Осина

               


Хорошо с похмелья просыпаться - не нужно одеваться, потому что лёг спать не раздевшись, плюхнулся носом в подушку, как был - при штанах и в майке,  и - захрапе-е-ел! Плохо вот что - голова наутро трещит, буквально по швам. А ещё хуже - это когда похмелиться нечем, а надо бы. Ох, как надо!
Семён и не искал, знал, что в квартире ни копейки. С холодным  чайником в руке он подошёл к окну, проведать. Что проведать? Ну-у, уличную атмосферу, если так можно сказать, все ли дома на месте, магазины, погоду... зимнюю, февральскую проведать, сколько снега опять за ночь навалило и, конечно же, осинушку - не спилили ли. Да кто её спилит! Эн, вон она, стоит красавица голая, тянется лапками к окну, трепыхается вся от ветра. Ну, какое-никакое деревце, а до четвёртого этажа, гляди-ка, вымахала...  Семён ещё раз сделал очередь глотков, поставил пустой чайник на подоконник,  грустно вздохнул: взбодрить бы организм.
Уж как третий день Семён вот так подходит с утра к окну, а потом бежит искать по друзьям-родственникам копейки-рублики взаймы, а кто и нальёт. Чтобы опять к вечеру - носом в подушку. Семён ненавидел себя, когда хотел выпить. Веру, жену любимую, было жалко, сына, обожаемого, единственного ребёнка в семье, было жалко, да паршивый кадык брал верх. Как только наступал такой день, когда Семён приходил домой выпивши, жена приказывала их сыну, пятикласснику Вовке, сложить все школьные принадлежности, тетрадки, учебники в большую сумку, и без слов уходили они к тёще Семёна. Жить. Примерно на неделю.  Нет, пьяный Семён не буянил, не скандалил, он был тихим алкоголиком, но жена поступала так: забирала сына и уходила. А когда они возвращались, Вера не устраивала разборок, не умоляла мужа как-то вылечиться, или закодироваться от пьянства, она просто начинала прибираться в квартире, проветривала, готовила, стирала, да и сын вёл себя с отцом, как ни в чём не бывало. И жизнь продолжала течь своим чередом. И так из года в год. А может, всё-таки, «разборки» пошли бы Семёну на пользу? А кто его знает!
«Ну, ты это, давай тут, без меня», - странную фразу сказал Семён, обращаясь к осине, и направился в прихожку.  Там, у большого овального зеркала, он с трудом натянул на ноги «дутыши», уже живее запустил руки в рукава пуховика, отворил дверь. Отворил и замер, за порогом стояла старушка. Старушенция не то улыбалась, не то ухмылялась краешкам рта, показав довольно приличный жёлтый клык.
- Вам кого, бабушка?
- Тебя, болезный.
Что сказать на первый взгляд о незваной гостье: старушка, лет семидесяти пяти и более, низенькая ростом, одета в серый овчинный тулупчик, обута в серые валенки, на голове пёстрая шерстяная шапочка с начёсом, волос незамечено. Нос острый, длинный, с горбинкой, щёки  круглые, толстые, глазки хитрые, губы подкрашены. К груди бабка прижимала потёртый портфель из кожи, с такими портфелями обычно Лукашины ходят в баню, или Жванецкие на сцену. Вот только из портфеля торчали не берёзовый веник, ни рукописи, из портфеля торчала бутылка водки, горлышком вверх.
- Сто - ли - чна - я, - зачем-то по слогам прочитал Семён название водки и сглотнул слюну.
- Она  родимая! - расплылась бабка во все зубы и клыки.
- И всё-таки, вы к кому?
- Я же сказала, к тебе! - осердилась старуха. Она перешагнула порог, лёгким толчком впихнув Семёна в прихожку, и прикрыла за собой дверь. - Похмелиться хочешь? ; Подмигнула. - Да небось, не отравлю. Тебя Семёном кличут?
- Ну.
- Рога гну!  Я эта, волонтёрка, хожу по квартирам, спасаю таких как ты, болезных. Ну, людям с похмелья я не даю помереть, понял?
- А обо мне вы откуда узнали? И что я, это, в данный момент…
- Да от соседей твоих я всё о тебе и узнала, миленький! Такая уж моя доля волонтёрская - ходить по домам, расспрашивать о таких как ты - болезных. А потом помогать им. Так мне проходить? Или, я могу уйти! - пригрозила старуха.
- Что вы, что вы, не надо никуда уходить, - затрепыхался хозяин однокомнатной квартиры, словно та осина. - Проходите в комнату, садитесь.
Не снимая верхней одежды (впрочем, Семён машинально повесил свой пуховик на вешалку), они сели за круглый стол, что стоял посреди восемнадцатиметровой комнаты. Семён выставил на стол, с не совсем чистой скатертью, два гранённых стакана, предварительно в них дунув, бабка водрузила бутылку водки. Семён схватился за горлышко.
- Не спеши открывать, миленький, - ласково сказала гостья, между тем вцепившись в руку Семёна свой цапкой так, как не каждый здоровый мужик может вцепиться,- Условие у меня есть, крохотное.
- Однако и ручонки у вас... крепкие, -  Он отпустил бутылку, бабка расслабила и убрала цапку. Семён стал растирать онемевшую руку. - рушка и так же обыденно выложила из портфеля на стол резиновый жгут и пакетик с одноразовым шприцом, портфель поставила на пол. - Кровь возьму так, что не заметишь, как никак сорок лет стажа работы медсестрой. Мне пять грамм крови, а тебе пятьсот грамм хорошей, из магазина (заметь) водки.
- Ге, хе, хе-хе-хе, - невесело рассмеялся Семён.- Вы же волонтёрка, бабушка, - упрекнул.
- Насчёт благотворительности я пошутила,- опять же обыденно сказала старуха.
Семён обратил внимание на то, как резко переменилось выражение лица гостьи. Оно стало вдруг каким-то серьёзно-злым. И глазёнки. В них теперь вместо хитрости горела решительность и ещё что-то... нехорошее. Впрочем, это мелочи, главное, на столе стояла бутылка водки. Вот она, со слезой! Прямо перед носом.
- А зачем вам... бабушка, моя кровь?
- Вампирша я, милок. Такие мы нынче, вампирши, кровь покупаем: за водку, за деньги, за что хошь.
- Ой, а не заврались ли вы, мадам? - Семён по-хозяйски положил ногу на ногу. Ну, допустим, что вы вампирша. А что вам с пяти грамм моей крови? Не маловато ли?
- Мне хватит! - отрезала старуха, скосив глаз,- Так что, будем меняться? Можешь подумать. Но недолго.
Семён минут пять скоблил грудь, щипал майку, оттягивал её, заворожено глядел на водку. Наконец протянул руку: - Коли, медсестра с сорокалетним стажем.
Кто бы сомневался, - с облегчением вздохнула старуха и ловко завязала жгут на руке Семёна. - Кулачком работаем! Так, ловлю вену... Ути-ути-ути,  иди к мамочке...
Кровь наполняла шприц, странно, но кровь светилась каким-то непонятным, я бы даже сказал, божественным светом. Семён вдруг почувствовал, что из груди его что-то уходит, что-то очень нужное ему. Он посмотрел на шприц, на бутылку, на стену, что напротив - на стене висели  фотографии сына, жены, их свадебные фото. Семён смотрел на лица жены и своего ребёнка и понимал, что они становятся ему чужими, они - сын и жена. «Что же уходит из моей груди? Любовь к дорогим мне людям?» И тут его осенило: «Душа! Душа из меня уходит!» Семён всё понял: бабка забирает у него душу...
- Ай! - взвизгнула старуха. Это Семён вцепился зубами в одну из её цапок. - Ох! - охнула она, отлетев к стене. Недаром Семён положил ногу на ногу, выручило. Слава богу, шприц в вене. Как же он светится, аж глаза слепит. Семён нащупал большим пальцем рукоятку поршня, начал давить: - А ну, иди обратно, к папочке...
- Не делай этого! - заорала старуха. - Семён, Сёмушка, - залебезила бабка, - А что, если я тебе денег дам. Много! Купишь нормальную квартиру вместо этой халупы. Машину купишь. Семён! Не делай этого, не возвращай её! Ну, зачем она тебе, алкашу, душа-то твоя, зачем?!
- Пригодится,- пробурчал Семён, продолжая давить на рукоятку поршня. И вот, наконец, шприц потух, душа вернулась в тщедушную грудь, что вздымалась под засаленной майкой.
- Ах ты, перхоть земная, - вдруг сказала старуха страшным, уж явно неземным голосом.- Играть со мной вздумал?! Ты дал согласие, так держи своё слово!
Семён испугался такому громогласному голосу, но всё же ответил... шуткой:
- Мужик слово дал, мужик слово взял.
И отшвырнул шприц. И тут бабка диким, плотоядным зверем набросилась на хозяина однушки, она потянулась клыками к его шее, она была сильнее Семёна. Но он не сдавался. Он, осёдланный спереди старухой ломанулся к окну, да так, что рухнул вместе с вампиршей (или как там её) на давно сгнившую деревянную раму. Затрещали деревяшки, зазвенело стекло, Семён и бабка вывалились наружу и полетели вниз. Им предстояло пролететь четыре этажа.
Старуха отпрянула от Семёна, она верещала как резанная, успевая оглядываться на то, что её ждёт внизу. И тут они погрузились в осину. Хрум-хрум-хрум! Переломав немало веток, бабка, наконец, упала в снег. Также, переломав половину осины, рядом со старухой шлёпнулся Семён. Он был жив, он распахнул глаза. Из старухи торчал окровавленный осиновый сук, пробивший её насквозь.
С трудом Семён встал на ноги, тихо порадовался тому, что был в «дутышах». Он здорово оцарапал плечи и руки, майка превратилась в лохмотья.  Осина коснулась щеки Семёна. «Спасибо тебе, осинушка.» - Он положил окровавленную ладошку на ствол мышиного цвета. - «Спасибо тебе, родимушка.» 
Вдруг старушенция стала исчезать, вскоре она исчезла совсем. Исчез и сук, убивший её. И осина вдруг на глазах преобразилась, как будто её никто и не ломал. Поднявшись в свою квартиру, Семён не обнаружил бабкиного портфеля, только бутылка «Столичной» тихо-мирно стояла на столе. Семён принялся соображать - чем бы закрыть окно. В кладовке у него были большие куски ДВП. Целый час он заколачивал окно. Вечером вернулись жена с сыном. Впервые, Семён «схлопотал» скандал. А что, вы спросите, с водкой. Её Семён вылил. В унитаз.