Глава XX

ВЕЩИЙ СОН О БЕЛОЙ ЛАСТОЧКЕ

Cигве в сопровождении двух своих воевод направился к прорицателям и тревожным, но негромким голосом посовещался с ними. Затем он вернулся и сказал:
– Сигамба, Прогуливающаяся-в-лунном-свете, и ты, Ласточка, слушайте меня. Сегодня в краале Сигве произошло удивительное событие, – о таком не слыхали даже наши отцы. Вы видите, что все мое войско собралось здесь: завтра мы начинаем войну против того самого племени эндвандве, о котором ты говорила, из-за смертельного оскорбления, нанесенного ими мне и моему роду. Поэтому согласно обычаю сегодня на рассвете воины собрались, чтобы получить от колдунов и прорицателей заклятие от копий и пуль и предзнаменование об исходе войны. И вот прорицатели обратились к духам, и одна из них приняла зелье и на наших глазах погрузилась в вещий сон. Вот она, – и он указал на высокую женщину с помутившимися глазами, обвешанную костями и змеиной кожей. – Во сне она говорила, а мы внимали ее словам, ибо то были слова пророчества. Услышь же и ты, Сигамба, эти слова: «Духи отцов ваших говорят с вами, а значит, говорит Змея вашего племени. Если Белая Ласточка не возглавит вас в войне с Людьми Гор, вы погибнете, и импи ваши будут разбиты, но если Белая Ласточка полетит впереди ваших копий, то, пролив лишь малую часть своей крови, ваше войско вернется с победой и честью».
Вот что поведал нам, Сигамба, вещий сон прорицательницы. Едва она очнулась, и мы, удивляясь странным словам пророчества, принялись вопрошать ее об их значении, а она ничего не могла нам ответить, как ты явилась из-за горы, а вместе с тобой прекрасная белая женщина, которую ты называешь Ласточкой. Несомненно, это и есть та Белая Ласточка, которая полетит перед моими полками и принесет мне славу и победу в этой войне. А посему, Сигамба, твоя просьба исполнится, хоть и не вполне, ибо вы пойдете на север, а не на юг! Там я оставлю тебя и Ласточку у твоего народа, умподвана, который ради нее пощажу, хотя они и в союзе с моими врагами, эндвандве, и одной с ними крови.
Более того, пока вы среди нас, вам будут оказываться царские почести, и десятая часть скота, который мы захватим, будет дарована Ласточке. Всем этим вы обязаны предзнаменованию прорицательницы: если бы не оно, я отказал бы тебе в твоей просьбе и отдал бы тебя и Ласточку Бычьей Голове, которому давно поклялся в вечной дружбе. Но теперь все изменилось, и даже если он придет с сотней вооруженных людей, я прикажу защитить от него тебя и Ласточку, хотя, делая это, должен буду нарушить клятву.
Выслушав слова вождя, Сусанна и Сигамба с тревогой переглянулись.
– Увы! – сказала Сусанна. – Похоже, все, чего мы добились, это поменяли одну тюрьму на другую, – теперь мы должны ехать на север с этим вождем кафров и остаться с твоим народом, и никто не узнает, что с нами сталось, и сердце Ральфа будет разрываться от неведения и печали, как и сердца моих родителей.
– Конечно, это скверно, – ответила Сигамба, – но ведь если бы гадалке не привиделся этот сон о ласточке, было бы еще хуже. Лучше уж путешествовать с честью под защитой Сигве, чем под конвоем вернуться в тайный крааль, где меня бы ждала казнь, а тебя – сама знаешь, что. Так воспользуемся же этим шансом, а когда придет время, сбежим или хотя бы пошлем весточку при случае.
Пока Сусанна обдумывала свое незавидное положение, не находя выхода из сети, которая все туже опутывала ее, кафр, пасший скот на склоне горы, подбежал к вождю и, почтительно поприветствовав его, доложил, что пять человек, один из которых белый, едут к их краалю. Услышав это, Сусанна очнулась от тяжкой думы и обратилась к вождю Сигве на кафрском языке, который хорошо знала:
– Вождь Сигве, поклянись мне, что ты не позволишь Бычьей Голове прикоснуться ко мне или моей сестре Сигамбе, и что пока мы будем жить у тебя, ты будешь относиться к нам с почтением, и тогда я, которую зовут Ласточкой, я, Белая Ласточка из сна прорицательницы, поведу твои импи в северную землю и принесу тебе удачу, которую я способна приносить другим, но не себе.
– Клянусь духами моих отцов, госпожа, – ответил Сигве, – и все мои советники и старейшины тоже клянутся в этом.
– Да, – повторил один из советников, – мы все клянемся, и пока жив хоть один из нас, клятва будет исполняться, о Белая Птица Вещего Сна.
Затем Сигве отдал приказ, по которому пятьсот солдат, то есть половина полка, сорвались с места и образовали кольцо вокруг Сигамбы и Сусанны, с бледным и усталым лицом и свисающими на спину спутанными волосами все еще сидевшей на огромном жеребце. Едва это было сделано, как из-за горного склона появился Темный Пит в сопровождении еще четырех всадников. Увидев такое множество воинов, он в замешательстве притормозил, но затем, приметив над их головами Сусанну, направился прямо к Сигве, который со своими советниками и охранниками стоял вне круга.
– Вождь Сигве, – сказал он, – моя жена со своей служанкой сбежала от меня и, как я и думал, нашла убежище в твоем краале, потому что я вижу ее, сидящую там в окружении твоих воинов. Во имя нашей дружбы прошу тебя выдать их мне.
– Я приветствую тебя, Бычья Голова, – церемонно ответил Сигве, – и благодарю за посещение моего города; скоро вам подадут быка, чтобы вы утолили голод. Что касается белой госпожи и ее спутницы, то мы поговорим о них позже. Я слыхал, что она – дочь великого бура, которого уроженцы побережья называют Толстой Рукой, а также, что ты убил мужа этой леди и силой взял ее себе, чтобы сделать своей женой. Как тебе хорошо известно, я являюсь здесь верховным вождем, а в силу того что наша кровь есть и в твоих жилах, ты знаешь наши обычаи и, следовательно, понимаешь, что я должен блюсти справедливость, – особенно там, где есть риск навлечь на наши головы ссору с белыми людьми. Так что не садитесь в седло до завтра, и прежде чем отправиться в поход, я созову своих советников, и мы постараемся решить это дело к общему благу.
К этому моменту Темный Пит, который, как верно сказал Сигве, хорошо знал обычаи кафров, уже понял, что вождь юлит, не желая отдавать ему Сусанну. Поэтому спокойствие, которое он сохранял поначалу, быстро покинуло его, и он обезумел от ярости и разочарования, осознав, что после всех его преступлений и трудов Сусанна все так же далека от него, как и прежде. Соскочив со своей лошади, с пистолетом в руке, он бросился к тройному кольцу солдат и замер только у сплошного частокола ассегаев, которым они его встретили.
– Пустите! – шипел он. – Пустите, красные собаки!
Но ни одно копье не шевельнулось. Дважды он обежал сплошной круг воинов и наконец, остановившись, прокричал:
– Сигамба! Сигамба, ты здесь?
– Конечно я здесь, Бычья Голова, – отвечала маленькая знахарка, выходя вперед из-за шиммеля. – Где же еще мне быть? Я прошу вас, воины, раздвиньтесь немного, но не слишком сильно, чтобы этот полукровка мог видеть меня. Зная его, я предпочитаю держаться от него на расстоянии. Ну, Бычья Голова, – продолжала она, – о чем же ты хочешь поговорить? Об англичанине Ральфе Кензи, муже Ласточки? Ты думал, что убил его. Это не так, я подняла его из воды живым и, будучи знахаркой, говорю тебе, что его рана не смертельна, и что скоро он снова станет сильным и призовет тебя, Полукровка, к ответу. Нет? Тогда, может быть, о твоем скрытом кранце и новой хижине, которую ты построил в нем? Ха! Я давно знала эту тайну, и у этой хижины слишком большая дыра на крыше. Вернись и спроси того, кто охранял ее, правда ли это. Нет? Не об этом? Тогда, быть может, поговорим о нашей недавней скачке? Эх, я-то думала, что ты, по крайней мере, не трус! Но когда мы были почти в твоих руках, ты не осмелился войти в Красную Воду, которую две женщины переплыли на одной уставшей лошади. Посмотрите на него, воины, посмотрите на храброго вождя-полукровку, который не осмелился переплыть на лошади маленький ручеек.
Слушая ее, воины смеялись, а Темный Пит, вскипая от бессильной ярости, топтал землю, потому что горькие слова Сигамбы ранили его словно острые копья.
– Змеиное отродье, ведьма! – кричал он в ответ. – Я еще доберусь до тебя, и тогда ты узнаешь, какой медленной и мучительной смертью может умереть женщина! Да и ей тоже многое предстоит узнать, потому что если этот англичанин, ее муж, не умер, я убью его у нее на глазах. Говорю вам, я буду следовать за вами через всю Африку, а если понадобится, и за море. Да, всякий раз, ложась спать, можете быть уверены, что Пит ван-Воорен где-то рядом.
– Вот как ты заговорил? – дразнила его Сигамба. – Может быть, это ты, а не я – знахарь и прорицатель? Нет, Полукровка, на твоем месте я бы смотрела совсем в другую сторону. Обладай ты Зрением, как я, ты увидал бы, что вскоре после того, как ты в последний раз встретишь Бродящую-Под-Луной, сам превратишься в бродящего в вечной тьме. Да! – продолжала она, возвысив свой голос почти до крика. – Ублюдок, пес, вор и убийца, как ты есть! Я, Сигамба, которая, сталкиваясь с тобой на каждом повороте реки, одерживала над тобой победу, предрекаю, что навеки повергну тебя там, где эта река впадает в море. И не обманывай себя: Ласточка никогда не будет твоей, и много-много лет спустя после твоей смерти ее будет держать в своих объятиях твой соперник, а люди, вспомнив твое имя, будут брезгливо сплевывать на землю. Ничего больше не будет в твоей жизни, кроме позора, пустых страстей и черной смерти, а после нее – вечное проклятие! Так что возвращайся в свой Тайный Кранц, к своим черным женам, Полукровка, и расскажи им, как ты не посмел войти в пену Красных Вод.
Теперь ван-Воорен действительно обезумел – настолько, что, забыв, где находится, вскинул ружье и выстрелил в Сигамбу. Но маленькая знахарка была начеку, и взгляд ее был острым: раньше, чем дуло взглянуло ей в глаза, она упала на землю, так что пуля прошла выше.
– Похоже, Полукровка, ты разучился стрелять? – воскликнула она, вскакивая на ноги.
Тут над головами собравшихся загремел гневный голос вождя Сигве:
– Что ты точно разучился делать, Бычья Голова, так это вести себя, как подобает мужчине! Ты забыл, что эти женщины – мои гостьи и укрыты в мои кароссы? Объявляю тебе, что с этой минуты мы с тобой враги. Эй! Воины, – крикнул он своей страже. – На этот раз я пощажу Бычью Голову, который был моим другом, поэтому не забирайте его жизнь, но гоните его и всех, кто с ним пришел, из моего города древками своих копий, а если он когда-нибудь посмеет снова явиться сюда, то воспользуйтесь и их лезвиями.
По приказу вождя стражники бросились вперед, и обрушили на ван-Воорена и тех, кто был с ним, град ударов дубинками и рукоятками копий, и били до тех пор, пока они с головы до ног не покрылись кровью и синяками. Так негодяи были с позором изгнаны из города Сигве обратно к броду на Красной реке.
Когда они убрались восвояси, Сусанна, которая все это время сидела на коне и молча наблюдала за происходящим, направила его туда, где стоял Сигве, и сказала:
– Благодарю тебя, вождь, за то, что ты сделал для нас и прошу дать нам хижину для отдыха и еды, потому что мы мокрые и голодные и измучены долгим путешествием.
Их отвели в гостевую хижину, самую большую в краале, им дали лучшую еду, какая только была в поселке – молоко, муку, говядину и яйца, – сколько пожелают. Чалого жеребца привязали к столбу в маленьком дворике, огороженном вокруг хижины, и кафр, который когда-то служил конюхом у белых людей, вымыл его теплой водой и задал ему корму. После того как конь немного отдохнул и с удовольствием поел, он несмотря на усталость и несколько опухшие ноги стал выглядеть ничуть не хуже, чем до грандиозной скачки.
Оказавшись в хижине, Сусанна сняла мокрую одежду, с удивлением подумав о том, что надела ее утром в день своего бракосочетания, который теперь казался далеким прошлым, и помылась. Затем Сигамба, отдав одежду местной женщине на стирку, обернула ее мягким меховым кароссом, и выпив молока и немного поев, Сусанна улеглась на матрас из маисовой шелухи. Возблагодарив Бога, который сберег ее в стольких опасностях, и попросив Его о защите в грядущем, а также – об утешении ее мужа в его болезни и тревоге, она наконец уснула. Увидев свою госпожу спящей, Сигамба отползла на другой конец хижины, – ибо теперь, когда все опасности миновали, она почувствовала, что не может подняться на ноги, – и тоже забылась глубоким сном.
Они проспали весь остаток дня и всю следующую ночь и проснулись на рассвете следующего утра, когда женщины из дома вождя постучали в дверь их хижины, чтобы спросить, не нужно ли им чего-нибудь. Тогда они поднялись, чувствуя себя несмотря на одервенелые ноги и руки достаточно окрепшими. Сусанна надела свое чисто выстиранное платье и причесала свои темные волосы кафрским гребешком. После этого они с удовольствием позавтракали и вышли из хижины, чтобы осмотреть шиммеля, который тем временем с аппетитом поглощал сахарный тростник. Пока они гладили и ласкали его, явился посланник, сообщивший, что если леди Ласточка не возражает, вождь Сигве хотел бы посовещаться с ней на площадке для аудиенций.
Когда через некоторое время они вышли за ограду, Сусанна была встречена приветствием, полагающимся лишь вождям. Почетный эскорт, окруживший ее и Сигамбу, проводил их к месту аудиенции – кругу земли, окруженному высоким двойным забором. Когда Сусанна вошла в него, все присутствовавшие там, включая самого Сигве, тоже отсалютовали ей, как вождю. И хотя это было очень странно и непривычно для белой женщины, Сусанна почти не обратила внимания на это приветствие, потому что прямо перед ней, сильно растерянный и очень уставший, стоял ни кто иной как Зинти, а рядом с ним – лошадь Сигамбы и груженый мул, которого они оставили в лесу почти в ста милях отсюда, когда столкнулись с ван-Воореном и его кафрами и повернули коней, чтобы начать свою долгую борьбу за жизнь и свободу.