  мировоззрение  его  коренным  образом  изменилось.  Только  вот  он  горько  сожалел  о  том,  сколь  много  времени  потерял,  дурачок  он  такой,  удушая  соплеменников  не  голыми  руками. Конечно,  не  соображал  он  тогда,  ибо до  беседы  был  бестолковым.  Хотя  Бориска,  между  прочим,  ведь  идейным  себя  считал,  и  начал  «работать  руками  по  призванию»,  а  не просто «от не хрена делать». Разумеется, он не хочет  разглашать  мотивы,  заставившие его  приступить  к  уменьшению  количества  человекоподобных  тварей. Если бы кто  узнал,  как  его  крепко,  поистине  смертельно  обидели,  дважды  бессовестно  предали, трижды унизили  жесточайшим  образом,  и  поэтому  прощать  «не людей»  Бориска  ни  в  коей  мере не собирался. А  иначе бы он полностью потерял  уважение  к  себе.  И  помог  один  «профи».
      После  проведенной  с  ним,  с  Борисом,  двухчасовой  просветительской  беседы,  расстроенный  донельзя  маньяк  безо  всякого  сожаления,  и  даже  с  ненавистью,  выбросил  на  помойку  перчатки  с  варежками.  Отчего  и  почему?  А  все  потому, что  мировоззрение  его,  профессионала-душителя  со  стажем,  поменялось  кардинально,  и  теперь  «работать  через  материал»  он  не  мог  даже  и  в  лютый  холод.  Эх,  раньше  бы  ему  подсказали!  Ведь  профи  правильно  сказал.  Мол,  ну  что  это  за  контакт  с  жертвой,  если  он  напрямую  не  связан  с  тонкой  шейной  кожей  у  самого  горлышка?! 
        Мол,  получается,  подобное  грубое  удушение  в  перчатках  и  впрямь  просто-таки курам на смех, если ты лично,  своими  собственными  пальцами  и  ладонями  не  почувствуешь  жуткий,  до  мурашек  возбуждающий  тебя  трепет чьей-то ещё одной никчемной, уходящей  в  никуда  постылой  жизни!  Ах,  как  жаль,  что  он,  людской  душегуб,  чуток  раньше  не  встретился  за  пузырьком  с  таким  великим  человеком,  Валерием  Сидоровичем,  некогда  окончившим  ветеринарный  техникум.  И  который  затем  в  течение  45  лет  добровольно  проработал  на  скотобойне,  СОБСТВЕННОРУЧНО  лишив  жизни  неимоверное  количество  голов!  Вначале  он,  торжествующе,  и  до  жжения  потирая  ладони,  считал,  но  потом,  естественно,  сбился.  И  вот он,  махнув  седьмую  рюмку, устало  прикрыв  глаза, и  покровительственно  похлопав  Бориску  по  крутому  плечу,  произнес.
        «Эх,  Борис  Никитич,  Борис  Никитич!  Дорогой  ты  мой  человечек!  Я  не  знаю,  да,  в  принципе,  даже и  знать  не  желаю,  кем  ты  на  самом  деле  работаешь, но как давний профессиональный убийца животных, я  почему-то   подспудно  ощущаю  с  тобой  некую  родственную  близость.  Возможно,  ошибаюсь,  но  ты  не  обижайся: уж  что  есть,  то  есть… Я  хочу  сказать  о  себе.  С  первого  дня  работы  на  скотобойне  я  сразу  понял: вот  это – моё!  Там  романтики, слюнтяи,  и  трусы  не  задерживаются,  ибо  отнюдь  не  каждый  способен  ни  за  что,  ни  про  что,  взять  и  живое  существо  убить.  Мне  и  в  детстве,  и  в  юности,  приходилось  нередко  лишать  жизни  мелких  животных: лягушек, мышей, тараканов,  мучить  кошек,  собачек.
        И  мне,  знаешь  ли,  отчего-то  процесс  истязания  беззащитной  живой,  сопротивляющейся  твари,  нравился.  Пищит,  визжит,  жить  хочет.  А  ты – владыка  над  ним!  И  это  возносит  тебя!  Ты – распорядитель  над  жизнью  и  смертью.  И  что  же  теперь?  Видимо,  я  рожден  быть  садистом?  Но  я  же,  уважаемый  Борис  Никитич,  не  выбирал,  кем  мне  на  свет  белый  появиться,  правильно?  Вот  лично  для  меня  дороже  чувства  осязания,  так  называемого  по  науке  «тактильного  восприятия»,  когда  я  голыми  руками  ощущаю  трепещущий  момент  «ухода»  из  жизни  бездушной  скотины – слаще  этого,  наверное,  на  душе  у  меня  ничего  и  нет! 
        Я  казню  и  милую!   Да-да,  Борис  Никитич!  Я  не  в  силах  забыть,  как  своими  руками,  кожей,  столько  лет  ежедневно  чувствовал  последние  вибрации  пока  ещё  живого,  но  ведь  уже  бьющегося  в  предсмертных  конвульсиях  тела!  И,  считаю,  что  ближе  и  тоньше  этого  трогательного  чувства  НЕОГРАНИЧЕННОЙ  власти  над  дрожащим  от  страха  живым  существом,  полностью  зависящим  только  от  твоей  воли,  и  вправду  ведь  нет  ничего!  И  знаешь,  кто  это  изрёк?  А  на  досуге  поройся-ка  ты  сам  в  истории царствования Ивана  Грозного. Тебе,  несомненно,  полезно  будет»!
        И  с  превеликим  трудом  найденное  выражение  Малюты  Скуратова,  главного  палача  царского,  прямо  шокировало  Бориску.  Оно  до  такой  степени  врезалось,  поистине  вошло  в  душу,  что  он  после  мудрейшего  фельдшерского  инструктажа  ни  об  интеллигентских  перчатках,  ни  о  дурацких  неудобных  «в  работе»  козьих  варежках,  более  уже  и  не  помышлял.  А  если  и  приходили  на  ум – то  ему  было  стыдно  за  свою  двухлетнюю  тупость.  Сколь  времени  зазря  утеряно!  И  стыдился,  казнил  себя.  Идиот!  Просто  душил  без  должного  наслаждения  -  и  всё  на  этом!
        Но  теперь  стоп,  господа  «пока  ещё  живые»!  Только  живая,  кожная,  тактильная  чувствительность.  И  самый  близкий  контакт  с  жертвой!  Да.  Чтобы  уж  ощутить,  так  уж  ощутить!  И  с  той  поры  Борис  Никитич  прямо-таки  наслаждался  бурей  захлестывающих  его  новых  чувств.  Жаль,  правда,  только  всего  лишь  ещё  два  месяца  повластвовал  он,  балдея  от  новейшего  «фельдшерского»  метода,  которое  вскоре  и  погубило  всегда  осторожного,  и  ранее  хитроумного  душителя  маньяка  Бориса  Злобина.  А  потому  что  ввиду  излишней  доверчивости,  он  совершенно  упустил  из  виду  одно  важнейшее  криминальное  обстоятельство. 
        И  в  связи  с  этим  глупейшим  упущением  Бориски,  и  о  чем  затем  аж  трижды  упомнил  довольно  улыбающийся  следователь.  Да-да!  Речь  шла  об  оставляемых  им,  с  чего-то  ради  вдруг  поглупевшем,  ранее  не  уловимом  маньяке  душителе,  которые  он  целых  два  года  умудрялся  не  оставлять  на  местах  преступлений.  К  тому  же,  он  ведь  не  оставил  в  живых  ни  одного  свидетеля!  Или  что?  Душитель  Борис  Злобин  поверил  в  свою  недосягаемость  и  счастливую  звезду,  столь  долго  помогавшую  монстру  быть не пойманным? Или  он  просто  обнаглел,  плюс  отупел  от  безнаказанности,  издеваясь  над  этакими  глупыми  бездарями-сыщиками?  Не  пояснит  ли  ему  следователь?
        Разумеется,  Бориска  с  запоздалой  грустью  вспоминал  о  беспечно  кинутых  им  на  помойку  новеньких  кожаных  перчатках  и  теплых  козьих  варежках.  Но  вспоминал  он  о  «вспомогательных  средствах»  отнюдь  не  с  острой  жалостью.  Почему  так?  А  потому,  что  всё  стократно  окупилось,  когда  Бориска  ведь  именно  БЕЗ  НИХ  ощутил  ИСТИННУЮ  прелесть  от    непосредственного  кожного  контакта  с  жертвой!  Она  и  впрямь  стоила    того!  А  что  его,  наконец,  поймали – особо  не  переживал,  с  грустной  радостью  и  благоговением  поминая  профи  убийцу  скота,  ветеринарного  фельдшера,  столь  быстро  наставившего  его,  Бориску,  на  путь  истинный.
        Ну,  поймали  его.  И  что?  Да,  разве  всё  предусмотришь?  И  всех  не  передавишь… А  «сколько  веревочке  не  виться – конец  ее всё  одно  когда-нибудь  покажется»… Правильно?  И  спокойно  рассуждал.  «Мораторий  на  смертную  есть.  И  какой  молодец  фельдшер!  Это  ведь  он  в  их  беседе  напомнил  о  притче  А. С. Пушкина  в  «Капитанской  дочке»  об  орле  и  вороне.  Мол,  почему  гордый  и  смелый  орёл  живет  30  лет,  а  ворон  300?           Как  оказалось,  всё  из-за  их  различия  в  питании.  Ворон  долгую  жизнь,    не  рискуя  ею,  падалью  питается,  а  потому  потихоньку  и  живёт  дольше. 
        И  на  что  орёл  воскликнул: «Да,  я лучше  один  раз  настоящей  свежей  крови  напьюсь  досыта  и  умру,  чем  всю  жизнь  смердящей  падалью,  как  вот  ты,  питаться  буду!».  «Я,  конечно  же,  не  тот  орел,  но  с  притчей,  в  принципе,  согласен.  И  великое  спасибо  фельдшеру,  надоумившему  меня  ощутить то, что мне и вправду невероятно понравилось! А далее уж как пойдет…Видать,  таким  жестоким  гордецом  рожден  я,  не  сумев  простить встретившихся  мне  в  жизни  нехороших  людей, совершенно  незаслуженно  унизивших и обидевших меня настолько больно, что  прощение  этих  господ  товарищей  оказалось  попросту  невозможным... Да-да.  Лично  для  меня».