В ожидании Пушкина

Окна моей кухни и спальни выходят на торец небольшого двухэтажного дома. Сам этот дом кирпичный, а его глухой торец оштукатурен. И до недавнего времени на этой древней штукатурке неопределённого цвета (вероятно, когда-то она была жёлтой) проступало одно интересное изображение – портрет Пушкина. Александра Сергеича. И не хилый такой, в полстены.
Вернее, это был не то, чтобы портрет, с портретом  я, пожалуй, хватанул…  просто некий абрис лица. Контур, так сказать, анфас. Но клянусь своей треуголкой, это был пушкинский контур. Его кудри, бакенбарды... Именно таким «наше всё» везде изображается, и именно таким мы его себе и представляем, естественно.

Каким образом проявилось на стене это изображение, непонятно. Возможно, дело в осадках, перепадах температуры, внутренних порах в штукатурке, и так далее.
А возможно, всё проще – произошло чудо. И точка. Когда происходит чудо, его ничем не объяснишь, даже рыпаться не стоит.
Одним словом, про памятник нерукотворный вспомнилось не раз.

Да, это был всего лишь силуэт.
Но недостающие глаза, нос и рот можно всегда мысленно дорисовать. Что я, собственно говоря, и сделал. И для меня это изображение стало как бы законченным портретом. И с ним вольно или невольно мы общались практически каждый день. Ну, а как иначе?
Только выглянешь из какого-нибудь окна – он тут как тут. Здрасьте! Как поживаете?

Когда у нас с Пушкиным бывало игривое настроение, мы с ним перемигивались, мысленно обменивались шутками и остротами. Когда нападала тоска, Пушкин замыкался и сосредоточенно молчал.
А иногда и сердиться изволил. Да. Насупится так, бывало – что ж это ты, братец, ни этого ещё не сделал, ни того. И даже конь у тебя нигде не валялся. А ведь обещал, я же помню.
Прямо неловко становилось перед классиком в такие минуты, стыдно даже, ей богу. Хоть он и моложе меня – мальчишка, если вдуматься.

Вот так мы, значит, и жили.

Пока во двор не нагрянула бригада строителей. Всю осень они над домом колдовали - почистили со всех сторон, перекрыли крышу, а эту самую торцевую стену утеплили и заштукатурили по новой. В декабре всё закончили и отчалили, осчастливив, наконец, жильцов. Да, дом посвежел и преобразился, что говорить. Только вот без Пушкина остался. Без Пушкина...

Так вот, ребята, стал я с этих самых пор замечать, что изменилось вдруг окружающее пространство. Вибрации исчезли какие-то, отчего и моя тяга к литературе явно притупилась. Читаю мало, а на Прозу пока и вовсе не заглядываю, да простят меня избранные и любимые мною авторы. И самому не пишется пока. Вдохновение пропало. Начинал что-то несколько раз, а потом забрасывал. Всё казалось банальным и каким-то мелкотравчатым.
Вспомнил, кстати, тут одну фразу: графоман – это тот, кто не может не писать. О как!
А я ведь могу, получается. Стало быть, не графоман. Тут бы и порадоваться этому открытию. Ан нет, не радостно чего-то.
Вот как бывает, ребята.

И кто опять во всём виноват, если разобраться? То-то же, а вы говорите!

Что теперь с этим делать, ума не приложу. Пойти, что ли, под покровом ночи попробовать восстановить Пушкина на стене?